Текст книги "Молитва о любви. Том III"

Изольда Викторовна несколько раз пыталась расспросить Дашу о том, что с ней происходит, но девушка молчала, не желая подводить Женю. Если он считает, что рано знакомить его с родителями, значит для неё это закон.

Однажды Женя пригласил Дашеньку в театр. Билеты купил Володя для себя и Наташи, но у той разболелась голова, и она наотрез отказалась выходить из дома. Женька «выручил», сказав, что расплатится за билеты позже.

– Пользуйся, пока я добрый, – ответил друг. – Дашу порадуй. Везёт тебе, старик. Такая девушка в тебя влюблена. Просто Татьяна Ларина. Жаль, что ты не Онегин.

– Хоть я не Онегин, зато я Евгений. А твоя Дашка – не Татьяна. Так, ещё одна прислуга в моём гареме.

– Сволочь ты, Женька. Зачем ей голову морочишь? Она ещё совсем ребёнок. Не порть её.

– Скажи спасибо, что я Наташку твою оставил в покое. Ещё одно слово, и не видать тебе свадьбы, как своих ушей.

– Врёшь, гад. Натка о тебе и думать забыла, – ответил Володя и с кулаками пошёл на Женю.

– Угомонись. Пошутил я. Конечно, забыла. А о Дашке не беспокойся. У нашей москвички всё просто отлично. Квартира, дача, родители богатые. Не пропадёт и без меня. По любому я через два месяца отчаливаю, – ответил Женя и засмеялся, – Хотя… Вдруг передумаю и решу жениться. Вместе в Москве будем жить. Домами дружить будем. Опять же, Олимпиада скоро. Думаю, её папаша билеты сможет достать. Как ты на это смотришь?

– Как смотрю? Сволочь ты – вот как смотрю.

Володя выскочил из комнаты и столкнулся с Дашей, которая возвращалась из кухни с вымытой посудой.

– Даша, мне поговорить с тобой надо, – возбуждённо сказал Володя.

– Если о Жене, то я ничего слушать не хочу. Вы его не понимаете. Он смелый, честный и душой не кривит.

– О какой душе ты говоришь? Зачем ты ему готовишь? Это тебя унижает.

– Володя, я же забочусь. Ну что вы здесь видите, в этом общежитии? У вас же денег ни на что не хватает. Мне не сложно. Даже приятно.

– Мне кажется, что Женя не относится к тебе серьёзно.

– Вова, мне Женя рассказывал, как они с матерью жили. Она мужчин домой приводила. Каждую ночь – разных. А комната одна. Как он может относиться к женщинам после того, сколько пережил? Я его спасу. У меня хватит терпения.

– Понятно. Ещё одна терпеливая нашлась. Ладно, забудь. Поступай, как знаешь. Удачного похода в театр.

Поход в театр удачным назвать было нельзя. Во время первого антракта, к Даше подошёл знакомый педагог из консерватории. Поздоровавшись с ними, он с удивлением оглядел Женю, не пытаясь скрыть своего разочарования от внешнего вида спутника своей любимой ученицы. Игорь Станиславович, попросив разрешения у Жени, отвёл Дашу в сторону.

– Дашенька, – шепнул он ей на ухо. – Что это за рыцарь рядом с тобой? Явно не из наших. И явно не москвич.

– Да, он не музыкант.

– Родственник из провинции? Может быть, ты его оставишь? Мы с друзьями после спектакля собираемся в ресторан. Ты сегодня выглядишь просто потрясающее. Настоящая королева. Не составишь нам компанию?

– Извините, Игорь Станиславович, я не могу, – смутившись от такого комплимента, ответила Даша. – И в ресторан не пойду. Простите.

– Жаль, очень жаль. Ну, что ж. В следующий раз, надеюсь, не откажешься. До встречи на занятиях.

Даша попрощалась с педагогом и подошла к Жене.

– Это кто? Твой бывший любовник? Он так нежно на тебя смотрел, – спросил Женя с угрозой в голосе.

– Это наш педагог, Женя. И любовников у меня никогда не было.

– Ну, это мы ещё проверим. Время покажет. Что он хотел?

– В ресторан звал. Но я отказалась.

