Текст книги "Рожь с морской солью. Повести"
Автор книги: Ирина Галыш
Жанр: Приключения: прочее, Приключения
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава 11
Всё европейское побережье окутал туман. Где-то между небом и землёй качался, пропадая, едва видимый топовый. Седой хмурый лоцман, не вынимая трубку изо рта, гипнотизировал бурую волну. Казалось, взглядом ощупывал сало её тяжёлого тела. Наконец, буркнув в пространство перед собой: «Put down! и luck!» оторвал взгляд от воды и направился к шлюпке, чтобы уже шершавой ладонью погладить вожделенный влажный бок и вывести суда на надёжную глубину.
Пять кораблей вышли из гавани Роттердама в полном неведенье своей дальнейшей судьбы. Оставили позади разочарованных охотников Ганзы. Теперь, без согласия между собой, тем не на кого было свалить зашедшие в тупик договорённости. И страны были вынуждены вернуться в прежние безрадостные времена, когда проходило полгода и дольше в ожидании подходящего случайного транспорта с грузом. В тумане сомнения и безнадёжности остались их политические амбиции: увеличение территорий и казны. Паук войны насторожился – не начал ли кто подёргивать нити захвата…
Именитые дворы, их крепости и дворцы замерли позади в тумане разобщённости. Эпоха децентрализации под тяжестью крупного землевладения тонула в вековом тумане…
И в такой беспросветной мгле ни единой душе не было дела до безумца в одиноко торчавшей гнилым зубом башне замка герцогов Нассау. Там в небытие, подобно веку, уходил последний прямой наследник Зеф.
Неделю спустя после исчезновения Гутрун супруг вёл себя, как помешанный. Ходил в секретную комнату, заглядывал в глазок и, замерев, чего-то ждал. Не дождавшись, уходил в супружескую спальню и крушил там всё. Герцогиня была вынуждена отпустить сына в бордель после того, как здоровяк обрушил дубовые перекладины, поддерживающие балдахин. Только случайность спасла его от переломов. Но не нос. Через полгода дом Нассау объявил о сердечной болезни наследника, что было недалеко от истины. Однако, Зефа содержали в крепостной башне на замке. Один раз в неделю, чтобы убрать нечистоты в комнате, приковывали кандалами к стене. Вино и мясо на подносе служка вилами просовывал в щель под дверью.
Вечером, перед тем как загорится первая звезда, открывалась бойница для проветривания. И тогда зверьё в окрестных лесах пугал гнусавый вой.
В краткие периоды угасающего сознания, сидя на полу и теребя рубаху руками в зашитых рукавах, тучное подобие человека монотонно бубнило: «Я не могу снять эту чёртову маску, чтобы выезжать… Терплю сморщенные, беззубые, слюнявые рты старух. И мне нет ещё сорока…»
Жалоба перерастала в крик ярости: «Ненавижу! Ненавижу тебя, потаскуха! Приди и я руками разорву твоё поганое чрево. Чтобы никогда не смогла меня родить… Родить и не давать мне того, чего больше всего на свете вожделею. Будь проклята, проклята, проклята! Сдохни, достославная Лизбет!» Дикий хохот обрывали конвульсии.
Флотилия Красавчика весь путь до Дувра – порта приписки капера Дункана Булла слепо повиновалась приказам англичанина. Один Слип проявлял обычную для него расторопность. Казалось, сразу в нескольких местах его видели, и могли поклясться в том, несколько человек. Но если бы кто-то озаботился передвижениями боцмана, то чаще всего мог бы встретить помощника капитана на камбузе. Там, у защищённой намертво от качки плиты, орудовал топором и поварёшкой Мунт. С тех пор, как Красавчик стал капитаном «Чёрной Звезды».
Помощник шкипера вёл себя озабоченно и деловито. В который раз кок должен был ему доложить, что подадут к столу командующего состава. Какие продукты есть в наличии и какими требуется запастись по приходе? Как Мунт следит за состоянием съестных припасов? Заодно, чтобы разрядить обстановку и не получить от раздражённого кашевара по голове черпаком, сообщал, что трюмные крысы не отдыхают, помпа работает бесперебойно, и припасам пока ничего не грозит.
