Текст книги "Лотерея для неудачников"
Автор книги: Ирина Градова
Жанр: Современные любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава 3
Уильям Шекспир и пельмени с сыром
История любви к пельменям уходила корнями в самое раннее Костиково детство.
Только тогда пельмени готовила мама, и готовила их вручную, то есть со всеми хлопотами, идущими в комплекте с пельменями: раскатыванием теста, вырезанием (с помощью перевернутого бокала и ножа) ровненьких беленьких, запорошенных мукой кружочков, укладыванием в них фарша (тоже, прошу заметить, изготовленного собственными руками) и прочей, на взгляд вечно спешащих современных людей, бесполезной и бессмысленной тратой времени.
А еще в маминых пельменях был, как нынче говорят, «бонус» – счастливый пельмень. Мама засыпала в него горошинки перца, заворачивала так же, как самый обычный пельмень, и заботливо укладывала рядом с остальными близнецами-братьями. Но этот отличался от прочих близнецов именно тем, что был счастливым. Кому он попадется – тот может загадать желание. И желание, как говорила (и совсем не обязательно думала) мама, непременно должно исполниться.
Когда настали суровые времена студенчества, вечного отсутствия денег и ночевок в общажных комнатах приятелей, Костику было уже не до баловства домашними пельменями. Пельмени покупались самые дешевые, а точнее, дешевейшие из самых дешевых, и, уж конечно, в пачке этих студенческих пельменей не попадалось ни одного счастливого.
Счастье, правда, существовало само по себе. Казалось, что все дороги открыты, что впереди бесконечная и прекрасная в своем непостоянстве жизнь, что верные студенческие друзья никогда не бросят, лишнего не спросят, как поется в известной песенке, что любимая никогда не оставит, потому что любовь – чувство непроходящее, и много других разных «что», которые так свойственны нам в юности, но которые, увы, испаряются, едва эта легкокрылая дива оставляет нас навсегда.
И все же безвозвратно ушедшее детство, а с ним и юность не отвадили Костика от дорогих его сердцу пельменей. Напротив, чтобы сделать это блюдо еще более желанным и аппетитным, Костик выдумал новый рецепт: пельмени с сыром.
По студенческой привычке (или в силу отсутствия желания постичь тайны поваренной книги) Костик готовил покупные пельмени в кастрюльке, осторожно вынимал их ложечкой (по одному!), методично выкладывал на заранее подготовленную тарелку (увы, без голубой каемки) и… – внимание, здесь начинается самое главное!.. – посыпал их заранее же натертым сыром. Далее Костик накрывал пельмени другой глубокой тарелкой и, усилием воли подавляя желание тут же наброситься на милое сердцу (и, разумеется, желудку) блюдо, дожидался, когда истекут положенные три минуты.
Костик не был педантом, не был он и маниакально пунктуальным: он мог опоздать на работу, мог плюнуть на все дела, забыть о последнем поезде метро и растерянно стоять у закрывающегося ларька с пивом, но! он ждал ровно три минуты – ни минутой больше или меньше, – прежде чем приступить к таинству поедания пельменей.
В «Голодном Колобке» о Костиковой глубокой привязанности знали не понаслышке. Молодой человек, каждый день настойчиво спрашивающий, не подают ли в этом заведении «пельменей с сыром», убедил-таки местного повара в том, что это блюдо просто обязано разнообразить меню закусочной. Теперь не только Костику, но и всем посетителям «Колобка», заказывающим пельмени, непременно задавался вопрос: «Вам с сыром или без?» – «А что, есть с сыром?» – интересовались изумленные посетители и, за редким исключением, соглашались попробовать это диковинное блюдо.
Сегодня мир казался Костику совершенно серым, лишенным красок. Так что даже пельменей не хотелось. Но укоренившаяся за последние три месяца привычка все равно заставила его, вышедшего из офиса, свернуть влево, а не вправо и поплестись, а не бодро зашагать в сторону выставочного центра.
Поначалу Костик даже рассердился на себя за предсказуемость, но вскоре в голове у него сложилась чудненькая программа сегодняшнего вечера: вначале – традиционные пельмени в «Колобке», а потом – «сливовая заманиха» в «Чаше Хайяма», местном дегустационном зале, где Костик частенько «утолял свои печали».