– Да? Педагог – студентку? Ну и нравы у вас там, у богемы. Культуру, говоришь, в массы несёте? Смотрите, не расплещите. Зачем вообще с ним отошла? Ты же со мной пришла. Могла бы и отказаться.

– Но это неудобно. Он мой педагог.

– А меня одного оставлять удобно? Интеллигенция. Вечно вам всё неудобно. Знаешь, я передумал спектакль смотреть. Я ухожу. Хочешь, оставайся. Иди с этим в ресторан. Тебе этот хлыщ больше подходит. Один костюмчик чего стоит. На меня посмотрел, как на ничтожество.

– Я без тебя не останусь. Вместе уйдём, – расстроилась Дашенька, и на глаза навернулись слёзы.

– Ладно, крошка, не плачь. Я погорячился. Правда, давай уйдём. Я просто ревную.

Даша ликовала. Ведь не зря говорят, что если мужчина ревнует, значит любит. Она так мечтала, чтобы Женя её полюбил. Слов о любви она ещё ни разу от него не слышала, да и не требовала их. Она любила, заботилась и ждала. Раньше, до встречи с Женей, она мечтала о необыкновенной любви, о такой, как у Ромео и Джульетты, или, как у Петрарки к Лауре: возвышенной, чистой и безграничной. Она часто представляла рядом с собой юношу, который, как и она, будет музыкантом, и они вместе пойдут по жизни, влюблённые в музыку и друг в друга. Иногда ей казалось, что обязательно познакомится с самым знаменитым скрипачом, который приедет на гастроли в Москву. Он оценит её талант, полюбит, и они вдвоём исколесят весь мир с концертами, и публика всех стран будет им рукоплескать. Мечтала, как он будет восхищаться ею и её талантом.

Всё это было. В прошлой жизни. Было и ушло. Всё оказалось совсем не так. Её любовь к Жене гораздо прозаичней, проще и безысходнее. Ей стали не нужны гастроли, восхищение публики и поездки по миру. Ей не нужен известный на весь мир музыкант. Ей нужен он, Женя. Из плоти и крови. Просто мужчина, от которого трепещут её тело и душа. Мужчина, ради которого она готова изменить всю свою жизнь. Мужчина, которому она готова играть вечно. Только ему. Одному. Быть рядом с ним. Вдали от всех. В самом уединённом месте. И видеть его глаза: глаза раненного зверя.

– Женя, хочешь, я тебе сегодня сыграю? Тебе одному, – спросила Даша, когда они вышли из театра.

– А где ты мне сыграешь? На улице?

– Могу на улице. Могу и дома. Родители на дачу уехали. Я сегодня одна, – сказала, и смутилась двойственности ситуации.

– Да? Славно. И чего молчала? Пойдём. Покормишь меня чем-нибудь?

– Конечно, – ответила Даша, и задохнулась от нахлынувших на неё чувств.

Женя ходил по квартире и внимательно разглядывал каждую мелочь.

– А вы хорошо устроились, – небрежно высказывался он. – Квартирка большая. А почему мебель такая старая?

– Она не старая. Старинная. Антиквариат, – отвечала Дашенька. – Мы ничего не меняли. Мама говорит, что ей цены нет.

– А папа что говорит?

– Папа ничего не говорит. Как мама решит, так и будет.

– Под каблуком, значит. Понятно. Книг у вас много. И кто их читает?

– Все мы читаем.

– И кто твой любимый писатель? Говори, не думая. Считаю до трёх: раз, два, три.

– Чехов. Золя. Мопассан. Их много. Тургенев, Пушкин.

– А у меня один. Шекспир, – с гордостью произнёс Женя. – Что? Не ожидала? Ну, и частично, Пушкин.

– Признаться не ожидала. И почему?

– Великие знатоки человеческих душ и пороков. Великие учителя жизни. Я некоторые вещи наизусть знаю.

– Пушкина и Шекспира наизусть?

– Да, крошка, да. И Шекспира. В библиотеках брал, а потом не возвращал. А как по-другому в этой стране жить? Везде дефицит. А вы где книги берёте?

– Мама достаёт книги через знакомых. Нам их приносят.