Ничего не подозревающий Мунт просто терпел старшего по званию. Но от его внимания не ускользнуло особое любопытство боцмана по отношению к Урбо – Гутти.
Не смотря на запрет Слипа, как магнитом, тянуло к баталеру. Тому выделили отдельный котёл, в котором порой кипела вонючая, кирпичного цвета густая жидкость, а то варился отвар из трав. Полки одной стены в каморке кока заполнялись бутылками с плотно притёртыми пробками. Мешки, что монах привёз с собой, хранились здесь же. Ночами Урбо спал на них, а днём носил тяжёлый ключ от каморки на поясе.
У боцмана чесались руки и язык, но он помнил приказ Красавчика и чертыхался про себя. Но, как и предполагал, очень скоро нашёл общий язык с простаком Мунтом. Их сблизили картины деревенского детства. Слип расписывал прелесть предрассветной рыбалки, Мунт, вторя, вспоминал покосы и заготовку дров. В редкие свободные минуты мужчины болтали и смеялись, словно не удав и кролик, а свояки в гостях.
Хитрый Слип обрабатывал кока. Презирая простодыру в душе, то, якобы, беззлобно подначивал: «Ты ж не мужик, а шавка и подсирала кэптена»; то, вдруг, возвышал до главного на корабле, от кого, зависели жизни морских бродяг. Давил на больную мозоль всякого нищего: «Ты достоин большей доли от награбленного, а не подачек сира-шкипера…».
Однако хоть и прост был Мунт, но преданность – единственный грех его – не был известен провокатору. И поскольку Слип не ведал о слабости кашевара, то и проглотить его никак не удавалось.
После того, как помощник капитана поведал матросам, какой тайной владеет монашек, команда перестала коситься на Рябого. Чудес не ждали, но каждый надеялся: чем чёрт не шутит, а вдруг и правда им в кои-то веки повезёт с харчами… Каждый под завязку был занят повседневной тяжёлой работой, после вахты валились с ног.
Эйв с Гутрун не встречались, пока корабли не пристали в Дувре, где Дункану нужно было отметиться. Баталер передал кэптену список предметов и вещей, необходимых для камбуза. Тонкие медные листы, дубовые брёвна, пакля, куски смолы, болты для навеса… и многое ещё. Список был длинным и требовал внимания и времени.
Шкипер дал указание боцману с помощниками отправиться в портовые склады. К возвращению Булла на борт подняли самое необходимое. Мунт и Урбо налегке сходили на рынок. Возвращались с тяжёлыми мешками за плечами и с грузчиками, катившими впереди себя бочки.
Как только отдали швартовы, и караван ушёл в сторону порта Фауэй, напряжение от сборов частью спало, и короткая встреча разбередила желание принца во что бы то ни стало оказаться наедине с любимой. И настолько же сильное стремление избежать встречи. Он боялся узнать, через какие муки по его вине прошла девушка.
Гутрун запретила себе даже думать о своём спасителе. Обманывала себя, что лишь безмерно благодарна ему. Без конца уверялась, что отпущенный век проведёт в одиночестве. «Его любви я не достойна после того, как была настолько глупа и высокомерна, чтобы отдаться безумцу по прихоти отца».
Здесь, в море она испытывала непередаваемое чувство свободы. Всё равно что ларус гипербореус, чайка, присевшая на леер «Чёрной звезды» отдохнуть и равнодушно поглядывавшая на седую лохматую стихию, вознамерившуюся потопить каждый корабль.
При случайной встрече с капитаном Гут опускала голову и торопилась убраться прочь.
Эйвинд, не привыкший к новому облику возлюбленной, всякий раз вздрагивал от неожиданности.
Полотняная рубаха, порты, едва прикрывавшие грязные икры, огромные башмаки – всё болталось на её костлявом теле, как на вешалке. Бритая голова с заплатой седины на темени, грубый рубец на глазу и изрытое оспой лицо вызывали сострадание такой силы, что он перестал спать.
От прежней красавицы остались красивые руки с тонкими пальцами и нежный голос, который она скрывала.
