Текст книги "Крест короля"

Измайлова Ирина Александровна
Крест короля

Часть первая
Изгнанный рыцарь

Глава 1
Тень от облака

Конь оступился, захрапел, прянул в сторону, будто налетев на незримую стену, и, медленно согнув передние ноги, стал заваливаться на правый бок. Стрела, пронзившая его шею, как раз перестала дрожать, когда он тяжко рухнул, смешав красную кровь с горячим, красным песком.

Всадник успел соскочить с седла, однако не отбежал от умирающей лошади. Видя, что агония будет короткой, и не опасаясь быть подмятым и покалеченным, с хладнокровием опытного воина он распластался позади конской туши, приподнял голову над седлом и деловито скинул с плеча колчан. Стрел в нем оставалось две. Да еще была та, что торчала из сонной артерии коня: с большим усилием ее можно вынуть – наконечник едва ли затупился. Три стрелы! В конце концов это не так и плохо, когда есть укрытие. Да и в колчане преследователя, судя по всему, стрел осталось не больше: лишних он не тратил, но стрелять пришлось много…

Преследователь меж тем подскакал почти вплотную. Настигая Селима-пашу, он отлично видел его висевший за спиной колчан и наверняка сосчитал стрелы. Значит, понимает, что тот будет стрелять лишь наверняка. И уж точно не в коня: это преследователю непременно надо взять Селима-пашу живым, а ему, Селиму, вовсе не нужен живой крестоносец, – мертвый куда лучше!

Конь под крестоносцем встал смирно, однако пустить стрелу было некуда: грудь и живот всадника прикрыты прочным железным щитом, голову скрывает шлем, который не пробьешь – сработан отменно, да и надет наверняка на кожаную шапку и кольчужный капюшон. Эх! Если бы не сумасшедшая скачка, что длилась не менее часа, да не солнце, которое, как назло, сейчас против него, Селим-паша постарался бы попасть всаднику в глаз. Шлем был надет до бровей, и нос прикрывала узкая железная пластина, а так лицо открыто, даже бармица11
  Бармица – кольчужный подшлемник, защищавший шею и подбородок воина.


[Закрыть] едва закрывает подбородок. Выстрел в глаз – и не будет рыцаря, а его конь, крепкий вороной скакун, достанется Селиму-паше и быстро-быстро унесет предводителя «пустынных волков» за темнеющую вдалеке горную цепь, и ищите тогда! Только вот нет больше «пустынных волков» – проклятый рыцарь, с которым и было-то всего семеро воинов, оставил двадцать шесть лучших бойцов Селима среди этой красной песчаной равнины с редкими пятнами побуревшей от солнца травы. Последние четверо «волков», спасая своего предводителя, поскакали в сторону Кизанского холма, почти на верную гибель: на холме находятся христианские дежурные посты, да и до Птолемиады – нынешней столицы Королевства Иерусалимского, оттуда рукой подать. Преследователи кинулись за «волками», и можно было надеяться, что они не заметят, как один из уцелевших исчез среди деревьев хилой рощицы, где кипел бой. Рыцарь, однако, заметил и отлично понял, что уйти от него хочет сам Селим-паша, которого он обещал живым привезти христианскому королю…

– Лучше не подъезжай ближе! – предупредил Селим, накладывая стрелу на тетиву. – Ты же знаешь, я хорошо стреляю, и сейчас меня защищает труп коня, так что тебе в меня не попасть. А попробуешь объехать сзади, солнце встанет против тебя, да и я успею пустить стрелу, пока ты разворачиваешься. Тебе не взять меня, рыцарь Айдугар!

– Ты и перед смертью не можешь запомнить мое имя? – крикнул всадник и засмеялся. – Я вот помню, что тебя зовут Селим-паша, что твой дядя – эмир Бухары, но ты сам – разбойник и вор. А меня зовут Эдгар, я – рыцарь и сын рыцаря. И если мне очень не повезет, я сегодня привезу королю твою голову. Только вот копья при мне нет, а меча марать не стану – придется найти палку, чтоб на ней получше смотрелась твоя физиономия! Ну а если повезет, я прокачу тебя на своем коне, только не верхом, а как барана – вьюком поперек седла.

Он говорил на правильном арабском языке, и это почему-то особенно бесило Селима-пашу: мало кто из христиан так хорошо выучил его язык. Но напрасно крестоносец старается вывести его из себя и заставить прежде времени истратить стрелы. Слишком многое сейчас зависит именно от выдержки. Выдержка – это все, что теперь оставалось Селиму.