– Вам их даже приносят, – в голосе Жени слышалась насмешка. – Им тоже цены нет? Значит, интеллигенция снисходит до торгашей исключительно для достижения своих целей. А на публике, в театре, например, пройдёт мимо и не поздоровается. Так?

– В твоих устах слово «интеллигенция» звучит, как оскорбление. Ты будущий инженер. И это, тоже, интеллигентный человек.

– «В твоих устах»! – передразнил её Женя. – Какой я интеллигент? Мать гулящая, отец – простой рабочий, пьяница. Да и не помню я его. Высшее образование даёт знания и стабильную работу. А культура и интеллигентность были придуманы для оправдания собственной трусости.

– Ты хочешь сказать, что мои родители и я трусливы? – возмутилась Даша и вспомнила их с мамой компромисс.

– Культура поведения загоняет человека в определённые рамки, интеллигентность не позволяет совершать правдивые поступки. У них так не принято, видишь ли. Я человек свободный. Хочу – ем руками, захочу – буду ходить в мятой рубашке, захочу – на весь мир скажу то, что думаю обо всём: о стране, о живописи, о музыке. Если захочу унизить человека – унижу, а если он слаб – воспользуюсь этим. А почему нет? Свобода – это единственное, ради чего стоит жить.

– А тебе кто-то мешает? Жить свободно.

– Отчасти. Нас загнали в определённые рамки, которые состоят из четырёх слов: можно, нельзя, плохо и хорошо. Для меня существует только тот мир, где всё можно и всё льзя. Нет «плохо и хорошо». Есть «нравится – не нравится». Мне сложно помешать.

– Бабушка говорит, что интеллигентность в крови. С ней рождаются.

– С ней рождаются и ненавидят рабочий класс.

– Неправда. Только один пример, можно? Композитор Глинка всю жизнь воспевал в своих операх рабочий класс, вернее, мужиков. Считал, что в нашей стране удивительно талантливый народ. Во всём: в музыке, в науке, в творчестве. К сожалению, народу не дают раскрыться. Начиная с крепостного права.

– А это кто говорит? Мама? Папа?

– Папа. Но я с ним согласна. В нашей стране нужно быть очень сильной личностью, чтобы добиться своей цели.

– Или подлой личностью. Что гораздо проще. А отец твой, видимо, слабая личность. Только и может, что рассуждать, – подытожил Женя.

– Мой отец – интеллигентный человек. Интеллигенция никогда не отличалась бойцовскими качествами. Не думаю, что он способен на безумный поступок или на плохой. Он очень добрый и всех всегда жалеет.

– Так это что, мать тебя на скрипке заставила учиться?

– Я же тебе говорила, что я сама захотела. Давай я тебе сыграю Брамса?

– Сейчас не хочу. В этом красном платье ты вполне достойна звания королевы. Иди ко мне, крошка. Ты, наверное, вся горишь от желания обнять меня. Так вот он я. Я весь твой. Я хочу тебя поцеловать.

От Жениных слов у Даши сжалось сердце, потемнело в глазах, и она, подчиняясь его мужской силе и обаянию, сделала шаг вперёд.

Женя был нежен. Очень нежен и ласков. Даша упивалась каждым его движением, задыхалась от поцелуев и объятий, вздрагивала от смелых прикосновений и новых ощущений, пьянящих тело и душу. Его ласки были подобны музыке, которую она хотела для него сыграть. Она отдавалась своей любви, желая слышать эту музыку бесконечно, тонуть в ней, захлебнуться, умирать и возрождаться.

– А ты хорошая любовница, детка. Вижу, что я у тебя не первый.

– Женя, о чём ты? Ты единственный мужчина.

– Так не бывает. Тебе что, и больно не было?

– Нет, – смущённо сказала Даша, – Что-то не так?

– Ты маленькая хитрая бестия. А кажешься такой невинной. Всё, забыли, – Женя сладко потянулся, взъерошил Дашины волосы и, глядя в её глаза своим испепеляющим душу взглядом, спокойно сказал. – Что ты хотела мне сыграть? Неси скрипку на кухню. Я пока что-нибудь поесть приготовлю.

Даша встала с кровати, накинула халатик, подошла к футляру и достала скрипку из мешочка, в котором она хранилась. От того, что она увидела, невольно сжалось сердце, как от предчувствия беды. Весь корпус скрипки был покрыт серыми пятнами, которые образовались от потрескавшегося лака. Она осторожно, лёгкими движениями, провела по инструменту кончиками пальцев.