И как же в это самое время потешался над ними осведомлённый Слип: «Ясен пень, почему вельможа растерял мужскую силу. Лучше есть „собачье пирожное“ * в темноте, чем спать с такой уродиной. Брр!»…
Порт Фауэй – английский близнец Борнхольма, кишел корсарами. Под ледяными зимними дождями, в короткой передышке перед новой охотой, кто-то отрывался со шлюхами, кто-то в кости проигрывал награбленное, кто-то, наливаясь ромом в трактире, не просыхал, кто-то искал драки, чтобы выплеснуть злобу, а кто-то – новую посудину.
В отличие от своего северного братца – Борнхольма британское прибежище форбанов населяли также и королевские каперы. Островное государство задыхалось в экономической блокаде по вине морских грабителей всех мастей. Торговые пути были перекрыты, и король издал указ, что любой честный дворянин может грабить корабли недружественных стран. Узаконив, таким образом, повальное пиратство. Потому что последним сразу стало плевать на закон и королей. Грабили любого, у кого кусок пожирнее, в том числе и своих.
В таких условиях большинство мирных граждан переживало голод и холод, тогда как в маленьком корнуолльском порту можно было раздобыть всё, что угодно твоей душе. Наши путешественники подновили днища, трюмы и такелаж. Чтобы разместить животных, убрали часть надстроек и пушечных портов. Каждый корабль, согласно размерам и количеству команды, получил дубовую ёмкость, оббитую изнутри тонкими медными листами, для воды.
Гутрун проверила короба с хлебом и бочки с солониной. Мунт и юнга помогали ей. Галеты, так гордо называли мореходы твёрдые, будто каменные, сухари, можно было сохранить. Их, пока ещё не основательно поражённых личинками долгоносика, размочили и снова запекли.
Жадный Слип в Роттердаме не послушал Мунта, и на борт одного когга подняли два ласта муки сомнительного качества, как оказалось со спорыньёй*. Через неделю двое из команды затеяли драку, и дело закончилось массовой резнёй. Погибли шесть человек. Двое выпрыгнули за борт. Раненые матросы кричали, бормотали и отбивались в бреду от полчищ муравьёв, от тащившего в пучину дьявола в обличье огромного спрута, от набрасывавшихся змей… Всю эту муку пришлось выкинуть за борт и заменить.
Солонина хоть и выглядела ужасно, но памятуя, сколько месяцев плаванья может оказаться впереди, было решено мясо оставить. Гутрун пообещала как можно дольше протянуть без «мёртвого француза» *.
На каждый борт закатили бочки пеммикана* и достаточно сушёной трески – бакалао.
– Если плаванье продлиться не больше трёх месяцев, как уверял Рыжий Бык, и вода не подведёт – подводил итоги Мунт, мы дойдём с наименьшими потерями. Мало того, мы дойдём и до места, обозначенного господином. А туда – куда дольше идти… По крайней мере, за камбуз я ручаюсь.
– Надеюсь на Нептуново благоволение и удачу, – согласилась с другом Гут.
Эти двое обеспечили предстоящему предприятию самую главную защиту по тем временам – качественную пищу. Но нет на земле человека, сумевшего победить стихию. Бросить вызов – это просто. Только люди – слишком хрупкие создания. Пока они строят в голове грандиозные планы покорения, ураганы, грохоча, сталкивают воздушные массы, рождают смерчи и смертоносные молнии, раскачивают непомерную водную массу в километровых горных впадинах. Угрюмо ворча, собирают дьявольское войско в огромный кулак и обрушивают его на континенты, стирая с лица земли в одночасье города, поселения, пастбища и посевы – всё созданное непосильным трудом человеческим.
* * *
Что равноценное по силе человечество может противопоставить природе? – Ничего, что бы не уничтожило природу и его самого. Однако один путь у человека все-таки есть – приручить дикого зверя и жить в согласии с законами мироздания. Нашим беглецам предстояло претерпеть тяжкие лишения, чтобы постичь малую толику этой истины.
