Текст книги "Врачебные связи"

– Надо будет поглядеть. Здесь написано, что она встречалась с Ильей последние три года, дело шло к свадьбе, а некоторое время назад все почему-то расстроилось, и они расстались. Версия с убийством из ревности достаточно «вкусная», как думаешь? Почему тогда ее не разрабатывают?

– Может, дело в ее папаше? Он теперь стал влиятельным бизнесменом и вряд ли позволил бы трепать имя дочери в СМИ. Да и неужто ты думаешь, что девица могла поставить на кон успешную карьеру и грохнуть Илью?

– И за меньшее убивали, – возразила я. – Ты не представляешь, какой мстительной может быть отвергнутая женщина!

– Кто сказал, что Илья ее отверг? – парировал Влад. – Может, она сама дала ему от ворот поворот?

– В любом случае, надо бы потолковать с Эльмирой. Вдруг ей что-то известно?

Ничего не ответив, Влад достал второй листок.

– Некий Глеб Усманов… Господи, сколько же бывших «авторитетов» заправляют бизнесом в нашем городе?!

– Он что, бандит?

– Я же сказал – бывший. Хотя, по моему мнению, бывших бандитов не бывает, и их методы работы не меняются, даже если вместо косухи и треников они нацепляют на себя пиджаки от Армани! Здесь написано, что в свое время у него была кличка Усман и что он пытался влезть в бизнес старшего Митрохина, одалживая ему деньги. Когда Митрохин не сумел расплатиться, Усман потребовал долг, а через некоторое время бизнесмен благополучно выпал из окна… Странно, тебе не кажется?

– Да мне все в этом деле кажется странным! – воскликнула я. – А разве этого Усмана не допрашивали?

– Зачем? Ведь официально признано, что Митрохин сам сиганул из окна. Если у следствия и были сомнения, то тут, – Влад потряс документом, – ничего не указано.

– А не мог Усман попытаться влезть в совет директоров «Фармаконии»? – предположила я. – Вдруг он «наехал» на Илью, тот оказался чересчур принципиальным…

– Может, и так, но пока что это только домыслы, не имеющие под собой никаких оснований, мам. Да и не думаю, что, как ты говоришь, «влезть» в совет директоров так уж легко: в него входят иностранные представители из Швейцарии и откуда-то там еще, а это не хухры-мухры!

– Наверное, ты прав. Знаешь, это дело только на первый взгляд ясное, а если поглубже копнуть, еще неизвестно, что вылезет!

– Вот именно! Потому-то я и говорю: завязывай со своим шерлокхолмством и возвращайся в семью.

– А разве я куда-то ухожу? – невинно спросила я. – Ты, кстати, обедал?

– Знаешь же, что нет, – буркнул Влад. В последнее время он похудел. Мой сын всегда был стройным и жилистым, и годы не прибавили ему жирка, но теперь худоба стала заметна. При высоком росте каждый потерянный килограмм – на вес золота, а Владик, на мой взгляд, лишился не меньше десятка.

– У тебя все в порядке? – поинтересовалась я, наливая суп в тарелку.

– В смысле, на работе?

– И на работе, и в семье. Так как?

– Нормально, – ответил он и принялся за еду.

– С Полиной как дела?

– С Полиной? Да что с ней станется-то? Дети вот дают прикурить!

Его семью я лелеяла, как дитя: Дашка все мечется среди своих мужиков, Оксана развелась, как ни старалась я сохранить их с Кириллом брак, и только Влад оставался единственным среди нас, чья семейная жизнь удалась.

– Торт будешь? – спросила я, забирая тарелку. – Шоколадный!

– Мам, ты же знаешь, что…

– Что лучший торт – это бутерброд с колбасой! – закончили мы в унисон. Хохоча, я открыла холодильник.

* * *

Даша задумчиво рассматривала фотографии на стене в гостиной Анатолия. С самой крупной из них широко улыбалась светловолосая женщина приятной наружности. У нее были отличные зубы, красивой формы и удивительной белизны (странно, что этот факт она отметила среди первых). Может, это случилось потому, что у Толика такие же? Рядом висел портрет мужчины в полевой военной форме, и Даша предположила, что это его отец. Больше всего здесь было фотографий Марины – от маленькой улыбчивой девочки с забавными кудряшками до вполне оформившейся девушки, еще здоровой и полной жизни.