– Девочка моя, что с тобой? – тихо спросила Даша, и услышала в ответ слабый стон. – Я тебя чем-то расстроила? Прости, прости, прости. Но я так счастлива. Завтра пойдём к мастеру. Я всё исправлю. Сегодня помоги мне, сыграй для него. Сыграй так, чтобы он полюбил меня. Мне без него не жить, поверь.

– Даша, я всё приготовил. Ты где? Я тебя жду. Как волк, голодный, – крикнул Женя.

Даша вошла на кухню, и остановилась в дверях. Когда-то, очень давно, отец дал ей почитать книгу о «золотом сечении» Леонардо да Винчи. С тех пор она, невольно, искала «золотое сечение» во всём: в пропорциях тел людей и животных, в картинах, в музыке, в природе. Искала и находила. Правда, очень редко. Тело, которым обладал Женя, было абсолютно идеальным. Природа наделила его пропорциями, от которых захватывало дух. Кожа сияла чистотой и здоровьем. Это был бог. Бог любви, страсти и наслаждений. Даша не могла оторвать взгляда от такой красоты.

– Хватит любоваться. Давай поедим. Я что, зря готовил? Садись. Оставь свою скрипку. Носишься с ней, как…

– Женя, может, накинешь папин халат? – спросила Даша, чтобы сменить тему и не умирать от желания вновь обнять его. – В квартире прохладно.

– Могу не только халат. Могу и пижаму. Можно и рубашку. Садись. Не всё сразу, – ответил Женя, и, погладив Дашу по щеке, прошептал, – Мне не холодно, крошка.

После еды Даша повела Женю в папину комнату и открыла гардероб.

– Ничего себе! – воскликнул Женя. – Да тут вещей, как у барина. Можно примерить?

– Примерь. Бери, что хочешь.

Женя выбрал самый светлый костюм и надел его. «Золотое сечение» исчезло. Перед ней стоял простой, немного грубоватый парень.

– Цвет тебе не идёт. Попробуй синий и вот этот, тёмно серый.

Женька перемерил все костюмы, все рубашки, халаты и пижамы. Ему ничего не шло. Вещи на нём превращались в старые, дешёвые тряпки, тогда как на отце всё это выглядело элегантно и дорого. Даша аккуратно повесила всё по местам и достала с полки спортивные костюмы.

Её любимый мужчина попал в свою стихию. Ему шло всё. Трикотаж подчёркивал все достоинства Жениной фигуры: узкие бёдра, широкие плечи, плоский живот и красивый изгиб спины.

– Надо же! – воскликнула Даша. – Ты создан для спортивной одежды. Отцу абсолютно не идут эти вещи.

– Я с детства в футбол гоняю. А это, как ты понимаешь, не интеллигентный вид деятельности. Так что, твой папочка рядом со мной, кхе, и за стол рядом не сядет. И смотреть будет, как твой хмырь из театра.

– Ты хочешь познакомиться с отцом? – спросила Даша, делая ударение на последнем слове.

– Не хочу я ни с кем знакомиться. Не время ещё. Ты что, в Харьков со мной поедешь? В общежитии жить? От всех этих благ откажешься?

– Поеду, – тихо произнесла Даша.

– Как же вы, женщины, предсказуемы! Шекспир прав, как всегда.

– Причём здесь Шекспир? – удивилась Даша.

– Стоило Ромео объясниться Джульетте в любви, как она с ним о замужестве заговорила. А ведь он ей предложения не делал. Хочешь, процитирую?

– Конечно, хочу.

– «Если ты, Ромео, решил на мне жениться не шутя, дай завтра знать, когда и где венчанье. С утра к тебе придёт мой человек узнать на этот счёт твоё решенье. Я всё добро сложу к твоим ногам и за тобой последую повсюду».

– Джульетта была умной девочкой. Замужество – это подтверждение любви.

– Много ты понимаешь в любви и в замужестве. Это женская хитрость. Какой ум может быть у 13-летней девчонки? Только не говори, что раньше быстрей взрослели. Ничего не меняется. Ни люди, ни нравы, – с грустью сказал Женя. – Значит, говоришь, со мной поедешь. А как же твоя музыка? Бросишь? Ради меня?

