Текст книги "Второе рождение"

– «Естественные роды, – прочитала я вслух краткое описание на обложке брошюры, – это то, что позволит вашему ребенку успешно развиваться. В обычном роддоме к вам отнесутся формально, а в «Родунице» вас встретит семья, готовая помочь и поддержать». Завлекательно, да?

– Ага, – вздохнула Елена Акимовна. – Только ерунда все это – обычная пропаганда с целью извлечения прибыли!

– «Естественные» роды – популярное направление в наши дни, – заметила я.

– Да если б я только догадывалась, что Таня планирует такую глупость, костьми бы легла! – возмущенно воскликнула женщина.

Не сомневаюсь, что так и происходило год от года: мать «ложилась костьми», устраивала истерику, и дочь вынужденно подчинялась – немудрено, что, принимая одно из самых важных решений в жизни, Татьяна предпочла держать Елену Акимовну в неведении!

– Здесь нет адреса, – пробормотала я, рассматривая брошюру. – Только телефоны.

– Значит, мы ее не найдем?

Голос Елены Акимовны предательски задрожал.

– Погодите расстраиваться, – поспешила успокоить я женщину. – Может, что-то и получится. Кроме того, неизвестно, имеет ли эта макулатура отношение к делу!

* * *

– Ну, вы даете! – развел руками Карпухин, когда я навестила его в рабочем кабинете. Его реакцию на мой рассказ о благородной, но по всем меркам дурацкой эскападе ребят было легко предсказать.

– Я мог ожидать такого от Дениса, – продолжал Карпухин. – Он без царя в голове, но ваш сын, Агния, – это уж не в какие ворота не лезет!

– Ладно вам, Артем Иванович! – отмахнулась я. – Каковы шансы, что этих мошенников поймали бы?

– Да никаких, – кивнул подполковник. – Вернее, поймать-то их, может, и поймали бы, да вряд ли дело дошло бы до суда… А вот в случае с Денисом, скорее всего, дойдет. Хорошо еще, что он догадался сказать, что с ним никого не было!

– Есть свидетели, видевшие всех троих, – заметила я. – Как считаете, скоро на них выйдут?

– Без второго подельника? Могут и не выйти, если Денис будет стоять на своем: его слово против слова парочки пенсионерок во дворе и деда, который со страху вообще мог вообразить черт знает что! Надо бы поговорить с потерпевшим. У него ведь нет причин сажать ваших ребят?

– Наоборот, он им благодарен за возврат денег!

– Значит, уговаривать долго не придется, – подытожил подполковник. – Схожу к нему, так и быть, сегодня же вечерком.

– Спасибо, Артем Иванович! – воскликнула я радостно.

– Не благодарите, – проворчал он. – Не за что пока: против трупа-то не попрешь… Даже если получится «отмазать» двух других детишек, Денис все равно остается первым подозреваемым!

Я сникла.

– Ладно, не расстраивайтесь, – заметив это, сказал Карпухин. – Что-нибудь придумается. Постарайтесь держать Дениса подальше от неприятностей, а то с его характером он еще парочку сроков успеет схлопотать, пока мы тут его проблемы решаем!

– А что слышно насчет той девочки в реанимации? – поинтересовалась я. – Кто-нибудь из родственников откликнулся?

– Слава богу, нашлась бабушка. Правда, ситуацию она вряд ли прояснит, но, по крайней мере, потерпевшую опознали! Зовут ее Илона Прокопенко… Агния, я вот тут подумал – услуга за услугу, как говорится?

– Все, что угодно! – с готовностью согласилась я.

– Побеседовали бы вы с бабушкой потерпевшей, а? Мои ребята, похоже, напугали ее до смерти, она просто дар речи потеряла! А вы все-таки врач, да к тому же еще и женщина.

– Договорились, Артем Иванович, – кивнула я. – Кстати, знаете, что интересно? К Андрею обратилась одна женщина с просьбой найти ее пропавшую беременную дочь…

– Это Цепко, что ли? – перебил подполковник. – Мы только утром с ним об этом говорили: он просил посодействовать, чтобы от мамаши приняли заявление. К сожалению, у меня в ее отделении полиции знакомых нет, но будем искать.