Конечно, «Чаша Хайяма» – перебор во всех отношениях. Такую роскошь Костик мог позволить себе только в благословенную пятницу, когда клятая рабочая неделя оставалась позади вместе со всеми ее офисами, ненавистными офисными рожами, начальством, полуначальством, сверхначальством и прочей начальственной иерархией, а также мерзкой толкотней в налоговых, бумажками для нотариусов и всей этой пустой курьерско-офисной жизнью.
И хотя была вовсе не пятница, а всего-навсего четверг, Костик, повинуясь невнятному шевелению души, настойчиво требующей праздника, решил плюнуть на клятое начальство и его завтрашний бухтеж по поводу его, Костикова, перегара. К тому же, не без помощи менеджера Лилечки – единственного светлого проблеска во всей начальственной команде, – сегодня он освободился гораздо раньше обычного.
Больше всего Костик негодовал по поводу Пал Саныча, директора фирмы, который постоянно изводил его своей любимой фразой: «Ну чё ты, Костик, а еще филолух…» Пал Саныч, как истинный руководитель, полагал, что на работе Костик обязан думать только о деловых бумагах, печатях, штампах и налоговых, короче, «трудиться, не глядя в небо». А Костик не мог не глядеть в небо. Он просто этого не умел.
«И все-таки из-за чего цепляется ко мне Пал Саныч?» – рассуждал дорогой Костик.
А все из-за того, что сам Пал Саныч зациклен на своей карьере, как сторожевая собака на доме, который ее с детства пинками и побоями выучили охранять. Какие уж тут посторонние мысли, когда только тебе и воли, что сидеть на цепи и дальше этой цепи – никуда. Если только-то тебе и внушили: кто на коне – тот чувила, которому «респект и уважуха», а кто под конем – тот «лох ушастый». И что тут делать, как тут быть Пал Санычу, когда на пятом десятке он все еще директор маленькой фирмы, а бери его мерками – тот самый «ушастый лох»… И как тут не злиться, как не выходить из себя, когда на бумажке – будь она четыре сотни раз второстепенная и на фиг никому не нужная – недостает одного штампика? Как не бранить своего несмышленого, невнимательного, озабоченного чем угодно, только не штампиком, курьера Кос тика?
Казалось бы, пожалеть надо Пал Саныча. Но пожалеть Костик не мог. Впрочем, он и пожалел бы, если бы Пал Саныч был один такой. Но пал санычей, этих «глаженых шнурков» с амбициями выше Эйфелевой башни, как показывала практика, пруд пруди. А вот Костиков, «лохов ушастых», гуманитариев-курьеров, еще поискать… Ну и как тут жалеть Пал Саныча?
С такими невеселыми мыслями Костик проглотил тарелку пельменей, вышел из «Колобка» и, потратив буквально пять минут вовсе не драгоценного времени, оказался в «Чаше Хайяма», где его ожидала местная анестезия в виде «Сливовой заманихи», так заманчиво бултыхавшейся на дне вполне цивильненького, хоть и стеклянного, бокальчика.
На первых тридцати эмэль Костик, естественно, не остановился. Не остановился он и тогда, когда утонули в «заманихе» и истошные вопли Пал Саныча, когда вспомнилась первая студенческая любовь, обвинившая его в инфантильности, когда вспомнилась вторая, уже не студенческая, кинувшая его ради какого-то «глаженого шнурка», гордо потрясавшего перед ней костюмами от «Наф-наф», «Ниф-ниф» или «Нуф-нуф» – Костик уже не помнил…
Остановиться пришлось, когда «Чаша Хайяма» притихла, как спящая кошка, и улыбчивый бармен улыбчиво сообщил осовевшему Костику, что дегустационный зал, а в скобочках, под улыбкой, – не распивочная! – заканчивает свою работу.
