Текст книги "Берег Алисы Скеди"

Глава 20

Новый портовый городок встретил гостеприимно и по-взрослому. На ночь их приютила семья механика сейнера, на котором спустя неделю мужчины ушли в море.

Мама механика бесподобно вялила горбушу, делала «волшебную» брагу, умела слушать и была преданной матерью.

Накануне отхода устроила отвальную. На столе, покрытом клеёнкой, стояла глубокая миска с рыбой, на доске нарезанный хлеб, а рядом со столом – фляга с бражкой и литровая эмалированная кружка.

Наесться нежной рыбкой не было никакой возможности. Мутноватый напиток вкусом напоминал лимонад и казался совершенно безобидным.

В какой-то момент понадобилось в туалет, но к её ногам будто привязали гири. Кое-как добралась до койки – и тут тело обрело крылья. Она могла летать! Правда с непривычки сильно кружилась голова, от того, что мир вокруг вращался с бешеной скоростью. Приземлила Алису страшная рвота.

Мамаша на славу угостила начальника сына и была очень довольна. На тёмном, изрезанном морщинами башкирском лице поблёскивали хитрые глазки, и редкими жёлтыми зубами щерился плюшевый рот.

Им выделили комнату в общежитии. Там дверь и окно могли разговаривать друг с другом даже шёпотом.

С одной стороны, впритык втиснулись платяной шкаф и стол. С другой – металлическая кровать с провалившейся панцирной сеткой, певшая на все лады по ночам. Возле – тумбочка, украшенная духами «Серебристый ландыш». Завершала интерьер скороварка-сковорода на полу. За неимением плиты в ней готовили первое и второе.

Вся мебель – унылого цвета детской неожиданности. И всё-таки эта каморка стала их первым личным углом. Здесь начался и закончился относительно спокойный (с учётом уже случившегося) период в недолгой совместной жизни.

— Но, когда одна жизнь заканчивается, обязательно начинается новая. А бывает, зарождается такая, что дороже самой жизни. Не правда ли, мой читатель?

Пришла пора снова искать работу. В местной больнице в клан акушерок, работавших по сорок лет, пришлых не принимали. Привилегированная специальность и оплачивалась дороже – на целых пять рублей больше, чем у медицинских сестёр. Але предложили поработать на детском пищеблоке. Заодно могли и присмотреться. И она готовила детские смеси, разливала по бутылочкам и передавала санитаркам отделения.

Пищеблок снаружи напоминал морг: квадратное здание с глубокими глазницами зарешеченных окон в толстых ободранных стенах. Из-под обвалившейся штукатурки там и сям торчала дранка обрешётки.

Это место с тёмно-серым бетонным полом, привязанным к крану шлангом в глубокой с отбитой до черноты эмалью раковине, с куском раскисшего хозяйственного мыла в миске, дровяной плитой и навешенной на верёвку марлей, источавшей характерный кислый запах (сколько не стирай), – вызывало тоску.

Вскоре Алису перевели в терапию, а затем – в гинекологическое отделение. Там она узнала от изматывающего приятеля токсикоза, что беременна.

Запахи сигаретного дыма, варящегося мяса, капусты и «Серебристого ландыша» – выворачивали наизнанку. Общительности это не прибавляло. Она с трудом дожидалась конца смены.

В рабочем коллективе обычно есть кто-то с тонкой нервной организацией. Тот, кому необходимо самоутверждаться, командовать и управлять. И такие люди на дух не переносят иноходцев.

Однажды в раздевалке, на полном серьёзе ей устроили форменный допрос. По какой-такой причине она избегает коллективные мероприятия (в основном – пьянки по случаю отпусков и дней рождения)?

Новенькая стояла спиной к стене, а напротив, на скамейке, в коротких халатах, лишь частично скрывавших излишества плоти и комичность момента, сидели три сестры. Напоминающие жёсткую конструкцию штанги с двумя «блинами» дополнительного веса. Они перешёптывались и пересмеивались, нагло рассматривая нашкодившую.

Тогда уязвимость помешала Алисе увидеть картинку целиком. И она неумело защищалась.

– Да, особенная, да, не такая как все.

Сердце колотилось в горле, заглушая весёлый смех зарвавшихся женщин.

На самом деле наша героиня чувствовала себя заброшенной и несчастной, а вовсе не особенной. И не могла понять, зачем нужен такой адреналин? Почему в неравных условиях она не приспосабливалась, а наоборот – обостряла ситуацию?

Но коварство и социальное принуждение вызывали в душе дикое сопротивление.

