Текст книги "Возвращение троянцев"

Ирина Александровна Измайлова
Возвращение троянцев

© Измайлова И.А., 2017

© ООО «Издательство „Вече“», 2017

© ООО «Издательство „Вече“», электронная версия, 2017

Часть. Лестригоны

Глава 1

Корабль шел со свернутым парусом, на веслах, потому что ветра не было, море было почти совершенно ровным, лишь еле заметные волны, скорее похожие на рябь, нарушали серебристую невозмутимость его глади. Корабль не плыл, а как бы скользил по ровной поверхности.

Это было большое, красивое судно, ладно сработанное из хорошей кедровой древесины, с высоким носом, выгнутым над волнами и завершенным широким резным венцом – символом полураскрытого лотоса. Над его бортами возвышались скамейки гребцов, и длинные пальмовые весла ровно и легко взмахивали, повинуясь черным мускулистым рукам.

Гребцы-нубийцы не прилагали больших усилий, преодолевая толчки легких волн. Египетский корабль был выстроен по новой конструкции и, наряду с возвышениями для гребцов, имел дощатый настил посередине и не один, а два помоста – традиционный широкий на корме и небольшой в носовой части. Над задним белел балдахин, расшитый золотом и увешанный по бокам гирляндами ароматических трав. На переднем, небольшом, дежурил один из мореходов: ему надлежало подать сигнал, как только покажется берег. Выше всего поднималась корма, где стоял рулевой, спокойно, почти равнодушно перемещая то чуть вправо, то чуть влево громадное весло. Ниже, на настиле, вдоль скамеек гребцов, сидели воины-египтяне, которым в пути нередко приходилось менять на веслах уставших нубийцев, но сейчас они бездельничали, грызя финики и от нечего делать бросаясь друг в друга косточками.

Под балдахином, на кормовом помосте, находились трое, причем самой заметной среди них фигурой был огромный раб-нубиец в ярко-желтой набедренной повязке и таком же платке на курчавых волосах. Щиколотки его босых ног украшали толстые медные браслеты, и по пять-шесть таких же браслетов было на каждой руке великана, от плеча до запястья. Медное с бирюзой ожерелье и серьги, каждая размером с небольшую тарелку, дополняли это варварское великолепие. Нубиец стоял прямо и неподвижно, держа в обеих руках опахало со страусовыми перьями, которым он плавно взмахивал над спинкой высокого кресла, украшенного слоновой костью. Там сидел человек в богатой египетской одежде, с золотыми серьгами в ушах и небольшим золотым скарабеем на груди. Этого скарабея он время от времени вертел пальцами и слегка подкидывал на ладони, в то время как его глаза были неотрывно устремлены на берег, который все яснее вырисовывался впереди. То был не кто иной, как начальник охраны фараона Сети. За прошедшие три года он мало изменился, только среди коротких густых волос появились белые искры.

Рядом с креслом стоял молодой человек лет двадцати пяти, помощник Сети Караф. На нем была только белая набедренная повязка, длинная, словно юбка, – она доходила ему до колен. Широкий пояс и сандалии из тонкой тисненой кожи и золотое с эмалью ожерелье дополняли этот наряд, выдавая привычку юноши к некоторой роскоши.

Сигнал о том, что берег приближается, уже был подан, и теперь все трое с напряжением всматривались в изломанную темную линию, которая все яснее и яснее прорисовывалась на горизонте.

– К полудню мы будем у берега, господин! – произнес Караф, щурясь, потому что солнце поднималось выше и выше, море сверкало нестерпимо, и у людей начали слезиться глаза.

– Это я сам вижу, – с некоторым напряжением отозвался Сети. – Вопрос в том, тот ли это берег, что нам нужен, не сбились ли мы с пути?

– Нет! – твердо возразил молодой человек. – Я говорил с кормчим. Он уверен, что мы идем правильно, если только изначально не лжет карта, а звезды прошедшими ночами не поменяли своего положения на небе.

– Карта вполне может быть неточна, – покачал головой начальник охраны фараона. – Звезды надежнее, хотя в этих местах они и находятся вовсе не там, где мы привыкли. Но наш кормчий плавает здесь не впервые, понадеемся на него. А виден ли по-прежнему наш второй корабль? Спроси-ка дозорного, Караф!

