Текст книги "Берег Алисы Скеди"

Глава 16

– Так обычно и бывает. Ты принимаешь решение, и события начинают мелькать, словно пейзаж за окнами ускоряющегося поезда.

В сентябре на выходные Алиса уехала в Херсон к Пашке. На два дня оказалась среди чужих людей, на территории их взглядов, привычек и интересов.

Колоритные герои в дельте Днепра сыграли для Алисы перфоманс под названием «зеркало самопринятия». Но она была слишком незрелой для классики жанра. Ещё очень долго русло её жизни будут прокладывать внешние события и чужое мнение.

Тогда она не воспользовалась столь богатым опытом, чтобы просеять его через сито самости и посадить семена зрелости. И так укрепить границы своей личности. Он остался лежать нетронутым в запасниках души до лучших времён.

Пашка из части отвёз невесту в городскую квартиру дяди. Этот лысоватый, невысокого роста мужчина с пузком отличался острым глазом моремана и властными манерами.

В первый день устроил пикник и смотрины на лимане. Ели бутерброды с колбасой, запивали пивом, загорали и купались.

Вечером так долго гуляли по городу, что, стерев пятки в кровь, она в какой-то момент не смогла и шагу сделать. Жениху пришлось последний квартал тащить Алю на руках. Тогда он и сказал, что дядя нашёл её некрасивой.

– Кожа да кости, не за что подержаться, разве что за волосы, — Пашка заржал, передавая слова родственника.

На следующий день рано утром они уехали на катере на дачу, где летом обреталась тётка Пашки Марина.

Катерок задрожал, всем своим существом осаживая ход, и ткнулся носом в мягкую покрышку деревянного пирса. Бросили трап слегка косо, с наклоном вниз. Её ноги в плетёнках вначале осторожно, а после легко порхнули по нему. И вот Алиса уже на отполированных дождями и солнцем сизых досках узенькой пристани. Вдохнула напоенный свежим и острым запахом реки, травами и цветами воздух и зажмурилась от лучей, просыпавшихся сквозь кисею листьев над головой.

Всё тело под лёгким поплином цветастого платья с короткой юбкой солнце клёш от проныры ветра покрылось мурашками. Губы растянулись в улыбке и, словно золотая пылинка, среди мириад подобных, она поплыла, танцуя, в животворящем потоке сентябрьского утра.

Пашка, подобно прикормленному дворовому псу, будто невзначай, касался её руки.

В тот же день приехали два сокурсника из училища.

Тётка Марина оказалась весьма интересной женщиной средних лет. Курящей, с одесским говорком. Весёлой, остроумной и гостеприимной. Казалось, её мало волновали вопросы морали или каких-то рамок.

Отправила всех ловить раков.

У самой воды, лёжа и сидя на мостках, они объедались этими раками, сваренными с укропом.

Свесив голову, Алиса следила за тёмной текущей водой, левитирующими стрекозами, ловкими движениями жуков-плывунов, стремительным росчерком крыльев стрижей у самой поверхности. Любовалась отражением кучевых облаков и слушала плеск у свай.

Пашка ковырялся в ведре, выбирая оранжевого красавца покрупнее, чистил и скармливал ей. Запивали пивом. Парни откровенно и дружелюбно рассматривали гостью, заставляя приятеля злиться и прятать глаза.

Маленькая, заросшая некошеной высокой травой хозяйская дача, напоминала птичью клетку, стоявшую во дворе.

С обилием неприхотливых цветов, убежавших за пределы потерявшей форму клумбы. С железной печкой с проржавевшей круглой трубой у крыльца.

Подпёртая с одного бока досками, жестяными листами, тачкой на резиновых колёсах, проржавевшими тазами, кривой поленницей, двумя клетками с кроликами. А с другого – растянутая от окна до забора верёвкой с навешанными простынями и полотенцами…

С разнокалиберной мебелью и кучей ненужных вещей, которые периодически вывозились из городской квартиры…

Дверца у этой клетки распахнута настежь, поэтому птицам вольготно, сытно и они не переставали петь. Марина смотрела одобрительно.

Вечером отправились гулять по мокрым и невероятно скользким после короткого обильного дождя перепутанным тропинкам вблизи берега. Над их головой великан растянул звёздный полог. Тропа едва угадывалась.

