Текст книги "Хтонь в пальто. Какими мы стали"

Интересный мальчик

Когда предложили стать наставницей, Лена отмахнулась: да ну, где она – и где умение что-то доходчиво объяснять незнакомым людям? К счастью, уговорили попробовать, и все оказалось не так страшно.

Уж точно не страшнее, чем позволить Вику себя сожрать.

Впрочем, сожрали-то один раз, а стажеры приходят постоянно. Конечно, сейчас, почти полгода спустя, Лена не трясется – только нервно качает ногой. И ладони покрываются холодным потом, приходится вытирать то о фартук, то о джинсы.

Потому что как раз сегодня, уже вот-вот, осталось пять минут… Ну где же стажер? Ждать – худшее занятие, и пускай большая часть утра пролетела благодаря потоку гостей, то теперь…

Над дверью звенит колокольчик – и Лена, подскочив, впивается взглядом в зашедшего парня, да так, что какое-то мгновение он явно борется с желанием сбежать. Может, случайный гость? Вот тебе и вежливость, вот и душевный прием.

– З-здрасьте, – парень взъерошивает русые волосы. – А я на стажировку… наверное.

– Костя? – уточняет Лена. И, получив в ответ кивок, указывает: – Проходи сюда. Рюкзак можешь в подсобке оставить.

В отчете писали, что он нерешительный, но старательный. Ничего страшного, решительность – дело наживное, лишь бы работать хотел. А если пришел на третий день, значит, хочет: сливаются обычно после первого.

Только бы гостей не привалило!

Костя и правда оказывается старательным, а главное – до трогательного экономным. Когда Лена предлагает научить его латте-арту, он вытаращивается: «Это же сколько молока уйдет!» И несмотря на заверения, что при обучении молока и кофе можно тратить сколько угодно, тяжело вздыхает из-за каждой ошибки.

Мама непременно пошутила бы: «Присмотрись, вон какой хозяйственный, будет хорошим мужем!» Может, думала бы про отношения – правда присмотрелась: симпатичный парень. Выше всего на полголовы, нос с аккуратной горбинкой, изящные загорелые руки и классная рубашка в синюю клетку – что еще нужно?

Интересно, бывало ли такое, что наставницы или наставники встречали будущих супругов как раз на стажировке?..

– Черт, вспенил фигово! – стукнув питчером о столешницу, досадует Костя. – Ты так со мной разоришься!

Лена, наблюдая со стороны, фыркает:

– Не отстукивай так яростно, у тебя все волосы в молоке. Еще раз показать? Мне несложно, только эспрессо поставь.

Но сделать ни она, ни Костя ничего не успевают: под звон колокольчика в кофейню заходит…

– Вы поглядите, кто пришел!

Переступивший порог Вик ухмыляется:

– Соскучилась? Думала, я тебя бросил, у других кофе пью?

– А что мне надо было думать, когда ты две недели не появлялся? – Лена оборачивается к Косте. – Знакомься, это наш постоянник, его зовут Вик.

– Уж скорее «твой», чем «наш», – подмигивает Вик, облокачиваясь о стойку.

А Костя, резко помрачнев, цедит:

– Очень приятно. – И раздраженно поправляет закатанные рукава.

Не любит громких и наглых гостей? Ревнует? Или дело в накрашенных веках: не для всякого накрашенный парень – обыденное дело?

Впрочем, какая разница? Не грубит – и ладно. А когда научится еще и лицо держать, цены ему не будет.

Тем временем Вик, изучив меню, просит:

– Посоветуешь что-нибудь холодное? Ужасная погода, я даже без пальто! – Он показательно дергает воротник легкой синей рубашки, и Лена с удивлением замечает, что на шее у него родимое пятно. Надо же, раньше не видела. Впрочем, разве при встречах было время разглядывать?..

Последние несколько дней и правда выдались теплыми, почти жаркими: целых двадцать пять градусов! Разогревшийся рано утром воздух не успевал остыть к ночи, так что куртку можно было оставлять дома: не замерзнешь по пути ни на работу, ни обратно. А по вечерам и выходным льда на летние напитки едва хватало: то и дело брали лимонад, айс-латте или эспрессо-тоник.

О, вот как раз его и можно предложить.

– Хочешь пол-литра кислой кофейной жижи?

– Кислая кофейная жижа, – мечтательно повторяет Вик. – Звучит потрясающе, давай.

– Я приготовлю? – абсолютно без энтузиазма уточняет Костя.

Лена кивает, пробивая заказ: не запрещать же из-за того, что криво посмотрел и недружелюбно поздоровался?

