Текст книги "Возвращение троянцев"

Глава 9

Царь Трои был прав. Смятение очень недолго царило среди войска Антифота, от которого осталось чуть более половины. В ров угодили воины первой шеренги и несколько десятков из второй, остальные отпрянули, но не повернули назад. Голос царя прогремел, заглушая вопли гибнущих, и уцелевшие почти мгновенно перестроились, образовав снова три, но куда более коротких линии. Впервые прозвучал сигнал, поданный не грохотом барабана. Четырежды, отрывисто и басовито, протрубил громадный рог.

– Это сигнал для тех, кто в кораблях, – спокойно сказал Гектор. – Антифот, конечно, берег их для окончания битвы и для похода в глубь страны, но теперь они ему понадобились срочно. А что там наши корабли? Они должны были успеть.

– Они успели, – ответил Рамзес, морщась от гнусного запаха копоти и горелой человеческой плоти. – Ветер немного разнес дым. Смотри!

Так как берег полого уходил вниз, то часть залива, во всяком случае, место, где стояли лестригонские суда, было видно с высоты колесниц.

Едва загремели барабаны захватчиков, подавая сигнал к началу битвы, из-за мыса, прикрывающего вход в узкий залив, выскользнуло около двадцати египетских кораблей. Они шли со свернутыми парусами, а у иных и не могло быть парусов, ибо еще не было мачт: их не успели достроить. Но весла гребцов дружно толкали суда вперед, и они стремительно летели по гладкой воде. Занятые наблюдением за поединком и за началом битвы, два десятка лестригонов, охранявших корабли, не успели заметить этого вторжения.

Одновременно, повинуясь не возгласу, а команде, отданной взмахом флага, все египетские суда развернулись, встав наискосок между судами лестригонов и противоположным берегом. Затем мощный толчок весел послал их вперед. Новый взмах флага – и, когда до кораблей завоевателей оставалось около четверти стадия, на атакующих судах одновременно вспыхнуло пламя. Они занялись в считанные мгновения, и вот уже высокие огненные языки и тучи дыма рванулись к небу. Горючая смесь, подобная той, что была засыпана в ров-ловушку, разгоралась стремительно, огонь почти сразу охватил борта и мачты.

Гребцы-египтяне, само собой, не дожидались этого. Они подожгли горючую смесь и тотчас попрыгали в воду, где их подобрали плывшие следом лодки. Этим лодкам тоже надо было успеть отойти от громадных факелов, в которые превратились корабли – будь ветер в их сторону, могла случиться беда. Но направление ветра тоже было рассчитано заранее.

Меж тем пылающие суда, перед тем получившие сильный разгон, продолжали стремительное движение вперед, и вот они почти одновременно врезались в черные громады чужих кораблей. Укрепленные в носовой части тараны – бревна, обитые медью, с оглушительным треском пробили их борта.

От сильного толчка сорвались и покатились вниз штабеля бревен, укрепленных на досках, положенных наклонно, от кормы к носу. Наклон обеспечивала сама конструкция судов – корма поднималась выше носа, а потому сделать в течение ночи это достаточно примитивное сооружение не составило труда.

Бревна, заранее обильно политые древесным спиртом, тоже горели. Некоторые, правда, угодили в воду, но в большинстве своем они обрушились на лестригонские суда, на дощатые настилы, прикрывавшие нижнюю, потайную часть судна, в которой пряталась засадная армия Антифота. Дувший с залива ветер довершил дело: корабли захватчиков почти моментально охватил огонь.

Это произошло как раз в тот момент, когда прозвучал рог, приказывая сидящим в засаде воинам покинуть тайные укрытия и присоединиться к понесшей невиданные потери основной армии. Однако запасное войско оказалось в положении, почти столь же отчаянном, что и те, кого погубила расставленная Гектором западня. В пробоины, полученные от ударов тарана, хлынула вода. Спрятанные под настилом воины поняли, что суда сейчас начнут тонуть, и бросились к люкам, чтобы выйти наружу. Люки были придавлены бревнами, однако колоссальная сила лестригонов помогла им приподнять крышки, либо просто высадить доски настила. Но, выбравшись на настил, они сразу оказывались среди огня…

Засадная армия пострадала все же меньше, чем те воины, которые ранее угодили в пылающий ров. Получая тяжелые ожоги, многие все-таки выбирались из-под горящих бревен, иные сумели взобраться на борт почти невредимыми. Корабли оседали, заполняясь водой, и те, кто не смогли вылезти из тайников, должны были захлебнуться: промежуток между днищем и настилом был совсем невелик. Другие с криками ярости прыгали в воду – многим это было нужно еще и для того, чтобы погасить начавшую тлеть кожу доспехов.

