Текст книги "Таинственное исчезновение"

А Викентий Павлович ждет результата и надеется, что тела Василия Захарьева не найдут. Плеск озерной воды, лодки и люди с баграми вызвали в его память самое громкое в уголовном деле убийство – совсем недавнее, этого месяца. Случилось оно в Германии. Расследование еще не закончено. Там тоже все началось с обнаруженного в воде тела…

4

Около восьми часов утра, когда туман еще стелился над водами реки Шпрее, мусорщик Теске с подручным плыли на лодке вдоль берега в районе Рейхстага. Это был их участок реки, они каждый день очищали его от мусора. Именно здесь они и выловили из воды сверток в грубой бумаге, перевязанный бечевкой, с пятнами крови. Теске равнодушно подумал, что вновь кто-то выбросил в воду новорожденного младенца: за годы службы он не раз выуживал подобные находки, привык. Но когда на этот раз он разорвал бумагу, по-настоящему испугался: перед ним было тело девочки без головы и конечностей…

Когда сообщение поступило в полицай-президиум на Александерплаце – своего рода немецкий Скотленд-Ярд, к берегу Шпрее тут же выехали и шеф берлинской криминальной полиции, и сам полицай-президент Берлина фон Боррис, и два дежурных комиссара Ванновски и Вен. Судебный доктор, осмотрев тело, уверенно объявил: перед смертью над ребенком было совершено жестокое надругательство… Почти сразу полиции стало известно, что два дня назад в северном районе Берлина исчезла девятилетняя Люси Берлин, младшая дочь рабочего табачной фабрики Фридриха Берлина. Вскоре этот бледный пятидесятилетний мужчина, которого привезли к берегу Шпрее, упал в обморок, узнав дочь по шраму в нижней части груди.

Расследовать преступление назначены были комиссары Ванновски и Вен, давно и хорошо сработавшиеся, имевшие большой опыт и отлично дополнявшие друг друга: один – спокойный, молчаливый, другой – подвижный, вечно жестикулирующий. Они тут же, уже в 9 часов утра, дали указание патрулям криминальной полиции, которые постоянно циркулировали в Берлине в поисках эротоманов, сутенеров и карманников, сосредоточить внимание на районе улицы Аккерштрассе, где проживало семейство Берлина. Они обитали в многоэтажном темном доходном доме, где в тесных квартирках с низкими потолками ютилась почти сотня семей. Через арку можно было попасть во внутренний двор, запущенный и грязный, по старой деревянной лестнице – на этажи с узкими коридорами и клозетами, расположенными между этажей. Здесь, как и во всем этом районе, жили рабочие, мелкие ремесленники и другая беднота – бок о бок с проститутками и сутенерами, бродягами, ворами.

Семья Фридриха Берлина занимала квартиру на втором этаже. Когда Ванновски пришел, чтобы их расспросить, застал всех: отца, мать, старшего девятнадцатилетнего сына и младшего сына Хуго. Комиссар узнал, что 9 июня девочка вернулась из школы в 11 часов, поиграла немного во дворе, купила у лавочника конфет на два пфеннига. В полдень домой пришел отец, семья вместе пообедала, потом Фридрих Берлин снова ушел на фабрику. Около 13 часов девочка попросила дать ей ключ от уборной, которая находилась несколькими ступеньками выше квартиры. Спустя двадцать минут домой пришел Хуго, стал искать Люси. Уборная оказалась заперта, а девочки нигде не было. Братья и родители разыскивали ее до вечера. Поздно вечером Фридрих Берлин отправился в полицейский участок и заявил о пропаже дочери.

Комиссар Вен осматривал двор и дом. Разговаривал с людьми. Из потока самых разных сведений он выбирал то, что, казалось, могло пригодиться. Несколько человек, в том числе и дети, говорили, что видели бородатого мужчину в соломенной шляпе и мешковатых брюках. Одни видели, как он выходил с девочкой из арки, другие – как тащил ее в сторону соседнего парка, третьи – как он заходил в ту же лавку, что и она. Кто-то вспомнил, что мужчина еще и прихрамывал.