Костик уныло кивнул улыбчивому бармену, натянул куртку и вышел на свежий воздух. На воздухе оказалось сыро, как в ущелье, где обитал знаменитый горьковский Уж, и Костик почувствовал, что вопреки собственным ожиданиям совершенно не трезвеет. Этот факт, впрочем, его даже обрадовал: в такую мерзостную погоду да еще с таким мерзостным настроением трезветь не хотелось. К тому же денег на «догонку» не осталось – Костик слишком нескромно посидел в «Хайяме», и можно было только надеяться, что презренного металла хватит на дорогу. Что Костик и поспешил проверить, запихнув руку в карман куртки.
В подкладке явственно прощупывалась дырка, но это не очень-то удивило Костика. Просунув пальцы под подкладку, он обрел утешение: в недрах куртки лежали какие-то бумажки, а еще оттуда доносилось приятное позвякивание мелочи.
Поднатужившись, Костик добрался до дна куртки и выудил ее содержимое на свет божий. Стольник и тридцатка мелочью – совсем неплохо, особенно если учесть, что в «Хайяме» он разошелся не по средствам.
Костик побрел по направлению к арке, но тут заприметил дамочку, которая тщетно пыталась перетащить свою тележку через бортик.
– Девушка! – окликнул он нечто в огромной оранжевой шапке – ну и мода пошла! – Помощь не требуется?!
Оранжевая шапка обернулась. Костик напряг залитый «заманихой» взор и увидел, что его «прекрасная незнакомка» смахивает больше на старушку или даже старичка, одетого в еще более нелепый, чем шапка, фиолетовый плащ.
– Извините, – смущенно пробормотал Костик, тушуясь под насмешливым стариковским взглядом. – Перепутал… Может, я все-таки на что-то сгожусь?
– Сгодишься, сынок, очень даже сгодишься, – ехидно закивал старикан. – Поди-ка помоги с тележкой. Спина меня совсем одолела… Старость – не радость… А раньше, бывало, весь божий день на ногах – и хоть бы что… Пока доковыляешь, глядишь, все электрички уйдут. И не доеду я ни до какого Плюхина, придется на вокзале ночевать…
– Плюхино? – переспросил Костик. – Вот Выхино я знаю, а Плюхино – нет.
– Тебе и незачем, – добродушно улыбнулся старикан, а Костик пожал плечами и взялся за тележку.
Тележка оказалась не менее странной, чем сам старикан: на причудливой конструкции, спаянной, как видно, из всего, что нашлось в доме или на даче, красовалась стеклянная колба, напичканная разноцветными бумажками.
– Это у вас что? – поинтересовался Костик, приподнимая на удивление легкую тележку.
– Все вам скажи да расскажи… – беззлобно пробурчал старикан.
– Вы – лотерейщик, – осенило Костика, когда тележка была благополучно поставлена на ровный асфальт. – А это – билетики…
– Догадливый.
– И как выручка?
– Выручка-то грошовая, – подмигнул старикан Костику. – Только, как говорится, мал золотник, да дорог…
– В каком это смысле?
– Подрастешь – поймешь, – снова подмигнул старикан.
Сейчас, при свете фонаря, Костик заметил, что время не тронуло старикановы глаза: они были яркими и удивительно осмысленными, хотя выглядел обладатель чудной оранжевой шапки на все восемьдесят лет…
– Да я вроде уже не младенец, – ответил Костик, разглядывая своего странного собеседника.
– Эх вы, молодежь… – ухмыльнулся старикан. – Книжки небось так же читаете… Между строк-то небось ничего не видите…
– Неправда, – обиделся Костик. – Не на того напали. Меня пять лет в институте учили между строк читать. Правда, потом выяснилось, что вся эта премудрость на фиг никому не нужна.
– Как так – никому? А тебе?
– Мне? – Костик так много и часто раздумывал над этим вопросом, что даже помедлил с ответом. – Сложный вообще-то вопрос. Иногда мне кажется, что без этого я жить бы не смог. А иногда – что полным идиотизмом было тратить на это время… Пять лет – и все впустую. Шекспир, Гофман, Маркес – и что? На побегушках, бумажки развожу… А мог бы в поварское пойти – и получал, как люди…
– И кто тебе сейчас мешает? – поинтересовался старичок, внимательно слушавший Костика.
– Мешает – что?