– А я вот уже, честно говоря, кое-что нарыла.

– Ох, неймется вам, Агния Кирилловна, – затряс большой головой Карпухин. – Я-то думал, вы сейчас только своей беременностью заняты!

– Одно другому не мешает, – парировала я и выложила перед подполковником брошюру и журналы, найденные в комнате Татьяны.

– Это что?

– То, что может помочь в поисках пропавшей. Я, конечно, не уверена, но хоть какая-то зацепка!

Карпухин повертел брошюрку в руках.

– Надо же, – проговорил он с неодобрением. – Ну чем, спрашивается, вас старые добрые роды в госучреждении не устраивают?

– Вы не совсем правы, Артем Иванович, – возразила я. – Ситуация в большинстве роддомов в наше время оставляет желать лучшего – немудрено, что беременные боятся рожать!

– В наше время не боялись! – проворчал подполковник.

– В какое такое «ваше»? Роды – всегда риск, но сейчас это риск вдвойне.

– Почему?

– По нескольким причинам. Во-первых, санитарно-эпидемиологическая ситуация неблагополучная. Вы знаете, кто в основном сейчас рожает?

– Жены гастарбайтеров?

– Именно! У них нет медицинских полисов, поэтому они не стоят на учете в женской консультации и не сдают необходимые анализы. Известно, что из Узбекистана и Таджикистана, откуда в целом и приезжают женщины, они привозят туберкулез и кучу других заболеваний. Большинство из них едут из деревень и о личной гигиене, как и о регулярных медицинских осмотрах, знают лишь понаслышке. Да и здесь, в Питере, когда в одной съемной квартире живут по двадцать человек, буквально на голове друг у друга, санитарные условия никуда не годятся. Дотягивая до самого момента родов, женщины вызывают «Скорую», которая не имеет права не оказать экстренную помощь.

– Но разве в роддоме сдача анализов не обязательна?

– Обязательна, но результаты получат минимум через день, а до тех пор роженицы определяются в общие палаты с другими, более благополучными будущими мамочками. Таким образом, шансы заразиться велики. Теперь другой аспект – психологический. Я не говорю обо всех роддомах, но не секрет, что отношение к беременным во многих из них очень плохое. Грубость и хамство – лишь малое зло, а вот непрофессионализм… По-настоящему серьезных патологий во время родов немного, и их-то, как правило, удается «вытянуть», так как такими случаями занимаются опытные врачи. Но проблема в том, что многие медики, особенно молодые, выходят из медвузов реально плохо обученными! Они не умеют кесарить и понятия не имеют о возможных патологиях… Это так, вкратце, Артем Иванович, просто чтобы вы понимали, о чем речь.

Подполковник выглядел ошарашенным: он не представлял, что процесс появления ребенка на свет сопряжен с такими проблемами – в отличие от процесса зачатия, который чаще всего приятен.

– А вы-то сами? – спросил он. – Уже надумали, где рожать будете?

– Конечно, – кивнула я. – У меня подруга в отличном роддоме работает – государственном, кстати, но лежать я буду в платной палате. Однако поверьте, это того стоит!

– Да я и не сомневаюсь! – замахал руками Карпухин, напуганный моими «страшилками». – Так вы, что же, полагаете, что эта… Татьяна решила рожать нетрадиционно и «отбыла», так сказать, в… «Родуницу»? – прочел он вслух название на обложке брошюры. – Никого ни о чем не предупредив?

– К этому у нее имелись основания, – объяснила я. – Отношения с матерью были, мягко говоря, не фонтан, и девица, возможно, сочла за лучшее тихо улизнуть во избежание скандала. Тем более что мать, по ее же собственному утверждению, ни за что не одобрила бы решения дочери!

– А может, проблема высосана из пальца? – с надеждой предположил подполковник. – Татьяна родит себе благополучно и вернется… Или не вернется, а останется с… Кто папаша будущего отпрыска?

– Неизвестно. Но я не сказала вам самого главного, Артем Иванович, – добавила я. – Татьяна Цепко звонила матери и умоляла забрать ее!

– Откуда?