И вот тут случилось совсем уже страшное и необъяснимое. По крайней мере, лестригоны так и не поняли, что произошло. Запылала… сама вода залива! Рыжий дымный огонь охватил всю ее поверхность, от берега почти до самого выхода в море – последние, удирающие на лодках рыбаки едва успели спастись от стремительно бегущей за ними огненной волны. Они, правда, знали, откуда этот огонь взялся, ибо, уплывая, сами вылили в воду смесь масла и древесного спирта.

Лестригоны не слыхали о таких зельях и не понимали, как может гореть вода. Поддавшись внутреннему, первобытному страху перед огнем, возникшим ниоткуда, они стремились скорее выскочить из него, подняться выше над водой, цепляясь за плавающие бревна, тоже горящие, и за борта своих тонущих судов. Им было невдомек, что спастись можно, как раз погрузившись целиком в воду, потому что горел лишь слой масла на самой поверхности.

До берега было близко – не больше шестидесяти локтей, но это расстояние преодолели не все. Кое-кто сообразил, что нужно прыгать в воду с кормы, где огня было меньше, и где волны с залива довольно быстро затушили «пожар воды». Зато там оказалось куда глубже, и тяжесть доспехов потащила воинов на дно.

Но несмотря ни на что слуги демона не поддались ужасу и смятению. Как и думал Гектор, они продолжали наступление.

Антифот, очевидно, видел если не все, то почти все, происшедшее с его засадной армией, и от этого впал в дикую ярость. Он никак не думал, что противник не только разгадает все его хитрости, но и устроит ему, одну за другой, две сокрушительные ловушки. Однако бешенство не помешало царю лестригонов действовать обдуманно. Он понимал, что после случившегося едва ли сможет совершить поход в глубь Египта, но понимал и другое: если сейчас он отступит и даст прижать себя к морю, ему и тому, что осталось от его войска, конец – корабли получили пробоины и тонули, одновременно пожираемые огнем. Полностью уцелели лишь два судна, а значит, в ближайшие часы и даже дни им отсюда не уплыть. Они сумеют закрепиться на берегу, однако Рамзес может подтянуть сюда несколько тысяч воинов. И тогда, вместе с невиданным великаном, убившим его непобедимого племянника, вместе с могучим троянским царем, египтяне добьют их, хотя и положат ради этого множество жизней. Значит, нужно было напасть, заставить египтян сражаться сейчас, уничтожить их, убить фараона. А после подумать, как убраться отсюда, чтобы затем вернуться.

Египтян защищал огненный ров, в котором оставались лишь узкие «ворота» – промежуток между красными кувшинами. Кроме того, проходимой, безусловно, была скалистая береговая полоса.

Подчиняясь приказу своего царя, лестригоны разделились и первая линия воинов, развернувшись, кинулась к берегу. Туда же, видимо, понимая, что там возможно пройти, устремились и воины с кораблей, которым удалось выбраться на берег.

– Нужно бросить туда шерданов! – крикнул Рамзес Гектору и уже взмахнул рукой, чтобы отдать приказание, однако Гектор остановил его:

– Неужели ты не видишь, что это – отвлекающий прием? Там – узкое пространство, большое число людей не пройдет. Им только и надо, чтобы мы устроили свалку на этом клочке… Посылай лучников, пусть встретят их стрелами и на какое-то время задержат. Стоим здесь!

– Но они зайдут нам в спину! – воскликнул фараон.

– Не зайдут. Для этого их теперь мало. Стоим!