– Почему здесь нет ни одной твоей фотки? – поинтересовалась она, услышав за спиной шаги, и обернулась.

С мокрыми после душа волосами, пахнущий детским мылом, Толя выглядел посвежевшим. После двух суток, проведенных в изоляторе временного содержания, единственными желаниями Анатолия, скорее всего, являлись смыть с себя грязь и выспаться в чистой постели – работая в уголовном судопроизводстве, Даша знала это не понаслышке.

– Так почему? – повторила она свой вопрос.

– Даже не знаю, – пожал он плечами. – Может, потому что я сам выбирал? Мне нравились какие-то фотографии, я их вешал, а до себя руки как-то не доходили.

– А у тебя вообще есть своя жизнь? – спросила Даша, глядя ему прямо в глаза.

– В смысле? – растерялся Толя.

– В том смысле, что ты разрываешься между сестрой с ее болезнью, больницей и этой «сектой»!

– Какой такой сектой?

– Ну, людьми этими, которые на «Фармаконию» «накатывают».

– И ничего это не секта! – вспыхнул Анатолий, ероша влажные вьющиеся волосы. Даша помимо воли отметила, что он, видать, давно не посещал парикмахера, но его отросшая шевелюра нравилась ей больше, чем аккуратные короткие стрижки большинства мужчин, с кем приходилось общаться. – Тебе не понять!

– Конечно, где уж мне!

– Знаешь, пока Маришка не заболела, я тоже жил, не обращая особого внимания на то, что вокруг делается. Я читал газеты, смотрел телевизор, а потому был в курсе, что люди болеют, умирают, и ничего тут не поделаешь. Кроме того, я медик, и мне казалось, что у меня иммунитет к таким вещам: когда хорошо знаешь, что может произойти с организмом человека, вроде бы нужно иначе относиться к болезни и смерти. Черта с два! Когда с мамой случилось несчастье, я все надеялся, что она поднимется, ведь молодая же еще, жить да жить! И я не сомневался, что со своим умением, знанием и связями поставлю ее на ноги. Не получилось. Ей не требовалось какое-то особенное лечение, только уход, но все, что я мог сделать, это наблюдать, как она умирает!

– Прости, я вовсе не… – начала было Даша, но Анатолий не позволил ей продолжить.

– Нет, погоди, – оборвал он. – Раз уж сама начала, слушай! То был первый удар по моей самоуверенности. Маму похоронили, а потом выяснилось, что у Маришки рак. Я же врач и знаю, что это лечится, ведь столько сейчас возможностей, столько лекарств и разнообразных терапий… Но снова оказалось, что ничего из того, что существует, ей не помогает. С каждым днем надежды таяли, а я просто не мог потерять и ее тоже, понимаешь? Вся наша семья как будто вымирала!

– Толя, я…

– Когда нарисовался этот шанс с «Голудролом», я ухватился за него, как за спасательный круг. Маришке тогда совсем худо стало, и я прямо видел, что ей недолго осталось. А «Голудрол» поставил ее на ноги… На какое-то время. Но на самом деле я вовсе не об этом хотел сказать, а о том, что, когда с нами случилось несчастье, я впервые попал в онкологический диспансер. Представляешь, я ведь ни разу там не был, даром что медициной занимаюсь! И я увидел, сколько же таких, как я, – братьев, сестер, матерей, дочерей, которые каждый божий день вынуждены ждать плохих новостей и, вопреки всему, надеяться на благополучный исход! Эти люди – сообщество собратьев по несчастью, и в этом плане ты, возможно, права – мы секта, секта обреченных наблюдать за медленным умиранием родных людей. И я понял одну вещь: каким бы душевным и добрым ни был человек, до тех пор, пока тебя лично не коснется беда, ты ни черта не поймешь, что ощущаем мы, наша секта, когда нам сначала дают надежду, а потом отбирают, и снова ничего невозможно поделать!