– Тоже неизвестно: разговор прервался, прежде чем она успела сообщить подробности.

– Номер?

– Мобильный телефон, номер не высветился.

– Чем дальше в лес… – крякнул Карпухин. – Вы звонили в «Родуницу»?

– А как же! Там сидит милая такая девушка-оператор, мы замечательно побеседовали ни о чем.

– Ни о чем?

– Никаких конкретных сведений я не получила. Пришлось сказать, что я наткнулась на информацию о «Родунице» в женской консультации – кстати, именно там ее первоначально добыла коллега Татьяны.

– Зная вас, Агния, я так понимаю, вы не собираетесь на этом останавливаться?

Подполковник наградил меня испытующим взглядом, от которого мне стало неуютно, и я ничего не ответила.

– А Андрей в курсе ваших… изысканий? – снова поинтересовался Карпухин.

– Пока нет, – вздохнула я. – Но мне придется ему рассказать, ведь я обманом заполучила телефон Цепко и навестила ее, не поставив Андрея в известность!

– Сделайте это поскорее, – проворчал подполковник. – Я, конечно, вас не выдам, но…

Он не закончил фразу, но этого и не требовалось. По крайней мере, в отношении Дениса он меня немного успокоил.

* * *

Бабушка потерпевшей Илоны Прокопенко, вопреки ожиданиям, оказалась еще молодой женщиной.

– Вы из полиции? – испуганно тараща на меня водянистые глаза, спросила она. Я представилась, но Прокопенко, похоже, ничего не поняла. Повторно объяснив, чем занимаюсь, я перешла непосредственно к вопроснику, составленному Карпухиным.

– Скажите, как получилось, что Илона оказалась ночью на шоссе так далеко от дома?

– Она давно не жила дома, – опустив глаза, тихо ответила бабушка. – Я говорила следователю, когда он меня допрашивал.

Карпухин упоминал об этом, но больше ничего из родственницы потерпевшей вытянуть не удалось: она утверждала, что ничего не знает о том, что происходило с ее внучкой в последние четыре месяца. Я решила подъехать с другой стороны.

– Скажите, Анна Семеновна, у вас есть другие внуки?

– Да, – кивнула она удивленно. – Трое.

– Трое?!

– Они не живут со мной. Мою дочь лишили родительских прав, когда Илоне было десять. Ее местожительство определили со мной, а остальных… В общем, суд решил, что мои условия жизни не позволяют содержать четверых, и поместили внуков в детский дом. Так оно и к лучшему: Алька, дочка-то моя, оторва была – что она смогла бы дать детям?

– А почему «была»?

– Так померла она через год после суда по лишению прав!

– От чего?

– От передозировки.

– Значит, Илону вы вырастили одна? – уточнила я.

– Ну, как смогла, – развела руками собеседница. – Не жировали мы. Я уборщицей работаю, да еще в школьном гардеробе, но Илонка всегда была одета-обута… Может, конечно, и не так, как ей того хотелось, но голой-босой не ходила. А потом вдруг «залетела» – как ее мамаша, в восемнадцать лет. Правильно говорят, что яблоко от яблоньки…

– В восемнадцать – не в пятнадцать, – резонно заметила я.

– Еще не хватало! – замахала руками Прокопенко. – Я ее старалась в узде держать, хотя это и нелегко было, уж поверьте: мамкин характер из Илонки так и пер, начиная с двенадцати лет – сладу с ней не было в школе, но меня, слава богу, вроде слушалась. Поэтому я так удивилась, когда она внезапно сбежала.

– Илона тоже сбежала?

– Почему – тоже?

– Н-нет, простите, – пробормотала я. – Продолжайте.

– А что тут продолжать? – пожала плечами Прокопенко. Она не выглядела сломленной горем – скорее, смирившейся. В общем-то, оно и понятно: жизнь женщину не баловала, и то, что случилось с одной из ее внучек, лишь еще один удар из многих, которые она уже перенесла.

– А что с ребеночком? – поинтересовалась она вдруг.

– Вам не сказали? К сожалению, стоял выбор между жизнью матери и младенца. Обычно такие вопросы решаются в пользу матери.