– Зачем спрашивать дозорного, если и я отлично этот корабль вижу! – вдруг вмешался в разговор раб-нубиец – его густой и низкий голос услышали, казалось, все на судне. – Куда он денется, корабль этот, когда на море так спокойно? Во-о-он он темнеет на горизонте – раб вытянул руку, указывая направление, при этом продолжая другой рукой мерно раскачивать опахало. Мне с моего роста еще виднее, чем дозорному с возвышения.

Сети усмехнулся, искоса глянув на великана и не меняя своего положения в кресле.

– Тебя послушать, Нума, так ты выше любой пальмы! Хорошо: видно, так видно.

– Приказать гребцам замедлить ход и подождать второй корабль? – спросил Караф.

– Ни в коем случае! – голос начальника охраны прозвучал резко. – Мы пристанем первыми и задолго до них…

Спустя час берег обозначился совсем ясно, и стали видны очертания громадной бухты, похожей на сильно согнутый лук, разделенной пополам длинной темной косой. Еще немного, и бухта развернулась перед египетским судном во всю ширину. Если в море волны были хотя бы чуть-чуть заметны, то здесь, между пологим склоном и галечным пляжем южной оконечности, и скалистым мысом северной части бухты, вода походила на драгоценную восточную ткань – блестящая, серебристо-голубая, она сияла, точно расшитая солнечными искрами, и была так прозрачна, что даже на большой глубине сквозь нее просвечивало дно, заросшее таинственным лесом водорослей. Медузы, как перевернутые стеклянные чашки, качались меж этими зарослями и поверхностью, тоже похожей на стекло, но такое, какое не изготовить и самому великому стеклодуву – идеально гладкое и совершенно плоское.

Теперь стало видно, что разделяющая бухту надвое коса – не что иное, как искусственная насыпь, состоящая из крупных камней, связанных песчаным раствором и укрепленная вбитыми в дно мощными смолеными бревнами. Было заметно, что недавно края насыпи подновили, заменив выпавшие камни новыми, очистив бревна от ракушек и водорослей. В конце насыпи был устроен клинообразный каменный волнорез, а над ним поднималась на шестьдесят локтей узкая башня с верхней площадкой, укрытой навесом. Башня казалась новенькой: ее стены краснели недавно обож; енными кирпичами, а кровля навеса сверкала огнем – она была медная, и медь не успела потемнеть. В том, что это маяк, не могло быть сомнений.

Ближе к берегу, вдоль насыпи и у береговой черты, стояло не меньше двух десятков кораблей. Однако вблизи стало видно, что лишь пять из них снабжены парусами и веслами – остальные же более или менее недостроены. Два корабельных остова, подобно ребрам гигантских рыб, топорщились на берегу.

По насыпи и по берегу двигались человеческие фигуры. Не менее полутора сотен. Одетые большей частью в короткие туники или в набедренные повязки, эти люди были заняты работой – видно было, как они хлопочут возле недостроенных кораблей: кто подносил доски, кто набивал медные листы на носовые выступы, кто смолил борта, кто тащил ведра с дымящейся смолой.

Впрочем, по мере того как египетский корабль приближался, некоторые отвлекались от работы и принимались рассматривать гостей, видимо, обсуждая, кто это плывет к их берегу и чего ради… Однако ни особого волнения, ни тем более смятения заметно не было – многие занимались своим делом, лишь чаще обычного бросая взгляды на море.

– Пристаем? – крикнул кормчий египетского корабля.

– Да! – отозвался Сети. – Правь на маяк и во-он в то свободное пространство возле причала. Далеко в глубь бухты заходить не будем.

Когда до волнореза оставалось не более сотни локтей, Сети заметил на фоне кирпичной башни маяка фигуру человека, подошедшего сюда с берега и явно здесь распоряжавшегося. По его знаку двое людей побежали по насыпи к берегу, еще двое или трое взобрались с недостроенных кораблей на волнорез и стали позади начальника. Сам он был одет не так просто, как остальные – в темный, до колен, хитон, подхваченный поясом, и сандалии с высокой шнуровкой. Он стоял, спокойно скрестив руки, и смотрел на приближающийся корабль.

– Мы плывем к вам с миром! – крикнул Сети на критском наречии, которое стал учить не так давно и знал плохо. Однако он был уверен, что его едва ли поймут, заговори он по-египетски или по-финикийски.

