Текст книги "Берег Алисы Скеди"

Глава 18

Концы с концами наша Алиса свела, да только путь выбрала неблизкий – свои ошибки.

Наивный и необдуманный альянс с замужеством с целью спрятаться от семейного неблагополучия при наличии установки, что замужество – это долг, вылился в опасный для жизни эксперимент.

Остроты ему добавляло, сформированное горьким семейным опытом представление системы власти как диктата и, как следствие – бешеное стремление освободиться от любого контроля.

Её путь напоминал метание бильярдного шара, пущенного в сердцах кием по зелёному сукну жизни. Не был бесцельным, но выглядел хаотичным.

Неосознаваемая, лихорадящая, внутренняя потребность спешить, бежать искать выход-ответы (в учёбе, на работе, в литературе) стала типичным поведением нашей героини.

Но, недовольная собой, она чувствовала, что оставалась на одном и том же месте годы и годы. И чем становилась грамотнее и опытнее, тем больше спешила и больше была неудовлетворена. Полный затык!

– Не там искала, голубушка…

Поезд Москва-Владивосток вёз большинство граждан в указанные в билетах пункты назначения: по месту жительства, в гости, командировки, на гастроли. Алю вёз в страну под названием Испытание.

Огибая Байкал, сделал длинный вираж и остановился на станции Ангасолка. Больше похожее на море, озеро тяжёлыми серыми волнами катило к ней свою непреклонность. Маленький посёлок на краю затерялся бы, словно мушка на краю корыта, если бы здесь не добывали ценное для страны сырьё – слюду. Поэтому козырёк железнодорожной диспетчерской будки, где служила подруга, был вызывающе задран.

Оформив сутки транзита, они остановились у Ларисы. Побродили по окрестным склонам.

Осенью Байкал чарует красками: жёлтыми кружевными пагодами лиственниц, их чёрными и колючими стволами. Поражает воображение доисторическим видом дикого берега. Усыпанного крупными серыми окатышами, ошкуренными этой галькой огромными стволами деревьев, выброшенными на берег рокочущим озером мёртвыми, бледными, словно тела ископаемых животных. Байрону тоже бы понравилось здесь.

С подружкой они ещё оставались близки, но Алиса, к несчастью, уже покинула берег детства.

На освободившееся место уселись Сомнение, Тревога и незнакомая женщина по имени Женадолжна. Поэтому беседа не заладилась. Рано легли спать, повозились, стараясь не скрипеть на раскладушке за шторой на верёвке.

Утро напоминало смятую, сбившуюся простыню со следами утраченной между подругами невинности. В порыве ностальгии по общему прошлому они все же обменялись одёжками. Але досталась трикотажная «лапша» в красную и белую полоску. Лариске – зелёная, с застёжкой на пуговках, кофточка.

Сама она вскоре вышла замуж и перебралась в район Смоленска. Года через три подружки встретились в Рошанске в последний раз. Похоже, для того только, чтобы одна узнала, какого парня загубила.

– Это действительно страшно: слишком рано открыть, насколько ты одинок. Будучи обнадёженным, уверенным, что страна, семья и друзья о тебе позаботятся. И действительно трудно понять при таком раскладе, что одиночество – единственный надёжный берег и правда, от которых только и можно оттолкнуться, выбирая дорогу своей реальности.

Во Владивостоке сели на пассажирский пароход до Корсакова. Пашка встретил своих херсонских одногруппников. Теперь сослуживцев.

Мечта Алисы о красивой и вольной жизни сбывалась. Она видела Ассоль и Грэя, плывущих под алыми парусами.

Вечером собрались на корме в ресторане. Можно было поесть и потанцевать. Ребята пили водку, травили анекдоты, смеялись и теперь смотреть на молодую жену приятеля старались незаметно.

Но она была так счастлива и парила в таких высях, что не участвовала в застолье, а стояла у панорамного окна и смотрела, как солнце тонет в море, и как из глубины от винтов поднимается воздушный жемчуг.

В какой-то момент оттуда выдуло огромный пузырь, он растянулся и превратился в гладкое и прозрачное окно, прямо в чёрную бездну. Страх, ошпарил, словно кипятком. Предупредив мужа, вернулась в каюту.