– Понятно, – вздохнула Прокопенко. – Может, и хорошо? Илонка и сама-то на ногах твердо не стоит…

– Она работала или училась?

– На какие шиши учиться-то – сейчас же все за деньги! – передернула плечами моя собеседница. – Работала… На рынке торговала. А в других местах долго не держалась.

– Почему?

– Да потому что работать надо от зари до зари, а платят гроши! Илона хотела выбраться из нищеты, в которой мы живем, покоя ей это не давало. Все спрашивала меня: «Ба, ну почему одним все, а другим – ничего, как нам?»

Прокопенко ненадолго замолчала, и я не мешала ей размышлять. За последние двадцать лет в обществе произошли необратимые изменения, приведшие к колоссальному расслоению. Как, скажите, должна реагировать молодая девчонка на бесчисленные телерепортажи о жизни «звезд», об их невероятном достатке, идиотских в своей дороговизне покупках и вечеринках?

– Вы в курсе, кто был отцом ребенка? – спросила я, так как Прокопенко не возобновляла прерванный разговор.

– Догадываюсь! – презрительно фыркнула женщина. – Ашот, скорее всего.

– Кто такой Ашот?

– Владелец павильона, в котором торгует Илонка. Она, дуреха, думала, он на ней женится!

– А это, я так понимаю, в его планы не входило?

– Так он же женат, Ашот-то!

– И что ваша внучка намеревалась делать со своей беременностью?

– Шут ее знает… Она меня в свои планы не посвящала. Я и о том, что она «тяжелая», узнала случайно! А потом Илонка вообще пропала. Сумку спортивную собрала – и деру… Я с работы вернулась, глядь – ни внучки, ни шмоток ее!

– Вы звонили ее подругам или Ашоту?

– Звонила, но никто ничего путного сказать не смог. Ашот давно ее не видел. Кстати, он сказал, что дал денег на аборт и думал, что вопрос решен.

– То есть Илона деньги взяла?

– Выходит, так.

– Вы не могли бы дать мне координаты ее подруг?

– Зачем? Я же говорю, они ничего не знают! Тем парням, которые из полиции приходили, я дала телефоны, но я уверена, что зря…

– И все-таки, пожалуйста, – настойчиво повторила я. – Вдруг мне расскажут больше, чем полицейским?

– А вы замужем? – внезапно поинтересовалась Прокопенко, глядя на мой живот.

Видимо, этот вопрос являлся для бабушки Илоны главным, определяющим, следует ли рожать или лучше избавиться от плода.

– Нет, – ответила я, и лицо Прокопенко мгновенно выразило неодобрение. Да-а, тяжело, наверное, приходилось Илоне! Я не собиралась вдаваться в подробности, рассказывая женщине об особенностях своего положения и матримониальных намерениях – ее это, в конце концов, не касается. Сколько жизней можно было бы спасти, если бы самые близкие люди постарались войти в положение и помочь, вместо того чтобы давить презрением? Сейчас не пятнадцатый век, и женщина, слава богу, имеет право сама решать, что ей делать со своей жизнью… С другой стороны, могу ли я судить Прокопенко? Наверное, это было бы слишком смело и самонадеянно, а с возрастом я научилась не брать на себя больше, чем следует в плане субъективных оценок. И все же истории Татьяны и Илоны схожи. Несмотря на то что девушки происходили из разных социальных слоев, обе они не нашли понимания у самых родных людей, а потому были вынуждены уйти.

* * *

– Говорите, у вас имелись претензии к Тимуру? – уточнил Карпухин.

Перед началом разговора, он, конечно, продемонстрировал терапевту Антону Громыкину свое удостоверение, но понимал, что действует при этом не совсем законно. Ему не удалось договориться со следователем, ведущим дело Дениса, поэтому пришлось идти в обход правил, принятых в его среде, где считалось непорядочным переходить дорогу своим же коллегам. Тем не менее Карпухин не мог не выполнить просьбу Агнии, и не только потому, что ее отношение к Денису было почти материнским. Подполковнику и самому нравился этот бесшабашный парень, и он не мог допустить, чтобы Денис загремел под суд лишь потому, что имел собственные представления о справедливости. Кроме того, он пытался выгородить друзей, приняв вину на себя, и перед этим Карпухин снимал шляпу.