* * *
А пока послали за писарем, и тот слово в слово записал рецепты приготовления пищи из бочковых пресерв. Каждый кок забрал к себе на судно подробную инструкцию по очищению воды и сохранению пищевых запасов. Всем командам разделили приготовленные Рябым бутыли и коробки с порошком. Баталер «Звезды» не спал несколько суток, часами растолковывая кашеварам, когда и как использовать эти снадобья. Вскоре командам представилась возможность убедиться в том, что Урбо – великий травник.
Перед самым отплытием борта приняли партии кур, коз и овец. Палубные матросы чертыхались, но беспрекословно выполняли приказы шкиперов. Кроме того, им было просто любопытно наблюдать за поведением живой жратвы. Бандиты крепили клетки и ржали, обмениваясь непристойными шутками.
Глава 12
Промозглым серым рассветом от стылого английского порта в сторону Франции отошли пять кораблей. Экипажи и командиры были заряжены энергией такой силы, что никто не чувствовал обжигающего ветра, плевать хотел на ледяные несговорчивые водные валы и тем паче предстоящие невзгоды. Каждую, самую пропащую, душу наполнил вольный ветер вожделенной свободы. Кто-то просто стосковался по бродяжничеству, кому-то снились золотые горы и упругие бёдра живых трофеев, кто-то мысленно уже обрёл самую высшую власть – над себе подобными, а кто-то, редкий, надеялся отыскать утраченную, лучшую часть самого себя…
Наконец все они вернулись в привычный, пропитанный потом напополам с ромом, мир ежеминутной борьбы за выживание. Меж снующих на палубах моряков, выбрасывая коленца, отплясывали Фортуна и Смерть.
В едином порыве и рутинной работе не заметили, как ввиду Канарских островов прошли в тёплые воды. Булл вёл суда вдоль африканского континента привычным каботажным приёмом: когда позволял рельеф и континентальные ветры, корабли могли заходить в удобные бухты для мелкого ремонта, затариться свежими продуктами, овощами и водой.
За бортом проплывали унылые песчаные пейзажи. Там, в тягучем пустынном безмолвии, вдруг откуда ни возьмись появились скачущие, похожие на птиц, чёрные чёрточки. По мере приближения к берегу они увеличивались в размерах, превращаясь в бегущих полуголых, тощих и очень высоких людей. Их чёрная кожа отдавала синевой. Лишь белки глаз, словно яичница, плавали на лицах. Люди, напоминавшие птиц, гортанно выкрикивали что-то непонятное красными ртами. К Красавчику подошёл Урбо и, наклонив голову, пробормотал: «Они предлагают воду»
– Ты смеёшься! Откуда в этих песках вода? – изумился шкипер.
– Нисколько. Здесь есть подземные реки и оазисы. Местные меняют воду на одежду, инструменты и деньги.
Как только корабли бросили якоря, их окружили лодки. Аборигены кричали все сразу. Совали бурдюки. Матросы перестали слушать команды, а просто пили и не могли оторваться от меховых мешков.
Как удар хлыста прозвучал выстрел, и всё вокруг замерло. Гутрун сообщила местным условие обмена воды на товары и деньги: двадцать бочек – один топор или ружьё, или серебряный нобль.
Вначале песком очистили контейнеры в трюмах. Затем наполненные бочки катили до трапов и наполняли короба водой.
Осталось залить «Лиса», когда люди на берегу, побросав подсобные инструменты, размахивая руками, быстро разбежались. В пространстве повисла оглушающая тишина. Моряки, испуганно отступая к бортам, трясли головой, разевали рты и сглатывали, чтобы освободиться от заложенности в ушах. Затем, показалось, из-под земли раздался нарастающий ноющий, непереносимый звук. На горизонте появились неясные клубящиеся тёмные тени, их очертания стремительно менялись. Они росли, пока не заполнили всё небо. Звук перерос в свист и вой. Шкиперы скомандовали командам задраить все люки и бросить дополнительные якоря.
Спустя считанные минуты, их окутал раскалённый мрак, созданный песком и вихрем.