– Послушай, Айдугар! – он постарался, чтобы его голос звучал как можно спокойнее. – Тебе не взять меня живым, а возьмешь ли мою голову, мы еще посмотрим! Давай договоримся меж собой. Ты и я – оба храбрые воины, и нам нужно верить друг другу. Я поклянусь тебе священным Кораном, что уеду из этих мест навсегда и больше не причиню беспокойства королю Иерусалимскому. А ты дашь клятву на своем кресте, что не выстрелишь мне в спину. Но перед тем, как уйти, я укажу тебе место, где спрятаны золото, серебро и драгоценности – их там столько, что хватит и тебе, и твоим потомкам. Разве это не хорошие условия?

Он говорил, а сам неотрывно смотрел на небольшое облако, что ползло от горизонта и собиралось вот-вот поравняться с солнцем. Если оно закроет светило хотя бы на несколько мгновений, можно попытаться. Проклятый рыцарь так близко! Да и дыхание Селима уже стало ровнее – наверняка он сможет пустить стрелу прямо в глаз врагу.

– Ты предлагаешь мне в качестве выкупа те деньги и добро, что забрал у паломников, ехавших ко Гробу Господню? – Рыцарь говорил даже без гнева, с одним лишь презрением. – За год твоя шайка ограбила пятнадцать караванов, вы убили не менее трех сотен христиан. И это их деньгами ты хочешь заплатить за свою гнусную жизнь? Я все равно их возьму. Не от тебя, так от твоих трусливых шакалов узнаю, где вы спрятали сокровища. Не забывай: двоих «волков» мы взяли в плен еще вчера. Но эти деньги поступят в казну короля.

– Ты глупец, Айдугар! – теперь Селим-паша уже не мог скрыть злобы, от которой у него на мгновение даже перехватило дыхание. – Твой король и все ваше королевство не продержатся и десяти лет! Вы заключили мир с султаном, но султан скоро умрет, а его брат и все мамелюки давно хотят покончить с вашими погаными гнездами на нашей земле!

– На вашей? – Рыцарь усмехнулся, и в это время его конь, послушный незаметному движению руки, сделал несколько шагов, став еще ближе к распластанной на песке лошади и укрывшемуся за нею разбойнику. – Это когда же она стала вашей-то? Это – земля Господа Нашего Иисуса Христа, а владеют ею всякие нечестивцы! Здешний епископ немало рассказал мне об истории этих мест, и я отлично знаю, что еще триста с небольшим лет назад край этот был христианским. Потом пришел халиф Омар, но он не трогал Святого Гроба и не запрещал молиться возле него, а великий его потомок Гарун даже прислал ключи от Иерусалима императору Карлу22
  Император Карл Великий (768—814) действительно получил ключи Святого Города от легендарного Гарун-аль-Рашида, стремившегося сохранять добрые отношения с христианами.


[Закрыть]. Несколько раз христиане возвращали себе Святую землю, и вы здесь куда меньше свои, чем мы! Слышишь, Селим-паша?

Облако уже почти коснулось солнца, и взгляд сарацина жадно прирос к тени, неотвратимо наползавшей на его убитого коня. Когда она дотянется до седла, можно будет выстрелить…

– Сколько бы ты ни каркал, будет так, как я говорю! – выдохнул Селим. – Вас разнесут в клочья, и вашими потрохами будут лакомиться собаки и шакалы! Я знаю: у тебя есть жена, а недавно родился сын. Тебе не хочется уехать отсюда, пока не поздно? Лучше принимай мое предложение, Айдугар, или долго не проживешь.

– Ассасинские шпионы знают все и про всех? – спокойно спросил рыцарь. – Я не сомневался, что ты – не простой разбойник. Из-за твоей чалмы торчат уши Старца горы!33
  Старцем горы назывался предводитель секты ассасинов – самой загадочной и агрессивной панисламистской организации, свирепствовавшей в средние века на Востоке, но распространявшей свое влияние и на страны Запада.


[Закрыть] Ну что же, тем правильнее я поступил, гоняясь за твоей шайкой три дня и три ночи. Твоих «пустынных волков» больше нет, а кто из нас проживет дольше, знает только Бог.

– Аллах все знает! – теперь усмехнулся Селим-паша. – Но и я знаю… Знаю, что твоя поганая жизнь не длиннее этой вот тени!

