Текст книги "Крест короля"

Глава 4
«Кланяюсь и благодарю…»

После омовения, переодевшись в чистую одежду, Фридрих захватил с собой на террасу только свой кожаный, с серебряными бляшками, пояс, на котором висели драгоценные ножны с кинжалом. Теперь он взял этот кинжал и положил на стол. Ножны были серебряные, кованые, затейливо инкрустированные бирюзой и перламутром. Рукоять казалась чуть ли не одной длины с клинком и была толстой, будто рассчитанной на очень большую руку. Венчавший ее неограненный аметист в серебре был величиною с грецкий орех.

– Эта игрушка осталась у меня с тех времен, когда я еще общался с тамплиерами, – проговорил барон. – Они так привыкли из всего делать тайны, что придумывают их даже там, где можно обойтись без подобных хитростей. Но сейчас этот подарок Парсифаля мне пригодился.

Фридрих осторожно взялся за аметистовый шарик и повернул его. Тот легко отделился, и оказалось, что рукоять представляет собой полую трубку, надетую на стержень. Меж ними оставалось пустое пространство, но сейчас оно оказалось занято – на стержень был намотан кусок бумаги. Барон аккуратно развернул его, разгладил ладонью на столе и протянул своему другу.

– Вот.

– Это от Луи? – спросил король, с любопытством разглядывая необычный тайник.

Тельрамунд улыбнулся.

– Луи кое-как научился читать, но писать пока что затрудняется. Поэтому от него все – на словах. А это – письмо королевы.

Совершенно озадаченный, Анри Иерусалимский взял свиточек и тотчас ахнул:

– Элеонора Английская!

– Вот именно, – кивнул Фридрих. – Элеонора Английская, она же Элеонора Аквитанская или Гиеньская, или, сколько там у нее еще титулов? Но она прежде всего, как я понимаю, твоя бабушка?

– Есть немного! – засмеялся король. – Хотя в это никто не верит. Год назад, когда она уезжала отсюда, я не дал бы ей больше пятидесяти, да и то – если уж придираться. Но никуда не денешься: бабушка. А я, кажется, начинаю догадываться, о чем пойдет речь. Ричард, да?

– Читай! – уже почти сердито бросил Фридрих и допил свой кубок.

Письмо было написано очень мелко, писавшая знала, что ее послание придется прятать. И король лишний раз подивился, как это женщина шестидесяти семи лет ухитряется строчить такими мелкими буквами, и строчки выходят такие ровные…

«Дорогой Анри! Ваше королевское величество! (Верна себе! “Дорогой Анри” – раньше всяких там величеств!)

Прости, что смею обременить тебя лишней заботой – я хорошо знаю, сколь трудным оказалось твое служение, и как много у тебя дел и без моей просьбы. Я никогда бы к тебе не обратилась, но речь идет о самом дорогом, что есть у меня и, смею думать, о самом главном человеке для Англии. О моем сыне короле Ричарде.

Ты, конечно же, знаешь, что, отплыв год назад из Птолемиады, Ричард так и не вернулся в Англию. Прошел слух о его гибели, тем более что в ту пору, как он совершал путешествие морем, несколько раз бушевали шторма. Какое-то время все пребывали в сомнении, затем уверились в том, что короля нет в живых. Мой младший сын, граф Иоанн, тут же объявил, что наследует престол, и принялся везде и всюду об этом трубить. До поры мне удается удерживать наших подданных от признания Джонни королем, а Папу Римского – от намерения его короновать. Но долго так продолжаться не будет: этот глупец пытался управлять Англией еще во время Крестового похода, в отсутствие брата и во время моего отъезда. Он наделал здесь дел… А впрочем, вопрос ведь и не в нем! Я знаю, что Ричард жив, я почувствовала бы, если б он умер. Верь мне, Анри, я не выжившая из ума дура, я действительно всегда чувствовала его и чувствую ныне. Не так давно мне донесли, что тогда, год назад, корабль Ричарда потерпел крушение у берегов Италии, и что оттуда король пытался добраться до Англии через Германию. Там его следы обрываются. Можно предположить, что кто-то свел с ним счеты. Например – обидчивый гордец Леопольд Австрийский, с которым сын не ладил еще при осаде Птолемиады. Но – повторяю – я чувствую: Ричард жив. И если материнское чутье меня не обманывает, то он сейчас в плену, в заточении, и его нужно отыскать.