Смерть и Фортуна поделили трофеи пополам. «Лиса» с командой и пустыми резервуарами смерч унёс в океан. От него не осталось ничего. Будто бы и не было никогда посудины водоизмещением пятьсот тонн, дававшей приют полутораста мореходам, считавшим, что надёжней её нет. Потрёпанный экипаж «Маргерит» возносил небесам благодарственные молитвы.
Двумя часами позже даже намётанный взгляд не нашёл бы знакомых черт прежнего ландшафта. Вечный покой и девственные барханы до самого горизонта.
Отхаркивая из глоток песок, набившийся в поры, волосы и покрывший патиной корабли, караван, словно вылитый из бронзы, не мешкая, отправился дальше. На закате вольный ветер очистил поверхности и мысли авантюристов. Про «Лис» и его экипаж забыли. Жизнь морских бродяг не стоит пеннинга, значение имеет только момент наивысшего напряжения, в который они отнимают честь, власть, имущество или жизнь у тех, кто всё это имеет. Момент, в который пират только и может сам чувствовать, что ещё живой.
Однако, в планы капитанов не входили грабежи. Им бы оседлать береговые и океанские ветры, чтобы без задержек добраться до золотого острова. Поэтому матросы, не привыкшие к спокойной жизни, набирались рома и начинали бузить. Ко всему в Гвинейском заливе эскадра попала в зону мёртвого штиля между двумя пассатами. Как бы ни хорохорился Рыжий Булл, но в этих местах прежде он шёл ведомый, и проскочить опасность ему не удалось.
Корабли будто вросли в прозрачное океанское окно, и стояли, словно голые старухи, с обвисшими грудями-парусами на виду у целого мира, не в силах от беспомощности сдвинуться с места.
Палящее солнце загнало матросов в трюмы. Туда, где не хватало воздуха, где от гнилых продуктов, грязных тел и полчищ грызунов поднимались удушающие миазмы и пары отчаянья напополам с яростью.
Из-за нехватки воды, животных пришлось зарезать. Свеженина через два дня оставила после себя раздражающее воспоминание. Кашевары по приказу кэпов ограничили и так скудный паёк. Дёсны матросов кровоточили из-за сухарей. Ром не спасал. Обессиленный обезвоживанием экипаж напоминал лазарет: люди уползали в тень и в одуряющем опьянении отлёживались до темноты.
На мостиках и в кубриках тлел сухой хворост ярости. Помощники кэптенов вылавливали бузотёров и вешали на реях для острастки. Но вид гниющей плоти привлекал морских птиц и только ухудшал общее настроение.
«Пинта» единственная могла передвигаться и спасала команду «Маргерит», доставляя на борт воду с других кораблей.
К концу второй недели баталер «Звезды» доложил шкиперу, что день-два и вода уже не будет пригодна для питья, а главное, её невозможно будет восстановить…
Красавчик, не веря монахам-кармелитам, всё же принял решение: если они не поймают волну, и штиль продлится, ждать – всё равно что умереть. Чтобы спасти хотя бы часть людей, был отдан приказ активировать неприкосновенные запасы Урбо. Каждый кок, следуя указаниям Рябого, в условное время высыпал порошок кремния в медные чаны «Чёрной Звезды», «Пяти портов», «Пинты» и начал читать заговор на мёртвую и живую воду.
В равнодушном океанском безветрии, едва догорели перед резервуарами пять свечей, забормотали слабые голоса:
«… В городе Иерусалиме стоит золотая церковь… Слово течёт, мысль волной набегает, король и королева воды слышат да могуществом наделяют меня через заклятие. Да будет так!..
В чаны полились отвары и настои.
Заклинаю я: все силы земные и все силы неземные, все силы водные, все силы огненные, все силы ветреные, все силы человеческие, все силы Божьи, да придите вы ко мне на помощь, да окутайте воду эту силою своей всемогущей, да очистите её от зла демонического. Аминь. Аминь. Аминь. Могущественные силы. Чистая вода. Аминь. Аминь. Аминь»…
На рассвете мёртвой водой промывали язвы во ртах и раны на теле. Чистили лишаи, снимали зуд, лечили глаза. Днём, в единый час, пили живую воду и через несколько дней многие смогли есть жидкую похлёбку, приготовленную из трески и пеммикана. Бродяги ругались, подсмеивались друг над другом, но ободрённые обещанием получить галстук от Слипа, мирились с распорядком.