Ребята пришли следом. Продолжали пить и веселиться.

Не зная, как правильно поступить, легла внизу и задёрнула шторку. Чуть успокоившись, ждала, когда компания разойдётся, но вместо этого почувствовала чью-то шарившую по ней руку.

Веселье только начиналось. Недолго думая, соскочила с дивана и закричала:

– Пошли вон! – И ты тоже! – неожиданно для себя резко повернулась к мужу.

Опешившие гости вышли. Она забралась на верхнюю полку. Красный, в стельку упившийся Пашка, страшно ругаясь матом, соскальзывая с лесенки и падая на пол, упорно лез к ней.

– Сука! Сейчас будем …я!

Наконец он забрался и тут же был сброшен вниз сильным толчком ноги. Алису трясло. В голове жужжала и «кусала» оса-мысль, что их могут слышать соседи. Муж снова забрался наверх, второй раз столкнуть она не решилась.

И зря. Тот бил тяжёлым кулаком, как кувалдой, куда попало. Молча, сопя. Бил, пока не устал и не уснул, ткнувшись в её щеку мокрым ртом. Под тяжестью полнокровного и расслабленного тела лежала лёгкая, плоская оболочка – всё что осталось от «Ассоль».

Кое-как (койки в каютах узкие), боясь дышать, стараясь и вообще-то стать бестелесной, выбралась и очень долго спускалась вниз (сильно кружилась голова). С одной мыслью: немедленно выбраться из каюты.

– Но как она покажется людям?! Кого звать на помощь?!

Стыд и страх стёрло отражение в зеркале гальюна. На Алису смотрело лохматое кровавое чудище. Лицо распухло и дотронуться до него было невозможно. Она попыталась пригладить, причесать волосы. На расчёске застряли заскорузлые от крови прядки.

В каюту тихо постучали. Помощь пришла, как обычно, когда не ждали. Через дверь несчастная пробормотала, что всё в порядке. И осталась сидеть у стены на полу до рассвета, покачивая себя.

Лишь только отдали швартовы, не глядя ни на кого, соскользнула на пирс и в тени какого-то судна присела на ящик недалеко у воды. Там её нашёл Пашка с одним из вчерашних парней. Увидев неприглядную картину, тот ретировался.

Не смотря на опухшее лицо и налитые кровью глаза, молодой муж рассуждал на удивление здраво и спокойно. В голосе ни тени вины или раскаянья.

– Знаешь, ты немного поживи здесь. Подкопим деньжат. И уедешь, если захочешь. Вставай. Надо ехать – продолжил уже озабоченным голосом, – Меня направили в Холмск.

Без единой мысли в голове жена, сгорбившись, как овца, побрела следом.

Остановились в Холмской гостинице. В конце ноября начиналась первая полугодовая путина. Им сообщили: пока супруг не вернётся, жилья не дадут.

Она запомнила долгие бессонные ночи у голого, без занавесок, окна убогого номера. Пустую улицу и болтающийся на ветру фонарь, окрашивавший часть пространства вокруг себя в тусклый жёлтый цвет. Вскоре под фонарём заплясали белые мухи.

Пашка вёл себя смирно. Как умел поддерживал отношения. Подарил ей японский плащ под замшу. Модного по тем временам кроя: с широкими лацканами и поясом с пряжкой. И золотое кольцо с крупным александритом.

Заглядывая в сердце лилового с синими и красными искрами кристалла, Алиса пыталась постичь душу избранника. Но камень с ней не заговорил.

Когда муж не был на вахте, то заботился по-настоящему. И она не могла представить, что то, что произошло с ними, случилось в действительности.

Образцом семейного уклада для неё по-прежнему оставалась родительская семья. Там много кричали, но не кусались, а после происшествия дочь и вовсе вспоминала только хорошее. Пусть выпивавший отец часто психовал и ругался, но вредил только себе. Зато сколько добра он приносил людям, своим и чужим – не счесть! Брат в воспоминаниях не участвовал.

А вот сейчас, здесь, в другой своей жизни, в благословенной Италии, она думает, что не так уж и многим эти семьи отличались друг от друга. В каждой гнездилось зло. Сконцентрированное в одном из членов и осыпающееся угольной пылью на всё и всех, въедалось в поры, пускало свои корни повсюду, отравляя жизнь каждого, так или иначе.

