Текст книги "Краски. Стихи"

Цветы

 
Грозою пахли в августе цветы,
бескрайним небом пахли и тоскою,
дрожали их живые лепестки,
устало никли, не в ладах с собою.
 
 
И я поникла, плечи опустив.
Вновь туча синь небесную закрыла.
Сияло солнце ярче всех светил,
а мне хотелось просто, чтоб любило.
 

Заблудившееся лето

 
Ждала я лето, лето не срослось
ни травами своими, ни ветвями,
и август, пустотой прошитый сквозь,
унылый путь всё измерял шагами.
 
 
Горели бестолково фонари,
проигрывая звёздам тусклым светом.
И не хватало часа до любви,
как на сеанс последнего билета.
 
 
А звёзды трепыхались, били влёт
мелодией призывной до рассвета.
И верилось, что на волнах плывёт
небесных заблудившееся лето.
 

Жара

 
Зной растворился в мёртвом полусне.
Расплавились дома, деревья, лица.
А я люблю в пылающей жаре
ловить ванильный воздух по крупице.
 
 
А я люблю кивки случайных сил
воспринимать, как сущую награду,
и думать, что ты любишь, и любим,
вдыхая запах солнечного сада.
 
 
В ночной прохладе полная луна
высвечивает ярких звёзд планиды.
И я, не отрываясь от окна,
ловлю её волшебные флюиды.
 
 
Встречает утро новую зарю.
В прозрачной дымке лёгким променадом
она идёт, приветствуя жару,
последнюю в час летнего распада.
 

Правит лето

 
Видя горе за версту,
словно луг некошеный,
лето, закусив губу,
правит настороженно,
очищает пьедестал
от дурного семени,
чтобы каждый понимал —
счастье, это временно.
Медленно встаёт рассвет
безнадёжным заревом.
Скоро летний силуэт
отгорит пожарищем.
И останется в душе
затаённой нежностью
лето в ярком неглиже
так же жить по-прежнему.
 

Голос

 
То жар, то холод. Кончилась тетрадь.
Исписаны все чувства, и страницы
не в силах больше слепо доверять
тому, что в жизни может не случиться.
 
 
Тоска сильнее к ночи. Пополам
день новый размывает светом лица.
То, что вчера читалось по слогам,
сегодня собираю по крупицам.
 
 
Молчанием тепло не удержать,
Портрет тускнеет, жаждет красок новых.
Лишь голосу нельзя ещё устать
и волновать, и волноваться снова.
 
 
Выходит он из вязкой суеты,
из сердца всё пустое вынимая…
И я уже плыву в мир красоты,
где властвует любовь без дна, без края.
 

Пусти меня в свой сон

Пусти меня в свой одинокий сон,

где мы гуляем, треплет пряди ветер.

И шумный город нам со всех сторон

свои аккорды дарит на рассвете.

А мы смеёмся. Слепит нам глаза,

как чудо, появившееся солнце.

И думать о плохом уже нельзя.

И счастье за стеклом уже не бьётся.

Дворы-колодцы свой раскрыли рот.

Коты-мосты свои подняли спины.

И смотрят, будто что произойдёт,

две куклы из витрины магазина.

Пусти меня, я так устала ждать.

Пока твой сон воздушный будет длиться,

закрою я глаза и лягу спать,

чтоб этой ночью мне он мог присниться.

Потрогав пустоту

Потрогав пустоту, исчез июль.

А август, спрятав нежными руками

от боли сердце, снарядил патруль

небесный, чтоб следил за облаками.

Но защитить нельзя, и удержать

никто не может, даже повинившись.

И рвётся навсегда незримо связь

внезапно, не кивнув и не простившись.

Так дождь смывает солнечный рассвет.

Так тучи сном окутывают землю.

Меняет время года суть и цвет,

а я никак всё это не приемлю.

Огорошить

 
Может, хочет слегка огорошить
завтра осень, до срока пуглива.
Ей в пригоршне заранее носит
август снятые с дерева сливы.
 
 
А сквозной ветерок одуванчик
мучил летом до слёз, до пушинки.
Но живёт ещё солнечный зайчик,
на стекле вытирая дождинки.
 
 
Как прозрачно, тревожно немного,
словно это последний крик лета,
словно август устал, занеможил,
ранним утром встречая рассветы.
 
 
Видно, хочет слегка огорошить
завтра осень, до срока пуглива.
И уже осторожно дождь носит
ей упавшие листья учтиво.
 

Пришедшие на ум слова

 
Пришедшие на ум слова
ждут низвержения оваций.
В предвосхищеньи колдовства
спят тополя в тени акаций.
 