– Получать, как люди? Уж точно небось не Маркес и не Гофман твои…
– Ну… не знаю, – сдался Костик. – Характер, наверное. Да даже и не в деньгах дело. Места я себе не найду, вот что. С таким характером, да еще с таким образованием…
– Да, дела… – как-то уж очень противно улыбнулся старикан. – Осталось завернуться в простыню и на кладбище ползти… Так?
– Не так! – разозлился Костик. Он и сам не понял, на кого злится: то ли на старикана, который с чего-то возомнил себя доктором Курпатовым, то ли на самого себя, что начал с незнакомцем беседовать «о сферах». – Так оно или не так – судить-то не вам. Вы меня в первый раз видите. А рассуждаете так, как будто подгузники мне меняли.
– Да я ж тебя не осуждаю, – покачал головой старикан, – я ж просто рассуждаю. Ты же, как его… гуманитарий. Разницу-то должен чувствовать…
– Да не тычьте вы мне моим образованием, – вспылил Костик. – Все я понимаю. И знаете что? Мне от этого не легче, тяжелее только. Если бы не понимал – в сто раз лучше было бы. Понимал бы, как все: нет денег – надо работать, депрессия у тебя – надо работать, само пройдет. А получил крутую должность – так вообще все шито-крыто. Никаких тебе там депрессий… разве из-за того, что дела пошли плохо… никакого тебе самобичевания… Знаете, дедуля, как бы я обрадовался, если бы все у меня было, как у моего соседа: повысят в должности – заработаю денег, заработаю денег – куплю тачку, куплю тачку – меньше времени на дорогу потрачу, а значит – еще больше заработаю… Продолжать надо? – Старикан задумчиво покачал головой. – Вот и я думаю, что нет. Чего тут продолжать, когда все и так понятно. Другой я человек, понимаете? Другой. И от этого мне сложнее, чем остальным…
– Угу, – кивнул старикан. – Только к чему ты Шекспира сюда приплел?
– Да ну вас, – махнул рукой Костик. – Мудрый вроде бы человек… Это же общеизвестный факт: меньше знаешь – крепче спишь. Замените «знаешь» на «читаешь», и будет очень даже похоже…
– Угу, – кивнул старикан. – Понял, не идиот. Сыграть хочешь?
– Во что? – вытаращился на старикана Костик.
– Во что, во что… В лото! В лотерею, конечно.
– Вообще-то я эти дела не люблю, – признался Костик. – Я по жизни невезучий. Играл пару раз. Все, что выиграл, тут же проиграл обратно. Больше не рискую.
– Ох, рассудительный… Твою бы рассудительность – да к нужному месту. Да не рискнешь ты ничем, не боись. Я даже денег с тебя брать не стану.
– Ну уж нет, мне халява за чужой счет тоже не нужна, – решительно отверг предложение Костик. – Хотя я, пожалуй, пойду. Завтра снова на работу клятую. Выспаться надо.
– Да ладно тебе – выспаться, – хихикнул старикан. – Небось была бы еще сотня – взял бы пивка, и гори оно, твое завтра, синим пламенем.
Костик даже покраснел. Старикан знает его всего несколько минут, а как в воду глядит. Про завтра сказал так, будто и впрямь Костик для него – вовсе никакая не тайна за семью печатями.
– Хорошо, будь по-вашему, – согласился Костик. – Что мне делать надо? Просто бумажку достать?
– Давай, догадливый, доставай. Что вытянешь – то и случится…
Костик, не раздумывая, вытащил синюю. В конце концов, любимый цвет – вдруг и впрямь повезет… Краткий миг надежды длился недолго. Пока Костик разворачивал бумажку, скрученную, словно нарочно для того, чтобы, как в школе, прицепить ее к резинке и выстрелить в неприятного одноклассника, надежда ускользнула, как рыбка в мутной воде.
Какой уж там повезет? Никогда не везло, и вдруг на тебе – счастье? Так не бывает. А если уж и бывает, то точно не у Костика.
Развернув бумажку, Костик не обнаружил ни выигрыша, ни проигрыша. Как будто этот жеваный билетик вообще не ставил своей целью дать кому-то возможность выиграть или проиграть. На синей измятой бумажке красовалось четверостишие:
Ты бесполезен или нет?