Вскоре сотрудники криминальной полиции уже обходили всех известных им проституток с Аккерштрассе, расспрашивая о хромом человеке в мешковатых брюках. В соседней с Берлинами квартире жила некая Иоганна Либетрут, зарегистрированная как проститутка. Лишь накануне она вышла из тюрьмы и как раз перед приходом полиции отмечала это событие вместе со своим сожителем Теодором Бергером, торговцем подержанными вещами. Иоганна уже знала о трагедии, постигшей семью соседей, всхлипывая, она поведала, что очень жалеет бедную малышку, которая заходила к ней в гости и звала ее тетей. Расчувствовавшись, она поделилась с полицейскими и своей радостью: вот уже восемнадцать лет Бергер обещает жениться на ней, и вот, наконец, завтра их свадьба. Но главное – Иоганна заявила, что убийцей может оказаться Отто Ленц – сутенер Эммы Зейлер, которая проживает в этом же доме, в подвальном помещении. Он прихрамывает, носит плохо сшитые брюки и соломенную шляпу, знаком с Люси Берлин и даже играл с ней – брал ее на руки, заставлял плясать под музыку и вечно пялил на нее глаза… Эмма Зейлер не только подтвердила все это, но и охотно назвала места, где Ленца можно застать.

Через сутки, в воскресенье, во второй половине дня, Ленца арестовали в одной из закусочных. Он уже сбрил бороду. А вот соломенную шляпу выбросить не успел. Дрожа от страха, он признался, что действительно знал Люси, не раз играл с ней, но клялся, что ему и в голову не приходило причинить какой-нибудь вред ребенку. Однако свидетели, которых Ванновски пригласил на опознание, в один голос утверждали, что видели девочку именно с этим человеком. Ленца водворили в тюрьму, но Ванновски грызло сомнение: слишком уж нарочито все указывало на Ленца. Так и оказалось: у Ленца было на день убийства неоспоримое алиби. Ванновски и Вен продолжили розыск.

Десятки сотрудников уголовной полиции тщательно обыскали район – все дворы и задворки, но ни следов крови, ни одежды девочки нигде не было. Вот тогда Вену впервые пришло в голову: а может быть, Люси вообще не покидала дом? Может, ее затащили в чужую квартиру, в подвал или на чердак? Убили, расчленили и лишь потом вынесли и бросили в реку… Обыскали чердаки и подвалы дома – ничего! Стали выяснять, кто живет по соседству с квартирой Берлинов. Одной из соседок была та самая Иоганна Либетрут, которая рассказала о Ленце. Ванновски стал расспрашивать о ней полицейских, которые заходили к ней, и от них услышал о ее женихе Теодоре Бергере. Приказал собрать сведения о Бергере – на всякий случай. И тут комиссаров ожидал сюрприз: Бергер был в этой квартире не гостем, а постоянным жильцом: еще полгода назад он выехал со своей квартиры сюда, а указанный в документах адрес – просто маскировка. Маскировка и его торговля, по сути же, он сутенер и живет за счет Либетрут. Однако сутенер – это еще не убийца. К тому же в понедельник, 13 июня, Бергер действительно подал заявление о своей женитьбе на Иоганне.

Но вот среди сведений, собранных о Бергере, появились показания отца Иоганны, жившего неподалеку. Он рассказал, что когда его дочери было еще четырнадцать лет, ее совратил Бергер и затем отправил на панель, заявив отцу, что теперь ему работать ни к чему, поскольку Иоганна его прокормит. С тех пор так и жил за ее счет, пил, играл и сводничал, не раз попадал в тюрьму за разврат. А глупая Иоганна восемнадцать лет все ждет, что он на ней женится. Когда же старику сказали, что Бергер и вправду собрался жениться, тот воскликнул: «Значит, произошло что-то сверхъестественное!»