За мгновение до того, как спустить тетиву, предводитель «волков» мог бы поклясться, что рыцарь сидит в седле неподвижно. И невозможно было сообразить, в какую долю следующего мига проклятый христианин вскинул левую руку, прикрывая щитом голову. Стрела ударила в то место, где только что блестел глаз Эдгара, и где теперь тускло отсвечивало кованое железо. Посланная с близкого расстояния, стрела вонзилась в щит и задрожала.

Селим-паша, выдохнув короткое ругательство, выхватил новую стрелу. Но не успел наложить ее и натянуть лук. Эдгар поднял правую руку с давно уже заряженным арбалетом и в свою очередь выстрелил. У разбойника вырвался короткий яростный визг. Нет, рыцарь не стал его убивать, хотя легко мог попасть и в лоб, и в грудь. Железная стрела угодила Селиму в правую кисть и раздробила ее, заставив выпустить тетиву и уронить лук.

– Я тоже следил за этим облаком, – усмехнувшись, сообщил Эдгар. – Почему-то сарацины считают нас всех дураками. На этом и горят… Хватит вопить, Селим-паша! Я всего лишь сломал тебе руку, хотя мне так хотелось бы размозжить твою башку! Вставай. Я обещал привезти тебя к королю. Хотя вряд ли его величество сам захочет беседовать с такой тварью, как ты, ночной вор и убийца!

С этими словами Эдгар, уже не опасаясь, подскакал вплотную к туше коня, на ходу снимая с седла и разматывая длинный аркан. Возможно, усталость этой трехдневной гонки помешала ему заметить неуловимое движение разбойника, или он был слишком уверен в собственной быстроте… Так или иначе, но он опоздал. В левой руке Селима-паши мелькнуло короткое белое лезвие, и кинжал вонзился в шею сарацина, прямо под черным клином короткой бороды.

– Ни-че-го у тебя… не вый… дет!

Эти слова Селим выдавил из себя глухо и невнятно, и в горле у него забулькало, засвистело, вместе со струйкой багровой крови вырвался вздох, и тело «пустынного волка» забилось в конвульсиях рядом с телом его коня.

– Проклятие! – крикнул рыцарь, понимая, что добыча, ради которой он рисковал жизнью, безвозвратно потеряна.

Двадцать раз он имел возможность подстрелить Селима во время преследования, но не сделал этого. Конечно, он не был так наивен и не верил, что вожак «волков» действительно знает, где искать нынешнее логово ассасинов. А припрятанные им богатства и в самом деле выдадут христианам схваченные накануне разбойники. Однако Селим-паша мог бы назвать имена ассасинских шпионов, которые под видом мирных купцов или странников появлялись в христианских городах. Ведь не сегодня-завтра сарацины начнут всерьез готовить новое нашествие на Иерусалимское королевство и на другие государства крестоносцев.

Рыцаря подвела привычка. Обычно приверженцы ислама, как и христиане, не совершают самоубийства, почитая его грехом. Однако у ассасинов все иначе. И если Селиму было приказано умереть, но не выдать христианам важных тайн, то он обязан был это совершить. И совершил, – хотя и цеплялся за жизнь до последнего мгновения.

Эдгар Лионский, рыцарь Креста, вот уже год жил в Птолемиаде, ставшей ныне столицей Королевства Иерусалимского, и нес службу при короле, хотя все это время его тянуло вернуться домой, во Францию. С одной стороны, близость святых мест вдохновляла молодого христианина, но с другой – зеленые холмы и рощи его родины были куда милей здешних сухих равнин, каменистых холмов и накаленных солнцем красных песков. Хотелось вновь увидеть отца, который прислал вот уже третье письмо, спрашивая, когда же отважный сын, сумевший так прославить себе в крестовом походе, приедет в родной замок. Когда покажет старому барону Раймунду Лионскому внука и наследника.

Да, теперь старик барон мог спокойно отписать наследство Эдгару и его первенцу. Год назад его сын отправился навстречу подвигам и приключениям, будучи всего лишь бастардом44
  Бастард – незаконный сын, не имеющий прав наследства.


[Закрыть], однако меч Ричарда Львиное Сердце сделал его рыцарем, дав право законно носить родовое имя и унаследовать титул отца55
  По закону бастард, посвященный монархом в рыцари, сразу получал право наследовать имущество и титул отца.


[Закрыть].