Работа многому научила Дашу. В числе прочего – циничному отношению ко всем проблемам и препятствиям, могущим возникнуть на пути к цели. Этому учили ее в университете, еще больше опыта она набралась во время практики в большой юридической фирме, куда попала благодаря протекции отца. Мама частенько поругивает ее за подобное отношение к жизни, говоря, что рано или поздно эта самая жизнь даст ей хорошего пинка, но Даша лишь посмеивается, уверенная в собственной правоте. Ей казалось, что она давно потеряла способность испытывать чувство стыда за собственные действия. Не секрет, что адвокату порой приходится идти против законов, и юридических, и общечеловеческих, только для того, чтобы выиграть дело, получить солидный гонорар и доказать обществу, что хорошо подвешенный язык иногда значит больше, чем весы подслеповатой богини Фемиды. После слов Анатолия Даша впервые испытала нечто похожее на угрызения совести. И зачем она ляпнула про «секту»? Предполагается, что она должна быть всецело на его стороне, а она, не сдержавшись, заставила клиента перейти в оборону не перед следователем, не перед прокурором, а перед той, которая по определению обязана защищать его вопреки всему, даже здравому смыслу!

– Извини, – сказала Даша, легонько касаясь руки Анатолия. – Я не имела в виду ничего такого, когда назвала вас сектой, – я просто не подумала! Когда я спрашивала тебя о «своей» жизни, я только хотела сказать, что тебе нужно подумать и о себе, понимаешь? Помимо работы, больниц, онкологических диспансеров, митингов и прочего есть, еще кое-что, от чего не следует отмахиваться.

– Например?

Вопрос поставил Дашу в тупик. Действительно, что? Она могла бы сказать, что существует такие отличные штуки, как рестораны, фильмы и спектакли, пикники на природе, секс, в конце концов, который сама она никогда не недооценивала, однако в данный момент все это вдруг показалось ей незначительным, далеким от той реальности, в которой вынужден существовать Анатолий. Поэтому она просто сказала:

– Например, бутылка хорошего красного вина. Желаете испробовать? Один клиент подарил. Когда случайно в винном бутике такую бутылку заметила, чуть в обморок не упала от ее цены – мужик знает толк в элитном алкоголе!

– И ты готова поделиться со мной? – усмехнулся Толя. Даша боялась, что он рассердился, но, похоже, ошиблась.

– Мама говорит, что дорогие вещи всегда следует делить с друзьями, – ответила она. – Только тогда, по ее мнению, они приобретают настоящую ценность.

– Твоя мама… – начал он и неожиданно прервался. Через секунду, правда, продолжил: – Твоя мама – удивительная женщина. Нет, даже не женщина – человек она просто удивительный, ты это знаешь?

Даша кивнула, хотя до этого самого момента ничего подобного не приходило ей в голову. Мама вырастила троих детей, дала им всем образование, поставила на ноги и, самое главное, научила независимо мыслить – за это Даша ей особенно благодарна. Однако – «удивительная»? Видимо, прочтя недоумение на ее лице, Толя счел нужным пояснить:

– Она все принимает близко к сердцу, но в то же время не позволяет себе быть необъективной. Если ты поступил неправильно, она тебе об этом скажет, не пытаясь смягчить удар, но тут же предложит помощь, поэтому ты не чувствуешь себя униженным.

– А еще? – потребовала продолжения Даша. Разговор о достоинствах матери был ей приятен.

– Еще… Она очень умная, любит разбираться во всем, вникать в детали… Когда я был ее студентом, Анна Демьяновна говорила, что только так можно стать хорошим врачом – если не упускать мелочей, потому что именно они дают полное представление о болезни. Когда мы возражали, что будем хирургами, а не терапевтами, она качала головой, говоря: «Каждый хирург должен быть терапевтом, иначе он не врач, а мясник!» Ее любимая присказка: «Говорят, если хотите, чтобы больной выздоровел, как можно дольше держите его подальше от хирурга. Обидно, да? Отсюда вывод: работайте так, чтобы вам были благодарны, а не продолжали сочинять фольклор!» Она заставляла нас задумываться над тем, что после операционного стола пациента ждет еще и другая жизнь, и часто от нас зависит, какой она будет.