– Я переведусь. Музыка есть везде.

– Нет, ради меня ничего не надо бросать. Ты лучше создай что-нибудь: симфонию там какую-нибудь, или сонату.

– Попробую. Я раньше никогда музыку не сочиняла. Давай я тебе сыграю «скерцо до минор Брамса? Послушаешь?

– Послушаю. Мне нравится, как ты играешь.

Даша приготовилась, подняла смычёк и, вместо Брамса, жизнеутверждающего и ритмичного, услышала грустную мелодию Равеля. Скрипка сама, невзирая на желание Даши, издала мелодию танца «Павана», похожего на медленное, безутешное прощание. Высокие ноты заполнили пространство грустью, безысходностью и предчувствием беды. Даша хотела прекратить играть, но не смогла. Скрипка прильнула к ней своим маленьким тельцем, как будто ища защиты и сострадания, понимания и нежности, взяла в плен, сковала вселенской болью и божественной силой, окутала красотой и любовью. Даша закрыла глаза и подчинилась. Скрипка играла сама.

Женя слушал мелодию и вспоминал Алёну. Каждая мелочь, каждое слово, каждый взгляд, брошенный ею в тот вечер, жгли душу. До сих пор. Почему именно скрипка вызывала все эти воспоминания, которые он хотел забыть, как страшный сон? Или Даша так умеет играть? Бедная девочка. Какая же он, кстати, скотина.

Мелодия закончилась, воспоминания исчезли, и Женя, поднявшись со стула, подошёл к Даше.

– Ты прекрасно играла. Для меня? Прости меня. Я к тебе несправедлив. Простишь?

– Это не я играла. Скрипка. Она сама выбрала мелодию. Так странно. И неспокойно.

– Прекрати. Это всё ваши интеллигентские штучки. Оставь скрипку в покое. Ты, наверное, соскучилась по мне? Дай я тебя обниму.

Утром, после ухода Жени, Даша нашла Медицинскую энциклопедию, и прочла всё, что касалось первой ночи с мужчиной и её удивительной, редкой женской особенности. В это трудно было поверить ей самой, а уж Жене и подавно. Оправдываться или показывать ему то, что она прочла, Даша не собиралась. Пусть всё идёт, как идёт. Взяв скрипку, Дашенька отправилась в мастерскую по ремонту и реставрации музыкальных инструментов.

Римма вышла из гостиницы и, как всегда, оглянулась по сторонам. Самое главное, чтобы не встретить знакомых. Два года назад, выйдя с Марком на улицу, она столкнулась лицом к лицу с Дашей. Вечером дочь поставила её перед выбором: или мать всё сама рассказывает отцу о своём предательстве, или Даша не считает себя её дочерью. Одно из двух. Римма предпочла второе. Без Марка жить она не могла, а дочь свою терпела с тех самых пор, как родила. Внешне всё выглядело очень достойно. Забота, внимание, поцелуи перед сном, чтение сказок на ночь и много всего того, что жизнь требует от матери, Дашенька получала с самого детства. Римма пыталась полюбить дочь, очень пыталась. Не получилось. Слишком Даша была похожа на отца: те же серые глаза, тонкие черты лица, высокий лоб и русые волосы. Ни одной яркой краски. «Безликая интеллигентность», как говорил Марк о Павле. Римма внутренне соглашалась с ним, ненавидя себя за такое отношение и к дочери, и к мужу. Но всё сложилось так, как сложилось. И всё из-за пьяного врача в больнице.

Римма познакомилась с Марком на вступительных экзаменах в консерваторию, и с тех пор они не могли расстаться ни на минуту. Через неделю она переехала к нему жить, невзирая на протест родителей, а через четыре года они оба выдержали конкурс на вакантные места в оркестре оперного театра Ла Фениче в Венеции. Вещи были собраны, билеты куплены, оставалось только оформить отношения в ЗАГСе и отправиться покорять мир своей виртуозной игрой на скрипке. На концерт Давида Ойстраха Изольда Викторовна должна была пойти с мужем, но тот в последнюю минуту позвонил с работы и сказал, что у него срочное совещание. Что это за «срочное совещание», выяснилось позже. Римма после концерта решила проводить мать домой, так как был страшный гололёд. Перед самым подъездом Изольда Викторовна потеряла равновесие, и Римма, пытаясь её удержать, поскользнулась, и они обе упали на землю.