Этот тупой случай неожиданно обрёл продолжение в повторяющемся ночном кошмаре: будто стоит она, совсем голая в той раздевалке в холодном тазу, а по ногам извиваясь, стекает кровь. Двигаться Аля не может…

– Быть жертвой и изображать жертву – не одно и то же – стучалось бессознательное. Правда открыть эту дверь пока было некому, – вздыхает Алиса.

Душа замечает с возрастающим беспокойством, что рассеянна и уже несколько раз распускала связанное.

В незнакомой среде без друзей неприютно. Изредка приходили письма из дома – короткие описания повседневных дел.

Всё свободное от работы время она читала книги, просто глотала том за томом и была одержима темой протеста, свободы и романтики.

Убогое существование – когда желаемое по твоей воле находится снаружи клетки твоей же реальности. Тогда девушка не связывала возможности интеллекта и очередное, выбранное ею дело и место.

Пока картинки, нарисованные воображением от прочитанного, казались более реальными, динамичными и обнадёживающими, чем картины сменяющихся сезонов за окном и картины серых трудовых будней.

Не понимала и того, что Бог открыл для неё «окно». Она вынашивала новую жизнь и, следовательно, новую надежду на спасение.

А книги работали клином, выдавливающим из сознания пресмыкающееся.

Алиса низко кланяется своим родителям, приучившим дочь к чтению, и классной руководительнице, сформировавшей у воспитанницы хороший читательский вкус.

Из уюта старенькой траттории в неизвестность улетели слова признательности и благодарности.

– Дорогая, «классная», Елизавета Кузьминична! Я не знаю, где Вы сейчас, но пока я здесь, на Земле, Вы – моя путеводная звезда.

…На фронте, в День рождения молодой сестрички, солдаты в подарок украсили пилотку бойца Глебовой светлячками…

В Рошанской средней школе грозный одноглазый учитель истории Копелян галантно распахивал перед русичкой двери…

Учащиеся 10 «б» знали её уже немолодой миниатюрной женщиной с рыжеватыми, слегка волнистыми короткими волосами, посеребрёнными у висков. Её светлым глазам, часто выдававшим утомление лопнувшим сосудом, так шли серёжки с изумрудами.

Елизавета Кузьминична носила классические белые лодочки на средней шпильке, прямые юбки и тонкую шерстяного трикотажа бежевую «двойку».

Приходила в класс, вытаскивала из портфеля очки в золотой оправе, потирала стёкла о правую грудь и, прислонившись к столу, начинала читать вслух главу из романа «Война и мир».

Класс замирал.

«– Соня! Соня! – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь эдакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало. – Нет, ты посмотри, что за луна!.. Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так подхватила бы себя под коленки – туже, как можно туже, – и полетела бы. Вот так!».

Классная, казалось, не принадлежала никакой нации или стране. Никогда не заглядывала ни в семьи учащихся, ни в их души. Но её дом и её душа были открыты для своих подопечных.

Дети работяг, из бедных и серых будней они приходили в тот дом как в храм. Простой частный, с цветником и малиной… В нём было мало мебели… Очень чисто и светло.

В конце весны подружки убирали в малиннике сухие колючие ветки. Летом на веранде пили чай с малиновым вареньем и смеялись по поводу и просто так. Даже в студёную погоду красно-оранжевая эмаль на широких и гладких досках пола солнечно отсвечивала.

В такие дни, когда у классной болело горло, Алиса приходила проведать учительницу и приготовить яйцо всмятку. Целая стена стеллажей в зале с застёгнутыми на все пуговицы мировыми классиками вызывала у девочки чувство, похожее на вожделение. Читала собраниями сочинений.

Ни с кем из старших прежде не чувствовала такой свободы и смелости, не испытывала такого интереса.

Они не простились.

– Ты ушла очень далеко, чтобы вернуться в тот город. Но в самые тёмные и самые светлые твои дни, эта женщина была рядом – под твёрдыми, строгими и скромными переплётами мировых классиков. Шелестела страницами, поддерживая тебя из других миров. Твоя земная неземная классная.

Освоившись в коллективе, новенькая обрела уверенность, и отношения с коллегами покинуло напряжение. Наконец отстал и токсикоз.

Работа, приличная зарплата (с подработкой и коэффициентом выходило чуть больше ста рублей), длинные письма с морей, пробудившаяся в ней жизнь и книги – всё отвлекало от грусти.