В это время основная масса лестригонов, вновь перестроившись и образовав острый треугольный клин, ринулась вперед, прямо на мечущееся во рву пламя, в котором еще корчились, погибая, их товарищи. Ров был шириною в десяток локтей – его невозможно было перескочить, однако некоторые из нападавших сделали это! Они прыгали, используя особый прием: разбежавшись перед прыжком, выбрасывали вперед копье и, резко воткнув его в землю на краю рва, отталкиваясь, перебрасывали себя через пламя. При тяжести их доспехов такие прыжки казались невероятными, однако огромная сила людей бездны позволяла им это сделать. Некоторые срывались и падали в огонь, но остальные не обращали на это внимания. Те, у кого не было копий, одолевали ров, вскакивая на плечи и спины воинов, гибнущих в огне. Этим они добивали их, глубже вталкивая в горящую жижу. Одолев ров, лестригоны с новой яростью бросались вперед, издавая при этом пронзительные вопли.

Эта выскакивающая из огня, ревущая, страшная масса могла бы напугать кого угодно. Но только не шерданов. Гектор за эти несколько дней хорошо узнал их командующего. Это был сорокалетний этруск по имени Антасса, в недалеком прошлом грозный морской разбойник. Рамзес рассказал троянцам, что тридцать пять лет назад лестригоны захватили и сожгли дотла небольшое этрусское поселение, из которого Антасса был родом, а его родителей убили на глазах ребенка. Мальчика подобрали на берегу морские разбойники, он вырос на разбойничьем корабле и, став взрослым, дал клятву когда-нибудь поквитаться с убийцами. Сделавшись предводителем, Антасса упорно разыскивал во всех морях очередное пристанище лестригонов, попутно совершая набеги на прибрежные города и захватывая чужие корабли, покуда сам не оказался в плену у египтян. Он принял предложение стать воином-шерданом, однако мечту об отмщении не позабыл, и теперь испытывал жестокую радость от сознания, что наконец-то бьется с лестригонами.

– Ну, вперед! – воскликнул Гектор.

Голос царя Трои прозвучал почти весело. Пережив потрясение при виде заживо сгорающих по его воле врагов, он больше всего хотел теперь вступить в битву.

Шерданы ждали нападающих, выставив вперед щиты, пряча за ними железные зигзаги мечей. Египетские лучники в это время обливали стрелами врагов, прорывающихся к месту схватки по береговой полосе, и постепенно отступали под их натиском.

Лестригоны, одолев ров, лишились копий (при прыжке копье оставалось на той стороне рва), а потому напали на шерданов с мечами и булавами. Удар был грозным и страшным. Шерданы встретили натиск, и вот уже все слилось в кровавом месиве. Мелькали в воздухе шипастые головы булав, сверкали и лязгали мечи. Предсмертные крики, стоны, хриплая брань на разных языках, – все соединилось в сплошной гул.

Большинство шерданов, тщательно подготовленных к бою как Гектором, так и Антассой, запомнившим с раннего детства боевые приемы лестригонов, старались не бить врагов в места, хорошо защищенные доспехами. Шерданы поднимали над головой щиты (которые в случае прямого удара их почти не защищали) и, пригнувшись, используя свой более низкий рост, наносили удары по ногам, рассекая сухожилия, либо наискосок вонзали свои серпы под кожаные юбки врагов, стараясь попасть в пах или в живот. Такие удары, будучи нанесены достаточно точно и сильно, нередко несли смерть.

Однако лестригоны дрались, несомненно, лучше, и то, что египтян стало теперь на тысячу с лишним больше, не спасло бы их.

Но с ними по-прежнему были троянские герои.