– В тебе зло проросло недоверием к миру, чувством вины, страха, агрессии. И, как следствие – одиночеством, воспринимаемым в качестве наказания.

Когда родители и старшие дети предпочли закрыть глаза на случившееся и отвернулись от дочки и сестры, та увязла в паутине негатива. Путалась, теряла ориентир и не понимала, как быть правильно. Не вскрытая вовремя и не принятая правда атрофировала родственные связи. Эта семья не стала счастливой никогда.

Тем не менее обстоятельства вынудили Алису вернуться с Сахалина к родителям.

По инерции она потянулась к своим прежним друзьям. Но жизнь уже изменилась и раскручивала перед ней не радужные перспективы, а блёклое унылое полотно. На котором ложь пустила глубокие корни, и маска мнимого благополучия оказалась впору.

В тот приезд она в последний раз встретилась с Сашей.

Галя как раз родила сына и появился повод проведать их в роддоме.

Молодая мамаша в белой, заскорузлой на груди от вытекающего молока рубахе, с торчащим животом и головой, обмотанной пелёнкой, чтобы короткие волосы не лезли в глаза, выглядела скорее озабоченной, чем радостной.

Через двойные рамы говорить невозможно, а открывать окно не решились, опасаясь застудить грудь кормящей мамочке. Гостья встала на выступающий фундамент, ухватилась руками за высокий жестяной подоконник и просто смотрела на кормление и на Галину с сыном новую жизнь.

Как подошёл Саша, не услышала. Просто прислонился к подоконнику рядом и обнял. И в целом мире сразу они остались одни. Легонько погладив по спине, убрал руку. Наваждение исчезло.

Немного пообщались с Галей с помощью пальцев на секретном языке (в школе так спасали друг друга на уроках). Передали еды, компот и пошли на остановку.

Алиса даже слова не дала сказать любимому. Просто заявила, что замужем и это конец. В соответствии со своим максимализмом и сопутствующими отягчающими обстоятельствами.

Бессчётное количество раз, во сне и наяву, после той встречи она ходила известными тропами и улицами, на которых могла бы увидеть свою любовь или столкнуться с ней… Но нет! Теперь неслучайность вила свои гнёзда в других местах и с другими персонажами их истории. Гнёзда в дебрях, низкие, ненадёжные, доступные мелким хищникам.

Людей недалёких мог и порадовать несчастливый конец брака друзей детства. Превратившегося через несколько лет в фарс — со стихийными изменами супруга, съездами и разъездами. Если они не были в курсе того, что молодого мужа сделал почти инвалидом тяжелейший остеохондроз, а супругу едва спасли из петли.

Только осенью прошлого года своевольная госпожа — закономерность, заставила сердце Алисы по юному затрепетать. Тогда Илья в «Одноклассниках» нашёл бывших учащихся Рошанской школы. Саша как раз выложил на своей странице фотографии поредевшей группы совсем незнакомых мужчин и женщин. Её одноклассников спустя сорок лет.

А тогда, она приняла решение оставить Рошанск.

Незадолго до отъезда жизнь предложила подумать и предупредить последующие печальные события.

— Но, когда Бог открывает форточку, ты не поймёшь, если в тебе прежде нет веры. Поэтому случай затерялся в буднях…

Ранний вечер на станции Батецкая. По краю асфальтированного шоссе цокают подбитыми металлическими набойками деревянные босоножки-сабо на высоченной платформе. Ко всему прочему они обтянуты красной кожей – обалдеть, какая красота!

Их обладательница – стройная блондинка в летнем платье. В руках саквояж и трёхлитровая банка клубничного варенья в обыкновенной сетке-авоське. Тяжести девушка не чувствует – такая сильная и свободная тем летним вечером. Шоссе прямое и пустынное впереди. Позади неподалёку кто-то шагает.

Она ни за что не обернётся.

Вагон до Волховска оказался таким же пустым. А её спутник — соседом на верхней полке. Он там лёг и затих.

Вдруг погас свет. Даже ночник на потолке.