И наступила-таки пора — неведомые силы сжалились над заблудшими: вдали от морского каравана, где-то над самым сердцем африканской пустыни, пришли в движение раскалённые воздушные массы, наполнили вялые паруса и переместили корабли в зону пассатов.
Авантюристам бы воспользоваться картой течений в колыбели этих ветров, чтобы не столкнуться с ураганом, поджидавшим сразу за зоной штилей, а, держась береговой линии, обогнуть Мыс Доброй Надежды. Для этого пришлось бы оставить за кормой ослабевшую «Пинту» и неустойчивую «Маргерит». Но Булл пренебрёг правилами игры в кошки мышки с горячим континентом, в которой побеждает скорость и изворотливость. Его алчность погубила эскадру. Британец настоял на сохранении полного состава кораблей. И случилось то, чего следовало ожидать. Не успел вольный ветер очистить лёгкие пиратов от смрада, а головы от дурного предчувствия, как огромная, чёрная дикая кошка бури вцепилась в лёгкую добычу. Трепала корабли, подкидывала на шестиметровую высоту, как щепки, и, роняя в прожорливую бездну, погубила почти всё.
Кок вместе с другими матросами боролся за жизнь «Звезды». Хилого баталера как ценный груз прятали в каюте капитана.
На несколько ночных часов, когда шквалистый ветер сотрясал деревянные постройки каракки и выл заупокойную, а безумные волны в нетерпении проглотить двух беззащитных перед страстью и роком влюблённых, бросали «Звезду» вверх-вниз… на несколько коротких часов ураган невольно стал союзником Гутрун и Эйвинда, однажды посеявших ветер, чтобы теперь пожинать бурю. Эти часы на грани смерти не только соединили влюблённых, но укрепили принца в окончательном решении добраться до Каспия во что бы то ни стало.
В относительном спокойствии, больше похожем на оцепенение, уцелевшие каракка, галеон и около трети экипажей, прошли в Индийский океан и были вынуждены пристать в португальской гавани порта-Наталь. Пришлось заплатить пошлину за стоянку и взятку за сохранение инкогнито.
Часть команды очищала трюмы, ремонтировала обшивку, мачты и паруса. Заново отстраивали каморку кока. Другая затаривалась продуктами и свежей водой. Шкиперы восполняли человеческие потери: набирали новую команду. Между делом прокладывали маршрут к Мадагаскару. У каждого была своя цель и очень слабая надежда на её осуществление. Принц не представлял, как в одиночку доберётся до Персии. Он старался не думать, что произойдёт после оглашения его плана пиратам. Дункана одолевали сомнения в успешности предпринятой экспедиции. Вряд ли двум посудинам по плечу крупный улов.
Тем не менее оба капитана отказались от долгих, дорогостоящих поисков новых бортов и команд. По традиции бездомных псов, всецело положившись на удачу, в первый день весны, «Чёрная Звезда» и «Пять портов» покинули Рождественскую гавань.
Удача им благоволила. Вблизи зелёного острова парочка наткнулась на караван сухогрузов, направлявшийся в Европу. Под прикрытием горного кряжа, выступающего далеко в море, им удалось пленить португальский купеческий нао, по какой-то причине отбившийся от стаи. Пираты так стосковались по «работе», что во время захвата не прозвучало ни одного выстрела. «Звезда» и «Пять портов» действовали быстро и согласованно: судно противника окружили и прижали к отвесной скале. Поверженным оставалось или сгореть и потонуть, или выбросить белый флаг. Торгаш предпочёл последнее. На борту португалец нёс слоновьи бивни, шкуры диких зверей и золотой песок.
Охваченный азартом и алчностью, Дикий Булл перебрался на борт «Звезды», чтобы организовать погоню за недалеко ушедшим караваном. С «Пяти Портов» доносились воинственные крики. Пираты «Звезды» молча ждали решения кэптенов. По палубе там и сям стучали игральные кости. Никто не сомневался в предстоящей охоте на очень крупную дичь, поэтому бандиты делали большие ставки и делили шкуру неубитого медведя.