Колесница Ахилла врезалась в гущу битвы, как это бывало всегда – внезапно и вовремя, как раз тогда, когда царь Антифот, одолев ров, вступил в бой и первыми же ударами сокрушил десяток воинов, прикрывавших колесницу фараона. Рамзес был в гуще боя, хотя перед тем Гектор просил его не рисковать и не вмешиваться в схватку самому. Но Великий Дом не мог смотреть со стороны, как дерутся и гибнут его воины. К тому же он был отважным и искусным бойцом и понимал, что его участие в битве воодушевит египтян. Фараон сражался в надежных доспехах, а его колесницей, запряженной чистокровными сирийскими жеребцами, правил опытный возница. Надежна была и его охрана, если не считать отсутствия Сети, отправленного с поручением в Троаду. Рамзес ловко владел мечом и в первые мгновения сумел сразить троих врагов. Он метил в шею, между доспехом и нашлемником – такой удар, если его нанести точно, всегда оказывался смертельным. От нападений с разных сторон и от вражеских копий фараона прикрывали щиты воинов-египтян, бежавших рядом с колесницей. Вначале их было пятнадцать, но пятеро вскоре погибли. Внезапно перед колесницей, потрясая окровавленной булавой, возник Антифот и, одного за другим, уложил остальных охранников.

– Иди сюда, Рамзес, отродье лягушки! – орал лестригон, налетая на колесницу и хватаясь за поводья, чтобы не дать вознице развернуть повозку. – Ну, давай, это тебе не канавы рыть и заливать смолой! Ну!

Возница заслонил фараона от пущенной в него булавы и упал мертвым, свесившись через борт колесницы. Рамзес уклонился от удара меча и сам ударил в ответ, но меч встретил надежное железо щита. Следующий удар Антифота почти достал Великого Дома – ему удалось отпрянуть в последнее мгновение. А царь лестригонов с юношеской легкостью, будто не чувствуя тяжести своих доспехов, вскочил в колесницу и пинком ноги выбросил из нее труп возничего, освобождая место.

– Ну, великий фараон, сейчас я сделаю из тебя десяток маленьких фараончиков! – глухо произнес Антифот, оскалившись (этот оскал трудно было назвать улыбкой). – Придется делать из тебя не одну, а десять мумий!

Каким-то чудом Рамзес опять отразил удар, лезвие вражеского меча лишь скользнуло по его руке, оставив неглубокую рану, скорее царапину. Антифот вновь замахнулся и… выбитый из его руки меч упал за борт повозки, а сам он пошатнулся, так силен был удар. Между ним и Рамзесом вонзилось и задрожало гигантских размеров копье, а в следующее мгновение подкатила еще одна колесница.

– Не лезь не в свою повозку, Антифот! – крикнул Ахилл, нависая над царем лестригонов. – Тебе здесь не место!

Антифот зарычал и взмахнул мечом, видя, что в это мгновение троянский герой безоружен: его копье еще торчало из днища колесницы. Но Ахилл, упредив врага, ударил его кулаком в лицо. Лестригон помнил, как этот самый кулак раскрошил ребра Каррика, и стремительно отшатнулся, однако удар достиг цели, и облаченный в тяжелое железо великан вылетел из колесницы, как кот от хозяйского пинка. Тут же откуда-то вынырнул еще один лестригон, размахивая окровавленной палицей, но этому повезло куда меньше: троянец уже держал копье в руке и точным ударом пригвоздил врага к земле.

– Вот вам, собаки! – закричал Ахилл тем самым, наводящим ужас голосом, от которого так часто бежали самые смелые воины. – Что, не привыкли, чтоб вас били?! Привыкли бесчинствовать, как вам хочется?!

Еще один взмах «пелионского ясеня», и двое подступавших к колеснице фараона лестригонов упали с разбитыми головами. Подбежал воин-египтянин, прыгнул в повозку и подхватил поводья, одновременно прикрывая Рамзеса своим щитом.

– Спасибо! – крикнул фараон Ахиллу. – Я рад, что ты в силах биться!

– Я тоже этому рад! – отозвался герой. – Но ты бы поберег себя, Великий Дом!

– Скажи это своей жене! – невольно огрызнулся Рамзес. – Во-он она рубится в самой гуще схватки. А я не женщина!

Троянский герой усмехнулся и ничего не ответил. Сражение кипело вокруг них, и ему было не до споров с фараоном, которого он так вовремя успел защитить. Куда больше Ахиллу хотелось вновь найти Антифота, но двое лестригонов успели оттащить в сторону своего царя, от удара ахиллова кулака потерявшего сознание. Остальные лестригоны тоже отступили от колесницы троянца, пытаясь издали поразить его копьями. Он был без щита, потому что владел только левой рукой, в которой держал копье – его прикрывал лишь большой щит Яхмеса.