– Если с миром, то мы вам рады! – крикнул человек, делая еще шаг вперед, к самой кромке насыпи. – А к кому, к нам? Вы знаете, куда пристаете?

– Если нас не обманули звезды и карты наших мореходов, то это берега Троады, и наш корабль вошел сейчас в Троянскую бухту, – ответил Сети. – Я не ошибаюсь?

– Не ошибаешься. Корабль у вас египетский. Вы из Египта?

– Да. Можно ли нам пристать?

Человек в хитоне пожал плечами.

– Смешно было бы сказать «нет»! Приставайте скорее, не то я уже устал орать во всю глотку.

Судно развернулось левым бортом к причалу, и гребцы с этого борта дружно подняли весла[1]1
  Весла, когда корабль подходил к гавани, вынимали из гнезд и поднимали вертикально. (Здесь и далее примечания проф. А.Г. Каверина.)


[Закрыть]. Теперь египтяне оказались совсем близко от причала, и Сети смог рассмотреть как следует того, с кем говорил. Это был мужчина лет сорока пяти, коренастый, но не тяжелый, на вид не могучий, но довольно крепкий и мускулистый, с необычайно интересным лицом: живое и подвижное, насмешливое, умное, оно казалось бы веселым, не будь при этом глубокие темные глаза такими задумчивыми. Правильность этого лица портил длинный кривой шрам – он шел сверху вниз, от конца правой брови, через правую щеку, почти до подбородка. Мужчина был гладко выбрит, а каштановые вьющиеся волосы острижены по плечи и подхвачены широкой полосой мягкой кожи.

– Ну, так кто же вы, и что нужно вам на этом берегу? – спросил он, когда борт корабля коснулся причала, и Сети со своим помощником и рабом-нубийцем ловко спрыгнули на насыпь.

– Меня зовут Сети, я начальник охраны фараона Рамзеса Третьего, великого повелителя Двух царств, – ответил царедворец учтиво. – Великий Дом освободил меня на время от моей обычной службы, чтобы я выполнил его поручение. Я назвал себя. Назовись и ты, троянец, и ответь, существует ли город Троя, недавно разрушенный войной, и смогу ли я говорить с царем Трои?

– Уф, сколько вопросов, да еще с таким прескверным произношением! Прости, высокий человек, но пока что критское наречие у тебя не очень выходит, хуже говорят разве что финикийские купцы! – человек тут же улыбнулся, и улыбка сразу уничтожила напряжение, вызванное его словами. – Но, полагаю, я все же понял тебя и постараюсь ответить. Во-первых, я не очень троянец, хотя теперь, пожалуй, могу так называться. Зовут меня Терсит, я – начальник строительства кораблей в Трое. Таким образом, я ответил и на второй твой вопрос: Троя существует, хотя не так давно здесь были одни обгорелые развалины. Видишь, даже причал восстановили и строим новые корабли. Но вот с царем ты поговорить пока что не сможешь, высокий человек: наш царь надолго уехал, оставив правителями своего младшего брата, могучего Деифоба, и свою мать, великую царицу Гекубу. Доволен ли ты моими ответами?

– О да! – Сети тоже улыбнулся и махнул рукой гребцам и воинам, повелевая высаживаться на берег. – Я приветствую тебя, благородный Терсит.

Начальник строительства кораблей засмеялся:

– А вот благородным меня не зови, не то я покраснею. Я – простой человек и начальствую на строительстве, что называется, за неимением лучшего, поскольку кое-что в этом смыслю. Но все же с чем ты приплыл к нам?

Последние слова Терсит произнес с невольной тревогой, и в первый раз посмотрел прямо в глаза египтянину. Сети не отвел взгляда.

– Я знаю, что ваш царь, великий Гектор, уехал несколько лет назад, – сказал он. – Но ты назвал имена, которые я хотел услышать. У меня вести от вашего царя.

– Ты не шутишь?! – воскликнул Терсит, и его только что спокойный голос зазвенел радостью. – Он жив?! Фу, да что я говорю, глупец этакий! Конечно, он жив, он не мог погибнуть, все у нас верили и все ждали… Хотя прошло столько времени… почти пять лет! А… где он? Он возвращается? И… не один?

– Надеюсь, что да! – чуть заметно хмурясь, произнес Сети. – Надеюсь, что возвращается, надеюсь, что не один. Очень надеюсь, потому что я друг вашего царя, Терсит. И друг его брата. Потому Гектор и попросил Великого Дома отправить сюда с поручением именно меня. Но подробнее я могу рассказать все только его родным. У меня с собой письмо, которое написал Гектор. Мне велено передать его именно царице Гекубе или Деифобу, либо и ему, и ей.