Даша с удивлением слушала Анатолия, узнавая мать совсем с другой стороны. Дома избегали разговоров о медицине – во всяком случае, о ее моральной стороне. Мать и брат иногда вели длинные, скучные беседы на специфические темы, и Даша предпочитала уходить и не слушать того, в чем совершенно не разбиралась. Оказывается, мама философ? Более того, философ-идеалист, нечто среднее между Платоном и Руссо?

– Еще! – воскликнула Даша, потому что Толя больше ничего не говорил. – Какая она еще?

– Еще? Ну, она… красивая, вот!

– Верно, – удовлетворенно кивнула Даша. Это она знала и так: мама всегда оставалась для нее идеалом – лучше всяких там модных журналов, и дочь до определенного возраста старалась во всем ее копировать. Со временем Даша поняла, что, хоть они и похожи, но полностью следовать материнскому стилю глупо, поэтому она попыталась выработать свой, в чем-то схожий, но все же иной. Судя по всему, ей это удалось: Даша никогда не страдала от недостатка мужского внимания.

Она взяла в руки принесенную бутылку.

– Штопор и бокалы на кухне, – сказал Толя, и они вместе проследовали туда.

– Почему ты стал именно детским хирургом? – спросила Даша, переводя разговор на другую тему.

– Даже не знаю, – пожал плечами Толя. – Может, потому, что у детей результат твоей работы сразу налицо? У взрослых есть дополнительные болячки, не связанные с операцией, и они могут нарушить чистоту картины. Дети же… они похожи на щенков, понимаешь?

– Не совсем.

– Когда щенку плохо, он плачет, скулит, но стоит вколоть ему нужное лекарство, перевязать лапу, вправить кость, и он тут же начинает вилять хвостом, прыгать и веселиться. Это тот случай, когда сразу видно, что пациент здоров, и жизнь снова становится прекрасной и удивительной!

– Может, тебе следовало стать ветеринаром? Они больше зарабатывают… Ты, батенька, романтик еще почище моей мамаши!

Даша рассмеялась, хватая бутылку за горлышко и намереваясь открыть ее штопором, извлеченным Толей из ящика.

– Это плохо? – спросил он, отбирая у нее и то, и другое.

– Это… удивительно, как ты изволишь выражаться.

Пробка с глухим звуком выскочила из бутылки, и она подставила бокал. Они попробовали вино.

– Класс, да? – обратилась Даша к Анатолию, смакуя на языке терпкий напиток с ярко выраженным вкусом винограда сорта «Изабелла». – Такое впечатление, будто пьешь виноградный сок, но процент алкоголя здесь приличный, так что можно незаметно опьянеть!

– Я в этом не так хорошо разбираюсь, как ты, – улыбнулся Толя.

– Это здорово: мужчина, который разбирается в выпивке, либо сомелье, либо алкоголик!

– Скажи-ка мне лучше, – проговорил Толя, делая очередной глоток, – как тебе удалось меня вытащить? После разговора со следователем у меня не осталось сомнений в том, что меня уже и осудили, и приговорили!

– У них ничего на тебя нет, кроме той дурацкой записи митинга на «Ю-тюбе» и телефонного звонка якобы от Митрохина.

– Якобы?

– Мы знаем только, что звонок был сделан с его телефона, но ведь звонить мог кто угодно, даже убийца! Однако меня лично интересует другой странный факт.

– Какой?

– Камеры скрытого наблюдения. Передавая мне материалы дела, следователь сказал, что они оказались выключены, прикинь?

– Ты хочешь сказать, что у Ильи Митрохина в кабинете висела камера наблюдения? – удивленно переспросил Толя. – Зачем?

– Не в самом кабинете, конечно, но в коридорах «Фармаконии», а также во всех лабораториях и на складах установлена следящая аппаратура. Это сделано не только в целях безопасности: допустим, на складе и впрямь могут подворовывать, так что, сам понимаешь, бдительность к месту. Так вот, выяснилось, что камера в коридоре, что ведет к кабинету Митрохина, в вечер убийства вырубилась. Всего одна камера, можешь себе представить?