– Ну, пожиратели поганок, сюда! – вновь закричал Ахилл. – Что-то я не вижу вашей хваленой отваги! Ко мне, демоновы лизоблюды!

И, знаком приказав Яхмесу развернуть колесницу, герой ринулся за отступавшими под его натиском врагами.

Глава 10

Сражение происходило на нешироком пространстве между все еще пылающим рвом и раскинутым возле смоковниц лагерем египтян. Те из лестригонов, кому удалось спастись с горящих кораблей, пробились через строй египетских лучников, защищавших береговую полосу, оставив многих из них убитыми, и присоединились к своим товарищам, которые широким клином врубились в линию обороны шерданов. Теперь уже не было ни клина, ни стройных рядов оборонявшихся – все смешалось, и в тучах поднятой пыли были видны лишь мелькающие руки с окровавленным оружием, оскаленные лица и тусклый блеск бронзы и железа.

Лестригоны дрались с отчаянным упорством, хотя устроенные Гектором ловушки вдвое уменьшили их число и подорвали силы: многие из уцелевших получили серьезные ожоги. Одно сознание, что несокрушимый Каррик убит, и сами они понесли такие страшные потери, мешало людям бездны проявлять свою обычную дикую свирепость и отвагу. Но они все же не помышляли отступать – бились упорно и злобно.

Впрочем, шерданы не уступали им в ярости. Старые счеты с завоевателями были не у одного этруска Антассы – кое-кому из бывших морских разбойников приходилось если не встречаться с лестригонами, то слышать об их кровавых похождениях, в сравнении с которыми их собственное прошлое казалось мирным и пристойным. К тому же шерданы искренне любили фараона, оказавшего им столько милостей.

Гектор направил свою колесницу в самый центр сражения, понимая, что лестригоны постараются прежде всего уничтожить именно командующего, и это соберет вокруг него большое число врагов. Он дрался спокойно, сосредоточенно, как всегда. На колесницу накатила настоящая лавина воинов – вскоре оба коня, запряженные в повозку, были убиты, а затем упал, уронив щит, тяжело раненный возница. Прикрытие исчезло, и то, что военачальник оставался на возвышении, из преимущества превратилось в опасность: он лишь чудом успел принять на щит три или четыре молниеносно брошенных в него вражеских копья и порадовался, что у лестригонов почти не осталось луков – многие из них бросили громоздкие луки, перескакивая с помощью копий через пылающий ров.

Царь Трои соскочил с колесницы и могучим рывком опрокинул ее, встав так, чтобы борта повозки защищали ему спину. Теперь он мог видеть всех, кто на него нападал, и хотя против него бились по крайней мере семь или восемь свирепых воинов, троянец спокойно отражал их нападения, вовремя и точно нанося ответные удары. Вот упал один из лестригонов, затем второй, но их место тут же занимали другие: Антифот приказал уничтожить Гектора любой ценой. И тем не менее командующий продолжал руководить боем.

Один из египетских воинов ловко вскарабкался на борт поверженной колесницы и, повесив себе на грудь и на спину два громадных полуовальных щита, которые скрыли его почти целиком, стал докладывать командующему обо всем происходящем: с колесницы он хорошо видел поле боя. Гектор отдавал приказы, а юноша во весь голос повторял их, поворачиваясь в ту сторону, где приказ должны были услышать. В конце концов, лестригонское копье поразило смельчака в голову, и он упал под ноги троянскому герою.

Пентесилея сражалась так, как привыкла – верхом. Это был сумасшедший риск – если колесница хоть как-то защищала седока высокими бортами, то на коне амазонка была открыта с ног до головы. Сверкающие троянские доспехи, черная конская грива, развевающаяся над шлемом, блеск мелькающей в воздухе.