Но теперь будущую мамочку потянуло домой. Это желание росло вместе с плодом. Впервые задумалась о безопасности…

Упорный бродяга сахалинский ветер, наконец, загнал зиму в нору, и однажды Алиса увидела пришвартованный к пирсу Пашкин сейнер. Встречать мужа пришла не морячка, а заблудившаяся в лесу девочка, которая, увидев волка, понадеялась на спасение.

Это ни капельки не было похоже на романтическую историю Грина.

Она стеснялась большого живота и налившейся груди. Наивно надеялась, что муж не обратит внимания. Что закроет широкой спиной от беспокойных мыслей.

Но волки устроены по-другому. Пашка был весел. Скалил ровный ряд зубов, искрил изумрудным блеском глаз, царапал отросшими усами и лапал всюду. Дома завалил на кровать и, «чтобы не навредить малышу», отымел беременную жену между этих грудей. Ржал, когда кончал – наконец-то у его женщины нормальные сиськи.

Из-за отвращения повернув голову к стене, она лежала, оглушённая насилием и стыдом.

Вместе с мужем пришла новая подружка. Высокая и фигуристая, кареглазая соседка Маша с телевизором. Из комнаты напротив. Ходили к ней в гости. Наивным там наливали чай. Муж пил пиво, смотрел футбол и спал с хозяйкой.

Когда наступил срок, Алиса оформила декретный отпуск и уговорила Пашку уехать в Рошанск на время родов. Тот согласился, чтобы не прозябать на берегу до июля. Их провожала Маша. Приветливо улыбаясь, махала рукой, пока машина не свернула за поворот. И также помахала с квадрата чёрно-белого фото, неожиданно выпавшего из паспорта супруга уже дома.

Вначале молодые остановились у родителей жены.

Узнав о слабости отца к зелёному змию, муж стал его лучшим другом. То, что молодому и крепкому парню добавляло лишь куража, пожилого человека с низкой толерантностью к спиртному приводило в непотребный вид…

– У памяти нет срока давности, если ты не отпустила переживание. Она беспощадна, как театральная рампа. Алиса снова в театре теней наблюдает сцену.

По пыльной дороге от станционной поликлиники идёт молодая женщина. Видно, что совсем скоро она станет мамой. Большой живот с выступающим пупком обтягивает коричневое, искусственного шёлка платье на кокетке. Светлые волосы завёрнуты в пучок. На отёкших ногах домашние тапки. Женщина спешит. Ей лечили зуб, и сейчас заморозка вместе с ужасом от визжащей сверлильной машинки отходят.

За плечами у неё два ангела. Одного, в серых брюках с пузырями на коленях и в косо висящем на худом теле кримпленовом пиджаке в крапинку, носит по дороге из стороны в сторону. Он периодически протягивает руку вперёд и, задыхаясь, просит:

– Доча, погоди!

Второй, с косой, прилипшей ко лбу чёлкой, красным лицом и мокрыми губами в тот же момент начинает ржать и вторить одновременно хриплым и визгливым голосом:

– Доча, погоди-и!

Пятого июля ей налили двадцать пять граммов зелёного мятного ликёра в честь дня рождения, а шестого со схватками отвезли в роддом. Новорождённый соответствовал всем стандартам золотого сечения, будто его не живая женщина родила, а отштамповал специальный аппарат. Только пухлые щёки напоминали отца.

Имя малышу дала родильница и внимательный читатель догадается – какое.

В это время прообраз счастливо жил со второй женой Женей в районе мяльни. Крупной и широкой в кости женщиной, заботливой и любящей, старшей по возрасту. Женой-мамой. А ещё она работала мастером на льнокомбинате, родила Лёхе мальчика, и родная мать могла гордиться собой, что, наконец, хорошо пристроила сыночку.

Пашка уговорил Алису с малышом перебраться в дом его родителей.

Их дом, вылизанный, едва не в буквальном смысле, выглядел холодным и нежилым и нуждался в живых душах. Она не могла освободиться от ощущения, что попала в двойной капкан. Задыхалась и паниковала.

Работая акушеркой, за час до кормления пеленала до пятнадцати новорождённых. По несколько раз за смену. А в первый вечер не смогла искупать собственного ребёнка.

В оцинкованную ванну Пашкина мама налила слишком много воды горячее нормы и набросала веток чистотела. Получилось озеро. Опустив малыша в воду, молодая мамочка заворожённо смотрела, как судорожно расправлялись крохотные ладошки, растягивались в стороны длинные пальцы, чтобы держаться на поверхности. Как потом он ушёл под воду… Очнувшись, выхватила сына из ванны. Вытерев и перепеленав, положила в коляску и орущего повезла домой.