Вагон потонул во мраке. И тут в их купе ввалился пьяный проводник. Плюхнулся всем весом на ноги, схватил за руки и, обдавая жарким перегаром, пробурчал: «Пошли ко мне!»

В смятении вначале девушка отбивалась молча. Мозг сверлило: «Этого не может быть!». А тем временем мужик зверел. Сорвал одеяло и потащил с полки.

Алиса, словно в кино, смотрела на себя прежнюю. Как она вырывалась и при этом старалась говорить спокойно, как приводила доводы, что не может, потому что замужем…

– Мрак!

Как, наконец, решилась и оттолкнула насильника ногами.

– Молодец!

Тот упал. Жертва, натянув одеяло до подбородка, дрожа, забилась в самый угол дивана.

Минут через пять, матерясь и неуклюже сбрасывая с себя узкое пространство между полками, проводник пробормотал: «Тогда сама выйдешь».

Алиса помнит чувства, что испытывала молоденькая девушка в пустом вагоне. Равнодушие качающегося, дребезжащего, спотыкающегося, лязгающего холодного и тёмного мира. И неумолимое приближение минутной остановки в Чудово.

Смотрит сочувственно, как на негнущихся ногах прежняя она выходит на площадку вагона и молится, чтобы дверь была открыта. Но, увы. А поезд замедляет ход…

– Что делать?!

В то же мгновение сосед сверху (кто он?! и где был всё это время?!), молча открыл дверь железнодорожным ключом и, пожелав счастливого пути, выпустил на волю.

Аля спрыгнула на щебень, как нырнула в пустой бассейн, не думая. Но Бог вновь миловал: ничего себе не сломала. Оступаясь и оскальзываясь, путаясь в сплетениях рельсов увеличивала дистанцию с тронувшимся поездом. Наконец увидела в точности библейские спасительные отблески костра и силуэты двух путейцев возле. И вскоре нашла высокую платформу.

Громкий звук разбитого о бетонный бок стекла, густой сладкий запах и вид перешедшей в иную, негодную форму материи разочаровал только на мгновение. Та Алиса ещё не научилась читать знаки судьбы.

Некоторое время соображала, нельзя ли собрать хоть часть варенья, но, испачкавшись, оставила эту затею.

Лиза встретила и приютила. Помогла устроиться постовой медсестрой в роддом.

На работе в то время человек быстро становился частью коллективной семьи, если хотел сохранить саму работу. Порой кто-то болел, и ночь незаметно перетекала в день. За смену сестрички несколько раз меняли роли. Раздавали лекарства, ставили капельницы, делали инъекции, массаж, когда у рожениц прибывало молоко после родов, – выполняли свои прямые обязанности.

По ходу вальса превращались в нянечек: брили, делали клизмы, помогали принять душ, поступившим рожать. Чистили и убирали помещение.

Три раза за смену становились работницами кухни: таскали алюминиевые баки с едой, разливали-раскладывали по тарелкам, а после мыли грязную посуду.

Никто не жаловался. За переработку и совмещение доплачивали.

В сонный час закрывались в столовой и обедали больничными жидкими щами с перловкой и рыбными котлетами с вермишелью. Запивая всё мутным компотом с изюмом.

После десяти вечера наступало самое приятное время. Больница затихала. Сладкий тошнотворный запах и духота оставались за высокими дверями палат. В процедурной медсестричка протирала пол. На узкой кушетке стелила постель из тонкого матраца, двух белых простыней и байкового одеяла с чёрными штемпелями по полю. Выключив свет, натягивала до носа одеяло, вдыхая запах антисептика казённого белья, выдыхая тёплый воздух, чтобы поскорее согреться.

Её убаюкивал шелест листвы из открытой форточки и скользящие по стенам и потолку тени веток на деревьях…

Работа нравилась. Чувствовала себя на своём месте. Отлично справлялась и была на хорошем счету.

Кажется, ну всё – хеппи-энд, можно вдохнуть свободно. Всё бывает в жизни. Не повезло с замужеством. Но она здоровая, молодая, есть амбиции и нужная профессия.

Однако это был не её счастливый конец. Зрелые мысли не посещали наивную головку.