Секиры – все это бесило врагов. На левом краю площадки, где дралась амазонка, шла настоящая охота за нею. Чего ей и было нужно – она, как ураган, носилась взад-вперед, неизвестно как прорываясь сквозь плотные ряды дерущихся, нанося сверху точные, беспощадные удары. Секира одолевала даже толстое железо лестригонских шлемов, и уже не один воин упал с рассеченной головой под ударами Пентесилеи. Вероятно, они не подозревали, что этот безумный всадник – женщина, потому что время от времени окликали ее примерно так:

– Ты, жеребячий сын, куда удираешь?! Иди, я выбью дерьмо из-под твоей гривы!

– Эй, урод из погорелой Трои, скачи сюда! Я перегрызу глотку и тебе, и твоему жеребцу!

Она отвечала не словами, а ударами, всегда стремительными и смертоносными. Впервые после рождения Патрокла Пентесилея вновь испытала кровавое упоение боем.

Ахилл, придя на помощь Рамзесу, после того развернул свою колесницу и снова набросился на врагов. Он использовал привычный ему прием, который всегда применял, когда битва шла на небольшом пространстве: направил боевую повозку вокруг места сражения, захватывая его края и сокрушая на своем пути десятки лестригонов. Каждый удар «пелионского ясеня» уносил, по крайней мере, одну жизнь.

Снадобье египетских лекарей поддерживало силы героя, хотя боль в сломанном плече не исчезла и давала о себе знать, а драться левой рукой было труднее, чем правой. Но Ахилл, пришедший в ярость еще во время поединка с Карриком, теперь дал волю этой ярости и не замечал ничего. Как всегда в бою, он сделался ужасен – его будто безумные, мечущие молнии глаза, гигантский рост, еще увеличенный развевающейся над шлемом гривой, нечеловеческая сила, только что одержанная им победа над непобедимым убийцей – все это внушило трепет даже не знавшим страха лестригонам. Вольно или невольно, они отступали перед неистовым напором его несущейся во всю мочь колесницы, сжимая пространство боя, и герой с каждым новым кровавым кругом, все сужал и сужал кольцо.

Видимо, лестригоны понимали, что еще несколько кругов ахилловой колесницы, и большая их часть погибнет. Они делали все возможное, чтобы остановить героя – пытались бросать копья в его коней, но те, как заговоренные, уходили от бросков, иные из людей бездны кидались прямо под копыта, надеясь, что это задержит полет колесницы, однако кони сминали самоубийц – повозка, подскакивая и кренясь, проносилась над ними.

Еще круг, еще. Копье, пущенное в упор лестригоном, попало в грудь одному из коней. Тот захрипел, стал оседать, и Яхмес ударами меча обрубил упряжь и немного развернул повозку, огибая бьющееся в судорогах тело лошади. Второй конь, раздувая ноздри, понесся еще быстрее, будто не ощущая двойной тяжести влекомой им колесницы, которая несла возницу, гигантского воина и его гигантское копье.

Антифот что-то прокричал издали своим громовым голосом, и, когда колесница Ахилла вошла в очередной поворот, сразу пятеро лестригонов, схватившись за руки, переплетя их, кинулись под копыта коню. Яхмес никак не мог развернуться, конь налетел на живой заслон и тотчас упал с перерезанным горлом. От резкого толчка повозка опрокинулась.

К несчастью, Ахилл упал на правую сторону, ударившись сломанным плечом. От пронзительной боли герой сразу потерял сознание. На какое-то мгновение его заслонило от врагов тело коня и упавшая колесница, но еще миг – и сразу трое лестригонов кинулись к поверженному исполину, спеша прикончить его, пока он не очнулся.

Большинство египтян в это время были далеко. Рядом с Ахиллом оказался только его возница. Яхмес успел соскочить с колесницы до ее падения, поэтому не пострадал, однако великолепно понимал, что не одолеет троих громадных воинов.

– Очнись, Ахилл, очнись! Эти уроды рядом! – что есть силы крикнул Яхмес и, отважно встретив первого из нападавших, с размаху ударил мечом. Железный серп вошел между нагрудником и поясом – воин, корчась, упал к ногам египтянина, но, падая, выбил из его руки меч: изогнутое лезвие застряло в теле.