Это восклицание словно раскрыло Ванновски глаза. Вновь на Аккерштрассе появились полицейские, пошли по квартирам, расспрашивая о роковом дне 9 июня, о Бергере, его отношении к детям, о Люси, о квартире Либетрут, о звуках, которые могли доноситься оттуда… Именно Вен услышал от старушки Анны Мюллер, что 9 июня на лестнице она видела Люси, которая направлялась в уборную, и Бергера, стоявшего в дверях своей квартиры и глядевшего на девочку. Важными оказались и показания супругов, живших прямо над квартирой Либетрут: 9 июня, приблизительно в половине второго дня, они услыхали звук как будто падающего тела, а потом такой шум, словно кто-то бьет об пол руками и ногами. Еще одна свидетельница, Гертруда Ремер, утверждала, что рано утром 11 июня видела у Рейхстага на берегу мужчину, который нес большой пакет и вел на поводке черную собаку. Описание мужчины совпадало с описанием Бергера, а собака походила на его пса. Бергера и Иоганну Либетрут арестовали в тот день, когда были найдены, тоже в воде, связанные вместе голова и руки убитой девочки. Бергера отвезли в морг, где показали страшную находку, но он хорошо владел собой и все отрицал. Показания Анны Мюллер назвал болтовней слепой старухи, соседей о шуме в квартире – выдумкой. Однако все изменилось после допроса Иоганны. Не сразу, но все же она призналась: вернувшись из тюрьмы, она застала Бергера спящим. По дороге домой она уже слышала об убийстве Люси, и Бергер сразу же сказал ей, что убийцей может быть Ленц. Иоганна стала убирать квартиру и обнаружила пропажу одной из бельевых корзин, хранившихся под кроватью. Она стала ругаться с Бергером, подозревая его в измене, и он в конце концов сознался: да, он приводил сюда женщину и расплатился с ней корзиной – денег не было. Иоганна стала кричать, он никак не мог ее успокоить. В конце концов он обнял ее и сказал: «Я рад, что ты вернулась, я все обдумал и хочу на тебе жениться». Женщина изумилась: еще недавно, в тюрьме, одна из арестанток говорила, что после освобождения выходит замуж. Иоганна тогда заплакала от зависти и сказала: «Бергер предпочтет десять лет каторги женитьбе на мне». И вот ведь решился! Конечно, от счастья она забыла все обиды…

Показания Либетрут натолкнуло комиссаров на одну и ту же мысль: почему Бергер заговорил о женитьбе, когда разгорелся скандал из-за корзины? Если насильник и убийца девочки именно он, может быть, части тела ребенка он нес к реке в этой корзине?

Ванновски и Вен уже считали Бергера виновным, но удастся ли это доказать? 16 июня они продолжили допрос Бергера, но тот стоял на своем: Люси он не убивал. Вновь и вновь комиссары возвращались мыслями к корзине: возможно, она еще плавает где-то в реке, испачканная кровью убитого ребенка… Утром 17 июня жители Берлина узнали из расклеенных по городу листков и газет, что в связи с убийством Люси Берлин разыскивается корзина. Вечером того же дня в разных местах были обнаружены пакеты с расчлененными ногами убитой, оставалась надежда, что где-то рядом может быть и корзина. Но она все никак не находилась…

Викентий Павлович искренне восхищался своими немецкими коллегами. Всего за неделю расследования добиться таких результатов! А какая титаническая работа проделана, сколько людей опрошено! Он верил – Ванновски и Вен близки к разгадке. Если только найдется корзина со следами крови убитой девочки, то новейшие изобретения медиков и химиков позволят изобличить убийцу. Самому же ему сейчас хотелось совсем другого – чтобы выяснилось, что никакого убийства не было. Чтобы со дна озера не вытащили тело Василия Захарьева.

Вчера вечером он осторожно и деликатно поговорил с Ксенией Владимировной. Сказал, что верит: ее муж жив. Но чтобы иметь основания продолжать его поиски, ему надо устранить даже малейшее сомнение. То, что будет происходить завтра, – лишь формальность, он уверен, ничего найдено не будет… Петрусенко представлял себе, как сейчас эта молодая женщина с белым застывшим лицом, сплетенными пальцами, вздрагивая от любого шума, меряет шагами веранду. Ждет… Он не сказал ей, где будет вести поиски и почему он решил осмотреть именно озеро и ближний лес. Да, у него есть предчувствие, что Захарьев жив, но и совпадения, о которых он сам же говорил Никонову, нельзя сбрасывать со счетов. А вдруг в то утро эти двое случайно встретились здесь, у пчельника, на берегу озерка? И Василий Артемьевич знал, что Гонтарь – смертник, а значит – беглый? Хотя, надо признаться, догадка неправдоподобная: никто в округе, и даже родственники преступника, об этом не знали. Но если предположить? Допустим: Захарьев знал, прямо сказал об этом Гонтарю, попытался задержать. И тот, спасаясь, убил помещика, а тело – тут же в воду или в лес оттащил… Но ведь Иван Гонтарь и явился сюда, чтобы покончить с собой, чего ж ему бояться? Не хотел попасть в руки полиции? А через три дня пришел именно на эту же пасеку и повесился, как бы указывая место своего последнего преступления? Может быть. Но может быть и другое: записка подложная, Гонтарь кем-то убит, а сам вовсе и не думал умирать. Ведь не покончил же с собой второй бежавший с ним смертник – Григорий Карзун. У полиции нет никаких сведений о его самоубийстве. Впрочем, они могут и не знать еще… Но, скорей всего, эти его умопостроения ложны, и в то роковое утро два человека разошлись каждый своей дорогой, вовсе не встретившись в этом печальном месте…