Аля рассуждала так: «Здесь у меня нет своего угла, я не самостоятельная. Теперь, когда могу хорошо работать и зарабатывать, муж должен измениться. Он меня любит, иначе не заваливал бы такими чувственными и покаянными письмами из далёких морей. Никто никогда таких слов мне больше не скажет».

Здесь она начинала грезить о неизведанных странах и жизни, полной приключений.

– Глупая курица! Привела сестре, горячо отговаривавшей от поездки, сто и одну причину, почему необходимо уехать. Сопротивление Лизы сломила стопудовым доводом: жена должна быть с мужем. Самоуверенность нашёптывала: «он без меня не может жить».

Но решающим в споре стал факт, о котором девчонка не догадывалась: «жареный петух» ещё не сильно её клюнул.

Главный врач подписала заявление на увольнение скрепя сердце, молча.

Глава 19

Поезд, никуда не сворачивая, довёз строптивую до Хабаровска и выплюнул на платформу. Дальше ехать она не могла, если не имела пропуска в закрытую зону Приморья. Мир сдвинулся, а когда? – она и не заметила.

В прежней стране можно было не беспокоиться не только о железнодорожных расписаниях и правилах (есть билет – доедешь куда нужно), но и о личной ответственности. Так здесь раньше жили девочки и мальчики всех возрастов и национальностей.

Сделав большие глаза и губки скобочкой девушка подошла к вокзальной справочной. Пытаясь сохранить утекающее неизвестно куда тепло советских отношений, спросила совета, как добраться в обход недоразумения. Сочувствующая дежурная по вокзалу о чём-то пошепталась с коллегой в синей куртке и молча вернула паспорт. Испуганный и тощий вид просительницы не стоил риска.

Ошеломлённая Алиса вышла на крыльцо, прямо по невзрачному газону добрела до какого-то бревна, опустилась на него и залилась слезами.

– Вот такие безудержные слёзы, наверное, являются частью женской программы, которая позволяет нам жить дольше мужчин, – усмехнулась Алиса, посмотрев на двух пожилых сеньор, тесно расположивших свои роскошные бюсты, кофейные чашки и трёхъярусную этажерку с кондитерскими деликатесами на круглом столике в углу.

Слёзы успокоили и прочистили мозги. Садившееся солнце подгоняло. На вопрос таксиста ответила: «В центральную гостиницу».

На огромной площади светлое, сталинской постройки здание так и называлось: гостиница «Центральная». И директор там была – одетая в трикотажный костюм женщина средних лет.

Выслушав историю и просьбу, молча забрала протянутый паспорт, показала этаж, пылесос, вёдра и тряпки. Ткнула пальцем в сторону каморки в торце с топчаном и полками, забитыми коробками до потолка: «Спать будешь там». Назвала адрес, по которому можно оформить пропуск, и ушла.

За еду и постель нужно было мыть бесконечный коридор третьего этажа и пылесосить ковровую дорожку. Вернее, несколько дорожек, составленных в один длинный красный язык.

По коридору сновали люди. Высокого молодого парня спортивного вида, запнувшегося и завернувшего край покрытия, взгляд Алисы заморозил. Тот обернулся, удивлённо посмотрел (на девице не было ни халата, ни фартука), хлопнул глазами и смущённо пробормотал: «Sorry!».

Впервые она встретила иностранца.

В службе сообщили, что разрешение на проезд дадут через две недели. Пашка приехал раньше, когда получил письмо.

Он увидел в ней слабую женщину. Она в нём – надёжного мужчину. Было похоже на настоящее воссоединение. В духе советского реализма.

Но ей вернули паспорт и выселили из гостиницы.

Первую ночь супруги провели в угольном сарае частного дома. Хозяин, седой угрюмый мужик, провёл их по тропинке и молча удалился. Спали, а скорее маялись в полудрёме, на земле рядом с угольной ямой. Сквозь щели тянуло ночным холодом и опасностью. Ушли оттуда до рассвета.

На следующий день решили попытать счастья на летних дачах. К ним по Амуру ходил пароходик. Долго искали и не нашли открытую. Зато увидели стог. Комариные тучи гнали вперёд. Чтобы хоть как-то защитить ноги, Аля надела поверх платья длинную ночную рубашку, белую с голубеньким цветочным принтом.