– А этот корабль тоже ваш? – спросил Терсит, указывая глазами на второе египетское судно, в это время уже приближавшееся ко входу в бухту.

– Да, это наш корабль, – подтвердил царедворец. – Я проявил предосторожность, поплыл вперед, а им приказал отстать. Мы ведь не знали наверняка, как здесь обстоят дела. Думаю, тем, кто плывет на втором корабле, ваша царица будет особенно рада…

В это время на берегу показалась катившая со стороны равнины колесница, запряженная парой лошадей. Ездок уверенно развернул ее и направил прямо на насыпь, ширина которой вполне позволяла проехать и более громоздкой упряжке. Что до собравшихся на причале людей, глазевших вовсю на египетский корабль, то они поспешно расступились перед повозкой, и та остановилась, чуть ли не вплотную к маяку. Пыль, поднятая колесами, осела, и стало видно, что колесницей правила женщина. Она ловко соскочила на землю и быстрым шагом подошла к начальнику строительства кораблей. Сети не очень этому удивился: он слышал, что в Трое женщины куда самостоятельнее, чем во многих других землях (впрочем, у знатных египтянок тоже было достаточно свободы, и египтянину такое положение дел не казалось странным), а потому царедворца и не удивило, что троянка разъезжает на колеснице одна. Но, взглянув на нее, он невольно замер: женщина была удивительно красива. Строгий темный хитон искусно драпировал ее великолепную фигуру, но не мог скрыть совершенной формы плеч и девической чистоты кожи, вызолоченной загаром, как мрамор драгоценной статуи[2]2
  Древнегреческие скульптуры не были белыми, как принято думать. Скульпторы раскрашивали свои творения – волосы статуй золотили, тонировали глазные яблоки, красили одежду. Многие годы пролежав в земле, скульптуры утратили этот декор.


[Закрыть]. Белое покрывало во время езды соскользнуло с головы, открывая стройную шею и гладкие, сколотые узлом на затылке волосы цвета светлого золота. Черты лица были идеальны, но по-настоящему прекрасной женщину делало не это. Ее огромные, светлые, как чистый родник, глаза светились покоем, в них было то необычайное, совершенно особенное выражение, какое бывает только у очень счастливых женщин. И лишь спустя какое-то время Сети, пораженный этой красотой, понял, что женщине, скорее всего, не меньше тридцати пяти…

Терсит, сразу приметивший колесницу, повернулся и, когда наездница, подойдя, встала в трех шагах от него, спросил, украдкой поглядывая на египтянина:

– Что такое, Елена? С чего ты вдруг приехала, да еще одна? Что-то случилось? Надеюсь, не с детьми?

– Нет, нет, Терсит! – поспешно проговорила она. – Оба наших малыша набегались и спят. Но в город прибыл караван с кедровой древесиной, нужно отобрать, что везти сюда, для строительства кораблей, а что можно оставить и отдать мастеровым. Царица велела позвать тебя, и я сказала, что сама позову. У мужчин много работы. А я скучаю: ты ведь бываешь дома только рано утром и поздно вечером. А кто это к нам приехал?

– Послы от царя Двух царств… Я правильно называю вашу страну, Сети? Учти, он понимает наш язык и даже кое-как на нем говорит. Сети, это моя жена. Ее зовут Елена.

– Елена Прекрасная! – воскликнул, не удержавшись, египтянин, даже не подозревая, что попал в цель и не понимая, почему женщина от этих слов не покраснела, а, напротив, слегка побледнела и смешалась.

Но Терсит улыбнулся и подмигнул:

– Именно так ее и прозвали. И другой на моем месте не пропадал бы целый день на строительстве, имея такую женушку, но я, вероятно, дурак: я в ней совершенно уверен. Ну, Елена, не обижайся, я же шучу – за пять лет пора привыкнуть к моим дурачествам! Сети привез нам вести. Знаешь, от кого?

– От Гектора и Ахилла! – вскрикнула Елена, проявляя ту необычайную, чисто женскую догадливость, которую нельзя объяснить ни умом, ни сообразительностью, но только особым чутьем подсознания. – Да?! О, Артемида-дева, это так?!