– Да, были, – ответил между тем Громыкин. – Предполагалось, что Семагин учится, опыта набирается. Сами знаете, что такое ординатор, только со студенческой скамьи – грош цена такому «специалисту»!

– Я что-то не совсем понимаю, – прервал сетования терапевта подполковник. – Ординатор – он ведь врач?

– Так-то оно так, – вздохнул Громыкин. – Дело в том, что после получения диплома врачи не имеют права работать – требуется последипломное образование. Правда, поговаривают, что скоро ординатуру и интернатуру упразднят, а введут субординатуру, как в бывшем СССР. Тогда уже на шестом курсе врач начнет специализироваться по определенному направлению, и после субординатуры молодые специалисты сразу смогут работать в поликлинике… Как будто поликлиника – отстойник какой-то, честное слово: недоучки одни приходят, не знают, с какой стороны у пациента печень расположена!

– Неужели все так плохо?

– Угу. Но выхода нет ни у них, ни у нас: они не могут работать без ординатуры, а мы задыхаемся без притока «свежей крови»!

– И как давно работал у вас Тимур Семагин?

– Месяцев пять. Поначалу он меня вполне устраивал. Учитывая, что ординаторам зарплата не полагается, так как они учатся, а не работают (во всяком случае, так считает Минздрав), Семагин вел себя довольно сносно. Он не возражал против беготни по вызовам, не хныкал из-за того, что ему, ординатору-де, положен шестичасовой рабочий день… Мне казалось, что Тимур понимал необходимость стажировки.

– Казалось?

– Вот именно. Но потом он перестал проявлять интерес и даже, не побоюсь этого слова, стал нарушать режим.

– То есть прогуливать?

– Нет, иначе я бы давно избавился от него! Прогуливать не прогуливал, но опаздывал, а чаще – просто уходил раньше. Вы же понимаете, в нашем деле приход и уход проконтролировать сложно, но, бывало, Семагин оставлял пациентов сидящими в коридоре и испарялся. Он оправдывался тем, что много вызовов на дом, но у всех же, черт подери, одинаковое положение! Мы должны обслуживать от трех до пяти пациентов на дому, а на деле выходит гораздо больше, и нам, заметьте, за это не доплачивают. Я понимаю, дело молодое, но ведь должна же быть у человека ответственность: не устраивает, ищи другое место, где и денег побольше, и работа не такая собачья! А ведь я уже собирался похлопотать, чтобы Семагина взяли в штат – негоже, когда молодой парень сидит на мели и даже девушку не может пригласить в кафе!

– Собирались, – зацепился за слово терапевта подполковник, – но передумали?

– У меня появились кое-какие подозрения на его счет.

– Что за подозрения?

– По-моему, Тимур что-то употреблял.

– В смысле алкоголя или наркотиков?

– Ну да. Обыватель вряд ли заметит, но я все-таки медик: красные глаза, нервный тик, перепады в поведении и настроении – все это говорит в пользу моего предположения.

– Может, он в компьютерные игры переиграл? – сказал Карпухин. – Или с девицами гулял до самого утра?

– Да нет, не то, – тряхнул головой Громыкин. – Трудно объяснить, но ему… как бы это сказать – все равно было, что у него на рабочем месте делается, что о нем подумают начальство и больные, как будто у Тимура, помимо этой жизни, имелась еще и запасная, а эту, нашу, можно, в случае чего, и отодвинуть, понимаете?

– Интересно… – пробормотал Карпухин.

– Вот и я говорю, – закивал терапевт. – А Тимура точно убили, а? Это не несчастный случай?

– Нет, – вздохнул подполковник. – Убийство. Не подскажете, с кем можно поговорить насчет личной жизни Семагина?