– Почему комедии Гайдая пользовались бешеной популярностью в бывшем СССР? Сейчас легко догадаться. Они целиком вырезаны из жизни наивных советских идеалистов.

Только гражданам объявили, что это не про них.

Когда парочка зарылась в сено, на миг появились фривольные мысли, но через минуту пропали. Их, в качестве главного блюда на пиру, с нетерпением ждали комары. Кровососы набились в волосы, облепили лицо, руки, лезли в рот, глаза, нос, под одежду. Кожа зудела, и колючее сено только добавляло остроты моменту.

От стога бежали до самого пароходика.

Нужно было видеть лицо ошарашенного боцмана. Через мгновение здоровенный лохматый молдаванин в клетчатой рубахе и потёртой на пивном пузе безрукавке так ржал, что сложился пополам.

Но морскому штурману, даже дураку, отказать в ночлеге не посмел. Дорогим гостям – самое почётное место – пыльный ковёр на полу с бушлатом вместо подушек под головы.

На следующий день Пашке по договорённости с начальством разрешили провезти жену по своему пропуску, и на месте оформить постоянный. Они добрались до Ванино, а оттуда паромом через Татарский пролив – на остров, в город Холмск.

После путины муж обычно кантовался в доме моряков. Его не заботил вопрос о жилье.

– Через месяц-полтора снова в море. – Может, отсюда, а может, из другого порта.

В просторной комнате на этот раз вместе с ним жила молодая пара – матрос Эдик с не вылезавшей из постели пухлой брюнеткой – рабочей плавбазы. И высоченная, дебелая, крашеная блондинка Люба, за сорок пять.

Ребята не просыхали. Изнанка экзотики оказалась, мягко говоря, неприглядной.

Уловить логику в бесконечном потоке полубредовых рассказов Любы не представлялось возможным. Но Алиса слушала и вникала.

Выкатив большущие бледно-голубые глаза, изображая улыбку смазанным красным ртом, без конца перебиваясь и повторяясь хриплым голосом, пьяная женщина упрямо возвращалась к теме счастливой жизни.

Бормотала про Владик, где у неё большая и светлая квартира. Какие там светильники, шторы и картины-подлинники. Про дочь – где-то там.

Хватая собеседницу за руки, клялась, брызгая слюной: вот ещё разок сходит в путину, и тогда заживут они вместе, в красоте.

Волей-неволей пришлось приспосабливаться. Полуторная кровать с панцирной сеткой и деревянная тумбочка – всё имущество молодой семьи. Ночью, не ожидая, пока все уснут, муж пристраивался сбоку. Тогда с интервалом в пять минут население комнаты шлёпало в туалет. Натянув одеяло на голову, Аля лежала, стараясь не дышать.

Постояв над их койкой минуту-другую, очередной ходок, похихикивая и, что-то бормоча про кроликов, забирался в постель.

В непривычных, неприятных или опасных ситуациях Алису всегда спасала работа. Повышая свою эффективность, оттачивала набор простых квалификационных приёмов, особо не задумываясь, зачем это надо, женщина однажды сделала открытие.

Наработанный кейс опыта поможет ей себя обеспечивать. Лодочка обнаружила луч маяка.

В Холмске первым делом устроилась в городскую поликлинику медицинской сестрой. Работала в перевязочной. Здесь всё было знакомо и отвлекало от невыносимой реальности.

Типичные отношения в среде, где медсестра является сверхточной рабочей клешнёй врача… Доминирующий и бескомпромиссный белый цвет… Застеклённая до половины, щёлкающая металлическим языком, тяжёлая и внятная дверь процедурной… Тихие длинные очереди в тесном коридоре… Ловкие и добрые, порой циничные коллеги.

Даже запахи хлорки, хлороформа и йода очищали лёгкие от тлетворного духа отчаявшихся морских рабов.

Обедали на работе. Два раза в неделю с окрестных холмов, где было поселение, на перевязку приходил старый кореец с трофической язвой голени. После процедуры в кабинете долго стоял запах ихтиоловой мази.

Корейцы на Холмском рынке торговали маринованной черемшой, рапанами и морской мелкой живностью ужасающего вида. В поликлинику старик приносил половину литровой банки лососёвой икры.