Дверь каюты Красавчика с треском распахнулась, и на мостик с криком: «Измена!» первым выскочил рыжий Дункан. Его глаза налились кровью, а рот исказила гримаса бешенства. Он ткнул пальцем в сторону Слипа:
– Время не ждёт. Тащи шлюху!
Матросы, опасливо посматривая на британца, подтягивались к кокпиту. Раздались первые осторожные вопросы: «Что? Что стряслось-то?!»
На мостик вышел Эйв. Чувствовалось, что-то изнутри разрывает его, но он выжидал. В толпе шепоток перерос в гул недовольства. Как только боцман выволок на палубу Урбо с приставленным к горлу клинком, шкипер объявил, что «Чёрная Звезда» идёт в Персию. За несколько следующих минут, пока пираты переваривали приказ, одно за другим произошли несколько событий.
Булл выстрелил в Урбо, а попал в Мунта, оттолкнувшего в сторону Гутрун. Боцман проворно взобрался на мостик и полоснул британца по горлу. Алая кровь залила его и стоявшего рядом Эйвинда.
По палубе прокатилась взбесившаяся волна ненависти: «Красавчику смерть! Смерть! Смерть! Галстук от Слипа!»
«Слип! Слип! Слип!»
На новенькую крышу только что отстроенной каморки кока с тихим свистом упала, а после взорвалась первая петарда от соседей…
* * *
В четыре часа ночи Александра добралась до места в дневнике датского принца с описанием бунта на «Чёрной Звезде». От напряжения у неё разболелись голова и глаза. Бледная вязь букв с трудом открывала смысл письма.
«… Как только британец поднялся к нам на борт, я понял, что наши с ним пути разошлись и катастрофы уже не избежать. Они захватили Гутрун, угрожая ей смертью. Значит, уже знали о нас. Но как? В Мунте я не сомневался. И верно. Как только я объявил, что «Звезда» уходит в Персию, началось светопреставление. Если бы не друг, рыжая тварь зарезала бы Гут, и всё закончилось бы намного хуже. Но Мунт заслонил её собою. Сколько жив, клянусь, дружище, я буду молиться о твоей душе.
Слип убил Дункана. Только недолго торжествовал этот негодяй. Петарды с английского борта подавили бунт. Сухое дерево быстро занялось. Паника среди команды только ускорила гибель нашего корабля.
Я воспользовался суматохой, подхватил бесчувственное тело любимой и, пока пираты скандировали имя Слипа, перенёс её в каюту. Крики переросли в вопль, медлить было опасно. Я похлопал себя по поясу, нобли на месте. Попробовал привести в чувство Гути, но напрасно. Наверное, она ударилась, когда упала – вся правая сторона лица была залита кровью. Пришлось перекинуть её на одно плечо, а на другое приготовленную заранее перевязь из двух бочонков с водой.
Слава господу, никто ещё не обратил внимания на лодку «Пяти Портов», принайтовленную к борту «Звезды». По верёвочной лестнице, рискуя разбиться, мы перебрались в неё. Я грёб как бешеный, потому что с палубы каракки поднялся столб дыма, и мы, укрытые этой завесой, смогли уйти подальше от места трагедии.
Когда расстояние между нами увеличилось настолько, что огонь и дым на двух кораблях слились в одну траурную свечу, я какое-то время наблюдал последние минуты «Звезды». Окутанная чёрным саваном, наша каракка теряла оснастку. С треском и грохотом завалился грот, перевернул корабль, увлекая в пучину за собой морских бродяг, несостоявшегося капитана – Гунара Слипа и преступную главу моей жизни.
Палящее солнце днём и ледяной озноб ночами – для двух беглецов наступили самые мрачные дни. Казалось, дьявол нас покинул, а бог не принял, и мы скитались во тьме чистилища в надежде достичь хоть какого-нибудь берега. Рана Гути загноилась, и пока я мог аккуратно, щепкой выковыривал из неё личинок. Всю воду отдавал любимой. Сам отжимал отволгнувшее за ночь сукно навеса и тем довольствовался.