 
Не потревожат тишину
на солнце радужные блики.
И чувства мерят глубину
бездонных глаз твоих на снимке.
 
 
Когда я буду тихо спать,
то мне привидится, быть может,
спокойная морская гладь
и пузырьки воды на коже.
 
 
И станет трудно разорвать
в минуты долгого молчанья
невидимую эту связь,
соединившую нас тайно.
 

Ночной концерт

Ночь грохала, рвалась, потом молчала,

сквозь тусклый свет дождём навзрыд кричала,

затихнув крупной каплей на витрине

закрытого в час поздний магазина.

Ночной концерт изысканных мелодий.

Мой город без усилий хороводит,

вплетая дождь в изгибы длинных улиц.

Наряден в темноте, собой любуясь,

играет музыку волшебных линий,

торопится, меняясь, за другими.

А я сижу на мокром пьедестале.

Мы с ветром у реки не выбирали,

куда пойти сегодня в этот вечер.

Нам город сам назначил эту встречу

и не пришёл. Передо мной танцует

другая жизнь. Я больше не ревную,

срослась с дождём, и кажется, им стала.

Танцуй, мой город, просто я устала.

Сентябрь диктует

Сентябрь диктует новый свой отчёт.

И месяц выгнул удивлённо спину.

И неизвестно, что там дальше ждёт.

Хотя известно, но наполовину.

Мы превратимся в звёздную пыльцу,

в снежинки, тающие в лёгкой дымке.

Ну а пока – тебя я обниму,

чтоб не исчезнуть призраком на снимке.

Ну а пока роняет свой узор

в прожилках белых радостное небо.

На крыше чайка, свой уставив взор

в речную даль, мечтает. Ну а мне бы

смотреть без устали на пёстрый косогор,

считать ночами видимые звёзды,

болтать по телефону всякий вздор

с тобой, тебе, пока ещё не поздно.

Плейлист

 
Все песни, спетые уже,
звучат сердечными частотами.
Плейлист поёт в моей душе
знакомыми до боли нотами.
 
 
Шопена трепетная грусть
и Моцарта живые линии
играет ветер наизусть,
назвав уже давно своими их.
 
 
И рвётся нежная печаль,
оковами внутри прикована,
светло и бережно молчать
и старой музыкой, и новою.
 

Первый лист

 
Неслышно осень трогает пером
в остатке день. И ночь, совсем другая,
под лунный бок подобралась молчком
и в тишине спокойно засыпает.
 
 
Проснулись ненадолго мотыльки,
услышав снова летние призывы.
И чудится, как в тёплые деньки
кричат все насекомые: «Мы живы!»
 
 
Хотя уже ночной силён озноб,
и тают с каждым часом дня частицы,
сентябрь продлить ещё вполне готов
тепло, что собиралось по крупице.
 
 
Вот первый лист, спеша за мотыльком,
от ветки оторвавшись, вверх взлетает…
Недолог был полёт, и вскоре он
ждёт на земле всю лиственную стаю.
 

Утратил день

 
Утратил день своё тепло.
И дождь уже немилосердно
стучит и бьётся о стекло,
мозг погружая постепенно
в волшебный мир осенних снов,
в тягучую слегка прохладу,
где создается завязь слов
под шум тревожный листопада.
Осенний замысел не нов.
Ушло неспешным шагом лето.
Но не прощается любовь,
деля со мною все секреты.
И я немного заблужусь,
чтоб в своей памяти рисуя,
её запомнить наизусть,
по-прежнему чуть-чуть ревнуя.
 

Мир детства

Мир откровений, маленькой любви,

где дух квасной ещё не отстоялся,

где тополя белеют от жары,

мороженое стоит девятнадцать

копеек с носа. Мёрзнет старый парк,

и к гипсовому льву я на свиданье

сбегаю тайно. Мир тот знает как

все оживить мои воспоминанья.

Там сказочны предутренние сны,

зовут в кино афиши в клубе местном,

там будят утром запахом блины

у бабушки, живущей по соседству.

Отцовский ждёт меня велосипед

в сарае, за которым втихомолку

мечтала я о будущем и след

искала самолёта в небе ломкий.

Сегодня там другой немного вид.

Знакомый дом с облупленною краской

не помнит ничего, и будто спит,

забытый в мире добром и прекрасном.

Рисует осень

 
Печаль и радость за окном
на восхищение поэтам
рисует осень день за днём.
Все краски пройденного лета
старается запечатлеть
и проливает осторожно
на листья солнечную медь.
И так тревожно, так безбожно
макает кисть, внедряя смерть
в живущую ещё картину,
что хочется всегда смотреть
на это, голову закинув.
 