Пьяный Пашка, ревнуя, как всегда, где-то потерялся. Ребята тоже хорошо набрались пива, оскальзывались, незло переругивались, шутили и смеялись.

В какой-то момент она оказалась на руках одного из них. Эти руки легко перенесли через большую лужу. Поравнявшись с копной скошенной травы, смеясь, парень прошептал на ухо: «Давай, я положу тебя сюда». Алиса громко и строго запретила, и, довольные исходом дела, они вернулись.

Те парни не раз бывали в гостях у Пашки и знали окрестности. Может, она прошла проверку, кто знает? Им невеста друга понравилась. За отливающие серебром длинные волосы, серые глаза, тонкую фигуру и доверчивость называли её русалочкой. И всё тянулись погладить по волосам.

Тогда мир и впрямь выглядел населённым одним добром.

Вечером Марина накрыла на стол. Пашка казался отстранённым, молча ел сдобные пироги, запивая молоком. Остальные, весело поплескавшись во дворе под рукомойником, присоединились к ужину.

Непонятно, от чего: то ли от света керосиновой лампы, то ли от карих весёлых глаз загорелой женщины в чёрном ситцевом платье в цветочек, то ли от пухлых и тёплых пирогов, – комната налилась покоем и дрёмой. Спать гостью хозяйка неожиданно уложила в свою кровать под пёстрое лоскутное одеяло за ситцевой занавеской…

— Жаль, больше не пришлось встретиться с мудрой Мариной.

На следующее утро, рискуя быть наказанными в части, парни примчались на вокзал. И каждый внёс свою лепту, деликатно подсаживая девушку на высокую ступеньку последнего, отстоящего далеко от платформы, вагона. Они махали вслед и улыбались, пока можно было видеть.

В октябре в Рошанске сыграли свадьбу.

Сегодня с нескольких страниц и паблика Алисы в социальных сетях на мир заинтересованно смотрит открытая для контакта привлекательная особа неопределённого возраста. Не всамделишная она, а какой себя чувствует. Буквальная материализация мыслеобраза. Алису это и смешит, и радует. Ракурс, макияж, фильтры мало что значат.

Количество «лайков»-резолюций под фото подтверждает обретённую способность творить…

Она вспоминает свою свадебную фотографию. Чёрно-белую, отретушированную тёмно-красным, синим и зелёным цветами. У молодой девушки начёс надо лбом не держит тяжести белокурых блестящих волос, одна прядь выбилась и падает на лоб. Изогнутые брови, лучистые глаза. В реальности они почти синие. Нежная кожа и пухлые губы. Выразительный отчаянный взгляд на фоне ни в чём не повинной прекрасной юности.

На голове тонкий венок из белых цветочков, в руках розы в лиловых пятнах. И белое Зинино свадебное платье.

Это фото всегда вызывало у Алисы неприятные ассоциации, словно она не сидит, а лежит.

Левая часть картона размера А4 неровно отрезана.

Сколько бы ни старалась, а вспомнить день свадьбы так и не удалось. Только какие-то звуки фоном: обрывки речи, хлопанье, шарканье ног… Поездка в ЗАГС в тесной машине… Красное лицо Пашки… Всё.

Вечером во дворе устроили танцы. Пришли подруги без Саши. Жена передала, что он заперся в туалете и слова не сказал, пока не ушла.

Казалось, девичья душа сжалась от холода и сверху с ужасом наблюдала всё это безумие и возню пьяного супруга в Лёшкином домике (там им постелили).

Вынимание тела из венка, шпилек, платья, колготок, сопровождаемое пыхтеньем и сдавленным писклявым нервным смехом… Свою безучастность, перешедшую в молчаливое сопротивление до обморока…

Лиза дала капли, утешая, погладила по голове, за ней глухо хлопнула, оббитая войлоком дверь.

Поскольку акт любви отсутствовал в пьесе, его заменили на совокупление. Пьяный Паша кое-как удовлетворил себя и отвалился, уснув. А молодая жена долго расчёсывала спутанные волосы, вырывала с корнем, не чувствуя боли. Свернувшись калачом на краю кровати, лежала до утра не сомкнув глаз.