Большую часть суток моя дорогая спала. Я тоже стал забываться. Иногда мне мерещились зелёные острова и крики птиц. Однажды, совсем рядом – рукой подать, увидел солнечные блики от воды на глянцевых досках фантастического корабля…
Я очнулся от холода на закате уходящего дня. Люлька, в которой я лежал, мерно покачивалась в такт неторопливым шагам какого-то животного. По-видимому, это был верблюд, и его резкий крик привёл меня в чувство. Низкое солнце сжигало горизонт, над ним терялась в бесконечности синева, вышитая мерцающими звёздами. Впереди качал куцым хвостом колченогий собрат моего носильщика. С его боков свисали, уравновешивая друг дружку, такая же люлька и связка длинных рулонов похожих на ковры.
Возле проскакал вооружённый всадник. Я окликнул. Тот осадил коня и спешился. Его голова и часть лица до самых глаз были обёрнуты красным платком. Глаза эти, словно уголья, прожгли меня, когда он подошёл, ведя под уздцы скакуна. Помолчал, не дождался ничего от меня, оттолкнулся от земли и, будто невесомый, взлетел в седло. Короткая складчатая юбка тужурки схлопнулась веером за спиной, и пыль, поднятая копытами, быстро скрыла его из виду. Долгим эхом средь песчаных дюн раздавался их перестук. Казалось, всё несчастье последних лет явилось ко мне в образе этого «бессмертного»*. Я собрал всё своё мужество в кулак и честно признался себе в своих злодеяниях.
Около четырёх месяцев понадобилось мне, чтобы очнуться от страшной болезни, однажды воспалившей мой мозг. Постепенно, через тяготы плаванья, ко мне приходило понимание, что я не только совершил клятвопреступление: предал свою страну, своё отечество, свой род. Но главное – на мне несмываемый грех убийства. И нет мне прощения и покоя. Единственное, что было в моей власти – не допускать новых преступлений и жертв.
Изо всех сил я старался сберечь людей. Но в суровых условиях похода это не было возможно. Мы попали в песчаную бурю и в штиль, длившийся почти три недели. А после, вопреки россказням полуграмотного британца Дункана, в шторм, основательно нас потрепавший и унёсший в пучину большую часть судов и команд. До Мадагаскара дошла «Звезда» и «Пять портов». Только благодаря стараниям Гут и Мунта смогли сохранить оставшихся людей. И что же? Снова мы попали на торжество безумия и смерти – в бунт… Мы с Гутрун спаслись бегством, а остальные погибли… Неужели это истина: чтобы возродиться, часть себя нужно похоронить? Я вспомнил, о чём попросил человека в тюрбане, когда нас нашли: «Передай Московскому царю, что Эйвинд Вильфред возвращается на службу». По всему меня поняли, коли мы ещё живы.
От нахлынувших чувств я постарался забыться сном…
Проснулся под звёздным пологом неба. Караван расположился на стоянке. В воздухе плавал запах жареного мяса. Возле меня сидел, скрестив ноги и держа на них миску, прежний всадник. Он заметил моё пробуждение и дал попить. Тонкий изогнутый носик кувшина не позволял мне насладиться живительной влагой. Я вцепился в металлический сосуд руками, но человек вырвал кувшин из рук. Дал две или три ложки риса, и снова, как тень, исчез.
Утром ко мне подвели Гут с перевязанной головой. Она оправилась быстрее. Теперь всадник говорил, а девушка переводила. Она сказала, что через четыре дня мы будем в Казвине, столице. Нас проведут к шахиншаху Тахмаспу I.
Так и случилось. Но беседовал с нами сын шаха – шахзаде Фатимех. Гутрун переводила. Я рассказал всё, что со мной случилось со дня, когда стал себя осознавать в крепости короля Вильфреда, до последнего смутного воспоминания в море, где нас подобрала персидская шебека. Писарь, разбрызгивая чернила, быстро скрипел пером, а наш спаситель мерцал чёрными глазищами и только цокал языком.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?