Преданный ему рыцарь и трубадур Блондель уже не первый месяц бродит по городам, пытаясь хотя бы что-то разузнать о судьбе Ричарда. Но одному с этим не справиться. Недавно ко мне приехал еще один отважный рыцарь – граф Луи Шато-Крайон. Он тоже не верит в гибель короля и собирается пуститься на поиски вместе с Блонделем. Он же подсказал мне мысль просить помощи у тебя, Анри, потому что при твоем дворе служит молочный брат Луи – рыцарь Эдгар Лионский. Он остался в Иерусалиме на два года, так было условлено. Но я верю, что ради моей просьбы и ради Ричарда ты отпустишь Эдгара к нам. Времени терять нельзя – король может погибнуть! Я редко кого-нибудь молю, кроме Господа Бога, но сейчас умоляю тебя: помоги! Конечно, один человек мало прибавит нам сил, однако если этот человек – рыцарь Эдгар, то все может измениться.

Обнимаю тебя по праву любящей бабушки. Да хранит тебя Господь! Да придаст тебе сил и укрепит твое сердце.

Низко кланяюсь и благодарю, ибо не сомневаюсь, что ты исполнишь мою просьбу.

Элеонора».

Опять без титулов, без лишних приписок. Просто «Элеонора».

Король аккуратно свернул письмо. Пальцы выдали его – задрожали.

– Теперь понимаю, для чего ты ездил в Германию, которую обычно избегаешь, – сказал он Фридриху. – Ты хотел спросить императора напрямик?

– Сперва думал так и сделать, – кивнул барон Тельрамунд. – Но понял, что не услышу правдивого ответа. И приехал просто ко двору, будто бы рассказать о своем участии в походе Фридриха Великого его царственному сыну. Генрих принял меня радостно, если не сказать – восторженно, поведал кучу всяческих идиотских легенд о моих подвигах в походе (кто их только понапридумывал?). Ну а когда я перевел разговор на Англию и подивился, куда же это подевался английский король, император завертелся так, будто ему стул снизу проткнули шилом, да еще горячим! И стал твердить, что у него нет сомнений в гибели Ричарда.

– Ага! – вскричал Анри с торжеством. – Значит, Элеонора права: король жив! И эта скотина Генрих… О, прости ради Бога! Этот ваш величайший император знает, где он!

– Не уверен. – Фридрих вновь осушил свой кубок и снова наполнил его. – Не уверен я в этом, друг мой Анри. Но он действительно знает, что Ричард жив. Видел бы ты, как у него забегали глазки! Самое странное, что мне во всем этом показалось… Понимаешь… Я знаю, что Ричарда Львиное Сердце ненавидит и Леопольд Австрийский (кстати, мой родственник). Но Леопольд – при всей его тупоголовости, заносчивости и прочем, что делает его похожим на индюка, – очень смел, достаточно прямодушен и не хитер. И я не могу понять, как он во все это впутался!

– Во что? – с искренним недоумением воскликнул король. – Королева в своем письме и впрямь предполагает, что Леопольд может быть причастен к исчезновению Ричарда, но она этого не утверждает. Отчего же ты думаешь…?

– Да оттого, – почти резко прервал друга Тельрамунд, – что я ведь был и у герцога тоже. Раз уж Луи попросил меня помочь во всем этом. И я понял: моему троюродному братцу Леопольду известно, что случилось с Ричардом! На его физиономии все видно, как на раскрытой ладошке. Он даже покраснел, когда я спросил о короле. И особо юлить не стал – не то что Генрих. Говорит: «Услышу, что Ричард умер, только этому обрадуюсь!»