Хочется верить, что он пока слишком стажер, чтобы в напитки плевать.

Конечно, Вик задерживается поболтать: чтобы он – и заглянул просто за кофе? Хвалит эспрессо-тоник, хвастается, что получил повышение и активно перенимает обязанности зама, готовясь заменять Валерию, уходящую в декрет. «Мозги плавятся, к концу дня из ушей вытекают; я поэтому и не появлялся: уставал как собака. Жаль, правда, теперь никаких заказов, никого жрать не буду».

И с ухмылкой косится Лене за спину. Наверняка Костю доводит, чтобы проверить, хватит ли тому выдержки не сорваться. Вот негодяй.

А Костя, не поддаваясь, занимается уборкой: проверяет холдеры, моет посуду, вытирает столешницы. Чудится в его возне молчаливый упрек: вот, мол, заставляешь стажера свою работу делать, что ж ты за бариста? И Лена виновато поводит плечом: сейчас, погоди, это чудовище смотается – и мы продолжим.

Уж очень не хочется от Вика отвлекаться, каким бы наглым негодяем он ни был.

– Это же твой стажер, да?

– А что? – мгновенно ощетинивается Костя.

Вик миролюбиво вскидывает руки:

– Просто интересуюсь, честное слово! И как тебя в кофейню занесло?

Приблизившись, Костя упирается ладонями в столешницу и заглядывает Вику прямо в глаза – какой храбрый!

– Искал работу, представь себе. Здесь обещали всему научить – вот и пошел. – Льда в его голосе больше, чем в забитом под завязку льдогенераторе.

Вик на эту дерзость отвечает снисходительной ухмылкой, а его хтоническая сторона, шестилапый шакал, рывком шарахается к Косте. Шерсть торчком, глаза горят, с зубов чуть-чуть слюна не капает – жуткое зрелище. Неудивительно, что Костя, вздрогнув, затаивает дыхание; Лена бы на его месте в угол отпрыгнула.

Или как раз удивительно. Костя ведь…

Шакал щелкает пастью у самого носа – и Костя, отшатнувшись и выпалив не то «Я сейчас», не то «Я на перерыв», исчезает в подсобке.

Вик провожает его взглядом.

– Интересный у тебя мальчик.

– Подожди, – осознаёт Лена, – получается, он…

Расхохотавшись, Вик подмигивает:

– Хорошего дня!

И, подхватив стакан, сматывается из кофейни прежде, чем Лена успевает хоть что-то еще спросить. Негодяй как есть.

Переборов желание сунуться в подсобку, Лена оставляет Костю в покое: выйдет – тогда и поговорят. Выбрасывает чей-то стаканчик, притаившийся у ножки стула, протирает столики, поправляет книги на стеллаже для буккроссинга. И все-таки, как бы ни пыталась отвлечься, возвращается мыслями к открывшейся тайне.

Значит, Костя тоже видит – и тоже с самого детства? Боялся хтоней или дорожил ими, как маленькой сказкой? Или, может, не боялся, но и не любил; потому и смотрел на Вика мрачно, и говорил сквозь зубы?

А вдруг он не видит, а просто чувствует что-то… что-то неприятное, нечеловеческое, ледяное – от которого аж волосы дыбом? И доверяет чувствам настолько, что готов показаться сумасшедшим, но все-таки сбежать, когда становится чересчур страшно.

Только бы он не сбежал никуда дальше подсобки: запасной выход, конечно, заперт и заставлен коробками, но если тихонько разобрать и поковырять в замке хитрой отмычкой…

Через пару минут Костя наконец возвращается в зал: ссутулившийся, рукава рубашки раскатаны, на плече – рюкзак. Он уходит? Вик так напугал, что отбил всякое желание стажироваться?

– Ты чего?

– Так ты же меня прогонишь, – он поводит плечом. – Невежливо общался с гостем, смотался в подсобку… Лучше уж я сам.

– Вот еще! – фыркает Лена. – Не буду я тебя прогонять. Общался ты с ним не как с гостем, а как с моим другом. И в подсобку ушел на перерыв – имеешь право.

Поколебавшись, Костя опускает рюкзак на пол.

– Тогда я надеваю фартук?

– И моешь руки, разумеется, – кивает Лена.

Глаза у него вспыхивают ярче, чем лампы в кофейне рано утром. Неужели настолько хочет стать бариста?

Во время разговора никто не прокрался в кофейню, подслушивать не будет. Поэтому, когда Костя возвращается в фартуке и склоняется над раковиной, Лена спрашивает:

– Значит, ты тоже видишь хтоней? Я имею в виду, их чудовищный облик.