* * *

Павел Трофименко, как и любой сотрудник сыска, больше всего на свете ненавидел визиты к родственникам потерпевших, особенно если требовалось сообщить, что в больницу бежать уже бесполезно. И все же он постепенно убеждался в правоте слов подполковника Карпухина о том, что ко всему, даже самому плохому, привыкаешь. «Понимаешь, Паш, – говорил Карпухин, – не то чтобы ты черствеешь… Хотя, наверное, и это тоже, но со временем у любого из нас вырабатывается своего рода иммунитет, заставляющий отрешиться от личностного аспекта и думать только о деле». Вот и сейчас, нажимая на кнопку звонка, Павел пытался абстрагироваться от того факта, что за дверью находятся отец и мать Даши Семеновой, найденной в лесополосе, едва прикопанной и заваленной хворостом, словно убийце не хотелось долго возиться. Трофименко, опять же следуя указаниям шефа, предварительно позвонил, сообщив семье жертвы о предстоящем визите. Они уже знали о гибели дочери, ведь отделу Карпухина его передал другой следователь.

Дверь открыл подросток лет четырнадцати – по-видимому, брат погибшей, Аркадий.

– Мы вас ждали, – сказал он, окинув Павла разочарованным взглядом. Видимо, парнишка ожидал увидеть кого-нибудь более внушительного – вроде тех дюжих парней, что показывают в отечественных боевиках. Павел не из их числа. Небольшого роста, крепко сбитый, курносый и белобрысый обладатель веснушчатого, располагающего лица, он и сам прекрасно знал, что не производит впечатления матерого сыскаря. Да и бог с ним, ведь и возраст у него еще «детский»… Хотя со временем вряд ли что-то изменится во внешности Павла: он всегда будет похож на большого розового пупса с широко распахнутыми голубыми глазами производства ленинградской игрушечной фабрики.

Квартира, располагавшаяся в элитной новостройке, поражала размерами – не меньше двухсот метров, прикинул Трофименко. Дорогой ремонт и красивая мебель говорили о том, что здесь живут люди небедные. Как получилось, что их дочь обнаружили у черта на куличках, в таком месте, куда девочки из хороших семей никогда не заходят? Что занесло Дашу в лес – не за грибами же она ходила!

Мать Даши, Анна Сергеевна, держалась стойко, как и ее муж, Платон Данилович Чумаков. Это показалось Павлу непонятным.

– Когда мы сможем похоронить ее? – тихо спросила женщина.

– Как только будут проведены все необходимые мероприятия по определению причины смерти, – ответил он уклончиво, как и полагалось. У патологоанатома полным-полно работы, и он каждый раз раздраженно фыркает, когда слышит от следователей и прокурорских работников просьбы «ускорить процесс». Об этом родственникам погибшей знать необязательно – пусть считают, что все управление занимается исключительно гибелью Даши.

– Мы постараемся все сделать как можно быстрее, – добавил он, честно глядя в глаза Анне Сергеевне и полностью сознавая, что откровенно врет: ни от него, ни от Карпухина это не зависит. – Скажите, как ваша дочь оказалась в лесополосе?

Муж и жена переглянулись.

– Кто ж ее знает? – ответил Платон Данилович. Он был высоким, очень крупным и слегка одутловатым, хотя и молодым еще мужчиной. Дорогая стрижка, золотые часы на пухлом запястье и перстень с огромным бриллиантом на мизинце – все эти атрибуты были призваны создавать впечатление успешности. – Даша редко появлялась здесь. В последний раз, если не ошибаюсь, мы виделись на прошлый Новый год.

– Давненько! – присвистнул Павел. – Как же так?

– Даша с нами давно не жила, – вмешалась Анна Сергеевна. – Когда мы с Платошей поженились… Дашенька, как бы это сказать, не слишком приветствовала этот брак. У нее с моим мужем часто случались конфликты абсолютно на пустом месте!

– Это еще мягко сказано! – кивнул Платон Данилович. – С ней совершенно невозможно было разговаривать. Даша никого не слушала, авторитетов не признавала и приходила лишь тогда, когда ей требовались деньги.

– И вы давали?

– Разумеется. Если уж у меня так и не получилось стать ей отцом, то хотя бы роль бумажника я выполнял с блеском!

– Зачем ты так, Платоша! – укорила мужа Анна Сергеевна.