 
И я смотрю, твои слова
придуманные повторяю.
Плутаю в осени одна,
свою любовь в руках качаю.
 

Фрагменты

 
В глазах фрагменты всполохами строк
рождают кадры параллельных линий:
вот здесь забор, а здесь наискосок
дом, где жила… Теперь живут другие.
 
 
Асфальт в кленовых листьях, и звеня,
сияет неба нутряная просинь.
Внимательно смотрю на воробья,
что стал случайным в это время гостем.
 
 
Мешает воздух холод и тепло,
и я смешаюсь незаметно в осень,
когда она печально и светло
себя несёт и ничего не просит.
 

Там, где ты спишь

 
Где поутру лежит роса
на листьях сонных,
глядят светло там небеса
в твой мир бездонный.
 
 
И плещет шалая волна
на берег пьяно.
И лодка движется сама
в тумане рваном.
 
 
И даль зовёт. И тихо так
необъяснимо.
И говорить о пустяках
невыносимо.
 
 
Там, где ты спишь, царит всегда
свободный ветер.
И солнце ярко не в глаза,
а в душу светит.
 

На потом

 
Слова невольно тронули траву:
холодная, недолго ей осталось;
немного приоткрыли синеву,
что осенью бывает слишком мало.
 
 
На улице, послушные, рядком
оттараторили, отговорили,
ненужное отправили на слом,
что нужно подобрали, насорили.
 
 
И обратились в бегство. Кувырком
прошлись, слегка рисуясь, между строчек,
всё важное оставив на потом,
когда прижмёт, когда не буду против.
 

День начинался

 
День начинался, мыслям вопреки
и холоду, отставшему в полёте.
Играла осень тихо в две руки
отрывки вновь заученных мелодий.
 
 
А мне казалось – нет ненастных дней,
и смерти нет, и старости убогой,
и все равны кусочками теней,
перед собой равны и перед Богом.
 
 
Лил слёзы дождь, нельзя остановить,
на мокрый тротуар ложились листья.
И так хотелось ближнего любить
без разных оговорок и без смысла.
 

Жду зиму

 
Я зиму жду, мешаю молча сны,
развешиваю в пасмурной парадной
все снимки бывшей солнечной весны,
чужой сегодня, злой и неприятной.
 
 
Кричала, чертыхалась и звала
зима тогда в зашторенной передней.
Когда меня в морозы родила,
мечтала о поре всё время летней.
 
 
Так я жила, накинув тёплый плед
и думая о летнем мягком зное.
С тех пор прошло уже немало лет,
я зиму жду, болея вновь весною.
 

Вечер

 
Грустит подслеповато старый дом.
Осенний ветер выбрался на крышу.
И ничего не видно за мостом.
Пейзаж дневной исчез, лишь сумрак дышит.
 
 
И атмосферно гаснут фонари,
подмигивая желтоватым светом,
приберегая будто бы огни
для лучшего парадного сюжета.
 
 
Затихло всё. Мы с вечером одни.
Свою дождь продолжает грустно тризну,
пуская и пуская пузыри,
ритм отбивая чётко по карнизу.
 
 
Нахмуренное небо смотрит вниз,
внести пытаясь в мир побольше смысла.
А одинокий тополь молит высь
оставить час спокойной ему жизни.
 

Ложатся листья на асфальт

 
Ложатся тихо листья на асфальт,
и ветер их, стараясь, подметает,
когда в рассветном небе тучи тают,
как год и много лет тому назад.
 
 
В поре осенней много светлых дней.
И даже эти грустные минуты,
когда льёт дождь, и на душе так смутно,
чуть праздничного шума мне милей.
 
 
И кажется вдруг, что в вечерний час,
когда всё понемногу затихает,
мои стихи ты, не спеша, читаешь,
с улыбкой лёгкой думая о нас,
 
 
Жизнь состоит из уходящих дат,
и время их, стараясь, подметает,
когда в рассветном небе тучи тают,
как год и много лет тому назад.
 

У входа

Невозможная с виду погода,

смотрит мрачно в окно в понедельник.

Я стою тихой тенью у входа

в мир колючий, сплошной беспредельник.

Хорошо читать тёплые письма,

знать, что ты не одна в жизни стылой,

что тебя ещё помнит и ищет

луч весенний, хохмач и задира.

Что не надо пенять на погоду

и заглядывать в письменный ящик,

за двоих говорить монологом,

помнить день, безнадёжно пропащий.