Через три часа, облегченно вздохнув, Викентий Павлович отправился в имение. Необходимое дело было сделано, а тело Захарьева не найдено. Значит, надеялся он, искать придется живого. У дома Захарьевых стоял большой экипаж, из которого выгружали вещи. Это приехала госпожа Сташевская, мать Ксении, со своей еще одной незамужней дочерью. А вскоре, довольный тем, что хозяйка в такое трудное время не остается одна, следователь отбыл в уездный город на станцию. В поезде он, может быть впервые за минувшие три сумбурных дня, по-настоящему вспомнил о Люсе и Сашеньке.

Еще засветло подъехал он к воротам своего дома и сразу же увидел в скверике три женские фигуры: няню с коляской, жену и свою сестру Катю. От сердца отлегло. Он был уверен, что Катюша не оставляла в эти дни Люсю одну. На два года младше, его сестра уже давно была замужем, и вон – восьмилетний племянник Митя бежит вприпрыжку к нему по аллее, первый заметил. Он тоже раскинул руки, подхватил мальчугана и вместе с ним заторопился навстречу родным.

5

Новая неделя началась с интенсивных поисков. Но следов Захарьева не находилось. Викентий Павлович узнал, что исчезнувший не появлялся ни там, где квартировал его бывший полк и где оставались близкие друзья, ни в своем курском имении, где работала ткацкая фабрика, ни в другом владении с большим лесопильным производством. Не было его и в Вологодских краях. Петрусенко выяснил, что бабка Захарьева по матери, Евпраксия Евграфовна Шабалина, умерла года три назад. Значительное наследство после нее досталось ее старшему сыну – дяде Василия Артемьевича. Это было естественно, но у следователя все же возникло странное чувство. Оказалось, Захарьевы – и родители, и сын – почти не поддерживали отношений с родственниками по линии Шабалиных. И то, что бабка совсем ничего не отписала Василию, тоже вызывало недоумение. Конечно, Захарьев и без того не беден, но все же так поступают лишь с теми из родни, кого не хотят знать. А ведь по рассказам няньки, старуха должна была любить внука: родился при ней, мальчиком и юношей часто ездил в гости… Три дня ушло у следователя на выяснение этих обстоятельств. Но не успел он задуматься над направлением дальнейших поисков, как четвертого дня, утром, вошла к нему в кабинет Ксения Владимировна. По ее счастливому и смущенному лицу Викентий Павлович сразу догадался, что за весть она принесла. И испытал несколько чувств одновременно. Радость – это же прекрасно, что страхи развеялись! Досаду – все-таки сколько времени и усилий потрачено впустую! Успокоение – слава богу, одно дело с плеч, у него и без того их хватает. Мимолетный стыд – прав был Никонов, не стоило браться за поиски сбежавшего мужа…

– Да, да, – сказала молодая женщина. – Вы догадались, я вижу! И ради бога, простите меня, оказалось, мои волнения были совершенно напрасны!

– Ваш муж вернулся? Когда?

– Нет, пока еще нет. – Ксения Владимировна так энергично покачала головой, словно пыталась сама себя в чем-то разуверить. И Петрусенко в этот миг уловил в ней еще одно: тревогу. Глубоко скрытую, нет, не от него – от себя. – Он вернется позже. Так он написал мне.

– Написал? – переспросил он. – Прислал письмо? Оно – с вами?

– Да, разумеется, – Захарьева торопливо открыла сумочку. – Я получила его вчера и сразу поспешила к вам.

Она протянула конверт, который даже на первый взгляд выглядел неаккуратным. Следователь взял его и, не доставая самого письма, осмотрел. Простой почтовый конверт, измятый, словно был отправлен не сразу, а сперва долго терся по карманам. Штемпель Белополья. Вряд ли это свидетельствует о том, что Василий Захарьев прячется в этом городке, где его отлично знают. Скорее, письмо послано оттуда, чтобы скрыть настоящее место. А из этого следует, что настоящее место его пребывания, возможно, совсем недалеко. Возможно…

Викентий Павлович извлек исписанный лист бумаги. Строчки неровные, как будто лист держали наискосок, крупные буквы. А бумага! Простая, серая – это бы ладно. Но ведь захватанная грязными пальцами, в каких-то подтеках, чернильных брызгах. Петрусенко удивленно поднял взгляд:

– Это его почерк?