– Вот свинья! – вырвалось у Анри.

– Я подумал то же самое, – усмехнулся Фридрих. – И само собой задал следующий вопрос: «Так, стало быть, ты не знаешь, что случилось с королем?» Леопольд сделался уже неприлично красным, и сказал: «Не знаю и знать не хочу!» Так ошибаются только, когда врут! Только когда врут, Анри! Ведь сам же сказал: «Обрадуюсь, если узнаю», а минуту спустя – «Не знаю и знать не хочу!» Они оба что-то знают – и император, и герцог. Один из них, возможно, знает все. Но то, как они боятся, пожалуй, подтверждает правоту королевы. Будь Ричард мертв, им бы уже нечего было опасаться.

Король Иерусалимский задумался. Конечно, до него долетела весть о том, что великий предводитель Третьего крестового похода так и не вернулся в Англию. Действительно, спустя пару дней после его отъезда из Птолемиады на Средиземном море разгулялись шторма, и многие полагали, что корабль короля пошел ко дну. Несколько других кораблей, на которых плыли его рыцари и воины, добрались до пролива и подошли к британским берегам. Однако никто из уцелевших не мог сказать – куда же девалось судно, на котором был Ричард. Вспоминали только, что в бурю корабли разбросало далеко друг от друга.

Анри Иерусалимский, в отличие от многих вождей крестоносцев, любил знаменитого героя и искренне сожалел о его возможной гибели. Однако ему самому в последнее время приходилось испытывать столько трудностей, так много сил тратить на управление своим беспокойным королевством, – и потому Анри недолго предавался мыслям об исчезнувшем короле.

Теперь королю не то чтобы сделалось стыдно, однако он испытал чувство вины: вот ведь Луи Шато-Крайон, который, как говорят, живет одной надеждой – получить руку любимой принцессы, сразу отозвался на просьбу Элеоноры Английской и готов все бросить, чтобы попытаться разыскать ее сына. Но он хотя бы многим обязан Ричарду. А Фридрих Тельрамунд ему совершенно ничем не обязан. Его долг перед графом Луи, конечно, значит немало, по крайней мере – для рыцаря. И ничего нет удивительного, что ради этого долга отважный немец пустился в опасное путешествие. Но его визит к своему родичу Леопольду Австрийскому и к императору Генриху, – это уже подвиг самопожертвования! Именно графу Анри была очень хорошо известна причина, по которой барон Тельрамунд избегал вообще приезжать в родную Германию, а уж тем более общаться с людьми, которые некогда стали свидетелями его позора. И все же упрямый тевтонец сделал это!

– Я пошлю за рыцарем Лионским! – произнес, поднимаясь, король. – Правда, его уже три дня как нет в городе – гоняется за одним мерзавцем, – то ли просто разбойником, то ли ассасином, от шайки которого в последнее время не стало житья. Но, думаю, сегодня Эдгар Лионский должен вернуться. Его воины прискакали поутру и сообщили, что с разбойниками они разделались – остался только сам Селим-паша, которого Эдгар обещал взять и притащить в город живьем. И я готов поспорить на бочку хорошего вина, что он это сделает!

– Вы проспорили бочку, мой король! Взять-то я его взял, однако поганый ассасин проткнул себе горло кинжалом и ушел от меня к своим предкам, думаю – таким же разбойникам.

Рыцарь стоял в проеме ведущей на террасу двери, устало прислонившись плечом к каменному косяку. Он уже снял шлем и бармицу, и косые лучи низко повисшего над городской стеной солнца освещали его лицо. Светлые, крупно вьющиеся волосы подчеркивали густоту его южного загара и агатовую черноту глаз. Правильные черты казались бы очень мягкими, если бы не взгляд этих глаз – острый, суровый, пристальный. Взгляд человека, за последние полтора года редко отдыхавшего от железной тяжести кольчуги и оружия. Это был уже совсем не тот простодушный кузнец Эдгар, что не так давно покинул родной Лион, отправившись на поиски своей судьбы. Возможно, появись сейчас здесь барон Раймунд, он не сразу узнал бы своего сына.