Октябрь

 
Осенний месяц пахнет пустотой,
дождинками, колючими снегами,
душа его не хочет на покой
и разными рыдает голосами.
 
 
То встрепенётся, то давай молчать
уныло и беспомощно, как будто
нет больше сил смеяться и рыдать,
встречая раз за разом то же утро.
 
 
И безнадёжно, бесполезно так
он всхлипнет напоследок, затихая,
всю маленькую жизнь прожив за так,
чтоб под конец смириться, умирая.
 

Тетрадь

 
Как падка осень до чужих потерь.
Мне солнце лишь вчера в окошко билось.
Ну а сегодня тихо закатилось
за тучу, закрывая плотно дверь.
 
 
Исписанная полностью тетрадь,
свидетель моей радости и боли,
ищи другого для нелепой роли.
Я больше не хочу себя терять.
 
 
Ты обещала мне цветущий лес,
весь сотканный из музыки и света.
А в результате – потеряло лето
ко мне первоначальный интерес.
 
 
Как падка осень до чужих потерь.
Мне солнце лишь вчера в окошко билось.
Ну а сегодня тихо закатилось
и за собой закрыло плотно дверь.
 

Спустилась ночь

 
Как нашкодивший в шумных играх кот,
спустилась ночь на город, подмяв вечер.
И мир перевернув наоборот,
в прохладе небо тихо душу лечит.
 
 
Предела нет у этой тишины.
В беззвёздном и холодном небосводе
друг другу все по возрасту равны,
и мысли только светлые приходят.
 
 
Целебный воздух пьёт, как сок, луна,
разбрасывая бледный свет на крыши.
И стражниками смотрятся дома,
когда мой город спит и мерно дышит.
 

Предзимнее

 
С ладошки пьёт, совсем не зная сна,
осеннюю прохладу мелкий дождик.
А ветер, чтобы не сойти с ума,
взлетел, смеясь, к коту на подоконник.
 
 
Так безнадёжно и себе назло
ноябрь взвалил последний груз на плечи.
И дышит, как и утро, тяжело,
внезапно ночью став, короткий вечер.
 
 
Застыли в замешательстве дома.
Ненастье ухмыляется бесстыже.
Природа замерла, устав сама,
без радости, без сил, себя не слыша.
 

За бортом

Не так живу, тоскую не о том,

как будто не хватает мне полёта.

Оставлю всю тревогу за бортом,

доверившись умению пилота.

Мне первый снег совсем не по нутру,

растает утром он беззвучной льдинкой.

Я, замирая, из окна смотрю

на танец умирающей снежинки.

Жила, все чувства заперев на ключ,

случайных отношений не искала,

должно быть, знала, что сквозь толщу туч

прорвётся свет когда-то небывалый.

Не то ищу, тоскую не о том,

живу вся в предвкушении полёта,

свою тревогу оставляя за бортом,

доверившись умению пилота.

Соло на трубе

 
С собою я опять наедине,
мир прошлых снов в уме незримо строю.
Играет дождь мотив на саксофоне
или, быть может, соло на трубе.
 
 
Постукивает ветер, учит роль,
заглядывает в окна, нервно дышит.
И телефон звеном маячит лишним,
молчанием своим всё множа боль.
 

Понапрасну

Слова, что с губ сорвались, не вернёшь,

не скажешь, что упали понапрасну.

Стучал, как виноватый, в окна дождь,

чтоб не поддаться ложному соблазну.

Закрашивает седина виски.

А жизнь всё манит, надо мной смеётся.

И никуда не деться от тоски,

что без причины змейкой у ног вьётся.

Всю правду

Всю правду, как она была,

расскажет на досуге осень.

И бросив все свои дела,

она покажет, если спросят,

как хрупок мир и вечна смерть,

как с придыханьем входит утро,

боясь как будто умереть,

и не успеть уже к кому-то.

Как портит ночь небес канву,

как в ус не дующим скитальцем

срывает ветер всю листву

и с диким воем мчится дальше.

Как после снежной кутерьмы

призывно в окна светит солнце,

и понимаешь – до зимы

совсем немного остаётся.

В ударе

Мороз сегодня, кажется, в ударе —

все лужи поздним утром льдом покрылись.

Исчезли кошки осенью в подвале:

кто умер, кто пропал, кто обессилел

и не выходит больше, доживает.

А я живу, свою глотаю пищу,

хотя в подлунном этом карнавале

меня уже никто давно не ищет.

Потерей начинает утро марши,

и я теряюсь в этом сонном мире,

где кто не выжил, кто сидит уставший

в оформленной по правилам квартире.