Вздрогнув, он каменеет – правда, всего на мгновение. Тут же домывает руки и, развернувшись, пронзает взглядом:

– Я не хочу об этом говорить. Давай продолжим стажировку? – И, натянув улыбку, прибавляет: – Пожалуйста.

– Хорошо, – соглашается Лена. – Сейчас напомню, как рисовать сердечко, будешь дальше тренироваться. – И украдкой вздыхает.

Кажется, отношения с этой стороной жизни у него напряженные. Ужасно хочется помочь! Но как там Вик говорил, «я не жру без согласия»?.. Вот и она не будет лезть, пока не попросят.

Через пару часов стажировка закончится – и они расстанутся, возможно, навсегда. Но Костя знает ее имя, знает место работы, и вдобавок Лена оставит ему телефон. Захочет поговорить с тем, кто тоже видит немножко больше обычного, – придет.

Вот бы пришел!

Мое ты чучело

– Здравствуйте, агентство «Хтонь в пальто», слушаю.

– Здравствуйте. Говорят, ваши хтони могут рассказать сказку?..

– Все верно, могут. Подскажите, сколько лет ребенку, которому нужна сказка?

– …Тридцать. Сказка нужна не ребенку. Сказка нужна мне.

– О. Хорошо, я вас поняла. Назовите, пожалуйста, имя, адрес и день, в который вы хотите послушать сказку. Все организуем.

Эд прислоняется к дверям вагона с угрожающей надписью «Не прислоняться» и тяжело вздыхает.

Дурной сегодня день. Опять полночи не мог заснуть, хоть и выпил снотворное, так что с утра едва продрал глаза. За завтраком облился кофе – пришлось менять футболку. Уже на улице обнаружил, что забыл солнечные очки; не стал возвращаться и потом проклинал себя, щурясь всю дорогу. А как финальный аккорд – на работе завалили исключительно срочными заказами, будто без того не зашивался всю неделю; разгрести не успел, задержался и теперь жуть как опаздывал домой.

Потому что на сегодня Эд заказал хтонь. И ладно бы по серьезному вопросу – нет, с ужасно детской просьбой: «Расскажите мне сказку».

Впрочем, кто сказал, что взрослый человек не имеет права сказку послушать? Вспомнить, как раньше падал на кровать, заворачивался в одеяло с головой; когда мама входила в комнату и начинала искать: «Где же Эдичка, где мое сокровище?» – подпрыгивал с воем и оскаливался, чтобы она охнула, чтобы испугалась и, конечно, обрадовалась. А потом лежал, подложив ладонь под щеку, жмурился от ласковых прикосновений к волосам и тонул в новой или, наоборот, давно знакомой и любимой истории: строил поезд из ящиков и самовара, уезжал в деревню с котом, по просьбе короля привозил в замок дракона…

Мамин голос окутывал теплом – а не звенел в ушах напоминанием, что жизнь катится под откос: «Найди приличную работу! Познакомься с девушкой! У твоих одноклассников уже дети – когда будут у тебя?» Попробуй возрази, что тебя все устраивает, – не поверит. Нормальные люди так не живут.

Интересно, каким будет голос у хтони? И не слишком ли она рассердится на опоздание?..

Телефон Эд держит в руке: в кармане вряд ли услышит. Но почему-то никто не звонит – ни в назначенное время, ни десять минут спустя. Неужели забыли про заказ? Может, самому набрать и уточнить; а то мало ли, вдруг дату перепутал? Но лучше не в пути, а дома, чтобы быть готовым встретить в любую секунду.

К подъезду Эд подлетает с опозданием на полчаса; на ходу вытаскивает ключи, целится в домофон… Но открыть не успевает: его ловят под локоть.

– Здравствуйте! Что-то мне подсказывает, что я ваша хтонь.

Обернувшись, Эд замирает: надо же, эта девушка не злится! Был бы хтонью, которой пришлось столько ждать дурного заказчика, – непременно сверкал бы глазами, а то и зубы скалил. А девушка безмятежно улыбается, будто сидеть на лавочке – лучшее развлечение всех времен.

И губы растягиваются в ответной улыбке.

– Здравствуйте. Если вы пришли рассказывать сказку, то да, это ко мне. Я Эд.

– А я Лина.

Пропустив ее в подъезд, Эд тихо вздыхает. Надо было отказаться, когда оператор спросила про возраст, только зря всех дернул. С чего решил, что сказка поможет?

До самой квартиры Лина так и держит под руку – словно они не хтонь и заказчик, а влюбленная пара.