Всё остальное происходило, как в страшном сне. Поход в ЗАГС, который должен был состояться через два дня, пришлось отложить, так как рука болела нестерпимо. О поездке в Венецию можно было забыть, по крайней мере, на год, до следующего конкурса. Она просила Марка не уезжать, но он, не желая отказываться от блестящих перспектив, заявил, что для любого мужчины, даже такого влюблённого, как он, на первом месте стоит карьера, а на втором – личная жизнь. Клятвенно пообещав ждать её в Венеции, отбыл в Италию по времени, указанному в билете. Римма сочла это предательством, которое, как ей тогда казалось, простить просто невозможно.

Рука продолжала болеть, рентген показал, что кости срослись неправильно, что началось воспаление и необходима сложная операция. Врачи настаивали на ампутации. Изольда Викторовна вышла через знакомых на знаменитого хирурга, который, посмотрев снимки, пообещал, что постарается сделать всё возможное, чтобы избежать такого страшного исхода. Римма была на грани помешательства: жизни без Марка и без музыки представить было невозможно.

Операция прошла успешно. После снятия гипса Изольда Викторовна пригласила в дом китайца, который иглотерапией и массажами сделал всё возможное, чтобы рука функционировала относительно нормально. Римме пришлось взять академический отпуск, и перевестись на другое отделение.

Через полгода, в день своего рождения, Изольда Викторовна пригласила приятельницу с сыном, предварительно обговорив с ней возможность его женитьбы на Риммочке. Павел к тому времени уже преподавал в училище, был малоразговорчив, учтив, лишних вопросов не задавал и, ровно через месяц после знакомства, пришёл с букетом фиалок и предложил Римме стать его женой. Она дала согласие, совершенно не осознавая до конца, что происходит в её жизни. Платье, которое было предназначено для регистрации с Марком, нашло своё применение на скромной свадьбе с Павлом. Изольда Викторовна уговорила молодую супружескую пару обосноваться в её доме, взяв на себя все бытовые заботы.

Римма никогда не пыталась понять своего мужа, не интересовалась его жизнью, супружеский долг после рождения дочери выполнять перестала, ссылаясь на постоянную усталость, а когда Даше исполнилось пять лет, решила заговорить о разводе. Не успела. Отец ушёл к другой женщине. Оставлять семью без мужчины было бы крайне опрометчиво. Пришлось смириться. Окончательно и бесповоротно.

Встреча с Марком, который к тому времени был женат и имел годовалого сына, произошла десять лет назад в Зале имени Чайковского. Любовь вспыхнула с новой силой, предательство было прощено, жизнь обрела смысл, даже изнуряющие душу ожидания свиданий были счастьем. Влюблённые приняли решение развестись со своими половинками, сочетаться законным браком и прекратить двойную жизнь, которая, хоть и придавала их встречам определённую остроту в отношениях, но нервы выматывала изрядно. Ждали только удобного момента.

Павел оставил машину у училища, решив пройтись по улице Горького и, в очередной раз, убедиться, что его жена всё ещё продолжает встречаться со своим любовником. Он никогда не следил за ней. Это слишком унизительно, да и ни к чему. О том, что жена ему изменяет, узнал случайно: доброжелателей на свете много. Один из них работал вместе с ним в училище и часто повторял, что красивые женщины, особенно такие, как Римма, не могут принадлежать одному мужчине и, тем более, быть верными жёнами. Павел отмалчивался, считая, что опускаться до таких разговоров, ниже его достоинства. Но однажды, услышав всё от того же доброжелателя, где именно и когда жена проводит время с другим мужчиной, не выдержал и решил во всём этом убедиться сам. Убедился. Но ничего в этой ситуации изменить не мог. Для решительных поступков нужен характер. Откуда ему взяться, если с самого детства за него всё решали женщины: бабушка, мама, старшая сестра и тётя. Отец ушёл из жизни в день его рождения.