Мама пришла очень рано. Вытащила простынь из-под непротрезвевшего мужа, чтобы продемонстрировать родственницам, старым и новым. Много позже рассказала, как все были удовлетворены осмотром.

Все, кроме новобрачного. Ему не нужны были материальные доказательства. Про нелюбовь он знал намного больше других.

Им собрали огромный чемодан, в котором было очень мало вещей, но много еды со свадебного стола. В тот же день посадили в вагон до Москвы и отправили на восточный край страны. Откуда паромом нужно было добраться до города Корсакова на острове Сахалин. Туда приписали Пашку.

И началось их романтическое путешествие. Шесть дней. На верхних полках душного плацкартного вагона. Напротив друг у друга.

Через два дня продукты испортились, их пришлось выкинуть. Остались сладости, маринады и хлеб. В поезде продавали можайское молоко в литровых бутылках, а на полустанках – картошку и пирожки.

Новоявленный муж маялся от безделья. Пытался моститься к ней на полке. Вызверился, увидев с чужим малышом на руках. Уходил надолго в другие вагоны играть в карты…

Однажды среди ночи она проснулась. Вагон покачивало. На нижней полке в тёплом кругу материнского тела под мерный перестук колёс посапывал ребёнок. В тусклом свете ночника изо рта супруга тянулась серебристая, длинная, почти до нижней полки, тягучая слюна. Не раздумывая, смахнула её на пол.

– Какой стыд! Что бы люди подумали?! – маска замужней женщины, которую она надела была не новая, уже разношенная мамой.

Воспоминание вызвало приступ тошноты.

Алисе снился летний дождь. Короткий и обильный. Она спряталась в беседке. Дождь закончился так же внезапно, как и начался. Под порывом ветра с ветки на крышу осыпалось стаккато последних тяжёлых капель и солнечный луч завился паром сквозь дырку от сучка в доске. Было ещё что-то – сладкое… Это лёгкие шаги горничной и запах маленькой кремовой розы на подносе рядом с письмом пробудили её.

– Мило!

Девушка одним движением отодвинула скользнувшую по карнизу занавеску. Панорамное окно во всю стену открывало вид на парк. Через распахнутые створки одновременно с солнечными лучами в комнату ворвался птичий гомон.

– Buongiorno, senora, farai colazione in camera o sulla terrazza? – девушка улыбнулась.

– Grazie! Я позавтракаю здесь.

Сквозь плеск воды в ванной слушала, как порхая и напевая, la cameriera хлопочет в спальне. В изножье на кровати та накрыла сервировочный столик. Алиса всё перетащила к окну. В высоком стакане от движения ожили жемчужины пузырьков. Запах цветов, листвы и кофе разметал мысли. Мир был уютным, внутри растекалось тепло…

Она уже научилась улыбаться вслед невесёлым воспоминаниям.

И правда. Как такое возможно, что молодая, вполне разумная девушка могла спать в угольной яме или, подогнув под себя ноги, на диване из фанеры, просыпаясь от каждого объявления через транслятор в каком-то мухосранске на вокзале? Нисколько не угнетаясь этим, а наоборот, находя во всём смысл и необходимость всего, что она делала и что происходило с ней.

Каждое утро бежала на работу в куртке с претензией на тренд: с бесчисленными заклёпками, со слепой застёжкой и супермолнией-трактором…

В нищие девяностые экономная экономика превзошла себя. И куртка, сшитая из обыкновенной х/б ткани, проложенной синтепоном, ко второму сезону уже выгорела на солнце, заклёпки не держали фронт, вокруг них расцветали ржавые пятна и сквозь дырки просвечивал жёлтый поролон (китайцы отдыхают). А будет и третий… На ногах фетровые бурки – прощай, молодость.

В руке – верёвка от санок, и на санках – сонный сын. Алиса будто просматривает старую киноленту. Вот на колдобине он молча вываливается и не подаёт звука. А молодая мамаша всё бежит, бежит вперёд. Вдруг чувствует, что санки-то уже не едут а мотыляются за ней по воздуху… Её сердце обрывается… И она несётся назад… Подхватывает сынишку, несёт на руках озябшего и обмякшего, трёт ему спинку, ручки через пальто…. Хукает тёплым воздухом в лицо.