Второй лестригон уже заносил палицу. Если бы Яхмес отскочил, удар, конечно, достался бы не ему: люди бездны больше всего на свете хотели убить Ахилла. Однако египтянину даже не пришло в голову спасать себя. Выкрикнув какое-то ругательство, он взмахнул единственным оставшимся в его распоряжении оружием – длинным бичом возницы. Но именно им он владел с поразительным искусством. Тонкий ремень, свистнув в воздухе, обвил рукоять булавы и в следующий миг вырвал ее у воина, совершенно ошалевшего от такой наглости врага. Лестригон еще не успел опомниться, когда новый удар бича рассек ему лицо, и затем бич, продолжая движение, смазал по щеке третьего из нападавших.

Оба воина завопили от ярости и кинулись на юношу с поднятыми мечами. Однако в это мгновение Ахилл очнулся и тотчас оценил происходящее. Его копье отлетело далеко в сторону – герой понял, что никак не успеет его схватить. Он привстал на одно колено, левой рукой достал все еще вращающееся колесо опрокинутой повозки и, рывком отодрав его от оси, швырнул в лестригонов. Этот необычный метательный диск размозжил голову одному из нападавших и, ударив другого в грудь, поверг на землю замертво.

Через несколько мгновений Ахилл уже держал в руке «пелионский ясень», и его удары прикончили еще троих врагов, пытавшихся подоспеть на помощь к своим товарищам.

– Твоя привычка орудовать бичом оказалась полезна, Яхмес! – крикнул герой молодому египтянину. – Как бы там ни было, я обязан тебе жизнью!

– Я пытаюсь отдать долг! – воскликнул юноша.

Антифот в это время, увидав, что убить Ахилла не удалось, но он, по крайней мере, лишился колесницы, вновь закричал что-то своим воинам, и те, начав отступать под натиском египтян, обратились вдруг в бегство! Некоторые прорвались назад, к горящему рву, другие бросились к перешейку возле залива, уже оставленному египетскими воинами. Те, у кого оставались копья, тем же приемом, используя копье, перескакивали через ров.

Поняв, что лестригоны бегут, шерданы с воплями ярости ринулись за ними. Их примеру последовали и более осторожные египтяне – лучники и копейщики, воодушевленные внезапным и поспешным бегством врагов. Правда, никто из них не рискнул сунуться в ров или через него прыгать – воины сворачивали вправо, чтобы пройти по кромке берега.

– Стоять! – что есть силы крикнул Гектор египтянам. – Всем стоять! Стоять, я сказал!

Едва атаковавшие его лестригоны отступили, царь Трои вскочил на опрокинутую колесницу. Только взбираясь на нее, он заметил торчащий из своей правой ноги выше колена обломок копья и с удивлением подумал, что даже не запомнил, в какой момент боя оно вонзилось.

– Стоять! Построиться в три шеренги вдоль рва! Никому не наступать вдоль берега! Мосты сюда! – громовым голосом командовал он.

Египтяне, получившие приказ фараона слушаться каждого слова Гектора, разом прекратили погоню.

– Они могут удрать, Гектор! – закричал со своей колесницы Рамзес. – У них два корабля целы. А если мы дадим им уйти, они соберут все, что осталось от войска, и вернуться сюда, когда здесь не будет вас с Ахиллом! Если мы упустим Антифота, он как-нибудь, но отомстит! Верь мне!

Герой расхохотался. Огромный, весь залитый кровью, своей и чужой, он возвышался над усеянной трупами равниной, как некий дух войны, как сам страшный Арес[12]12
  Арес – бог войны у древних греков.


[Закрыть], торжествующий среди смерти. Если бы не полученные им раны, к счастью, неопасные, он и вправду казался бы бессмертным и неуязвимым божеством.

– Я и сам знаю, что нельзя упускать лестригонов, Великий Дом! – ответил он на возглас фараона. – Но, будь покоен, они никуда не убегут. Они и не собираются убегать!

– Ты думаешь?