С самого детства от него требовалось только одно: безоговорочное подчинение. Подчинение всем четверым. Во всём. В мелочах, в еде, в выборе профессии, в одежде, и даже в женитьбе. Лет до пяти, если ему не изменяет память, он пытался сопротивляться, и его наказывали. Жестоко. Если он отказывался играть на ненавистном пианино, его ставили в угол на соль, или привязывали к стулу и оставляли сидеть в таком положении всю ночь. А однажды мать, известная на всю страну пианистка, перевязала запястья верёвкой, сказав, что если он не будет играть, то ручки его отсохнут, и он на всю жизнь останется никому не нужным калекой. Мать перевязывала, тётя и сестра держали, а бабушка наблюдала. Он выдержал несколько часов, а когда руки стали распухать и нестерпимо болеть, ему стало так страшно, что он сдался, пообещав всем своим женщинам научиться играть. Играть он научился, но великим пианистом, как мечтала его мать, не стал.

Ни один человек в мире не знает того, что ему пришлось пережить в те минуты. Он никогда, ни с кем не был откровенен, никогда не пытался ни перед кем открыть душу, никогда никого не любил. Никогда. Никого. Пока не родилась Дашенька. Дочка стала смыслом его жизни, солнечным лучиком, его единственной любимой женщиной. Как это ни банально звучит, но он действительно готов был отдать за неё жизнь. Да и что его жизнь без этого удивительно прекрасного искреннего создания. Павел и раньше задумывался о смысле своего существования, о том, для чего он родился на этот свет, если ничего, о чём он мечтал с самого детства, так и не сбылось. Так в чём же его предназначение, если ни в рождении дочери?

Мастер, посмотрев на скрипку, сказал, что ничем, к сожалению, помочь не может.

– Нет у меня в данный момент нужного лака. Получу из Италии и позвоню Вам, Дашенька. В моём ассортименте только жёсткий лак, русский. Не подойдёт он «итальяночке нашей», испортит. Она же не стала хуже звучать?

– Нет, звучит хорошо. Но эти пятна… Они так портят скрипку.

– Вашей скрипке, считай, лет сто будет. Реликвия. Я помню ещё до твоего рождения Риммочка приходила ко мне с такой же проблемой. Я предлагал ей взять скрипку мастера Подгорного, а эту мне оставить. Отказалась. А потом руку сломала.

– Это просто совпадение, ничего больше. Вы тогда помогли маме?

– Нет, не помог. Лака тоже не было. Всё совсем не так, девочка. Эта скрипка беду чувствует. Не простая она. Душа у неё есть. Как у вас в семье, всё нормально?

– Да, у нас всё хорошо. Не пугайте меня, пожалуйста, – ответила Даша и, простившись, быстро выскочила из мастерской.

С детства она побаивалась Вениамина Валерьевича, его пристального взгляда и спокойной манеры рассказывать страшные истории. Но бабушка, а затем и мама, считали его большим мастером своего дела, и, когда настала очередь Даши посещать мастерскую, ей ничего не оставалось, как прислушаться к их мнению. Сколько она себя помнит, скрипка всегда имела идеальную поверхность. Так кто же её отреставрировал?

Даша выбросила из головы всё, что сказал мастер, и, вернувшись с занятий, приготовила ужин, надела красивое, новое платье в красную клетку, взяла в руки скрипку, и стала ждать Женю. Она мечтала, что он обязательно придёт с букетом цветов, ведь то, что произошло сегодня ночью, было очень важным для неё, для их отношений, для их будущего. Она где-то читала, что близость с мужчиной возможна только тогда, когда у женщины существует доверие к нему. Дашенька вчера дала понять, что доверяет Жене, доверяет себя, свою душу, свою жизнь, своё тело. Она впервые ждала от него знака внимания, подтверждения его, пусть не любви, но тёплого, нежного отношения. Ждала, играя на скрипке. Ждала, изредка поглядывая на часы.

Женя не пришёл и не позвонил. Ночь Даша провела без сна. На следующий день повторилось то же самое: Даша приготовила ужин, надела красивое платье, и стала ждать. На скрипке она не играла. Не было сил. Душа разрывалась на части. Она пыталась дозвониться до общежития и поговорить с Наташей, но не получилось: подруги в комнате не оказалось, а просить к телефону Женю или Володю было неловко. Она прекрасно понимала, что если бы с ним что-то случилось, то Наташа непременно сообщила бы ей. Оставалось одно – ждать.