– Да в здании полно охраны! – воскликнул Анатолий. – Неужели же они ничего не заметили?

– В том-то и дело, – задумчиво кивнула Даша.

– И как они это объясняют?

– Да никак – временные неполадки, и все тут. Казалось бы, это должно навести следствие на мысль о твоей невиновности: чтобы отключить камеру, надо, во-первых, знать о ее существовании и, во-вторых, уметь с ней управляться. Как у тебя с электронными устройствами?

– Никак.

– Я так и думала. Но следователю этого мало, представляешь! Он твердит, что ты бывал в здании «Фармаконии» – по крайней мере, в тот раз, когда тебя забрали с митинга охранники, – и, значит, имел возможность выяснить, что где находится.

– Это же надо в ЦРУ работать, чтобы…

– Конечно, – нетерпеливо перебила Дарья, стукнув себя кулаком по колену, – но это лишний раз доказывает, что «Фармакония» – этакая священная корова, которую никто не хочет трогать, потому что такая волна поднимется… Ну, а ты, Толик, отлично подходишь на роль козла отпущения.

– И что же мне делать?

– Тебе – ничего: предоставь своему адвокату возможность работать, о’кей? Христом богом прошу, не смей ничего предпринимать! Попытайся на время затаиться, ни во что не вмешиваться и ни с кем подозрительным не общаться.

– Подозрительным? – приподнял брови Толя.

– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду! – раздраженно бросила Даша. – «Карбонариев» твоих из сообщества пострадавших от «Голудрола» – во-первых, а во-вторых – любого представителя «Фармаконии». Только я и следователь – вот твой круг общения на ближайшее время.

– Небогато!

– Как есть, уж извини! Шансы у нас неплохие, и не надо их уменьшать: пока не нашли орудие убийства или свидетелей, следователю будет трудновато довести дело до суда. Я, в свою очередь, тоже не стану сидеть сложа руки и займусь другими возможными подозреваемыми.

– Из беседы со следаком я понял, что других не существует.

– Так и должно быть, иначе как заставить тебя сознаться? – пожала плечами Дарья. – Но ты, Толик, молодец – кремень!

– Это было легко, – возразил он. – Я никого не убивал!

* * *

Эльмира Садикова оказалась совершенно не такой, как я себе представляла. Мое воображение рисовало длинноногую красотку с пустым взглядом и такой же головой – профессия модели никогда не казалась мне занятием для интеллектуалок. Эльмира была длинноногой и красивой, но в остальном, к счастью, не оправдала моих ожиданий.

Она встретила меня на пороге квартиры-студии, в которой было мало мебели и много света. Большие окна опоясывали помещение по всему периметру, отчего казалось, что мы находимся в аквариуме. Эльмира, с ее высоким ростом, воздушно-стройной фигурой и черными, как гудрон, волосами, отлично вписывалась в минималистский интерьер. Я не была уверена в том, что модель станет со мной разговаривать, – в конце концов, я ведь не наделена официальными полномочиями. Однако Эльмира выслушала меня, не перебивая.

– Значит, вы пытаетесь помочь вашему бывшему студенту? – уточнила она, когда я закончила. – Вы так уверены в его невиновности?

– Видите ли, Эльмира, – осторожно ответила я, – никогда ни в чем нельзя быть уверенной на сто процентов, но я хорошо знаю Анатолия, и он, по моему глубокому убеждению, не способен на убийство!

Девушка задумчиво кивнула. Этот кивок мог означать что угодно – от согласия с моим мнением до констатации факта моей необъективности в отношении подозреваемого.

– А почему вы решили, что я могу быть вам полезной? – спросила она после короткой паузы.

– Ну, ваше имя звучало в новостях…

– Да уж! – фыркнула Эльмира, скривив презрительную мину. – Сейчас все, кому не лень, болтают разную чушь!

– С вами следователь разговаривал?

– Следователь? Нет, никто не приходил, не интересовался. Даже странно, если подумать, ведь в течение трех лет у Ильи не было никого ближе меня!