– Да! – воскликнула женщина, словно ждала этого вопроса. – Да, несомненно!

Теперь смятение явно искажало черты ее лица, но она, упорно встряхивая головой, повторяла:

– Это он писал, я знаю, я верю ему, все так и есть. Не хочу знать, какие перед ним препятствия, он все превозможет и вернется ко мне.

Петрусенко пожал плечами. Вновь взглянул на письмо. Вернее, это была короткая записка: «Ксения, милая, прости, что так долго держу тебя в неведении. Так сложились обстоятельства. Не знаю, когда и как все распутаю. Жди». И подпись, в которой угадывались факсимильные «В» и «З».

– Но ведь он ничего не объясняет…

– И не надо!

Ксения Владимировна быстро взяла у него письмо, вложила лист в конверт, конверт в сумочку, щелкнула замочком и нервно прижала сумку к груди.

– Он вернется и все объяснит. Я буду ждать! И, Викентий Павлович, дорогой мой, не надо, не ищите его. Я столько отняла у вас драгоценного времени, сил – простите! Нет чтобы подождать несколько дней! Я ведь обычно такая терпеливая, рассудительная.

Захарьева говорила горячо, лихорадочно, закончив фразу нервным смешком, и Викентий понял, что она сейчас сорвется, случится истерика. Быстро налил ей из графина воды, с усилием заставил сесть, сунул в руки стакан. Женщина выпила, глубоко вздохнула и минуту спустя подняла на него умоляющий взгляд.

– Он сильный человек, несчастья обойдут его, он вернется.

Словно просила Викентия тоже поверить в это. И он кивнул.

– Возможно, очень возможно, что именно так и будет.

– Я понимаю, вам все это кажется странным. – Голос у Ксении Владимировны был уже спокойным, но каким-то безжизненным. «Опустошенный», – подумал Петрусенко. – Но все может разъясниться очень просто, когда Василий вернется. Он пишет «жди», значит – «не ищи меня». Вот почему я приехала к вам: снять свое заявление на поиск, или как это у вас называется…

Она вновь посмотрела на него с тревогой, словно боясь, что он вдруг откажет. Да, бывало, уголовное дело иногда оборачивается так, что уже не играет роли намерение того, кто обратился в полицию. Но здесь… Петрусенко поспешил успокоить даму:

– Конечно, конечно! Это ваше право. И я рад, что все разъяснилось, что господин Захарьев жив, здоров, подал весточку.

А сам думал, провожая ее по длинному коридору управы до крыльца, где ждал экипаж: «Хорошо бы, если б так…»

Стал бы он дальше искать Захарьева, без официального повода к тому? Петрусенко и сам не знал. Возможно, продолжил бы поиски. Уж очень он не любил неразгаданных шарад. И еще меньше – оставаться в дураках. А тут Викентий просто чуял: за этой, казалось бы, самой обыденной ситуацией – зияющая пропасть, откуда тянет мертвенным холодом. Бр-р!..

Но его отвлекли другие неотложные дела. Три недели он провел по служебной надобности в Киеве. Там уже довольно долгое время разбойничала хорошо организованная шайка, которая грабила преимущественно извозчиков – в самом городе и на пригородных дорогах. Наглые, энергичные, отчаянные преступники посеяли в городе настоящую панику, сами же оставались неуловимыми. Хотя киевская полиция устраивала и облавы, и засады – безрезультатно. А началось все в прошлом году, когда на Святошинской дороге был найден мужчина, задушенный веревочной петлей. Выяснилось, что это крестьянин из ближайшей деревни, куда он и возвращался из города. Его лошадь, телега и деньги пропали. Убийство страшное, но оно не привлекло бы к себе такого внимания, если бы вскоре на той же дороге не был бы обнаружен еще один труп – со следами подобного удушения. Затем преступники переместились в город, и там один за другим были так же задушены веревочной петлей и ограблены несколько извозчиков.

Особенно зверствовали бандиты последние два месяца – безнаказанность развращает. Были подобраны в разных местах города и в пригородах одиннадцать тел – голых, со страшными веревками на шеях. И вот удача – однажды утром находят раздетого и ограбленного человека с петлей на шее, который, однако, подает какие-то признаки жизни! Это был единственный случай, когда преступники допустили промашку. Извозчик Коновцев рассказал, что наняли его двое подвыпивших, вроде как купцы, приличные с виду. Ехали, песни пели. А как оказались в безлюдном месте, почувствовал он на шее петлю и в спину коленом кто-то уперся. Тут он потерял сознание. Когда его стали раздевать, немного пришел в себя, но виду не подал. Успел услышать: «Куда схоронимся?» и «Да туда же, в сторожку на Подоле», – и вновь лишился чувств.