– Так, так, угадала! – Терсит не скрывал счастливой улыбки. – И ты сейчас же поедешь назад, в город, чтобы сообщить обо всем царице, и чтобы за нашими гостями прислали хотя бы пяток колесниц (больше-то у нас пока не наберется!), а остальным лошадей привели, что ли… Не пешком же им тащиться через равнину!

Глава 2

Второй корабль подошел к берегу меньше, чем через час. За это время гребцы и воины с первого корабля успели выгрузить на пристань несколько тюков льняной пряжи и десятка два бочек с редкими египетскими винами – подарки фараона.

– Другое судно нагружено более дорогими вещами, – пояснил Сети Терситу, который в это время сидел с ним в тени маяка, на сложенных у причала досках, и вместе со своим гостем угощался апельсинами. – Великий Дом послал вам в подарок железное и бронзовое оружие лучшей работы, сотню египетских луков – они очень ценятся… Однако смотри: из города мчится колесница. Пока что одна. А за ней кто? Какие-то всадники…

– Всадницы! – уточнил Терсит. – Это амазонки Улиссы, они тут несут охрану с тех самых пор как город начали восстанавливать. Ой, что это? Ба-а! Да ведь это же сама царица катит сюда!

Говоря это, он вскочил, рассыпав с подола своего хитона апельсиновую кожуру. Колесница в это время уже свернула на причал и неслась по нему, не сбавляя скорости. Конями правила, стоя во весь рост, женщина в темно-красном платье, ее белое головное покрывало развевалось по ветру.

– Это царица Гекуба?! – ахнул Сети, в свою очередь, вставая. – Но Гектор говорил, что ей сейчас под шестьдесят… Не может быть!

– У нас все не так, как может быть, но так уж вот получилось! – отозвался Терсит. – Царице пятьдесят восемь, что ли, только про нее этого не скажешь. А по натуре она почище амазонок…

Гекуба круто натянула поводья и соскочила с колесницы. Да, назвать ее старухой ни у кого не повернулся бы язык, особенно сейчас. Ее лицо, по-прежнему красивое, горело румянцем, глаза блестели, она дышала бурно и часто.

– Где? – крикнула она молодым звонким голосом. – Терсит, где эти люди?! Где письмо от моих сыновей?!

Сети выступил вперед и низко склонился перед троянской царицей, испытывая в душе настоящее изумленное восхищение.

– Я посол фараона Рамзеса Третьего, о великая правительница могучей Трои! И вот письмо, о котором я говорил.

Гекуба выхватила свиток из рук египтянина и развернула, даже не пытаясь унять дрожь в пальцах.

– Да! – прошептала она, и краска вдруг сошла с ее лица. – Это рука Гектора… Он жив. Они живы! Мои мальчики!

Царица пыталась и не могла читать: слезы хлынули из ее глаз и текли, и текли, застилая все. Темные строки на желтом папирусе расплывались, сливаясь в непонятный узор.

– Терсит, прочитай! Я ничего не вижу… – и она нетерпеливым движением протянула свиток спартанцу.

– Ну вот, на тебе… – смутился тот. – Да я читать едва-едва научился, моя великая госпожа! А если что-то пойму не так?

В это время второй египетский корабль коснулся причала. С его борта послышался звонкий голос:

– Царица! Царица Гекуба!

Женщина подняла глаза, ахнула, пошатнулась. На берег спрыгнула и кинулась к ней тонкая легкая девичья фигурка. Девушка была в короткой белой тунике, бронзовые волосы, заплетенные в косу, колотили ее по спине. За нею соскочил с корабля и побежал вдогонку красивый загорелый мальчик, на вид лет шести, крепкий, стройный, с густым облаком черных вьющихся волос.

– Не может быть! – прошептала царица, протягивая к ним руки. – Не… может быть! Андромаха? Астианакс?!

– Нет, нет! – бегущая остановилась в десятке шагов и тоже протянула руки к царице. – Ты не узнаешь меня, да? Я не Андромаха… И это не Астианакс. Я – Авлона, помнишь, царица? А это – Патрокл – сын Ахилла и Пентесилеи. Ему четыре года.

– Здравствуй, бабушка! – сказал мальчик, догоняя юную амазонку и хватаясь за ее руку. – Лона, да? Это и есть моя бабушка, царица Трои, папина мама?