Санки цепляются сзади за всё, затрудняя движение, но она на надрыве продолжает идти и из последних сил нести своего ребёнка в тепло. Крутит сына, как манекен в раздевалке детского сада, легонько подталкивает в группу и молча показывает нянечке пакет со сменкой.

А после летит по металлическим обледеневшим лестницам ГОКа, вверх-вниз, вниз – на отметку обогащения -8. В чащу железных джунглей, такую же мрачную, опасную и влажную, как настоящая. Только пахнет там апатитовой пульпой, и скрежещущие, лязгающие, сверлящие, воющие, шипящие звуки издают машины. Неужели фильм этот про неё?!

А у неё-то три сына. И бесконечная очередь подобных эпизодов. Снова и снова. И вечный бой! Бессонные ночи, проблемы с молоком, температура, поносы, ангины, обмороки. И каждый раз, заходясь от страха (Только бы никто не умер!), женщина умоляет: «Господи, хоть бы поскорей выросли!»

– Как такое возможно вынести?!

И как возможно то, что вот уже и молодости нет, нет рядом детей и нет безумной юношеской веры в вечность жизни, а она так празднует её?! Каждой клеткой тела ощущает величие и великолепие этой единой жизни. Может ли это означать, что Алиса свела концы с концами и победила?

«Похоже на то», – женщина легко улыбается.

Есть не хотелось. Хотелось двигаться и ощущать себя.

Она вытащила на середину комнаты кофр. И стала заполнять гардероб. Заодно прикидывая, что наденет днём и вечером.

Отложила бежевые чинос, лёгкий небелёный хлопковый блейзер и пудрового оттенка топ – на день. На вечер – серо-сизое вискозное платье с принтом из мелких коричневых ласточек. И светло-голубой прозрачный палантин. Всё разложила на кровать, чтобы девушка отпарила. В несессере нашла лёгкие пластиковые браслеты в тон на день и выложила клатч на тонком ремешке – на вечер.

Сандалеты из мягкой кожи и лёгкие лодочки из прочного, отсвечивающего тусклым синего сатина от «Бэджли и Мишка» завершали наряд.

Отошла, оценила взглядом – идеально! Накинула пёстрое, сделанное из ветра и облаков Раджастхана платье и, прихватив сотовый, спустилась в сад. И здесь на фоне безумства оттенков зелёного, расцвёл «аленький цветочек».

Смягчились линии и переходы, отступили звуки агрессивного мира.

– Чудно, – мысль скользнула по краю сознания, губы поползли в улыбку.

Вот то, что только и было нужно: стоять босыми ногами в мягкой траве у вольного ручья. Настолько прозрачного, что видно до мельчайших подробностей его песчаное дно с травинками, коричневыми веточками и тенями от стаек пугливых мальков и стрекоз. И такого мелкого, что от лёгкого порыва ветра его поверхность морщится, а дно движется и меняет свой рисунок и рельеф…

Здесь можно стоять вечность, и открывшаяся картина ни в чём не повторится.

С террасы донеслось характерное покашливание. Там стоял Марко. Он помахал очками, а Алиса вспомнила о письме на подносе. Итальянец, пока спускался, справился, как она отдохнула, были ли приятными ванна и завтрак, нравится ли ей место. Затем посвятил в свой план. Был непринуждённым и милым.

– Принял решение. Отлично!

Ей было предложено остаться в отеле, пока друг не найдёт подходящее место на побережье. Два-три дня они посвятят клубному отдыху. После он хочет познакомить Алису со своей семьёй и родным городом.

– Ага! Теперь понятно. План был приемлемым, а друг – мудрым.

В конце концов он покажет ей арендованный домик и оставит со своими мыслями и своей жизнью. Но если она захочет, то всегда сможет рассчитывать на его участие.

– Большое спасибо! Мне очень, очень приятно, Марко!

В развлекательном меню на день была рыбалка с катамарана, с последующим участием в приготовлении улова в местном рыбном ресторанчике. Либо посещение стеклодувной лавочки. Вечером они идут слушать смут-джаз.