Муж догнал уже на дороге.

– Куда ты?! Ну и …ь!!!

Сам остался у своих и никогда в дальнейшем не попытался продемонстрировать даже намёк на добрые чувства к сыну. Ребёнок его раздражал и злил, одним словом – мешал.

Больше всего мужа заботило, что Аля после родов не может с ним спать.

– Что за фигня! Почему нельзя?! Вот уеду, найду себе «жоржу» и буду её трахать сколько хочу… Тут Алиса отвесила хаму пощёчину. Ударив, испугалась, потому что он не прореагировал.

Казалось, Павлику надоело скрывать свои истинные чувства и потребности. В нём что-то прямо на глазах ломалось. Приходил вечерами пьяный поскандалить. Придирался к мелочам, нёс вздор и безобразно матерился.

Зина, привыкшая командовать, решила поставить грубияна на место, но наткнулась на такой поток помоев и оскорблений, что перестала ходить в дом свекрови, пока зять не уехал, и не упускала случая в дальнейшем позлорадствовать в его адрес.

Накануне отъезда Пашка уговорил-таки жену на близость. Как ни было противно, отказать она не смогла, лишь постаралась поскорей забыть унижение.

Её переполняли противоречивые неконструктивные стремления. Отчуждённость с окружающими в поведении из-за чувства вины и воспалённое желание быть хоть кому-то нужной. Себе она не принадлежала.

Домашние тянули лямку, им не было дела до эгоцентричной особы на краю телеги их жизни. Родители только успевали разгребать неприятные сюрпризы на работе, в семьях у сыновей, вечную нехватку денег на самое необходимое, проблемы со здоровьем.

Маленький Лёшик тоже заболел. Воспалилось среднее ухо, и он кричал день и ночь. Аля злилась, что не может помочь и что привязана к нему. И деревянная, покрытая вишнёвым лаком кроватка, сделанная с любовью дедушкой, стучала и стучала в закрытую дверь клетки, ключ от которой наша героиня сама и выкинула.

Порой, ночью приходила мать, отталкивала её:

– Уйди!

Брала внука на руки, баюкала, но, быстро потеряв терпение, возвращая со вздохом, уходила. Молодая мамочка плакала от жалости к малышу и собственного бессилия. Ребёнок, чувствуя любовь, ненадолго успокаивался и засыпал. Наконец, лекарства начали действовать, и сын пошёл на поправку. Участковый доктор Потехин посетовал на то, что останется рубец и мальчику трудно будет плавать и нырять в будущем. Время шло к тому, что Алиса должна была решать, что делать дальше. Тогда время не было её союзником. Оно взыскивало по обязанностям и обязательствам…

Тонкий и горячий солнечный луч, проскользнувший через какую-то щель в маркизе, стал короче и, превратившись почти в кружок, высветил на предплечье сценку из плавающих пылинок над торчащими, словно намагниченными, редкими и тонкими волосками…

Волшебная штука – время. За час можно пообедать, прожить два года и открыть новую форму жизни.

Звук её шагов отпечатался на старых плитках траттории и слился с другими, оставленными тысячами предшественников.

Глава 21

В номере на кровати лежала отпаренная одежда. Пора собираться. Освежившись под душем, намотав полотенце на волосы и накинув халат, Алиса внимательно посмотрела на себя в широкое с подсветкой зеркало.

Лицо ещё слушалось приказов, лишь глаза жили своей потаённой жизнью. Впрочем, как всегда.

Руки выполняли привычный ритуал. Увлажняющий флюид, немного тона на нижние веки, филера в носогубную зону, кораллов на скулы… Чуть серо-коричневого карандаша в ресницы и на брови… Немного туши. Окунув широкую кисть в транспарентную пудру, сдув излишки, закрепила эффект в сложных зонах и, вальсируя, прошлась по всему лицу. Прищёлкнула языком и подмигнула отражению. Губы и аромат оставила на потом.

Достала из холодильника кувшин с водой и фруктами, налила в высокий стакан, и, захватив фен, вышла на террасу, которая, чтобы оставаться в тени, вращалась вслед за солнцем.

Высушила волосы. Искусная укладка придавала им слегка небрежный вид, теперь наполненный ароматом летнего дня.

День угасал, лишь болтливая листва не успокаивалась и всё шелестела о чем-то. Было тепло и просто. Вытянув и скрестив ноги, женщина откинулась на спинку кресла.