Хорошо бы отправиться во Францию! Обнять отца, повидаться с молочным братом, графом Луи Шато-Крайоном, подбившим некогда простого кузнеца из Лиона поехать к святым местам и отвагой своей доказать, что не зря в его жилах течет кровь прославленного рыцаря, героя Первого крестового похода Эдгара из Оверни…

Луи теперь состоит при дворе короля Филиппа-Августа. Он тоже стал знаменит во время осады Птолемиады, или Сен-Жан д,Акры, как ее чаще называют христиане. Однако по мнению надменного Филиппа, этого оказалось недостаточно, чтобы отдать Луи руку сестры короля – принцессы Алисы. Ох, дождется же Филипп-Август, что вообще ни за кого не выдаст сестрицу! Отказался от нее Ричард Львиное Сердце, предпочтя чернокудрую Беренгарию Наваррскую, не жаждали ее руки ни овдовевший недавно герцог Бургундский, ни даже маркиз Тирский. И не потому, что девушка была чем-то плоха (уж в дурнушку или дуру Луи бы нипочем не влюбился!). Но, увы, Алису преследовала худая слава: многие болтали о ее незаконном союзе с ныне покойным королем Генрихом Вторым, отцом короля Ричарда. К тому же все понимали, что никакого королевства Алиса не наследует, да и вообще за нею вряд ли стоит ожидать хорошего приданого. И потому для короля Филиппа имело бы смысл выдать ее за графа Шато-Крайона – тут тебе и знатность рода, и воинские подвиги, и молодость – Луи, как и его другу Эдгару шел теперь двадцать второй год. Но главного, что так любил король Французский, у Луи не было: он не нажил себе в крестовом походе сказочных богатств. Так, горсть – другая золота да хорошее оружие, но разве этого хотел бы от будущего родственника златолюбивый Филипп?.. Вот и служит ему Луи, стремясь, все-таки добиться руки дамы своего сердца. Ну а если уж король вконец заупрямится, тогда (кто-кто, а Эдгар знает своего молочного братца!) можно будет и увезти Алису, чтобы тайком с нею обвенчаться. Принцесса тоже любила графа и не желала слышать ни о каком ином замужестве.

Раздумывая обо всем этом, рыцарь Эдгар неторопливо ехал вдоль Кизанского холма, за которым уже начиналась Птолемиадская долина и шла дорога, ведущая к городу.

Как ни огорчен был молодой воин своей неудачей, он не позволил себе ослабить внимание. Именно здесь промышляла в последнее время зловещая шайка «пустынных волков», опустошавших окрестности столицы. Правда, теперь «волки» уничтожены. Но от шайки мог остаться еще небольшой отряд, а во-вторых – вдруг тут есть и иные разбойники? Что сарацинам (даже – самым мирным) доверять нельзя, рыцарь понял уже давно. Поэтому он ехал, внимательно оглядываясь и прислушиваясь, а более всего следя за поведением коня. Гнедой красавец по кличке Брандис, подарок старого барона, был очень умен и всегда издали чуял чужих.

За небольшой рощей, куда как раз въехал рыцарь, послышался топот копыт, и Брандис навострил уши, чутко раздув свои роскошные ноздри. Но тут же без понукания перешел со спокойной рыси на быстрый галоп и весело заржал. Так он всегда встречал хозяйку.

Из-за деревьев между тем показался другой всадник и приветственно помахал рукой. Навстречу рыцарю, на черном как уголь, некрупном, но статном арабском жеребце ехал юноша в такой же, как у Эдгара, кольчуге, в таком же круглом шлеме с выступом, прикрывающим переносицу, с таким же арбалетом и мечом у пояса. Из-под шлема весело глядели большие карие глаза, на свежих, как абрикосы щеках играл румянец.

Всадник как всадник. Но и рыцарь, и его конь отлично знали, кто это на самом деле.

– Что случилось, Мария? – воскликнул Эдгар, подъехав к жене и обнимая ее. – Куда это ты отправилась одна? Это же опасно!

– Ну что ты! – Она поцеловала рыцаря и залилась краской, будто не была уже больше года за ним замужем. – Дорога отсюда почти что видна. Разбойников вы перебили – твои воины вернулись в город еще утром. Но они рассказали, что ты в одиночку поскакал за главарем «пустынных волков», и я подумала – тебе может понадобится оруженосец.

– Сумасшедшая! Вот сумасшедшая… Неужто даже после рождения нашего Анри ты не образумилась? Чего ради так рисковать?

Но притворная суровость его голоса не смущала женщину. Она знала, как муж любит ее, и нет-нет да пользовалась этим…

– Я волновалась, Эдгар. И вижу, что не зря! У Брандиса седло в крови, и на твоей кольчуге тоже кровь.

– Не моя.

– Слава Богу! Но все равно мне было не по себе. Что же, ты не догнал этого Селима-пашу?