Алиса выбрала наземное ремесло. Марко пообещал сюрприз.

А душа вернула свою неземную лёгкость.

Глава 17

Условились, что до отъезда на родину друга они предпочтут пешие прогулки. После вчерашнего осторожного перехода по гладким и скользким камням тротуаров Алиса надела открытые сандалии на резиновой подошве. Сцепившись с землёй, тело обрело лёгкость и вернуло гибкость. Не было необходимости смотреть под ноги. Поэтому все переходы света и тени, все переливы красок, невольные жесты, звуки, обрывки фраз, запахи – всё не останется незамеченным и так или иначе будет возникать в сознании, вызванное последующими ассоциациями.

– Какое счастье – добавлять себе жизни ежеминутно, не торопясь, смакуя каждое впечатление и чувственный его отголосок! В душе путешественницы запела струна, и «девочка» запрыгала на одной ножке.

Водрузив на породистый нос очки, рядом с ней расслабленной походкой необременённого заботами человека шёл полноватый мужчина преклонного возраста и довольно пресной европейской внешности.

Вальяжность, внутренняя пластичность и готовность служить музе выдавали в нём стопроцентного итальянца. Следует заметить, служить не столько женской красоте, а красоте в принципе. Сама прекрасная земля Италии рождала подобных эстетов.

– Надо же! – приятно удивилась спутница. Стереотип о жгучем красавце с влажным взглядом растворился в небытии.

Вход в мастерскую с распахнутой дверью напоминал щель в зубах старика. На металлическом кронштейне прикреплён раскрашенный в сине-зелёные цвета морской конёк. Внутри светло и просторно.

В солнечных квадратах отражённого на пол окна разлеглась лохматая трёхцветная кошка с подросшими котятам у сосков. Во всю длину противоположной от двери стены растянулся стол, уставленный неприхотливыми разноцветными фигурками и вазами. Марко сказал, что часть их – работы туристов, готовые к отправке в разные концы света, а часть – на продажу.

У стола она заметила, что на дне каждой вазы лежала морская звезда и на ней имя и город владельца… Звезда Йохан Кройф. Амстердам.

Слева от входа играли стеклянными гранями на солнце две витрины, заполненные сувенирами на морские и исторические темы. Рядом ресепшн с буклетами и рекламными проспектами, и за ними скрывалась сама мастерская. С печью и оборудованием для создания поделок.

Пахло лавандовым маслом и едва уловимо дымом.

Молодой человек, ученик мастера в длинном сером фартуке, тесёмки которого два раза обвязали худой живот, спросил у Марко что хочет сеньора. Сеньора хотела морского конька из Фано. Друг что-то шепнул парнишке на ухо, и тот сунул стеклянную болванку в печь.

Итальянец с торжественным видом объявил, что ей предоставлена возможность наблюдать рождение уникального изделия и поставить на нём собственноручно печать со знаком города. Печати в виде металлических колец лежали тут же в плоской тарелке. Она даже обрадовалась, услышав новость. Потому что болванка с раскалённой массой напоминала раздутый, пульсирующий болью воспалённый палец.

– Пусть пироги печёт пирожник!

Юноша работал молча, очень ловко и быстро. Может для того, чтобы фрагменты сохраняли подходящую температуру. Правой рукой он вращал стержень с массой, а левой проделывал манипуляции. Орудовал, грубыми на вид, металлическими конусами, щипцами, клещами и наждаками. Во рту держал длинную трубку, чтобы, выдувая воздух, создавать полость внутри изделия.

Вначале на дно холодильной камеры он отстрелил плоскую подставку, похожую на перевёрнутый бокал из-под мартини, но с фигурной ножкой. Затем из пёстрой массы выдул продолговатую колбаску – будущее тело конька с загнутым хвостом.

Добавляя на положенные места мягкие комочки, превратил их в плавники, тело покрылось костяными пластинами, на хребте выросли шипы, а на голове – трубкообразный рот и нечто наподобие короны. При поворотах «тело» отсвечивало каждой серебряной гранью. Конёк занял место в холодильнике. Ещё пара минут – и рядом расположился прозрачный тюльпан бокала. Быстро соединив все три части, юноша вновь ловко захватил устрашающего вида клещами почти готовое, изящное и хрупкое изделие. Небольшой кусочек массы прилепил ко дну бокала.