Зачем живешь? Куда идешь?
Мой друг, получишь ты ответ,
Когда однажды… пропадешь.
У Костика «в зобу дыханье сперло», правда, вовсе не от радости. Охваченный каким-то невнятным чувством, он поднял глаза, чтобы задать невнятный же вопрос старикану, который навязал ему эту уму непостижимую лотерею. Но в ярком свете фонаря мелькали только крошечные дождевые капли, знать не знающие и ведать не ведающие о старикане, так глупо подшутившем над Костиком…
Глава 4
Девушка для Костика
Утро началось как обычно – перебравший накануне Костик даже похмелья особого не заметил. На этот раз вместо пельменей от приготовил яичницу с остатками усохшей колбасы, в недельном прошлом – сервелата, а вместо чая – пакетик кофе «три в одном», потому что чай попросту закончился. Натянув свою любимую и единственную куртку, за которую Костиков друг Олежка прозвал его «человеком-пауком» (куртка была синей с красными квадратиками на рукавах и карманах), Костик выскочил в среду обитания местных бездомных кошек, то есть в подъезд.
Улица тоже казалась обычной: не слишком шумной, но и не очень тихой. По улице шли молчаливые люди, погруженные в свои мысли и не имеющие ничего общего с мыслями Костика. Он любовался солнечным – впервые за целую неделю – днем и вспоминал почему-то радугу в декабре девяносто девятого или двухтысячного года, которую вот так же, как это внезапное солнце, никто не хотел замечать. Костик шел тогда по улице чуть ли не вприпрыжку, как мальчишка, глупо скалился такой неожиданной зимней радуге и задавался вопросом, почему никто, кроме него, этой радуги не видит…
Но, увы, судьба (или случай?) распорядилась так, что радужное во всех отношениях настроение Костика было испорчено наглым вторжением соседа по лестничной клетке – Вити Горчакова, гордо восседавшего в своей новенькой «тойоте» не то «корове», не то «королле» (Костик совершенно не разбирался в машинах и, хотя Витя Горчаков не раз и не два упоминал название марки, оно все равно стерлось из Костиковой памяти). И ладно бы, что Витя Горчаков гордо восседал в своей машине, которую наконец-то купил после очередного продвижения по службе. И ладно бы, что Витя Горчаков всем соседям, не исключая Костика, успел изрядно поднадоесть рассказами о машине, своем повышении и советами, как нужно правильно вести себя, чтобы стать таким же «глаженым шнурком». Все это было ерундой и сущими мелочами по сравнению с тем, что сейчас Витя Горчаков ехал прямо на Костика и словно даже не замечал последнего.
– Витька! Горчаков! – крикнул Костик, заподозрив, что его сосед провел бессонную ночь за кипой счетов – или чем там он занимается в банке? – и теперь попросту уснул за рулем. – Ты чего – заснул?! Смотри, куда едешь!
Но Витька не откликался. Он ехал прямо на Костика, словно никакой Костик на дороге не стоял, а перед Витькой расстилалась пустая серая лента асфальта. Отступать было поздно – свои драгоценные секунды Костик истратил на то, чтобы разбудить спящего Витьку.
«Тойота» надвигалась на Костика, как грозовая туча. Перепуганный Костик качнулся вправо, потом влево, потом подумал почему-то о пачке пельменей, лежащих в морозилке, а уж потом, в состоянии совершеннейшего отчаяния, сам не зная зачем, подпрыгнул, да так высоко, как не прыгал на уроках физкультуры, в школьные времена, когда учитель называл его «лентяищем» за редкое для мальчишки нежелание заниматься спортом.
«Тойота» тормознула удивительно мягко – Костик почти не почувствовал удара. Только, можно сказать, ласковое прикосновение бампера, от которого у Костика поднялись дыбом все волоски на теле. Он все еще не верил в то, что Витька Горчаков оставил его в живых, и стоял, изумленно хлопая глазами, не в силах даже обрадоваться своему «второму рождению».