Пара… Хорошо, что позвал хтонь, а не позвонил маме: завалила бы вопросами, как дела на личном фронте. До личного ли фронта, когда сидишь по уши в работе? И ладно бы там обстановка была лучше – до повышения, которое успокоит маму, пахать и пахать.

Но грузить своими проблемами ни за что не станет. В конце концов, хтонь – это не психолог; и звал не чтобы вываливать наболевшее, а чтобы сказку послушать. Вот интересно: у нее книга в сумке или она с телефона читает? Или помнит наизусть все-все сказки – потому что, например, работает с детьми?..

– Проходите, пожалуйста, – Эд придерживает дверь. – Разувайтесь, тапочки можете на стойке взять. Ванная, если нужно, по коридору налево.

Лина и правда уходит в ванную, и Эд, невольно затаив дыхание, провожает ее взглядом. Какая она неземная: хрупкая, шаги совершенно бесшумные, движения плавные, будто не идет – танцует. Не человек и не хтонь – сказочная героиня, выглянувшая из книги и решившая остаться в этом мире. И пестрая юбка только дополняет образ.

«Ну ты и замечтался! – одергивает себя Эд. – Кроссовки хотя бы сними, чучело».

Мама тоже называла чучелом, в детстве – исключительно ласково, а стоило подрасти – ласка исчезла, словно ее и не бывало. «Опять двойка за самостоятельную? Ну ты и чучело!» «Вот чучело, кто тебя просил через забор лезть? Сам теперь куртку и зашивай!» «И только попробуй не поступить, слышишь, чучело?»

– У вас что-то случилось?

Эд вскидывает голову: так задумался, что и не… Ах да, Лина ведь ходит бесшумно, что мог услышать?

– Не обращайте внимания, – он улыбается как можно безмятежнее. – Просто вспомнилось всякое.

Уважая право на тайну, Лина кивает и ничего не спрашивает. Вернее, спрашивает, но не о том:

– Где вы хотите послушать сказку? Можно за чаем на кухне, можно в спальне, да хоть здесь! Мне совершенно не важно.

Надо же, какая клиентоориентированность. Все бы так.

Если сидеть за столом, эффект будет совсем не тот, так что Эд выбирает спальню.

– Я боюсь, что это прозвучит неприлично… – Он заминается, но договаривает: – Давайте я лягу на кровать, а вы сядете рядом?

– У меня еще более неприличная просьба, – улыбается Лина. Книги у нее нет; значит, все-таки читает с телефона? – Можно вас по голове погладить? Это помогает настроиться и подобрать сказку, которая лучше всего подойдет человеку.

В груди просыпается тянущая тоска: до чего не хватает маминого голоса и тепла ее рук… Может, все-таки съездить?

Нет, спасибо, чучелом он и сам себя назовет.

Устроившись на подушке, Эд вздыхает:

– Дурной у меня заказ, да? Просто, знаете, хочется, чтобы как в детстве: ты кутаешься в одеяло, мама читает сказку, и так хорошо, спокойно… – Помявшись, он признаётся шепотом: – Я плохо сплю последнее время, еще и на работе заказами завалили. Вот подумал: может, ненадолго нырну в детство – и как-то… успокоюсь, что ли?

Эх ты, ведь собирался молчать! Зачем своими проблемами чужие мозги парить?

Лина осторожно гладит по волосам:

– Совсем не дурной заказ, нормальное человеческое желание послушать сказку. Или вы думаете, что сказки должны слушать только дети? Это неправда.

Жаль, что мама не была такого же мнения – и однажды сказки на ночь прекратились.

Телефон Лина вытаскивать не спешит; всматривается в лицо, словно изучая каждую раннюю морщинку, каждый седой волос. А потом неспешно, тягуче начинает рассказывать:

– Жил-был мальчик, и было у него все, что можно пожелать…

Эд прикрывает глаза – и голос Лины превращается в шелест реки; будто собрал рюкзак, взял палатку и сбежал далеко-далеко в горы, где никого не интересуют ни карьера, ни семья. Может, и правда сбежать, как только схлынет поток заказов и удастся взять отпуск? Ни разу не был в походе, но ведь в интернете каких только гайдов нет!..

А потом из этого шелеста выплывают детские воспоминания. «Я засыпаю», – понимает Эд. И не пытается сопротивляться, хотя этот короткий вечерний сон наверняка усугубит бессонницу.

В конце концов, когда Лина посчитает работу выполненной – она разбудит, чтобы получить оплату. А что сказку прослушал – сам виноват.