– Прости, дорогая, – произнес хозяин дома. – Я не хотел быть резким, но…

– Конечно, – мягко прервала его жена. – Мы все сейчас на взводе, ведь это понятно, да?

Последняя фраза была обращена к Павлу, и ему ничего не оставалось, как согласиться. Однако в глубине души он был уверен в том, что «раскусил» их. Они отселили старшую дочь, попросту избавившись от нее. Даша не вписывалась в идеальную картинку, и ее вырезали из семейного альбома, дабы она своим непокорным поведением и недовольным видом не портила фасад благополучной и преуспевающей семьи. Отчим предпочитал откупаться от падчерицы, вовсе не интересуясь, что происходит в ее жизни, – это еще ладно, но мамаша-то? Получается, ей тоже все равно?

– Вы в курсе, с кем общалась Даша? – спросил Павел, не ожидая, впрочем, получить вразумительный ответ. – Или хотя бы от кого она была беременна?

– Бе… ременна?

Мать произнесла это слово с запинкой, при этом на лице ее читалось недоумение. Значит, патологоанатом ничего не говорил. Ну, он мог посчитать, что родителям все известно, а заключение о вскрытии, как и само тело, они еще долго не получат.

Аркадий проводил Павла до двери. Уже на пороге он вдруг сказал:

– Дашка хорошая была.

– Что? – переспросил Трофименко, не ожидавший, что угрюмый паренек заговорит с ним.

– Она всегда делилась со мной деньгами – отец давал слишком много, чтобы потратить одной… И подарки покупала.

– Значит, у тебя с сестрой были нормальные отношения?

– Ага. Жалко ее… А вы с Леркой поговорите – она все про Дашку знает!

– Что за Лерка? – насторожился Павел, вытаскивая блокнот. Родители понятия не имеют о круге знакомств дочки, а брат вот в курсе!

– Лера Проханова, – пояснил Аркадий. – Они со школы корешатся.

– Аркаша! – раздался встревоженный голос Анны Сергеевны из гостиной. Надо же, сына нет всего пару минут, а она уже волнуется: где было ее волнение, когда пропала дочь, ведь ее даже не искали, пока следователь не сообщил о смерти – с глаз долой, из сердца вон!

– Адрес и телефон напиши, – быстро попросил Павел, протягивая парню ручку.

* * *

Ашот Егиазарян оказался вовсе не таким, как я себе представляла. Вместо пузатого, ярко выраженного представителя восточной национальности, какими мы всегда рисуем рыночных торговцев, я увидела высокого, атлетически сложенного и привлекательного мужчину европейской наружности, с голубыми глазами и густыми темно-каштановыми волосами. Немудрено, что он возбудил в Илоне чувства определенного рода!

– Значит, Илона в больнице? – уточнил он после того, как вежливо предложил мне присесть и поинтересовался, удобно ли мне и не принести ли чаю или кофе. Ашот не мог не заметить моего «интересного» положения и повел себя в высшей степени предупредительно.

– В реанимации, – кивнула я. – Ее пришлось ввести в искусственную кому, чтобы предотвратить нежелательные последствия травм.

– И когда ее можно будет навестить?

– Вы хотите навестить Илону? – изумилась я.

– А что тут удивительного? – пожал плечами Ашот. – В конце концов, мы давно друг друга знаем!

– И она от вас забеременела, – добавила я.

Его глаза сузились, и под маской милого, невозмутимого человека мелькнула другая сущность, показавшая, что Ашот не просто так добился успеха в торговле: он мог быть жестким и даже, возможно, жестоким.

– Значит, вам и это известно, – констатировал он, возвращая улыбку на лицо. – Что ж, дело житейское, верно?

Принято считать, что женщина ни за что не отвечает и только мужчина во всем виноват. Это верно, по-моему, лишь в двух случаях. Первый: женщину изнасиловали. Она не просила об этом, не хотела иметь ничего общего с мужчиной и, естественно, ни о каких детях думать не думала. Второе: они вместе хотели детей, но он в последний момент передумал и слинял, оставив подругу беременной или с маленьким ребенком на руках. Случай с Ашотом в эти рамки не укладывался.