– Милые, гордые девочки. Как же вас удивляет умение некоторых старух выглядеть не просто моложаво, но эффектно. Она тихонько вздохнула. Секрет простой, но сложный в исполнении.

Немногие из нас перестали сдавать экзамены на примут – не примут, а делают, что хотят, черпая из источника с названием «аутентичность». Доступ к нему открыт для каждого, но не каждому повезло это узнать, понять, и использовать по назначению.

Мелкими глотками, смакуя, отпила из стакана.

– Может, остаться – мелькнула ленивая мысль. И тут же крикнула:

– Иду! – Когда в дверь постучали.

Горничная сообщила, что сеньор ждёт в холле. Поблагодарив, Алиса сделала последний штрих: прыснула из флакона в воздух, шагнув в облако аромата, и оказалась на зелёном холме, где девушки с распущенными волосами в ярких длинных платьях с широким подолом, с фенечками и кожаными браслетами на запястьях босиком танцуют в траве. Тренькает гитара… Солнце в зените, воздух дрожит, и картинка слегка плывёт.

– Чудишь! – она засмеялась, и, накинув на плечо палантин, вышла.

Марко в смокинге, довольно крякнув, предложил ей руку.

– Алиса, мы будем ехать сорок минут.

Местный яхт-клуб владел приличным куском белоснежного пляжа. Здесь находился один из бесчисленных пунктов миграции сильных мира сего.

Необременённые назойливым вниманием папарацци, они вместе с семьями, любовницами и любовниками могли предаваться роскоши первозданной природы с такого рода удобствами, какие можно купить лишь за очень большие деньги.

Немногочисленная публика живописно расположилась прямо на берегу: кто-то на белых, будто вырезанных из морской пены, шёлковых на ощупь диванах – в основном пары с детишками. А кто-то на разноцветных пуфах-креслах.

Клубные устроители создали мизансцену, уносящую зрителей в пиратское прошлое. Из песка торчали железные фонари, обвитые бухтами каната с толстыми свечами внутри. От здания клуба набросали деревянные отполированные настилы-трапы. Низкие серые столы из ротанга уставлены закусками и фруктами, закрытыми от песка серебряными крышками. Кубками и ведёрками с шампанским.

Между «зрительным залом» и морем на двух металлических стойках расположили большой экран. Наподобие весёлого Роджера. С одного края, истрёпанное суровыми ветрами полотнище, было порвано и прожжено в отчаянных схватках.

На импровизированной сцене уже стояли малая барабанная установка, синтезатор и плоский проектор, на стульях ждали бас-гитара и саксофон. Несколько театральных прожекторов освещали место цветными овалами.

Клуб на вечер нанял популярную в стране музыкальную группу.

В стороне дети играли в пиратов на игрушечной «Чёрной Жемчужине». Стреляли из пушек-хлопушек и мушкетов, махали деревянными саблями. Повоевав, отдыхали в гамаках.

Между креслами и пуфами сновала обслуга с серыми полосатыми пледами.

Казалось, все тут давно друг друга знают (ничего подобного!), и поэтому никто никого не знакомил и не разглядывал. Люди просто удобно устраивались, перебрасываясь короткими фразами. Музыканты не спешили.

Марко налил шампанское и пододвинул клубнику. Придерживая во рту душистую ягоду, она сделала глоток.

Лёгкий бриз сдул с лица остатки дневного жара и заблудился в волосах. Друг, улыбнувшись, легонько похлопал её по руке.

– Grazie, bellezza! (так обычно он писал в Фейсбуке).

– Grazie! Марко, – улыбнулась она в ответ.

Дети угомонились, уплетая обещанные за хорошее поведение десерты и мороженое…

Но вот – молодые ребята, в рваных джинсах и белых рубашках пробежали по мосткам и заняли свои места. Невысокий смуглый, ладно скроенный юноша взял саксофон и слегка поклонился в сторону публики:

Ciao! Grazie per l’invito, buona serata, gli anziani! – Чао! спасибо за приглашение, приятного вечера, сеньоры!

Приложил руку к груди, а после взмахнул ею в приветственном жесте и заиграл…

И море резко приблизилось. Мягкие волны набегали на песок, сбивались в белую пену, обещая полный релакс. Синтезатор болтал с ними на одном языке. Бас-гитара подчёркивала стиль необычной беседы.

Играли превосходно. На экране мелькали кадры любительской съёмки. Члены группы в белых одеждах со своими близкими: родителями, детьми и любимыми женщинами на взморье. Парень протягивает девушке кусок пиццы, она откусывает и прикрывая рот, смеётся… Мужчина подбрасывает хохочущего малыша… Молодая женщина кружит коляску с отцом на плотном песке – мелкая волна лижет босые ступни и спицы.