– К предкам так к предкам! – воскликнул Анри Иерусалимский, без всяких церемоний подойдя к рыцарю и обнимая его. – Для меня главное, что он не удрал за холмы и не отправился к своему Старцу Горы. Спасибо тебе, Эдгар! Я не сомневался, что ты прикончишь эту змею. А теперь скажи: не хочется ли тебе вернуться в родные места и встретиться с графом Луи, на которого ты так похож, будто вы не только вскормлены одной грудью, но и вышли на свет из одной утробы?

– Я плохо служу вам, государь? – удивленно спросил рыцарь, подумав про себя, что король каким-то образом прочитал его мысли.

– Отлично служишь и сам это знаешь. Но я просил тебя остаться здесь на год, ты же сам согласился служить и второй, так что с моей стороны не совсем благородно дольше тебя удерживать. И твой отец слишком стар – а вдруг не дождется? Но дело даже в ином. Вот этот рыцарь приехал за тобой с поклоном от Луи и с письмом от королевы Элеоноры, моей бабушки. А так как ты, не в пример своему другу, обучен грамоте лучше любого ученого монаха, то прочти послание – и сам все поймешь.

Эдгар взял поданный королем маленький свиток, развернул и быстро пробежал глазами. Его густые темные брови сдвинулись, губы плотно сжались:

– Я так и думал! Я тоже не верил, что короля Ричарда нет в живых.

И тотчас обернулся к барону, все это время не отводившему от него взгляда:

– Кто вы, рыцарь? Откуда вы знаете моего молочного брата Луи?

– Он если и не спас мне жизнь, то помог ее сохранить, – спокойно ответил барон. – А я, как мне сейчас рассказал Анри, оказывается, помог ему сохранить жизнь короля Ричарда. Это от меня Луи научился метать нож. Мое имя – Фридрих Тельрамунд.

Назвавшись, он еще внимательнее посмотрел на Эдгара. И был приятно удивлен: взгляд молодого рыцаря выразил непритворный восторг:

– Боже мой! Самый знаменитый рыцарь Германии! Какая честь… Я – Эдгар Лионский.

Фридрих постарался скрыть вздох облегчения, но не сумел.

– Я тоже о вас слышал. И не только от Луи. Ну так как? Поедете со мной к старой королеве?

– К старой? – с недоумением переспросил Эдгар. – Ах да! Все, кто ее видел, так о ней не говорят, мессир Фридрих. А я… Если его величество меня отпускает…

– Его величество не отпускает, а посылает тебя! – Анри Иерусалимский вернулся к столу и жестом пригласил рыцаря сесть рядом с ним и с его другом. – Я посылаю тебя к моей венценосной бабке и прошу передать ей, что умираю от зависти, потому как не могу поехать вместе с вами. Э-э-эх, все, в чем я могу упрекнуть короля Ричарда, – так это мое родство с ним. Не будь этого родства, меня бы не сделали королем, и я мог бы, как прежде, делать то, что мне хочется, а не то, что обязан… Ну что ты уставился на кувшин, мессир Эдгар? Вот еще один кубок – Скарлет, как знал, притащил его сюда. Наливай себе вина и выпьем за ваше предстоящее путешествие!

Глава 5
«Возьми и меня с собой!»

– Но отчего же все-таки его изгнали? И как можно было изгнать рыцаря, который прославился столькими подвигами? Ведь даже у нас во Франции менестрели выучили баллады о нем! А германские миннезингеры1515
  Миннезингеры – в средневековой Германии – музыканты, чаще всего странствующие, сочинявшие и исполнявшие перед знатью или перед народом баллады и песни, обычно повествующие о любви к прекрасным дамам, о подвигах, знаменитых рыцарях и воинах. (Аналогичны трубадурам во Франции, где этот вид искусства возник значительно раньше.)