– Илона с самого начала знала, что я женат и имею детей, – спокойно продолжил он, так как я не отвечала. – Ее это не слишком беспокоило!

– Может, она все же надеялась?

– На то, что я разведусь? – усмехнулся Ашот так, словно сама мысль об этом казалась ему забавной. – Бросьте, кому какое дело до ее надежд! Я никогда ничего не обещал Илоне, и она, если б могла, подтвердила бы мои слова.

– И она была не единственной, насколько я понимаю?

– Вы правильно понимаете.

Я с интересом смотрела на этого холеного, самоуверенного мужчину. Если бы мы встретились не на рынке, я сочла бы его ресторатором или, может, владельцем модного бутика. Наверное, здесь, в окружении симпатичных молодых торговок, Ашот является предметом вожделения и не видит ничего предосудительного в том, чтобы сходить «налево». Жена его, скорее всего, в курсе происходящего, но считает за лучшее не обращать внимания. Но ребенок от любовницы – совсем другое дело.

– Илона пыталась вас шантажировать? – напрямик задала я вопрос.

– Своей беременностью? – приподнял густую бровь Ашот. – С чего вы взяли?

– Ну, ей ведь надо было что-то делать по этому поводу?

– Да, надо, – аборт. Между прочим, деньги на него она у меня взяла. Ей, как и мне, этот ребенок был не нужен, и я думал, что дело разрешилось к всеобщему удовлетворению. Илона – милая девочка, и я бы продолжил с ней отношения, только в этот раз был бы более аккуратен… Ну, вы понимаете, о чем я.

Презерватив – отличная штука, но создается такое впечатление, что большинство наших мужчин и женщин даже не слыхали об этом полезном изобретении! Для мужчины аборт – рутина, решение всех проблем, но кто из них думает о женщине? О том страхе, который она испытывает, садясь в гинекологическое кресло для операции, о том, что у нее вообще может не быть детей, если аборт окажется неудачным? Эта проблема стара, как мир, и не думаю, что она когда-нибудь перестанет быть актуальной.

– Сколько у вас павильонов, Ашот? – поинтересовалась я.

– Пять… Нет, уже шесть! – с гордостью ответил он. – Завтра шестой открываю.

– Вы не возражаете, если я поговорю с вашими продавщицами?

– Зачем? – удивился он, но тут же добавил: – Хотя валяйте, мне скрывать нечего! Павильоны вон там, – махнул он рукой в сторону прохода. – Они один за другим идут, не ошибетесь.

Я не поленилась и обошла все. Женщины, работающие на Ашота, были разного возраста, но все они, как мне показалось, были слегка в него влюблены. Каждая утверждала, что Ашот – самый хороший хозяин из всех возможных и премилый человек. К пятому павильону я уже подустала от дифирамбов, которые пели продавщицы своему боссу, однако решила завершить начатое и, глубоко вздохнув, вошла. За прилавком стояла молодая женщина чуть за тридцать, густо накрашенная и одетая явно не по погоде: на улице всего десять градусов, а на ней только маечка на бретельках и коротенькая хлопковая юбка, подходящие для побережья Турции, но никак не для питерской осени. Звали ее Юлей.

– Илона – в реанимации?! – присвистнула она, когда я объяснила причину своего появления. – Аборт, что ли, неудачный?

– Откуда вы знаете про аборт?

– Да все знали… А что, нет? – спохватилась она, с беспокойством глядя на меня.

– На самом деле, вы первая из женщин, кто упомянул об аборте.

Девушка как-то замялась, заерзала и отвела глаза.

– Вы знали, кто отец?

– А то! – фыркнула она. – Вы много тут мужиков видали, с которыми каждая в постель скакнет? То-то! Ашотик наш – луч света в темном царстве, здесь все на него вешаются, да и он ни одной юбки не пропустит.

– И вы? – набралась я наглости.

– А что я, хуже других, что ли? – передернула плечами Юля. – Только я не была такой дурой, как Илонка – не залетела от него!

– Как полагаете, она хотела развести его с женой?

– Развести?! Да вы что: Ашот ни за что бы такого не сделал, даже если бы сама Анджелина Джоли попыталась!