– Мы шли через Черную землю, через горы и через земли позади этих гор почти два года. Но быстрее пройти нельзя. Фараон Рамзес это знал, потому что некоторым людям когда-то удавалось проделать такой путь. Немногим за все известные времена… Можно было примерно догадаться и о том, в каком месте мы выйдем к берегам Великой дуги, если только вообще выйдем. Но Сети и все наши друзья в Египте верили, что великие герои Гектор, Ахилл, царица Пентесилея не могут погибнуть. Они знали, что мы обязательно дойдем. И Рамзес послал свои корабли через Ворота Туманов[3]3
  Воротами Туманов древние народы моря и египтяне называли Гибралтарский пролив.


[Закрыть], чтобы обогнуть Великую дугу и найти нас на побережье. Нам ведь нужно было построить свой корабль, чтобы на нем плыть домой. Корабли шли вдоль берегов, пока плывущие на них не заметили в одной из бухточек остов нашего корабля. Так нам и не пришлось его достроить! Сети, которого фараон послал искать нас, рассказал, для чего это понадобилось Великому Дому. Сети, да? Я правильно сказала: «Великий Дом»?

– Правильно, – кивнул египтянин.

– Продолжай, Авлона! – нетерпеливо воскликнула Гекуба. – Продолжай!

Они находились в одном из залов знаменитого дворца царя Приама. Его лишь совсем недавно вновь заселили – жилыми были пока что всего несколько комнат и залов центральной части. Сильно пострадавший от пожара, великолепный дворец восстанавливался довольно быстро, однако в городе хватало и других дел – строились и возрождались улицы ремесленников, отстраивались мастерские, а потому Гекуба приказала оставить на работах во дворце лишь два десятка каменщиков, нескольких плотников и резчиков. Все остальные трудились в Верхнем городе, либо на восстановлении храмов.

– Гектор будет недоволен, если увидит, что мы восстановили его дом, а весь город по-старому в руинах! – говорила царица, неизменно подчеркивая, что, сколько бы ни прошло времени, в возвращении царя Трои нет и не может быть сомнений.

Зал был обставлен просто: новенькие кедровые кресла и скамьи, добротной, тонкой работы, украшенные резьбой, покрытые шкурами волков и пантер (амазонки Улиссы отвадили обнаглевшее зверье от города, объявив ему настоящую войну), пара высоких светильников, стол, также сработанный из кедра, высокий ларь, старый, видимо, чудом уцелевший некогда среди развалин, инкрустированный слоновой костью и перламутром, со стоявшей на нем алебастровой вазой, полной роз.

На столе красовались дичь, вино, мед, лепешки и вишни – они едва начали созревать.

Рассказ юной Авлоны слушали все, кто уцелел из семьи Приама, и все, кто в последние годы были к ней приближен. Сама Гекуба и могучий Деифоб, только что вернувшийся из верхнего города, где восстанавливали храм Гефеста. Деифобу исполнилось двадцать восемь лет, он вступал в пору расцвета, но оставался так же простодушен и на вид очень прост. Будучи соправителем Гекубы (так определил, уезжая, Гектор), молодой богатырь даже не помышлял когда-нибудь стать царем Трои – он искренне и безоглядно любил старших братьев и не желал ни слушать, ни думать об их гибели.

Троил, младший из Приамидов, напротив, очень сильно изменился. Дело было не в том, что в двадцать один год он выглядел уже почти зрелым мужчиной, утратив свою мальчишескую легкость. Исчезли куда-то его живая беспечность и непоседливость, его постоянно веселое настроение. Он сидел возле окна с кубком не вина, а подслащенной медом воды и слушал Авлону, задумчиво наклонив голову. Коротко остриженные волосы и темно-синяя туника без украшений говорили сами за себя…

Бесстрашный Антенор, назначенный начальником городской стражи, недавно женился, сосватав дочку искусного ремесленника. О неравенстве такого брака (храбрый воин был все же родственником царя!) прежде говорили бы многие, но сейчас стало не до того. К тому же выбор Антенора оказался совсем не случаен – скромная нежная Мирна давно была его возлюбленной. По воле судьбы в ночь падения Трои она вместе с родителями сумела спастись из горящего города и спустя месяц, скрываясь в небольшом пастушьем селении, родила Антенору первенца. Встретились они через год, и отважный воин без раздумий привел в свой разоренный дом молодую жену и сына, позабыв все прежние увлечения и многие из своих любовных «подвигов».