– Костик! Мать твою! Псих гребаный! Куда лезешь?! Откуда ты вообще взялся! – посыпалось на Костика из «тойоты». Если бы Костик соображал чуть лучше, он, наверное, сильно бы удивился тому, что Витя Горчаков обвиняет его, вместо того чтобы перед ним, Костиком, извиниться.
Обладатель новенькой «тойоты» и визгливого голоса не замедлил вылезти из машины.
Костик, который потихоньку начал приходить в себя, заметил, что телячьи Витькины глаза вылупились на пол-лица и смотрят на него с нескрываемой ненавистью. Костику почему-то подумалось – хоть нехорошо было даже думать о таком, – что Витька так злится вовсе не из-за того, что чуть не отправил на тот свет соседа, и даже не из-за того, что сам бы мог отправиться за это в места не столь отдаленные. А злится Витька потому, что если бы он, не дай-то бог, сбил Костика, то бампер его новенькой «тойоты» мог бы и помяться…
– Знаешь, Костик, – откричавшись, уже куда спокойнее заметил Витька. – Я, конечно, знал, что ты – придурок, но не думал, что всем придуркам придурок. Решил покончить с собой – вали куда-нибудь подальше. И незачем в это знакомых впутывать.
– Вить, ты о чем? – выдавил из себя ошеломленный Костик. – Я тебе вообще-то кричал. А ты ехал, как ни в чем не бывало, прямо на меня. И кто на кого орать должен?
– Точно – псих, – покачал головой Витя Горчаков.
– Может, я, конечно, и псих, – завелся Костик. – Только ты уж точно – не доктор. Вместо того чтобы диагнозы ставить, смотрел бы лучше, куда едешь…
– Приду-урок… – снова покачал головой Горчаков и, окончательно убедившись в самолично поставленном диагнозе, нырнул в «тойоту», на которой – о, радость! – не осталось ни царапинки.
Костик, от греха подальше, поднялся на тротуар и долго глядел вслед отъезжающему соседу.
А ведь правду говорят, что утро добрым не бывает. Как видно, даже утро пятницы.
Еще с вечера Пал Саныч сунул Костику какие-то подозрительные бумажки и убедительно – дар убеждения Пал Саныча выражался в умении зычно крикнуть и присовокупить к крику едкое словцо или выражение – потребовал, чтобы Костик отвез эти бумажки кому следует, непременно дождался того, кого следует, и обязательно отдал тому, кому следует, какой следует конвертик.
В конвертике, как подозревал Костик, лежали деньги. На бумажках требовалось поставить несколько печатей. Если бы Костик был чуть более сообразительным или чуть более заинтересованным во всех тонкостях консалтингового дела, то знал бы, что за бумажки и что за конвертик покоятся на дне его рюкзака. Но все это интересовало Костика приблизительно так же, как Пал Саныча композиционные особенности романа Лермонтова «Герой нашего времен».
Поэтому Костик радовался тому, что не придется заезжать в офис с самого утра, а значит, вечно краснеющая – то ли из-за лопнувших сосудов, то ли из-за чрезмерных волнений – физиономия Пал Саныча предстанет перед ним не раньше чем в полдень.
Нотариальная контора, куда спешил отвезти бумаги Костик, располагалась на «Белорусской». Костик терпеть не мог контору, как, впрочем, и все, что было связано с его работой.
Костика бесила ее многолюдность, вечное скопление народа возле кабинета нотариуса: люди сидели на стульях, толпились в проходах, и у всех были такие лица, как будто вот-вот случится несанкционированное светопреставление. Когда выходил нотариус – молодой мужчина с черной сатанинской бородкой и отрешенным от мирских проблем взглядом, – в дружных рядах ожидающих просыпался какой-то священный трепет. Казалось, по узкому проходу, утыканному людьми, как зубочистками, шествует некто, причисленный к лику святых. Это оживление бесило Костика больше всего. Сам он никогда не смотрел на это явление нотариуса народу и продолжал читать книгу, которая скрашивала ему неприятные минуты, а то и часы ожидания.
Сегодня в конторе не было обычного столпотворения, и Костику удалось даже усесться на свободный стул. На соседнем стуле сидела элегантная шатенка в соблазнительном мини и куртке, отороченной мехом чернобурки.