Фараон подкатил на своей колеснице к опрокинутой колеснице троянца и тревожно окинул взглядом поле битвы. Египтяне, выполняя приказ, поспешно строились. Человек пятьдесят бежали в сторону лагеря, чтобы принести мосты – заранее сколоченные из тех же пальмовых стволов щиты, которые царь Трои приказал приготовить на случай, если придется одолевать горящий ров.

Гектор, морщась, вытащил из раны на ноге обломок копья и проговорил, не глядя на Рамзеса, напряженно следя за, казалось бы, хаотическим отступлением врагов:

– Лестригонов, по моим подсчетам, осталось около пятисот или немного меньше. В любом случае им не уплыть на двух кораблях – Антифот это отлично знает. Кроме того, он видит и наше войско: у нас теперь чуть более тысячи воинов. С обеих сторон по две трети потерь, если не считать тех, кто попался в обе наши ловушки. Но ведь нас, благодаря этим ловушкам, в начале битвы было в два раза больше, а значит, подсчеты не в нашу пользу. Мы были готовы к этому. Но сейчас никак нельзя ошибиться. Антифот ждал, что египтяне кинутся за ним, что большая их часть побежит берегом, и, когда лестригоны резко развернутся и нападут, наши окажутся зажаты в узком пространстве береговой косы. Тогда численное преимущество перестанет работать на нас… Нет, такого подарка я ему не сделаю!

– Он это уже понял, – усмехнулся фараон. – Смотри-ка – они остановились.

– Ну да. Еще пара сотен шагов, и они вбежали бы в море. Да и залив с их кораблями остался позади, так что понятно – о бегстве они не думали. Видишь, с какой быстротой они перестраиваются? Вот теперь и начнется решающая схватка, и она будет страшнее предыдущей. Эй, воины – опустить мосты! Все на ту сторону! Подать мне колесницу!

Пальмовые щиты упали, перекрывая ров. Египтяне устремились по ним на прибрежную часть равнины.

– Брат, мне тоже нужна новая колесница! – произнес Ахилл, подходя к Гектору.

– Уступи ему свою повозку, Рамзес! – обратился царь Трои к Великому Дому. – Тебе лучше теперь остаться здесь: там будет слишком опасно.

– В лагере найдется лишняя колесница, – довольно резко произнес фараон. – Я слушаюсь тебя во всем, царь – ты умело командуешь боем, однако мною ты не будешь командовать, это моя страна!

– Но ты ранен.

– Это царапина, а не рана. Ты ранен куда сильнее, о твоем брате я и не говорю, но вы оба в бою. Хватит слов: эти твари уже готовятся наступать. Вперед, скорее! Воины, еще одну колесницу сюда!

По тому же проходу между красными кувшинами, проходу, которым, отступая, воспользовались наиболее хладнокровные и наиболее наблюдательные лестригоны, все три колесницы вслед за египетскими воинами миновали ров.

– Я атакую по центру, Ахилл и Пентесилея занимают правый край, чтобы защитить перешеек, ты налево, Великий Дом, но только не опережай воинов! Антасса, прижимать их к морю, и теперь ни шагу назад!

Голос Гектора гремел, заглушая ожившие барабаны лестригонов, которые, впрочем, звучали теперь глуше и тише: большей частью барабанщики были убиты. Антифот тоже что-то кричал своим, и те спешили, чтобы напасть первыми, но на этот раз египтяне успели скорее – стремительная волна атаки хлынула на завоевателей прежде, чем они завершили построение.

Колесница Ахилла первой достигла вражеских рядов. Навстречу герою полетело десятка два копий – на другой стороне рва лестригоны подобрали свое брошенное во время первой переправы оружие. Часть копий Яхмес принял на щит, и они раскололи его на части, но у ног предусмотрительного возницы лежал другой, которым юноша поспешил прикрыть троянского богатыря. Остальные копья Ахилл отбил на лету ударами «пелионского ясеня». Он налетел на лестригонов с удвоенной яростью, быть может, потому, что чувствовал, как иссякают его силы: действие лекарства кончалось, боль в сломанном плече разливалась по всему телу, парализуя движения, тьма поднималась в глазах. Вероятно, удар при падении с колесницы тоже сделал свое дело. Герой понимал: долго ему не продержаться.