[Закрыть], я слыхала, и теперь поют их повсюду. Рыцарь, который победил разбойника Берхольца и спас от него целый город! А еще изгнал из святой обители нечестивого барона и заставил освободить из темницы монахов. Я слыхала еще о множестве его подвигов, только не все теперь помню. И вдруг император Фридрих, – который так ценил мужество и доблесть, – обрек этого героя на изгнание?

Мария сидела на краю постели, обсасывая персиковую косточку и задумчиво следя за маленькой летучей мышью, которая прицепилась к резному верхнему карнизу окна и, висела вниз головой, время от времени раскрывая свои перепончатые крылья, будто собираясь лететь, но каждый раз вновь их складывая.

Окно было завешено полупрозрачной кисеей, и сквозь нее проступало темное серебро пропитанного лунным светом неба. Сам диск полной луны прятался где-то над крышей и не был виден, но его сияние наполняло мир. И, как бывает ночами, в которых безраздельно властвует луна, все кругом стихло, заколдованное этим нереальным, призрачным светом. Город замер и молчал. И все, что виделось за тонкой, чуть колеблемой дыханием ветра тканью, выглядело неживым и ненастоящим. Белые плоские крыши и черные силуэты башен крепостной стены. Белая лента улицы, наполовину проглоченная черной тенью дома. Даже при самом ярком солнце не бывает такого невероятного контраста белизны и черноты, как в торжественном, магическом свете громадного лунного диска.

Эдгар привстал, откинув простыню, и потянулся, наслаждаясь чистотой постели и своего тела. Три дня, проведенные в седле, среди песков равнины и заросших пыльными рощами холмов, постоянно прилипшая к телу рубашка, сквозь которую ощущалось обжигающее давление кольчуги, терпкий запах конского пота и пота собственного, тяжесть шлема и боль в глазах, уставших от яркого солнца и от проникающего под полуопущенные ресницы песка. Теплая, с тухлым привкусом вода в разогретой солнцем фляге, которую хотелось осушить двумя глотками, но приходилось с усилием вновь затыкать пробкой – где-то еще колодец и не пересох ли в такую жару? Все это было привычно, но утомляло по-прежнему.

И когда, наконец, удалось отлепить от тела одежду и с головой окунуться в большую дубовую бочку, которую Мария предусмотрительно велела воинам поставить в тень, прохладная вода принесла невероятное облегчение. Из нее вообще не хотелось вылезать. Однако тут же подумалось, что после доброго королевского вина неплохо бы и съесть ужин, а там и добраться до кровати, где уже ждет, свернувшись котенком, жена.

Лунный свет превратил хрупкую фигурку Марии в мраморную статуэтку. Ее кожа блестела и отчего-то пахла жасмином. Темными оставались только падающие на плечи кудрявые волосы, задумчиво устремленные к окну глаза, да кипарисовый крестик, что лежал в ямке меж ее маленьких, сочных, как яблоки, грудей.

– Отчего же его изгнали? – повторила Мария чуть слышно.

– Он не выдержал ордалии1616
  Ордалия – распространенное в Cредние века испытание, призванное, как считалось, установить правоту той или иной из спорящих сторон, виновность или невиновность обвиняемого, и т.д. Обычно осуществлялась как поединок обвинителя и обвиняемого, что не исключало возможности для одной или для обеих сторон выставлять вместо себя заместителя (защитника). Проигравший считался неправым и нередко осуждался на казнь. Ордалию называли еще «Божьим судом», хотя Церковь никогда не только не приветствовала такой вид разбирательства, но и решительно его запрещала.


[Закрыть], – ответил Эдгар, поворачиваясь, чтобы обвить руками талию жены. – И у Фридриха Барбароссы не оставалось другого выхода.

– Ордалии!? – почти с негодованием воскликнула Мария. – Но ведь Святая церковь запрещает это испытание, находя в нем глумление над Божией волей! Разве великий Фридрих этого не знал?

Рыцарь пожал плечами:

– Это все знают. И почти все допускают. Потому что так проще – не нужно утруждать себя, разбираться, кто там прав, а кто виноват. Что называется, взять и свалить на Бога! (Господи, прости меня грешного!)