– Догнал. Но проклятый ассасин предпочел зарезаться, лишь бы не попасть в наши руки. Послушай, а с кем ты оставила малыша?

Мария улыбнулась, на ее щеках мелькнули лукавые ямочки. Когда Эдгар их видел, ему почему-то всегда хотелось тронуть их пальцем. Что он и делал постоянно.

– Анри остался с кормилицей и с королевой. Для Изабеллы он прямо как родной. Поедем домой, да? Не печалься!

Ее ласковый голос и взгляд почти совсем сгладили огорчение рыцаря. У Марии был невероятный дар: она умела понимать лошадей, собак и птиц, и они тоже понимали и слушались ее. Порой Эдгару казалось, что жена умеет читать и его мысли. Во всяком случае, она часто говорила вслух то, о чем он думал.

– Поедем, – рыцарь отпустил, наконец, талию жены и усмехнулся, подумав, как это выглядит со стороны – объятия двух воинов в кольчугах! Бр-р-р! – Поедем, «малыш Ксавье», мой верный оруженосец. Если твое чутье подсказало тебе, где меня встречать, то мое чутье сейчас говорит, что я вот-вот могу понадобиться королю.

И он вновь пустил Брандиса вскачь, зная наверняка, что Мария от него не отстанет.

Глава 2
Королевство Иерусалимское

К полудню песок так накалился под неистовыми лучами солнца, что стал, казалось, жечь даже копыта коня. Во всяком случае, породистый и рослый рыжий жеребец, хотя и утомленный двухчасовой скачкой, не сбавлял хода. Когда же в дрожащем сиреневом мареве расплавленного горизонта прорисовались контуры зубчатой стены далекого города, скакун пошел еще быстрее, торжествующе раздувая ноздри и раскидывая вокруг себя клочья пены.

Всадник, уставший почти так же, как его конь, перестал его пришпоривать, доверившись силе и упрямству прекрасного животного – раз тот завидел цель пути, то домчится туда без понуканий.

На коне были простые, но очень добротные, европейской работы седло и сбруя, на всаднике – тонкая, прочная кольчуга, немецкий шлем-шляпа, а на плечах, поверх кольчуги – белый плащ тонкой шерсти. Оружие состояло из привешенного к поясу боевого топора с длинной рукоятью, кинжала в дорогих восточных ножнах и большого лука, притороченного слева к седлу с таким расчетом, чтобы его можно было в одно мгновение отцепить и вскинуть. Колчан был за спиною всадника, и достать из него стрелу он мог с не меньшей быстротой. Размеры лука, его толщина и основательность говорили о силе воина не меньше, чем тяжесть его топора – чтобы натянуть такой лук нужна была по-настоящему могучая рука. Зато щит, что висел на правой стороне седла, был небольшой и не вытянутый, как обычно у рыцарей, но круглый – такие носили простые воины. Подтверждением «незнатности» щита было также отсутствие на нем герба либо какой-то эмблемы.

Всадник приближался к городской стене, зорко всматриваясь в линии стен и в высокие стрельчатые ворота, темневшие в одной из башен.

Эти ворота были великолепным сооружением, похожим на небольшую крепость. Огромная центральная внешняя арка как бы нависала над внутренней, которая была почти вдвое ниже и запиралась мощной дубовой дверью. Две боковые, совсем небольшие арки, такой же стрельчатой формы, как и центральная, тоже были закрыты. Над арками высоко поднималась обзорная площадка, обрамленная узорчатыми башенками. Дорога, подходя к воротам, не обрывалась возле них, а сворачивала вдоль массивной стены, далее расширяясь и подступая к другой, более высокой и мощной башне, за которой еще не виднелось, но угадывалось море.

– Остановись, путник! Кто ты такой?

Возглас, прозвучавший с верхней площадки, не заставил всадника остановиться. Тот лишь чуть-чуть натянул поводья, и конь перешел с галопа на размеренный шаг. Стражник, окликнувший едущего на франкском наречии, видимо, решил, что его плохо поняли, и повторил требование по-арабски.

В ответ всадник расхохотался и ответил по-французски, настолько чисто, что стражники не сразу расслышали едва заметный германский акцент:

– Я что, похож на поганого сарацина, что ты переводишь свои слова на их язык, франк? Я понимаю и так и этак, но не могу понять, для чего мне останавливаться и отвечать на твой вопрос до того, как передо мной раскроют ворота? Это что, теперь такое гостеприимство? Или добрые христиане набрались трусости у сарацин, которые храбры только тогда, когда их в десять раз больше, чем противников? Так я один!