Босиком, тесно прижавшись друг к друг, медленно двигались пары.

Тёплым был вечер под куполом близких, перемигивающихся друг с другом звёзд. И общество людей-планет. Приятным – ощущение полёта. Далеко внизу остались все земные хлопоты.

По очереди медленно погасли прожектора. Белый, оранжевый, синий. В воздухе стих последний аккорд и море, и люди разом зашумели – раздались хлопки, возгласы и одобрительный свист.

К ним обратился молодой человек в форменной куртке и подал визитку.

– Сеньоры, вас ждут в ресторане. Прошу!

На карточке указан номер стола. Здесь учитывали любую мелочь, стараясь создать максимум пространства между гостями.

– Быть одним среди многих других, но, когда это нужно, чувствовать всё внимание, прикованное лишь к тебе — за это и дают звёзды в ресторанном бизнесе.

Стол, накрытый белой скатертью до самого пола, находился с края стеклянной стены заведения. Через приоткрытые панели шумело море. Помещение освещали подвешенные на кронштейнах фонари и подобия провисших сетей, усыпанных светодиодными лампочками-ноктилюками. Увеличенные тени колебались на лимонных деревьях в кадках у противоположной стены.

Колониальная тема не отпускала.

Принесли две широкие серебряные миски с ароматной водой и полотенца для рук. Следом – две бутылки красного вина на выбор и меню. Марко порекомендовал Brunello di Montalcino, свиную отбивную и сыр пекорино. Бокалы наполнились вишнёво-шоколадным ароматом и у Алисы на миг закружилась голова.

В листве зашептались и захихикали маленькие феи.

– Что это, Марко?!

– Это гордость Тосканы, вино для избранных. Он довольно хмыкнул.

– Спасибо! Волшебный букет! – Можешь рассказать про группу?

Итальянец прежде слегка вытянул губы, причмокнув, посмаковал вино и уж после начал говорить:

– Группа молодая, но уже известная в Италии и кое-где за рубежом. Хороший репертуар. Пользуется спросом у богатых людей. И у тех, кто отдыхает на дорогих курортах. Всю карьеру на колёсах. Сейчас у них контракт с агентствами в Юго-Восточной Азии.

– Серьёзные джазмены не считают смут джазовым направлением, – продолжил он. Не потому, что музыканты используют электронные инструменты и технологии. Пожалуй, и не потому, что Дэйву Козу, адепту и альт-саксофонисту «smooth—джаза», удалось монетизировать своё творчество в отличие от бесперспективного в этом смысле классического джаза (итальянец хмыкнул). А потому, что эту музыку, по их мнению, почти лишили главного смысла, как колокол языка – джазовой импровизации. Хотя ты могла заметить и достоинства: драйв на грани с фанком, но не переходящий эту грань, дабы не потерять основного потребителя. Он снова иронично хмыкнул.

– Парня, желающего отдохнуть от проблем, но считающего себя современным и соответствующим моде. «Кул-джаз», на мой взгляд, такое название больше подходит, – эксперт подытожил и улыбнулся.

Она не могла не согласиться.

Принесли с гриля пахнущие дымком отбивные и овечий сыр.

Счастье – это способность замечать-сознавать бесконечное разнообразие красоты сущего и умение наслаждаться им в текущий момент.

– У меня получается! – мелькнуло в голове.

Она засмеялась и заметила удивлённый взгляд друга.

– Va tutto bene! Всё хорошо!

Вновь принесли воду для рук. У входа ждала машина.

– Марко! Неожиданный, незабываемый вечер. Спасибо!

– Да, Алисе! Я бесконечно счастлив возможностью подарить тебе частицу моей любимой Италии! Ты ещё хочешь оставаться в моей компании день или два?

Ему с трудом удалось сдержать самодовольство.

– С удовольствием! – искренно ответила она.

– Grande! Domani torno alle otto. Buona notte! (Прекрасно! Я зайду завтра в восемь. Спокойной ночи!).

– Ещё одна привилегия возраста. Ты уже смирилась с необратимостью жизни и потому исчезло изматывающее душу напряжение и мысли чего-то там не успеть: сделать, сказать, объять. Ты точно знаешь – наступит завтра, придёт с опозданием или уже не придёт. Потому как время стало твоим субъективным другом, а вместе вы – единым живым потоком.