«Дождь же, – подумал Костик, стаскивая со спины рюкзак, – а она меха нацепила…» Шатенка даже не посмотрела в его сторону, только поправила длинными ухоженными пальцами прядь, сбившуюся на лоб. – И чего на меня смотреть-то, – усмехнулся про себя Костик, – я же – не нотариус…»
Он вытащил из рюкзака «Успех» – роман обожаемого им Эмиса, – но стоило ему прочесть несколько строчек, как перед его носом замаячил чей-то зад.
Зад маячил так настойчиво, что Костик просто вынужден был поднять голову. И даже не успел удивиться, как этот самый зад плюхнулся к нему на колени, прямо на эмисовский «Успех». Такого кощунства Костик простить не мог.
– Вы б смотрели, куда садитесь! – возмутился он. – И не задницей, а глазами!
Зад, а точнее, обладатель зада – плотный сорокалетний мужчина с бычьей шеей – повернул голову. На его лице, а точнее, той части, что он удосужился повернуть к Костику, не было заметно ни тени смущения. Скорее возмущение и удивление, но никакого смущения, это уж точно.
– Я и смотрю глазами! – пробасил Зад. – Это ты жопой смотришь! Не видишь, что ли, – человек садится, чего вперед пролазишь!
– Пролазишь… – прокряхтел Костик, пытаясь выбраться из-под припечатавшего его зада, который не торопился подниматься. – Пролезаешь вообще-то… Может, вы хоть встанете, чтобы я выбрался?
Шатенка, наблюдавшая эту склоку, почему-то решила принять сторону Зада:
– Молодой человек, имели бы совесть… Ведь правда, мужчина сесть хотел, а вы тут влазите.
– Влезаете, – с облегчением вздохнул Костик: ему таки посчастливилось выбраться из-под гнета. – Да не вылезал я никуда. Я здесь сидел. Вы меня просто не заметили.
– Обое? – Шатенка изящно изогнула выщипанную бровь, а Костик подумал, что лучше бы она лишний час в неделю полистала словарь Ожегова.
– Оба, – обреченно ответил он. Спор с этой парочкой слепоглухих заранее был провальной затеей.
– Вот ведь наглюка, – продолжал возмущаться Зад, укоризненно качая головой. – Врет, главное, и не краснеет. Сидел он здесь. Ага. Мы тут, блин, слепые, а он один самый умный. Еще и поправляет же, хамло…
Костик накинул лямку рюкзака на плечо, прижался к стене и вцепился в Эмиса, как поп в молитвенник. Продолжать спор было глупо и бессмысленно.
Глаза Костика прыгали по строчкам, не разбирая текста. И что за белиберда творится с ним с самого утра? Вначале Витя, потом вот эти двое… Как будто он превратился в человека-невидимку. А может, так оно и есть?
В кабинете нотариуса Костиковы сомнения рассеялись. Нотариус взял предназначенный ему конверт, любезно поставил надлежащие печати на священных бумажках Пал Саныча и отпустил Костика с миром.
Часть пятницы – и хорошо бы худшая ее часть – наконец-то прожита.
До «ОБ-консалтинга» Костик доехал без приключений, если не считать того, что несколько раз он чуть не распрощался со своими пальцами: блондинка на шпильках и здоровенный бугай, запечатанный в кожаную куртку, старательно пытались отдавить ему ноги. Костик, памятуя неприятный эпизод в нотариальной конторе, молчал как партизан, решив для себя, что сегодня пресловутые магнитные бури или просто неблагоприятный для обычного человека день.
Добравшись до конторы, Костик, к своей радости и удивлению, узнал, что Пал Саныч сегодня отсутствует. Шеф приболел – бог знает, той ли болезнью, которой вчера рисковал заболеть Костик, или какой другой, так или иначе, Костик был избавлен от лицезрения физиономии шефа и, что самое приятное, от его криков.
Обязанности Пал Саныча временно взяла на себя Лилечка, общаться с которой было гораздо приятнее и проще, чем с ее громогласным коллегой. Лилечка особенно ничего собой не представляла: в меру миленькая, в меру любезная, в меру вспыльчивая, в общем, всего по чуть-чуть. Может, это самое «чуть-чуть» и мешало ей продвинуться по пресловутой служебной лестнице и наладить личную жизнь, которой, судя по отсутствию многозначительных диалогов с трубкой мобильного телефона, у нее вовсе не было.