И он осенил себя размашистым крестом, в то время как женщина прильнула к его широкой груди, щекоча ему шею россыпью своих кудрей.

– И все же… – тихо проговорила она. – Неужели отважный Фридрих Тельрамунд действительно дал ложную клятву? Неужели пытался обмануть императора? Я слыхала, он когда-то жил среди тамплиеров, но ушел от них именно из-за того, что увидел во всех их обрядах и обетах сплошную ложь. И он смог сам унизиться до лжи?

Эдгар нахмурился.

– Женушка, как ты думаешь, – спросил он ласково, – я бы стал уважать человека, который так поступил оттого, что ему захотелось получить женщину и власть? Словом, если он и дал ложную клятву, то совсем по другой причине.

– По какой?

Это становилось уже совсем интересно, и Марии совершенно расхотелось спать. Она уселась на постели поудобнее и ловко перехватила руку мужа, которой тот обвил ее сзади.

– Расскажи! Эдгар, милый, ну расскажи пожалуйста! Или это тайна?

– Тайна, наверное. Но я никому не клялся, что буду ее блюсти. Ладно уж, малыш Ксавье! Придется рассказать тебе, но только ты должна обещать, что ни словом не обмолвишься барону. Он ведь даже не знает, что его тайна мне известна.

Мария улыбнулась:

– Разве я когда-нибудь была болтлива? Клянусь – ничего ему не скажу. А ты не говори ему сразу, что я не Ксавье, а твоя жена. Ну хотя бы в первый день. Ладно? Мне интересно, сможет ли он догадаться. Ведь вот сир Седрик догадался, и королева Элеонора тоже. А вы с Луи – нет. Вы бы так и думали, что я мальчишка…

Эдгар опять нахмурился:

– Седрик и Элеонора видят людей насквозь. Чему же удивляться? Ты была отличным оруженосцем, девочка.

– И буду! – пообещала она.

– Все-таки твердо решила ехать с нами? А как же наш маленький Анри?

На ее выразительное личико набежала тень. Но тут же Мария опять улыбнулась.

– У него теперь кормилица. Мы можем взять их с собою и оставить в замке у твоего отца. Он ведь писал, что очень хочет увидеть внука! Там нашему малышу будет лучше, чем здесь. А я… Мне так страшно тебя отпускать! Вот уже год с лишним, как ты носишься по этим лесам и равнинам, гоняясь за сарацинскими разбойниками, а я днями и ночами могу только молиться о тебе! Но здесь, по крайней мере, ты возвращаешься домой, и я тебя встречаю. А тут вдруг ты уедешь, далеко, надолго, и у меня о тебе не будет никаких вестей. Нет, Эдгар! Я думала весь вечер, мучилась, плакала, молилась. И наконец поняла, что должна ехать с тобой. И Анри поедет. Он же здоровенький – ему не трудно будет перенести дорогу.

– Ты думаешь? – тревога не покидала лица Эдгара. – Хотелось бы в это верить. У меня тоже тьма сомнений, Мария. И тьма вопросов. Однако твердо я знаю одно: не отозваться на просьбу Элеоноры невозможно. Тогда я был бы просто последним подонком!

– Конечно, невозможно, – поддержала Мария. – И еще мне очень-очень хочется увидеть замок, нашу деревню. И мою мать. Она жива, наверное. А мои братья и сестры? Прошу, ну прошу тебя: возьми меня с собой!

– Я подумаю до завтра, – он еще крепче обнял тонкое тело жены и понял, что уже знает свой окончательный ответ. – То есть до завтрашнего вечера. А сейчас, наверное, надо спать.

– Нет! Ты еще обещал мне рассказать про Фридриха Тельрамунда, про ордалию и императора!

Маленькая летучая мышка сорвалась, наконец, с карниза и ринулась в серебряное небо, настигая невидимую добычу. Ветер чуть сильнее дохнул в окно, и прозрачная занавесь заколебалась, почти коснувшись босых ног Марии, наполовину утонувших в густом ворсе восточного ковра.