– Простите за вопрос, но почему вы расстались?

– Да чего уж там! – махнула она рукой. – Илья был хорошим парнем, хотя, разумеется, со своими «тараканами» – но кто без них?

– И что у него были за «тараканы»? – поинтересовалась я.

– Илья просто помешался на бизнесе, – вздохнула Эльмира, закидывая одну бесконечно длинную ногу на другую, демонстрируя безупречные щиколотки, на одной из которых призывно сверкнул золотой браслет – модель даже в домашней обстановке оставалась моделью. – Он так старался вернуть фирме репутацию, которую практически погубил его отец!

– Разве у него не получилось? – удивилась я. – Насколько мне известно, Илья вел дела весьма успешно – у него даже появились зарубежные партнеры, так?

– На самом деле, – отчего-то поморщившись, ответила Эльмира, – этих «зарубежных» партнеров привлек еще старший Митрохин. За время нашего с Ильей общения я кое-что узнала о «Фармаконии». Не знаю, стоит ли об этом рассказывать…

– Стоит, Эльмирочка, – заверила ее я. – Никто не узнает о том, что мы с вами общались, обещаю, но мне просто необходимо что-нибудь, за что можно зацепиться!

– Хорошо, – вздохнула она. – Я не вникала в дела чересчур глубоко, но знаю, что те самые «партнеры» не слишком устраивали Илью, и он все время пытался от них избавиться. Он хотел, чтобы «Фармакония» вышла на тот уровень, на котором находилась до того, как его отец довел их до банкротства, а затем намеревался выкупить у партнеров акции и стать независимым.

– И чем же они так не устраивали Илью?

– Не знаю, но судя по тому, как упорно он добивался их устранения, причины у него были. Я пыталась узнать у Ильи побольше, раз уж мы с ним вместе, но он не позволял.

– Значит, из-за чрезмерного увлечения Ильи делами вы и расстались?

– Нет, что вы, все гораздо прозаичнее! – тихо рассмеялась Эльмира. – Илья не посвящал меня в дела фирмы, но я никогда не думала, что он решится на такое!

– На что?

– На слежку, вот на что! Илья нанял кого-то за мной следить, представляете?

– Так ревновал?

– Да ерунда, какая ревность! Нет, дело в фирме, я полагаю: ему, по-видимому, было нужно знать, не встречаюсь ли я с конкурентами.

– А вы, что, встречались?

– Бывало. Я же модель, помните? Нас приглашают на корпоративы, чтобы мы, так сказать, «освежали атмосферу»… Только не подумайте, ничем таким мы не занимаемся, – быстро добавила Эльмира, хотя я не произнесла ни слова. Мне бы и в голову не пришло осуждать девушку, однако она, судя по всему, считала иначе. – Бизнесмены любят, когда их окружает все красивое, будь то хорошо сервированный стол, или эксклюзивная машина, или женщины приятной наружности. Платят хорошо – иногда больше, чем за рекламу, поэтому редко кто нос воротит. Конечно, на таких тусовках, хочешь не хочешь, встречаешь разных людей, и правила предписывают вести с ними непринужденную беседу. Может, среди них и попадались конкуренты Ильи, но я никогда не распускала язык и не позволяла себе обсуждать его дела с посторонними.

– Думаете, в «Фармаконии» что-то нечисто?

– С «Голудролом» уж точно не все просто, – пожала плечами девушка.

– Можно поподробнее?

– Мне не так много известно, но я знаю, что «Фармаконии», чтобы остаться на плаву, требовалось «убойное» средство – то, чем можно было быстро наводнить рынок и восполнить убытки, которые не получалось покрыть обычными способами. «Голудрол» стал таким средством, и дела компании пошли в гору. А потом начались неприятности.

– Илья обсуждал с вами проблемы фирмы?

– Мы расстались как раз на пике всего этого, – тряхнула волосами Эльмира. – Илье могло показаться, что я бросила его в трудную минуту, но он сам виноват – не надо было устраивать за мной слежку! Узнав об этом, я закатила скандал, собрала вещи и ушла.