По ОБ ходили слухи, что она лесби, то есть, как сейчас принято говорить, «нетрадиционной сексуальной ориентации», но Костик не понимал, почему из такого факта, да даже вовсе и не факта, а предположения стоит раздувать пожар. Он недоумевал, почему люди так интересуются задворками чужой личной жизни, когда на человека им, в сущности, наплевать? Но на этот вопрос, как и на многие другие, Костик не мог найти однозначного ответа.
Что же до Лилечки, то его совершенно не волновало, как она выглядит, чего в ней «чуть-чуть», а чего не мешало бы прибавить. Самое важное, по мнению Костика, заключалось в том, что Лилечка просто милая девушка. Она умела выслушать, не держала нос кверху с подчиненными, не лебезила перед начальством и вообще была настоящим человечищем.
Так что скверную половину пятницы полностью компенсировала Лилечка в качестве пусть временной, но начальницы. И Костик даже почувствовал себя оптимистом, когда она с ослепительно-веснушчатой улыбкой сообщила ему эту новость.
– Сегодня дела принимаю я, – увенчала она короткий рассказ об официальной версии болезни Пал Саныча. – С печатями порядок?
Костик кивнул и протянул ей ярко-желтую папку, от которой даже у него рябило в глазах.
– Без Пал Саныча не заскучаешь? – ехидно поинтересовалась Лилечка.
Корпоративная этика с Лилечкой была ни к чему – впрочем, даже если бы она была необходима, Костик ответил то же самое:
– Смеешься?
– Вроде того. Вот думаю, – хитро прищурилась Лилечка, – куда бы тебя послать?
– Куда угодно, только подальше от ОБ, – улыбнулся Костик. – И желательно не в налоговую.
– Вот у вас запросы, молодой человек, – хихикнула Лилечка. – А Вадик туда так рвался… Хочу, говорит, в налоговую, работать, говорит, жажду, сил нет. В общем, Золушка на выезде. Вроде и Пал Саныча нет, а все равно попу рвет наш трудяга.
Лилечка не хуже Костика понимала это рвение.
Вадик, второй курьер в ОБ, изо всех сил старался прыгнуть выше собственного роста. Вдохновленный примером прежнего курьера, а ныне менеджера Николая Фролова, молодой человек не щадя живота своего рвался попасть в дамки. Честь ему и хвала, если бы он трудился не покладая рук, а точнее, ног своих и проявлял инициативу. Но Вадик совсем не так прост, чтобы надеяться перемахнуть хотя бы одну ступеньку иерархической лестницы ОБ только за счет своего усердия. А потому не брезговал лишний раз подсуетиться перед Пал Санычем, где надо, улыбнуться, где надо, потупить взор, где надо, изобразить искреннее возмущение.
Но это, увы, было не самым главным недостатком Вадика.
Он с удивительной изворотливостью умудрялся подставлять своих бесхитростных собратьев-курьеров, Костика и Димку. При этом действия Вадима с точки зрения окружающих вовсе не выглядели подставой, потому что, глядя в эти честные прозрачно-голубые глаза, сложно было подумать, что Вадик нарочно поехал именно туда, куда собирался ехать Костик, или нарочно похвалился перед Пал Санычем, что добрался до налоговой № N за сорок минут, когда – в скобочках отмечало про себя начальство – Димка добирался до нее не меньше часа.
– Вадик своего не упустит, – усмехнулся Костик, и Лилечка понимающе кивнула.
Все эти достоинства Вадика, разумеется, отмечались сильными мира ОБ, в частности Пал Санычем, который доверял Вадику самое почетное и ответственное дело – обналичку. Преследуй Вадик цель менее долгосрочную для достижения и более материальную, он давно уже мог бы смыться с пятьюстами тысячами и греть свою пятую точку на берегу какого-нибудь теплого моря. Но Вадик был слишком осторожен, к тому же имел совершенно другие планы насчет «ОБ-консалтинга».
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