– Но ты с оружием! – возразили сверху.

– А я что, должен тащиться по вашей набитой разбойниками пустыне без лука, меча, топора и в чем мать родила!? Так, по-вашему, было бы лучше? Живо отворяйте или будет плохо! Я прямо из Дамаска, от султана, и у меня письмо к королю Иерусалимскому.

Центральные створки медленно, неохотно раскрылись, как раз в тот момент, когда нетерпеливый всадник уже почти наскочил на них, не желая вновь натягивать поводья. Конь заржал и миновал ворота, сердито грызя узду и вскидывая передние ноги, будто спешил вновь пойти галопом. Однако теперь приезжий остановил его.

Перед ним стояли четверо воинов в простых доспехах, которые отличали, однако, некоторые необычные для христианской одежды особенности. Поверх длинных, до колен, кольчуг были надеты светлые халаты нараспашку. Шлемы, обмотанные тюрбанами, выглядели, по мнению приезжего, еще смешнее. Однако он отметил, что прикрывающая железо ткань хоть немного, но защищает от солнечных лучей, не давая железякам слишком сильно накаляться.

Стража состояла из восьми человек: еще четверо франкских воинов – тоже в кольчугах, но без шлемов – сидели на широкой паперти, идущей вдоль внутренней стороны стен. Воины кидали кости, не без любопытства поглядывая в сторону въехавшего в ворота странника.

– Так назови, наконец, свое имя, приезжий! – проговорил стражник, чей шлем с насечкой и меч в более богатых ножнах выдавали старшего. – И, может быть, ты сойдешь с коня?

– С коня я сойду перед королем, – спокойно ответил приезжий. Я – барон Фридрих Тельрамунд, рыцарь Креста, подданный императора Генриха. Приехал в Дамаск с поручением к султану, а из Дамаска в Акру – с письмом к королю Анри. По сути, тоже Генриху, но ведь по-франкски Генрих звучит «Анри», да? Ведь так, франки?

Начальник караула пожал плечами и промолчал, однако один из игроков в кости, подняв голову и еще раз оценивающе осмотрев приезжего, небрежно ответил:

– От того, что германцы чихают, называя имя своего императора66
  Если по-французски имя «Генрих» произносится «Анри», то по-немецки оно звучит «Хайнрих». На это, с точки зрения француза, «чихающее» произношение и намекает приезжему стражник.


[Закрыть], он, дай Бог, не подхватывает насморк? А кто ты такой будешь? Откуда прилетела столь важная птица?

– Вам-то какая разница? – пожал плечами барон, презрительно не заметив оскорбительного тона француза. – Вас для вида поставили охранять эти ворота – мол, христиане тут хозяева. Это когда по всей Палестине шныряют банды сарацин и чувствуют себя как дома! Их вы небось охотнее сюда пропускаете, да? Вдруг да обидится султан..! Так что вам за дело, кто я такой? Тут у вас и сам дьявол с рогами проедет, а вы своих задов от земли не оторвете!

Сквозь густой загар всех восьмерых франков проступила багровая краска. Руки сами собой дернулись к оружию, но грозный вид всадника не внушал желания ввязываться в драку.

– Я поехал! – бросил он, не спрашивая позволения. И тотчас дал шпоры коню.

Стражники едва успели шарахнуться в стороны, как рыжий жеребец, взметнув тучу пыли, пролетел меж ними и прежним стремительным галопом понесся по идущей от ворот улице. Спрашивать дорогу приезжий не стал – он и сам догадался, как проехать ко дворцу короля Иерусалимского. От ворот вела только одна широкая и достаточно прямая улица, в конце которой виднелись высокие стены с зубчатыми башнями.

Дворец находился, как ему и положено, почти в самом центре цитадели, однако облик у него был далеко не царственный. Здание было возведено сотню лет назад в достаточно суровом и сдержанном стиле, хотя завоевавшие Палестину крестоносцы тогда еще имели довольно средств на строительство. Кроме того, дворец сильно пострадал при штурме и захвате Акры войсками Саладина. И почти не был обновлен за последний год, когда Королевство Иерусалимское вновь (по крайней мере внешне) стало существовать, и сюда, в Акру, была перенесена из Иерусалима столица. Поврежденные огнем части стен, разрушенные зубцы башен, обвалившийся при пожаре восточный портал так и не были восстановлены. Правда, со стен кое-где свисали полотнища с гербами, а над центральной башней развевался королевский флаг, однако запустение и бедность от этого лишь сильнее бросались в глаза.