Ждать пришлось долго: Женя объявился на третий день. Без цветов. Даше уже было всё равно. Не до цветов, когда существует единственное желание – увидеть того, кого любишь больше жизни, когда каждый день разлуки приносит боль, от которой есть только одно лекарство: быть рядом с любимым.

Весь последующий месяц был, как сказочный сон. Каждая ночь приносила всё более сильные ощущения, душа познавала таинство любви, мелодия двух тел снимала запреты, разум отказывался видеть реальность.

– Дашка, у меня никогда не было такой женщины, – говорил Женя, удивляясь её умению предугадывать каждое его желание. – От тебя можно сойти с ума. Ты так прекрасна в постели, что дух захватывает. Это, наверное, в крови у тебя, моя крошка. О такой любовнице мечтает каждый мужчина. Мне крупно повезло.

Даша была счастлива. Счастлива и горда. Горда тем, что Женя обнаруживает в ней те качества, о которых говорил в первый день их знакомства. Без сомнения, у неё получается стать именно такой женщиной, которая сможет быть интересна ему всегда и каждую минуту. Она верила, что Женя любит её. Любит, но сам пока этого не осознаёт. Дашенька решила, что будет ждать. Ждать и надеяться. Что ещё остаётся делать, если смысл её жизни в этом человеке. Что делать, если вся она переполнена любовью к нему. Что делать, если она любит всё, к чему прикасается его рука? Она любит все его вещи, когда смотрит на них: рубашку любит, брюки любит, туфли любит. Женя пьёт чай – Даша любит чай. Женя принимает душ – Даша любит поток воды. Если бы она видела воздух, которым дышит Женя, она любила бы и этот воздух.

Воздух. Его не стало хватать с тех пор, как Женя уехал. Даже здесь, на даче, рядом с бабушкой и отцом, она чувствовала себя одинокой и несчастной. Даша ждала. Ждала письма или звонка. Тишина оглушала, давила. Сознание отказывалось принимать истину. Всё было прекрасно до самого отъезда: она присутствовала на защите дипломной работы, вместе с Женей была свидетелем на свадьбе у Наташи с Володей, перед самым отъездом он подарил ей огромный букет цветов и сказал, что позвонит, как только устроится в общежитии. Прошёл месяц. Ощущение, что она не нужна ему, убивало. Она пыталась отвлечься. Брала в руки скрипку, отмечая, что количество трещин увеличивается с каждым днём. Её сковывал страх и предчувствие надвигающейся беды.

– Женя, – шептала она, – где ты. Что с тобой. Позвони. Скажи, что у тебя всё хорошо. Я люблю тебя. Услышать твой голос уже для меня счастье. Скрипка, девочка моя, о чём ты хочешь мне сказать?

Скрипка издавала слабый стон, и замолкала, как будто переставала дышать. Дашенька прижимала её к себе и вспоминала, как играла Жене «Болеро» Равеля. Обычно его не играют на скрипке, но Женя очень просил, и она не могла отказать.

День, когда Даша приняла решение ехать к Жене в Харьков, начался очень странно. Она проснулась от непривычных, болезненных ощущений в низу живота. Сама не понимая, почему, подошла к скрипке, и открыла футляр. Леденящий душу страх сковал её. Поверхность инструмента была покрыта мелкими капельками золотистой жидкости, очень похожими на слёзы.

– Что-то с Женей, – прошептала Даша и, не думая больше ни секунды, стала собираться в Москву, предупредив Изольду Викторовну о том, что поживёт неделю в городе.

Уже по дороге домой она поняла, что не может вспомнить название завода, на который Женя получил направление. Пришлось изменить маршрут и поехать к Наташе. Володе от кафедры предоставили комнату в семейном общежитии, что приводило только что образовавшуюся супружескую пару в полный восторг.

Дашенька застала Наташу дома.

– Даша? Ты в Москве? Как я рада тебя видеть. Думала, что ты ещё на даче? Проходи.

– Наташа, я на одну минуту. Скажи мне, как называется завод, где Женя работает.