Скучаю по стихам

 
Скучаю по своим стихам,
где ночь сияет звёздной крошкой,
и падает легко к ногам
листва застеленной дорожкой.
 
 
Сегодня в них сплошная тьма,
с утра нахмуренное небо,
и вороньё, исчадье зла,
дерётся из-за крошки хлеба.
 
 
И тщетно в небе синеву
ищу я, как большая птица
дорогу ищет наяву,
обратно чтобы возвратиться.
 

Снегопад в ноябре

 
Снегопад в ноябре, снегопад.
Разлетаются белые птицы
и в слова, и в глаза невпопад,
словно это не снег, свет ложится.
 
 
Словно скоро из меркнущей тьмы
ярким всплеском сноп солнечный грянет,
будто не было долгой зимы
битым льдом в октябре под ногами.
 
 
Снег такой, что легко замереть
или вместе с ним плавно кружиться,
понимая, что жизнь или смерть —
суть одна, только разные лица.
 

Выдох

 
Вдохнуть и выдохнуть. Напрасно
ждёт вечер, вязок и уныл.
Жизнь неосознанно прекрасна
хотя бы тем, что ты в ней был.
Внимал, вкушал. Стирая слёзы,
ловил вибрации души,
и удивлялся, что берёзы
вдвойне весною хороши.
 

Всё тихо

 
Всё тихо в городской моей квартире.
Спит телевизор, потерявший разум.
Лишь голоса звучат в немом эфире
больших поэтов, маленьких и разных.
 
 
Колдует полночь. Что ей, темноокой?
Никто ей в смутный час другой не нужен.
И ходит-бродит ветер одиноко,
своим напевом холодящий душу.
 
 
И делом не заняться, и не спится.
В окне зима. Тревожно и пустынно.
Теряет жизнь с годами свои смыслы,
в сырое небо голову закинув.
 
 
Вчерашний день у ночи на закланье.
То, что болело, отболит, сотрётся.
Уже на радость или в наказанье
день завтрашний за дверью скромно мнётся.
 

Только утром

 
Только утром, срывая соцветия,
видишь, как распускаются заново
говорящими междометиями
все слова в разлинованной заводи.
 
 
Правит снег, как в тетради, по-белому.
Рядом птицы отдельными кляксами.
А снежинки, стараясь быть первыми,
день рисуют лишь светлыми красками.
 
 
Только утром легко забывается
то, что ночью пугает и мучает.
Снег стирает обиды, старается
мир наполнить мгновеньями лучшими.
 

Зимний пейзаж

 
Зимний пейзаж. Робкий снег в быстром вальсе.
Чёрные пятна на белой земле.
Я согреваю замёрзшие пальцы,
руку держа в твоей тёплой руке.
 
 
И установленный строгий порядок
мелкими брызгами падает вниз.
Воздух морозный и мягок, и сладок,
летней беспечностью громко томит.
 
 
Пусть это вымысел только, и снится,
как, улыбаясь, идём мы к реке.
Зимний пейзаж. Устремляются птицы
вверх, в небеса. Я грущу по тебе.
 

Из мрачного сада

Опадают надежды, будто осенью листья.

Я из мрачного сада бреду наугад,

собирая крупицы оставшейся жизни,

что пошла на мгновенье не туда и не так.

Снова прошлое встало отвесной стеною,

где иду я одна, словно загнанный зверь.

И как прежде, нет рядом любимых со мною.

Как тогда, одиноко, безнадёжно теперь.

Опадают надежды. Рассыпаются птицы,

в небесах создавая бесчисленный ряд.

И виденьем проносятся близкие лица,

отводя от меня свой пронзительный взгляд.

Счастье

 
Расхристаны и мысли, и слова.
Но счастье, отдавая богу душу,
когда его зло мучила молва,
сумело всё же выбраться наружу.
 
 
И не пытаясь обнимать весь свет,
прижалось незаметно к изголовью
того, кто ждал его так много лет,
чтоб напоить в последний раз любовью.
 

Арифметика

 
Всё в этой жизни, говорят, не зря.
Тоска имеет множество отличий.
И кружится по-прежнему земля,
из общей суммы совершая вычет.
 
 
Есть свой у арифметики резон —
к остатку прирастает третий лишний.
Но если не срослось – из сердца вон,
и запись красным шрифтом в деле личном.
 
 
А где-то наверху, на чердаке
пылятся чьи-то первые тетрадки,
хранятся тайны в старом сундуке,
и радужные сны играют в прятки.
 
 
Смущаясь, составляются слова,
внезапным очарованы обличьем.
И просто, ясно, словно дважды два,
итожит день, где плюс, а где и вычет.