Здесь, возле входа, тоже стояла французская стража. Эти воины не бездельничали и не кидали кости. Все были при оружии и в шлемах, хотя немилосердная жара заставила стражников отступить в тень центрального портала, оставив широкую лестницу свободной. Опасаясь вызвать неудовольствие короля, они не посмели накрутить тюрбаны поверх шлемов, а на кольчуги напялить халаты.

Всадник осадил коня и, когда один из стражников подошел к нему, чтобы задать вполне понятные вопросы, прибывший нетерпеливо бросил ему поводья, точно то был его оруженосец. Растерявшийся француз даже не подумал протестовать, меж тем как приезжий назвал себя и, не дожидаясь ни ответа, ни позволения, взбежал по ступеням дворца, на ходу отстегивая ремень под шлемом и стаскивая его вместе с обжигающей подбородок бармицей.

Открывшееся теперь лицо путника внушило стоявшей в портале страже не меньшую осторожность, чем его мощное оружие. Хотя, казалось бы, ничего особо устрашающего, а уж тем более неприятного в его облике не было. Его вполне можно было назвать красивым. Вытянутое, худощавое, так что слегка обрисовывались даже ничуть не выступающие скулы, это лицо было достойно резца древнего скульптора – из тех, что ваяли в то время, когда умели отражение души передавать в мраморе. Высокий, чуть скошенный лоб, густые, но ровные брови, должно быть, от природы темные, но сейчас совершенно выгоревшие, отчего еще выразительнее казались большие карие глаза под неожиданно пышными ресницами. Нос начинался прямо ото лба – почти без переносицы, с точеной небольшой горбинкой. И рот, маленький, волевой, упрямый, над еще более упрямым, крупным, тяжелым подбородком. Лицо, в котором воплощалась вся жесткость и стремительность этой несокрушимой натуры, и взгляд, летящий впереди идущего, стальной и неотвратимый, как лезвие.

– Я приветствую тебя, великий король Святой земли, по которой так нагло ползают сарацины! – проговорил приезжий, выходя на террасу, где расположился король. А затем добавил, уже без церемоний, совсем другим, усталым и теплым голосом: – Здравствуй, Анри! Ты меня узнаешь?

Его величество король Иерусалимский Анри, еще год назад бывший графом Анри Шампанским, сидел в кресле, под полосатым навесом, задумчиво отрывая крупные черные виноградины от огромной грозди, свисавшей с серебряного блюда, которое он держал на коленях. Одежда короля вовсе не блистала ни восточной, ни европейской роскошью. На нем, кроме темных холщовых штанов, вправленных в короткие сапоги, была лишь простая белая рубашка да широкий без рукавов плисовый кафтан77
  В XII веке от Рождества Христова европейская одежда сильно отличалась не только от современной, но и от более поздней, на которую обычно ориентируются, описывая это время. Собственно того, что теперь принято называть кафтаном, камзолом, платьем, штанами, – не существовало, а у предшественников этих видов одежды были свои названия, знакомые только специалистам по истории костюма. Поэтому автор не станет утомлять читателя непонятными словами и лишними сносками, поясняющими, что это такое, а будет называть предметы раннесредневековой одежды более привычными терминами, более или менее к ним подходящими.


[Закрыть], распахнутый на груди. Голова оставалась непокрытой. Густые, светлые, будто лен, волосы, за минувший год заметно отросшие, кудрявились до плеч, обрамляя загорелое лицо, на котором блестели голубые глаза. Рядом с креслом стоял слуга, как показалось вошедшему – мальчик лет десяти, коричнево-смуглый, облаченный в белые шальвары, синий короткий жилет и чалму из драгоценной арабской парчи. Он мерно покачивал над головой короля опахалом из павлиньих перьев.

Увидев приезжего, Анри Иерусалимский вскочил так стремительно, что головой едва не вышиб опахало из рук слуги.

– Вот это да! – завопил он, бросаясь к гостю и без церемоний заключая его в объятия. – Да чтоб у меня глаза полопались! Фридрих! Жив!? Ах ты, старый бродяга!

– Старше я тебя только на пять лет, франкский забияка! – весело отозвался гость, отвечая хозяину не менее крепкими объятиями. – А тебе, вроде бы, в этом году тридцать исполнилось? Но вот ты уже король, а я как бродягой был, так и остался. Даром, что барон. Ну, здравствуй! Как же я рад тебя видеть!