Сторожек, или, как их называли, «караульных домов», на Подоле было несколько. Именно Петрусенко предложил план действий, который и был принят. Следователь и несколько молодых сыщиков переоделись в бродяг, лоточников, загулявших мастеровых и стали вечерами ошиваться у сторожек. Повезло как раз Викентию – и в этом была какая-то высшая справедливость. Буквально на третий день, переодетый оборванцем – в рваные калоши на босу ногу, обтрепанные брюки, женскую кофту с продранным локтем и в военную засаленную фуражку, – он шел через пустырь к одинокой сторожке у тракта. Служивший в ней караульщик должен был следить за порядком на своем участке дороги. Место было глухое, только бледные окна сторожки давали какой-то свет. Викентий осторожно заглянул в окно: ситцевая занавеска не доходила до подоконника, и он мог видеть, что происходит внутри. Там вдоль стены тянулась скамья, перед ней стоял стол, табуретки, в другом конце – отгороженная занавеской кровать. Высокий мужчина в форменном кафтане и с бляхой, видимо, и был караульщик. Рядом с ним сидел еще один – молодой, с простоватым веснушчатым лицом, и молодая женщина. Они ели и запивали из кувшина. Петрусенко решился и постучал в окно. Выглянул сам хозяин, увидел оборванца, закричал:

– Шляются тут всякие, пошел!

– Постой, – остановил его Викентий, – я заплачу, деньги есть!

Его впустили, но тут же приказали показать деньги. Он гордо выложил на стол монеты и несколько мятых бумажек.

– Ого! – воскликнул сторож. – Где взял?

– Да уж сумел! – резко ответил «бродяга» и сгреб все деньги снова себе в карман.

Когда выпили, Викентий стал рассказывать историю бежавшего из тюрьмы Григория Карзуна, выдавая ее за свою. Сторож слушал внимательно, потом спросил:

– Где ночевать думаешь?

– В Лавре.

– Ночуй у меня.

Сердце у Викентия дрогнуло и сжалось. Неясно было: то ли клюнул караульщик на разбойную биографию лже-Карзуна, то ли ограбить оборванца решили. А может, ни то и ни другое. Но чуял, чуял Викентий – неспроста предложил. Согласился. Его отвели в угол за печкой, где лежали вонючий тюфяк и грязная подушка. Через время ушел спать и сторож, а молодая женщина и веснушчатый парень еще сидели, перешептывались, смеялись. И вдруг в дверь громко застучали, ворвался поток воздуха, кто-то оглушительно заревел:

– Водки давай!

Вышел сторож, сказал:

– Не ори, чертяка! Не терпится тебе…

– А то и не терпится, шесть часов на дороге стоял.

– Выстоял?

– А то! Богатый проезжий был. Смотри.

На пол упало что-то тяжелое. И тут же Викентий уткнулся лицом в подушку, замер. Кто-то заглянул за печку, ткнул ему кулаком в бок. Но он «крепко спал». От него отошли, снова послышался стук, мягкие шлепки, отрывочные фразы. Он уже понял, что попал в тот самый притон, куда сносят краденое душители. В комнате долго торговались, переругивались, потом все стихло. И, к своему собственному удивлению, Викентий крепко заснул.

Утром, еще затемно, молодой парень, высокий, мощный, по имени Тихон, разбудил его, предложил вместе пойти в город. Сторожа не было, его дочь дала им поесть, и они пошли. Попутчик, цепко оглядывая Викентия, спросил:

– Не боишься, что поймают?

– Нет. Я один буду работать.

– И хуже. Обществом сподручнее: и вещи помогут сплавить, и укроют, коли что… Так что гляди… Ты со сторожем сдружись, польза будет…

Вскоре они разошлись в разные стороны. В полицейском управлении Викентий узнал, что именно этой ночью на дороге, где стояла сторожка, вновь убили и ограбили крестьянина с телегой.

Дальше дело пошло быстро. За сторожкой установили наблюдение и, когда там собралось много народу, всех повязали. Через арестованных вызнали и о других членах шайки. Да, это были те самые разбойники-душители, более двадцати человек. Когда киевский обер-полицмейстер говорил: «Вы, Викентий Павлович, герой этого дела!» – Викентий пожимал плечами: «Просто мне повезло». Но сам собой был доволен: сработал отлично!