– То есть это вы бросили его, а не он вас?

– Ну да, – усмехнулась она, – в СМИ наша история освещена иначе: по этим репортажам выходит, что я – одна из первых подозреваемых в убийстве!

– Признаться, у меня тоже были такие мысли, – сказала я. – Поэтому я и удивилась, что вас не допрашивали.

– Синдром брошенной женщины, – закивала Эльмира. – Илья меня бросил, а я его застрелила… Мелодраматично, ничего не скажешь!

– Вы сказали, что узнали о слежке – как вам это удалось? «Хвост» обнаружили, как в фильмах говорят, или…

– Да какой там «хвост», бог с вами! – махнула холеной рукой модель. – Я просто ждала Илью в офисе, и тут этот мужик заявился, представился частным детективом и при этом вел себя странно.

– Поясните, – попросила я.

– Ну, пялился на меня…

– Это неудивительно, ведь вы – красивая женщина.

– Не только в этом дело. Понимаете, у него был такой вид, словно ему есть что сказать мне… или обо мне. И потом, когда Илья пришел, он как-то испугался, занервничал. Тогда я задала вопрос прямо в лоб: зачем он нанял детектива за мной следить?

– И что же Илья?

– Разумеется, стал все отрицать, говорил, что сыщик не имеет ко мне никакого отношения.

– Но вы не поверили?

– Нет. Все катилось в тартарары, и уже давно. Илью задавили проблемы, и наши отношения постепенно сходили на нет. Мы пришли к такой точке, когда следовало либо жениться, либо расходиться.

– А он, значит, о браке речи не заводил?

– Как и любому мужчине, ему было выгодно такое положение вещей, а обязательства перед женой не входили в привычную схему.

– Вы любили его? – задала я прямой вопрос.

– Мой психотерапевт говорит, что да, – усмехнулась она уголком рта. – В условиях, когда кругом полно секретов, оставаться с Ильей не представлялось возможным: я постоянно ощущала прессинг, погрузилась в депрессию, даже вынуждена была обратиться к психотерапевту… Это стало сказываться на моей работе, и я поняла, что надо что-то делать. Единственное, о чем жалею, что плохо рассталась с Ильей.

– Он не пытался вас вернуть?

– Конечно, пытался! Звонил по десять раз на дню, слал эсэмэски, цветы и подарки, но я не видела смысла в том, чтобы встречаться, – боялась, что ему удастся меня уговорить, и все начнется сначала. Но вечером того дня, когда Илья погиб, он звонил. Меня не было дома, и он оставил сообщение на автоответчике.

– Что он сказал?

– Что надо срочно встретиться. Он так и сказал – срочно. Наверное, нужно было согласиться: его голос звучал так… отчаянно!

– Но вы не перезвонили?

– Нет. Мой психотерапевт говорит, что затянувшиеся отношения, которые тяготят и причиняют боль, надо рвать безвозвратно. Кто знает, если бы я перезвонила, Илья мог остаться жив?

– Вы не должны себя корить, – попыталась утешить я девушку. – В смерти Ильи нет вашей вины.

В этот драматический момент зазвонил мобильник, и я, извинившись, ответила.

– Анна Демьяновна, это администратор «Либе Фрау», – раздался в трубке приятный голос. – Звоню напомнить вам о встрече завтра в двенадцать часов.

Я так закрутилась, что ни за что не вспомнила бы об этой договоренности. Что греха таить – я вообще сомневалась, что тот звонок – не шутка и что меня действительно приглашали на собеседование!

– Д-да, – неуверенно ответила я в трубку. – Завтра в двенадцать.

– Отлично! – бодро отозвалась собеседница. – Ждем вас с нетерпением.

Дав отбой, я повернулась к Эльмире и сказала:

– Эльмирочка, вы вот вращаетесь в мире моды и все такое… Вам что-нибудь известно о косметической фирме «Либе Фрау»?