Ей велели надеть варежку, закрепить на приготовленный стержень печатку и постараться точно по центру поставить штамп. На всю работу ушло не больше двенадцати минут. Заворожённая игрой огня и света на гранях, она не могла уловить ювелирной точности движений рук художника. Видеосъёмка здесь была запрещена.

Тогда Алиса закрыла глаза, стараясь запечатлеть древнее таинство стеклодувного искусства. Мысленный взор стёр свидетельства прогресса и выхватил из ускользающего времени прямоугольные и плоские, открытые жерла печей с пылающим огнём… Тяжёлые деревянные табуреты и станины… Ловкие сильные пальцы, вращающие длинную трубку с неожиданно прозрачным, почти эфемерным в таком интерьере, переливающимся всеми цветами радуги пузырём. Неуловимо и будто не по воле человека меняющим свою форму и направление.

Вздохнув, она открыла глаза и улыбнулась.

Ещё через пять минут подмастерье достал изделие. Это был фигурный бокал. Подставку и слёзную прозрачность чаши соединял «морской конёк». На дне подставки в круге стояли две буквы FA. Теперь бокал подвергнут отжигу и до утра он будет медленной остывать. Они с Марко смогут забрать сувенир до отъезда в Читта ди Кастелло. Хозяин пообещал открыть мастерскую пораньше.

На улице здания и «маркизы» отбрасывали короткие синие тени. Жара загнала туристов в полумрак кондиционируемых холлов и уютных номеров отелей. Есть не хотелось. Хотелось прохлады и тишины. Итальянец вызвал такси, отправил подругу в отель, пообещав позвонить из клуба.

Повесив на ручку номера картонку, чтобы не беспокоили, она прошла в ванную. Постояла под мягкими, прохладными струями. Накинув на влажное тело шёлковый халат, босиком прошлась по тёплому полу на террасу, захватив грейпфрутовый фреш.

Под тентом залегли полосатые тени. Солнечные лучи, листва и ветер развлекались втроём.

Сквозь закрытые веки она видела алое море и тёмное небо, прочерченное ярко-белыми хвостами падающих звёзд.

– Наверное, так и появилось абстрактное искусство. Кто-то засыпал в летнем саду и увидел первую свою картину.

Кресло покачивалось. Накинув плед на ноги, она отдалась тихому полёту.

Однако вскоре её разбудил звонок забытого на столе сотового. Часы на руке показывали четверть второго. Женщина проспала сорок минут. Марко сообщил, что заедет около восьми и попросил не ужинать. Тут же пробудив голод.

– Так. В день приезда напротив отеля она приметила маленькое кафе.

Пока одевалась, дурашливо разговаривала с собой вслух:

– Закажу пиццу.

– Нет, пиццу лучше есть в компании или вдвоём.

– Тогда, лазанью. Лазанью, кофе и мороженое.

– Решено. И мороженое в вафельном рожке! Как в детстве.

Такое мороженое в Рошанске стоило четырнадцать копеек. Сам рожок вкуснее чуть пережаренный – хрустящий и сладкий. Сливочный на вкус пломбир пах коровьим молоком. Его хотелось откусывать, но от холода ломило зубы. Губами можно было оторвать немного. Подержать во рту, перекатывая от щеки к щеке, согревая дыханием, а уж после глотать. В месте отрыва мороженое теряло пластичность, и в его кристаллах прятались голубые тени…

– Есть ли ещё кто-то? И где вы, друзья?! Кому пришлось сделать такой же огромный крюк, длиною почти в целую жизнь, чтобы в конце её сбросить с себя многослойные пыльные (как одежда тувинок, которые для похода в магазин к маме надевали поверх грязного новое, порой прозрачное, шёлковое платье, и тогда всё, что надето снизу, просвечивало) костюмы социальных ролей.

– Вы бы поняли, что я имею в виду. Что значит — сбросить с себя весь этот хлам и, надев лёгкие и удобные одежды, пойти есть пломбир, — Алиса рассмеялась.