Как самая молодая, Аля бегала за хлебом. Местные пекли только пшеничный. Раза в полтора больше стандартной буханки и продавали почти горячим. Мягкий, с хрустящей коркой, ноздреватый внутри, он источал аромат, от которого текли слюнки. Хлеб нарезали толстыми неровными кусками. Намазывали сливочным маслом и сверху накладывали икру. Свежие икринки не склеиваются друг с другом, лопают на зубах, как резиновые шарики из детства, и на вкус вовсе не пересолены. Пахнет такая икра морем.

Подработки тоже помогали, продлевая рабочий день. Ей нравилось заменять участковых сестёр на время больничного листа. Делать уколы на дому лежачим. За короткое время можно было и неплохо заработать.

А поход по раскисшим скользким тропам к метеорологической станции, расположенной у самого моря и открытой всем ветрам и унылому моросящему осеннему дождю, сам по себе был приключением.

Несколько серых приземистых строений неподалёку от песчано-глиняного карьера дублировали холмистый рельеф. Там же находилась и казённая квартира семьи метеорологов. По местному обычаю станция обнесена высоким горбылём. Входом на её территорию служила узкая глухая калитка. Оттуда к крыльцу вёл дощатый настил, по бокам затянутый забором из рабицы.

Выглядело, как узкий лаз, за которым, только руку протяни и откусят, на незнакомцев бросались, громыхая цепью, скалили клыки, рычали и лаяли, брызгая слюной, огромные овчарки. С хозяином договаривались на определённое время, и тогда псов загоняли в пристройку.

Его жену свалил поясничный остеохондроз, и трудно было представить в полупарализованном, раскисшем, кряхтящем от боли теле молодую женщину на ногах.

Сестричка делала обезболивающее и витамины, а после в сопровождении хмурого и озабоченного мужа покидала неприютное место.

В один из погожих дней, радуясь неожиданному теплу, в угасающем свете заходящего солнца она подошла к калитке. В болоньевом плаще, с коричневым саквояжем в одной руке и чёрным зонтом в другой. На стук никто не ответил – ни люди, ни собаки. Боковым зрением Аля уловила движение. Повернула голову налево и увидела трёх псов, бегущих трусцой вдоль периметра забора.

Первый, здоровый кобель, уже заметил чужачку. Замедлил бег, прилёг и, стелясь, стал приближаться.

От страха она присела на корточки и раскрыла зонт. Показался хозяин, схватил за ошейник поднявшуюся на дыбы овчарку и заорал: «Беги! Я долго не удержу».

– Да-а. Она тогда мчалась быстрее ветра. Вообще не думая.

Алиса вспоминает, как её ноги оторвались от земли и как, пролетев метра два, она по пояс провалилась в жидкую грязь карьера. Рядом торчит саквояж и зонт.

Выбраться помог выплеснувшийся адреналин.

Дальнейшая судьба станционного смотрителя, его больной жены, их собак и самой станции ей не известна, поскольку наотрез отказалась от подработки.

Всё труднее стало возвращаться в гостиницу. Ничего хорошего там не ждало. В один из вечеров встретила Люба в белье и чулках на поясе. Весь низ трусов с торчащей из них ватой был измазан кровью месячных. Женщина качалась посередине комнаты, бессмысленно поводя лохматой головой. В помещение входили и выходили мужчины и женщины, не обращая на пьяную никакого внимания.

– Похоже, только ты верила, что у Любы в действительности есть другая, красивая жизнь.

Пашку, наконец, направили в Александровск-Сахалинский – более перспективный для молодой семьи город. Накануне отъезда ребята устроили прощальную вечеринку, на которой наша героиня закурила свою первую сигарету. «Pall Mall», в длинной золотой с красным мягкой пачке.

Так, словно это было обычным делом.

В среде, где курево ценилось наравне с едой и воздухом, сработала привычка. Отцу и двух пачек «Беломора» порой не хватало на день. Ничего другого, кроме поведения взрослого человека, Алиса в этом не видела. Рекламные компании превозносили качество продукта, и запутавшаяся в предрассудках девочка наивно полагала, что пользоваться им престижно. Она курила Америку.

Самоубийство – это не столько трусость, сколько, в первую очередь, невежество.

Пройдёт очень много лет, прежде чем она это поймёт.