* * *

Вооруженная информацией, полученной от модели, я шла на встречу, более или менее уверенная, что не стану жертвой розыгрыша. Эльмира знала марку «Либе Фрау», более того, была о ней высокого мнения. Офис, адрес которого продиктовала мне администратор, располагался на Седьмой линии Васильевского острова. Погода стояла хорошая, светило солнце, и я решила прогуляться, видя, что в запасе у меня есть двадцать минут. Порог конторы я переступила, когда часы в холле показывали без трех минут двенадцать.

– Вы точны! – воскликнула молодая женщина в строгом коричневом костюме, поднимаясь мне навстречу. Выглядела она так, словно ждала именно меня и была рада нашей встрече. – С вами поговорят зам генерального директора и старший менеджер…

Зачем я вообще пришла? Наверное, из любопытства, решив воспользоваться шансом получить новый опыт. Многие наверняка сказали бы, что в моем возрасте любопытство до добра не доводит, но такой уж я человек: меня притягивает все необычное, и я, как бабочка на свет, лечу в надежде познать доныне не изведанное!

– Не волнуйтесь, – снова улыбнулась администратор, – у нас работают очень доброжелательные люди, преданные своему делу.

Кто бы сомневался, учитывая, какие деньги крутятся в этой индустрии! Эльмира поведала мне, что «Либе Фрау» – известная в Европе марка. Она специализируется на выпуске декоративной и лечебной косметики, выпуская две линии – «бюджетную», то бишь доступную широкому кругу потребителей, и «элитную», высокой ценовой категории.

Администраторша проводила меня в кабинет. Овальный по форме, он был обшит деревянными панелями и освещался мягким светом спрятанных в белоснежном потолке ламп. За столом сидели две женщины: молодая и лет пятидесяти. Молодая ничем не отличалась от большинства представительниц своего пола, разве что одета с большим вкусом, чем подавляющая часть ее сверстниц; вторая же обращала на себя внимание исключительно непривлекательной, хотя и невероятно ухоженной внешностью. Я и не думала, что можно сочетать то и другое в одном человеке, но вот передо мной сидело живое подтверждение этому! Приветливо улыбнувшись, дама обнажила белые зубы, которые, казалось, не помещались во рту, хотя до того, как тонкие губы растянулись в улыбке, я бы этого не заподозрила.

– Так это, значит, вы и есть? – сказала она, поднимаясь и в несколько шагов преодолевая разделяющее нас расстояние. – Что ж, я так вас себе и представляла!

Разумеется, особенно если учесть, что Семен показывал мои фотографии! Я уже жалела о том, что подцепила наживку, как глупый карась, и теперь вынуждена барахтаться в чуждой для себя среде людей, считающих, что косметика – именно то, чего не хватает человечеству. Не еды, не воды, топлива или жилья – ему катастрофически не хватает КРЕМОВ И ШАМПУНЕЙ!!!

Улыбнувшись через силу, я сделала неопределенное движение головой, которое, при желании, можно было принять за изъявление дружелюбия. А что еще оставалось делать? Можно, конечно, поступить, как подросток, и со всех ног кинуться к двери, однако в моем возрасте это выглядело бы несколько… неадекватно, что ли, поэтому я приняла приглашение незнакомки присесть. Ее молодая коллега смерила меня внимательным взглядом, словно пытаясь прожечь во мне дыру и увидеть через нее то, что обычно скрыто от глаз. Выяснилось, что ее зовут Елена и она является старшим менеджером по рекламе фирмы на территории Санкт-Петербурга. «Щука» представилась заместителем генерального директора филиала. Звали ее Ларисой Журенко. Как я предполагала, моя кандидатура была далеко не единственной. Речь шла о рекламе косметики «для среднего класса», а потому не приходилось говорить о знаменитостях: продукт должна «продавать» обычная женщина, ничем не отличающаяся от большинства соотечественниц и в то же время способная при помощи своей внешности убедить их в том, что они могут выглядеть так же. Ставка делалась на женщин немолодых.

– Юной красотке легко выглядеть сногсшибательно, – мягко и вкрадчиво говорила Лариса. – Производители, которые считают, что народ этого не понимает, рано или поздно окажутся в затруднительном положении. Вы – именно то, что нам нужно: женщина в годах, но привлекательная, активная, интересная…