– А я? – Анри чуть отстранил от себя германца и, улыбаясь, рассматривал его. – Мне уж думалось, что тебя нет в живых… А ты такой же, как и прежде. Говоришь, я теперь король? Вроде бы да, но только в этом самом Иерусалимском королевстве я не раз вспоминал свою богатую Шампань, свои прекрасные замки в Труа и в Провансе. Нелегко здесь жить и править, ох, как нелегко, Фридрих!

Что правда, то правда, отважному графу Анри досталось королевство с самой тяжелой судьбой и, как он отлично понимал – с весьма смутным будущим. Договор, около года назад заключенный между султаном Салах-ад-Дином и предводителем Третьего крестового похода английским королем Ричардом Львиное Сердце, предусматривал сохранение Королевства Иерусалимского. Однако сам Иерусалим оставался в руках мусульман, хотя христианские паломники и могли теперь свободно в него въезжать, чтобы поклониться Гробу Господню. Столица, перенесенная в Сен-Жан д’Акру, охранялась мощным гарнизоном, но за ее пределами королевство было подобно лесу, в котором рыскали хищники. Многочисленные разбойничьи шайки сразу после отъезда короля Ричарда из Святой земли наводнили ее, будто столетие назад, и – то ли с ведома Саладиновых мамелюков, то ли не спрашивая их разрешения, – нападали на оставшиеся за христианами земли, разоряя и опустошая их. Правда, соседней Антиохии доставалось куда хуже, чем Иерусалимскому королевству – король Анри умел внушить страх даже самым наглым сарацинским шайкам, и они не смели вторгаться в города и селения, зная, что непременно поплатятся за это. Но караваны они грабили и здесь, а паломников, посещавших Гроб Господень, обирали и убивали с особенным наслаждением.

Рассудительный Анри Шампанский и не взошел бы никогда на престол страны, чье положение было до такой степени неопределенным и где даже бороться с грабителями и убийцами можно было, только испрашивая на то разрешения («А не твои ли, высокочтимый султан, верные слуги, часом, перерезали глотки мирным путникам? А не будет ли твоего милостивого соизволения их за это перебить?»). В душе у Анри было довольно честолюбия, и нельзя сказать, чтобы мечта прибавить к графскому титулу сверкающий королевский сан не щекотала его воображения, но он умел трезво оценивать обстоятельства и понимал, каким беременем окажется иерусалимский венец, а главное – каким двусмысленным будет положение такого монарха.

Однако судьба распорядилась таким образом, что у графа не оказалось возможности отвергнуть предложенную ему честь.

Когда в 1187 году Иерусалимское королевство пало и Святой Город был взят громадной армией Саладина, тогдашний король Гюи де Люсиньян – счастливчик, незадолго перед тем получивший королевский трон в качестве приданого, – оказался пленником султана, вместе со многими христианскими рыцарями и воинами. Большинство этих отважных защитников Иерусалима было жестоко убито по приказу Саладина. Правда, перед тем им предложили принять ислам и спасти себя от гибели, но никто на это не согласился. Пощады удостоились лишь магистр ордена тамплиеров Жерар де Ридфор88
  Жерар де Ридфор, в 1184—1189 гг. – великий магистр ордена тамплиеров, основанного в конце XI века в Палестине под предлогом защиты паломников-христиан от грабителей. Построенный на месте разрушенного иудейского храма царя Соломона, замок дал название ордену (от французского le tаmple – храм). Спустя сто лет, к тому моменту, о котором идет речь, тамплиеры владели уже более чем сотней замков на Востоке и по всей Европе, обладали огромным влиянием и сказочными богатствами. Об этой загадочной организации существует куда больше легенд и домыслов, чем известно реальных фактов. Ряд исследователей предполагают, что тамплиеры – предшественники масонов, и их организация ставила основной задачей самое расширенное влияние на судьбы мира, для чего использовалось не только колоссальное богатство, но и так называемые тайные знания, то есть, с точки зрения христианина, – прямая связь с сатаной.


[Закрыть] (чье военное руководство и советы стали основной причиной падения Иерусалима), и молодой король Гюи. Почти все, кому удалось уцелеть в той бойне, были уверены: де Ридфор не оказался военной бездарью – просто он действовал на стороне Саладина. Точно так же все были уверены, что милость к королю Саладин проявил не потому, что тот дрогнул и изменил Святому Кресту (Гюи не отличался отвагой, однако ни за что не опустился бы до предательства своей веры). Решение Саладина было продиктовано простым расчетом – доказать христианам, что он не только победоносный, но и благородный: вот же, отпустил их короля!