У маленького Эда новые штаны – и мама просит быть аккуратнее. Эд падает во время догонялок, разбивает коленку и, самое ужасное, рвет штанину. Домой идти боится, останавливает кровь подорожником; но с темнотой приходится вернуться. Мама только руками всплескивает: «Чучело ты мое! Очень больно?» – «Мам, я штаны…» – «Это ерунда, коленку покажи. Ну ничего, не смертельно; пойдем-ка промоем».

Эд приносит из школы двойку, и не потому, что проболел новую тему или недопонял – просто много отвлекался и не смог ответить на коварный вопрос. О пятерке в четверти и мечтать нечего – как расстроится мама, желавшая, чтобы он стал круглым отличником! Мама качает головой: «Что ж ты так… Постараешься исправить?» Эд обещает постараться; но, даже когда двойку не удается закрыть и в четверти выходит четверка, мама все равно покупает корзиночку с кремом – самую любимую.

Эд пролетает с поступлением в институт: как ни старался, недотянул по оценкам. Утешает маму: «Я что-нибудь придумаю!» А у самого руки дрожат: жуть как не хочется в армию; эх, надо было лучше заниматься. Мама, поджав губы, гладит его пальцы, и в прикосновениях чудится: «Мое ты чучело… Ничего, это не страшно». Она подсказывает поступить в колледж – высшее образование подождет, лишь бы его, такого «домашнего», прямо сейчас не призвали; Эд успевает запрыгнуть в последний вагон, а со стипендии покупает маме духи – в благодарность.

Когда Эду задерживают зарплату на первой работе – мама молча делится деньгами. Когда он ищет съемную квартиру – расспрашивает знакомых и собирает объявления везде, где может.

Когда Эд из-за собственной глупости расстается с девушкой – мама зовет к себе лечить разбитое сердце и гладит по голове: «Непутевый ты мальчик, любимое мое чучело…»

Нет, подождите! Колючие слова, поджатые губы – откуда взялась забота? Или они всегда шли рука об руку, потому что… мама не умеет любить иначе?.. Только через «чучел». Жуть как несправедливо: разве он не достоин ее принятия и тепла просто так, без оглядки на должность, девушку и остальное?

Впрочем, никогда не пытался отстаивать позицию: пару раз возразил, ничего не добился и стал соглашаться – сначала для вида, потом… Потом, кажется, искренне веря, что для мамы он неудачник и чучело. Потом – что не только для мамы.

А может, пора приехать и устроить откровенный разговор?

«Мне больно, когда ты зовешь меня чучелом».

«Мне нравится моя работа – разве это не главное?»

«Я думаю, что лучше быть одному, чем встречаться с девушкой для галочки».

Внутренний голос усмехается: «С чего ты взял, что на этот раз услышат?» Но ведь попытка не пытка. Или в данном случае – как раз она самая?..

Вынырнув из полусна, Эд шепчет, глядя Лине в глаза:

– Мама не знает, как меня любить. А я устал от мысли, что уже никогда не буду безусловно любимым, как в детстве. Но я могу рискнуть, правда? Попытаться донести, что думаю и чувствую. Если мама не совсем бездушная… она может прислушаться?

– И тогда мальчик вернулся домой с тяжелым от слов рюкзаком; и ему наконец-то было что сказать, – нараспев заканчивает Лина. И кивает: – Попробуйте, если хотите. Но помните: родительское принятие – не обязательное условие для счастья.

Звучит как насмешка. Но, если подумать, все верно: не грызла бы мысль, что надо радовать маму, давно был бы счастлив.

– Скажите… – уже на самом пороге решается Эд. – А что это за сказка? Я такую никогда не слышал.

– Эту сказку нашептал мне ветер, – улыбается Лина, поправляя сумку. – Иногда, если забраться на крышу и подставить уши, можно узнать много всего любопытного. Вы не пробовали? Попробуйте.

Забраться на крышу и подставить уши ветру? Волшебная девушка. Хтонь как есть.

Заперев дверь, Эд берет брошенный на тумбочку телефон и с замиранием сердца выбирает из списка нужный номер.

– Алло?.. Я приеду на выходных, ты не против?

– Обязательно приезжай, чучело ты мое. Совсем о матери забыл.

– Я не чучело, мам. Как раз хочу об этом поговорить.

Она отшучивается: я, мол, лучше знаю, чучело ты или нет, – и Эд вздыхает. Кажется, никакого понимания не светит. Но не попробует – не узнает, верно?

Да и Лина была права: его счастье – в его руках. Не пора ли перестать оглядываться на маму?..