– Senora, per favore, lasagne di mare, una tazza di caffè e gelato alla panna in un cono di cialda. Grazie! – Сеньора, пожалуйста, морскую лазанью, чашку кофе и мороженое в вафельном рожке. Спасибо!

Пышечка-официантка записала заказ и наколола листок на деревянный гвоздь для поваров. Принесла оливковое масло, фокаччу с розмарином.

Желудок сразу встал во главу угла. Сознание ещё барахталось, сопротивляясь. Женщина отщипнула кусочек, поднеся к лицу, понюхала и не заметила, как съела аккуратную лепёшку. Сочную лазанью принесли вместе с запотевшим бокалом местного вина в качестве комплимента. Вкусовые рецепторы опьянели от одного только едва уловимого аромата вяленого абрикоса.

Она не спешила. Наслаждалась едой, слушала пулемётную речь экспрессивной итальянки в компании двух мужчин за соседним столиком. Звуки не раздражали, их поглощали многовековые каменные стены траттории. Люди приходили, кто-то оставался. Постоянные клиенты шумно приветствовали хозяйку и звучно целовали кончики пальцев, когда прощались. Та смеялась, взмахивала ладонями, и хотелось ещё остаться.

Принесли кофе в белой чашке и серебряную подставку с рожком. В петле подставки висела круглая ложечка.

– Всё-таки это не то мороженое – слизнув кусочек, подумала Алиса. – И дело не во вкусе…

В Италии она не первый раз и знает о непревзойдённом мастерстве итальянских кондитеров. Память услужливо подкинула курьёзный случай, что не так давно произошёл с ней и двумя подружками во Флоренции. В нём итальянское gelato сыграло роль примы.

Флоренция не столько нисходит до суетливых, весёлых, порой бестолковых гостей, щедро раскрывая перед ними свои сокровищницы, сколько втайне, словно древний старец, скромно надеется на то, что молодая горячая кровь путешествующих возбудит и её. Позволит на время забыть про устав и немного развлечься…

Свободное время в обзорных экскурсиях ограничено, поэтому они спешили. В тот день предстояло посетить церковь Санта Кроче. Женщины решили, что от автобуса пойдут пешком, а на пути полюбуются мостом Веккьо.

На первом перекрёстке, напротив, заметили желатерию и радугу из мороженого. Персиковый, фисташковый, лимонный цвета так и манили.

Взявшись за руки, забыв, куда идут, понеслись навстречу наслаждению. Купили разного, чтобы попробовать друг у друга. Блаженство от волшебного вкуса и аромата вскружило головы. Мороженое в Италии – это романтическая поэма, виртуозно играющая на обострённых чувствах туристов.

Шли сначала по улице, после – опять вдоль Арно. Болтали и смеялись…

В какой-то момент появилось ощущение, что уж долго идут. Стали беспокойно озираться, но всё было то же: река, мосты.

И вовсе не то же! Будто попали в Зазеркалье.

Только внимательный взгляд на расположение волнолома на реке помог догадаться, что они где-то реку перешли. Где?! Вы не поверите!

По мосту Веккьо.

Этот мост-улица похож на голубятню. Внутри загромождённую кафешками, сувенирными магазинчиками и ювелирными лавками. Снаружи, нависающими над водой разноцветными домиками-клетками.

Над ним есть коридор Вазари. В коридоре сидела в кресле-качалке старая Флоренция, смотрела в подзорную трубу и развлекаясь, ухмылялась в усы…

А дело в том, что в советском Рошанске, в своём бедном детстве, Алиса только и могла постичь истинную цену лакомства.

Подошла хозяйка, положила на стол тиснёную расчётницу, слегка пожала гостье руку и улыбнулась.

– Senora! Vieni di nuovo, per favore! – Приходите ещё, пожалуйста!

Ей понравилась несуетливая гостья из России. Такая нынче редкость.

– Grazie!

– Posso avere un altro caffè, per favore? – Можно мне ещё кофе, пожалуйста!

– Certo, rimani quanto vuoi. – Конечно, оставайтесь столько, сколько хотите!

И улыбаясь, отошла к другим посетителям.

– Вот. Это моё настоящее достижение – больше не спешить.

Алиса улыбалась. И на душе было легко.