– Хорошо, – Эдгар вздохнул, вновь уступая ей, и, разжав свои объятия, опрокинулся на спину. – Только ты уж слушай, не перебивая. Сама знаешь: я не особенно знатный рассказчик. Не то что Луи. Вот тот как разольется соловьем, так заслушаешься… Фу ты! Как вспомню, что скоро его увижу, так сердце дрожит от радости. Ладно, слушай. Это произошло десять лет назад. И было тогда славному рыцарю Тельрамунду двадцать пять лет. Не так, чтобы и много, но слава у него уже была великая. Как у моего предка Эдгара из Оверни – он ведь был еще моложе, когда вернулся из первого крестового похода, а о нем тоже слагали баллады… Тельрамунд как раз расстался с тамплиерами, точнее – с колдуном по имени Парсифаль, который объявил себя не больше не меньше как хранителем Святого Грааля1717
  Легенды о Святом Граале – одна из самых популярных тем средневековой рыцарской поэзии и одно из самых распространенных апокрифических преданий. Грааль, согласно этому преданию (не подтвержденному Священным Писанием), – сосуд, в который якобы была собрана кровь из ран распятого Спасителя, затем пропавший и в течении долгих веков тщетно разыскиваемый героями легенд и баллад.


[Закрыть]. Этот Парсифаль жив и по сей день, и о нем рассказывают много неприятных вещей, только я их повторять не буду – мало ли что болтают. Одно правда – он умеет вызывать у людей видения и внушать им всякие бредни. А еще умеет подчинять себе животных и птиц.

– Ну и что? – не выдержала Мария. – Это и я умею.

Эдгар покачал головой:

– Ты просто хорошо знаешь животных, их повадки, чувствуешь, что им надо, и умеешь передать им, чего хочешь ты, чтоб и они тебя поняли. А колдун Парсифаль заставляет зверей делать то, чего они обычно не делают. Однажды он заколдовал стаю волков, и те напали на едущих лесом путников и всех загрызли. А ведь летом волки никогда не нападают на людей. И знаешь, кто были эти путники? Злейший враг Парсифаля граф Руперт Монтрей, который некогда обличал его перед императором, друг графа миннезингер Кальверт, да еще жена Монтрея и его сын.

– Ужас! – вздрогнув, прошептала женщина. – Но может быть, это все же совпадение? Или просто сплетни. Знаешь, люди любят сочинять всякие ужасы. У нас в деревне чего только не болтали про всяких оборотней, ведьм. А потом оказывалось, что все это вранье. Может, и эти рассказы – тоже?

– Да нет, не вранье! – вздохнул Эдгар. – Ведь миннезингер тогда остался жив, хотя и был сильно изранен. Он-то и рассказал, как необычно вели себя волки. И еще во владениях Парсифаля, в озере возле его замка, живут очень большие лебеди, которых тамплиеры приручают, и те служат им. Но я не о том хотел тебе рассказать. С тамплиерами барон Фридрих Тельрамунд водился недолго. Очень скоро ему надоели их тайны, и он снова стал просто воином. И служил тогда при дворе Готфрида герцога Брабантского. Тот его очень любил и уважал. Думаю, и наследником бы своим сделал. Когда бы не две беды. Во-первых, у герцога была дочь по имени Эльза. Говорят, красивая. Не видел сам, но на сей раз верю менестрелям. А во-вторых, порвав с орденом храмовников, Фридрих, все же, сохранил дружбу с сыном магистра Парсифаля. Я слыхал, что он и впрямь неплохой парень. Однако привязанность к нему сгубила рыцаря Тельрамунда.

– Как это? – спросила Мария, в волнении уронив на постель персиковую косточку. – Как может дружба погубить рыцаря?

– Оказывается, может, женушка. А началось все с того злополучного дня, когда старый герцог умер. И умирая, не успел объявить друзьям, вассалам, а главное, своей взбалмошной дочери, чьей женой хочет ее видеть.