Терситу Гекуба тоже приказала ехать во дворец и выслушать рассказ Авлоны. Глава корабельщиков жил теперь в полуразрушенном правом крыле дворца, где сам привел в порядок три комнаты для себя, жены и двоих маленьких сыновей. Вместе с ним слушать рассказ юной путешественницы пришла и Елена. Она уселась на кожаные подушки возле ног мужа и опустила белокурую голову к нему на колени.

В зале было тихо: все слушали, стараясь ничем не прерывать рассказа, и только из-за окон, со стороны внутренней галереи, доносились звонкие детские голоса. На галерее играли маленькие троянцы – сын Антенора пятилетний Долон, который был в этой компании старшим, сыновья Терсита и Елены Кастор и Полидевк, названные так в честь знаменитых братьев прекрасной аргивянки, и моментально освоившийся среди них Патрокл. Авлона, не раздумывая, разрешила ему играть с другими малышами: за время их странствий Ахилл и Пентесилея приучили сына осторожно обращаться со своей недетской силой, он научился ее соразмерять и не мог причинить вреда детям, даже если бы, расшалившись, они, затеяли драку.

– Мы очень удивились, завидев посланцев фараона, – продолжала говорить девочка. – Ведь Рамзес помог нам спастись из Египта, зная, что его коварный везир Панехси так или иначе нас погубит. То есть Ахилла и Гектора. Но оказалось, что за это время положение изменилось. Панехси пытался устроить заговор против Рамзеса и был убит. Да, Сети?

– Я оказался хитрее, чем он думал, – пожал плечами египтянин. – Повелитель доверяет мне свою безопасность, и я понял, что после того как мы оставили везира ни с чем, тот обязательно покусится на жизнь Великого Дома. Я сумел упредить Панехси. Но после того как мы избежали этой опасности, нас постигли куда более ужасные испытания, и вот тогда фараон принял решение найти Ахилла и Гектора.

– Зачем? – резко спросил Деифоб.

– И что это за испытания? – Гекуба поднялась со своего места и, уже не справляясь с собой, подошла к креслу египтянина. – Гектор в письме говорит о нашествии, но не объясняет, что это за нашествие…

– Лестригоны высадились в дельте Нила, – вместо Сети сказала Авлона.

– Безумный Тартар! – вскрикнул Антенор. – Лестригоны?! Откуда они взялись в тех краях?

– Они существуют? – ошеломленно спросил Троил. – Я думал, ими только детей пугают…

– А кто они такие? – проговорила Елена, увидев, что лицо Терсита побледнело и напряглось. – Я тоже о них что-то слышала, но совсем не знаю, кто они.

– Никто по-настоящему этого не знает, – глухо сказал Сети. – Их называют народом из бездны.

– Фараон Рамзес рассказывал о них Гектору, – произнесла Авлона.

И вспыхнула, тут же поняв, что не должна была говорить этого. Тот разговор между Рамзесом и царем Трои был с глазу на глаз, но юная лазутчица амазонок, поняв, всем существом почувствовав, как важно и как страшно будет то, о чём они станут говорить, впервые в жизни поступила против всех правил. Она ПОДСЛУШАЛА их разговор! Нет, нет, Гектор не приказывал ей уйти, он просто не знал, что она стояла за порогом походного шатра фараона, когда они начали говорить, равно как не мог догадаться, что она поймет их. Языку египтян Авлону обучал Ахилл в течение года, пока они жили в пещере за городом мертвых, где укрылись от мстительного везира. Там, во время невольного безделья, герой решил заняться с Пентесилеей и ее приемной дочерью изучением местного наречия, на случай, если им еще придется иметь дело с египтянами и ради того, чтобы они могли читать свитки папируса с увлекательными преданиями, которые Сети дал им с собою для развлечения. Гектор видел их за этими занятиями, но не подозревал, что обе ученицы усвоили за короткое время так много… Да, Авлона понимала: нужно уйти и не слушать. Однако страх, едва ли не впервые охвативший все ее существо, страх перед неведомой, но реально осязаемой опасностью, заставил ее нарушить заповедь амазонок – никогда не знать и не узнавать того, чего тебе не положено. Она тихо обошла шатер и, не замеченная стражей, спряталась в зарослях акации.

Весь разговор царей вспомнился ей сейчас от слова до слова.