Текст книги "Моя жизнь с путешественником"

Глава 4. Куда ведут дороги?

Я хотела бы научиться любить Федора тихо, сдержанно, покорно и безропотно. Но чувства – это не река, которую можно обуздать дамбой. Чувства как стихия, управлять ими нам не дано. Одна надежда на Господа Бога.

* * *

По завершении нашего свадебного путешествия в июле 1999 года яхта «Современный гуманитарный университет» причалила в Ле-Сабль-д΄Олон. Федор начал подготовку к гонке «Vendee Globe», которая должна была состояться через год. Осенью 1999 года я из России отправилась в Швейцарию, где в Центре федерализма Фрибурга приступила к написанию книги и чтению лекций.

Из дорожных писем по маршруту Фрибург (Швейцария) – Ле-Сабль-д΄Олон (Франция)

* * *

Эту тетрадку с дорожными письмами к тебе ты откроешь 12 декабря 2000 года. Тебе исполнится 49 лет. Как ты того желал, океан будет окружать тебя. И я тоже буду с тобой.

Трепет этих писем – словно осенние листья под порывом ветра несут в себе грусть предстоящей разлуки и счастье будущей встречи. Моя работа в Швейцарии и твоя подготовка к плаванию во Франции породили этот дорожный дневник. Поездки к тебе стали основой нашей совместной жизни в те дни.

* * *

11 октября 2000 года. 13 часов 30 минут

Поезд из Лозанны тронулся с опозданием на 15 минут. За окном дождь. Из Фрибурга до Лозанны я старалась разглядеть сквозь залитые окна Женевское озеро. В дождь оно в тумане, но спокойно. Я вспоминала, каким неспокойным бывает в дождь океан.

Федор говорил мне вчера по телефону о том, что у них штормит.

Еще сочные зеленые цвета у виноградников. Еще много зеленых листьев на деревьях. Милые уютные домики с красными черепичными крышами, церквушки в готическом стиле, обилие цветов, особенно герани и роз. Овечки, коровы, лошадки на вечнозеленых лугах. Райские места, тихие и благостные. Но здесь живут другие люди. Я на этой земле временно. Там, в России, мне еще предстоит найти то пристанище, которое назову своим домом.

Весь год пребывания в Швейцарии мне не сиделось в этих райских местах, потому что не сиделось тебе. Сначала Аляска, потом Франция – побережье Атлантического океана, где Федор и яхта все время ждут меня.

Как интересны сейчас по цвету поля! В них смешались цвета лета и осени. Я невольно вспомнила Ван Гога.

Три весенних месяца в Швейцарии, проведенные вдвоем с Федором, какие они были красивые! Я везу Федору неизвестное нам растение, возможно, это дерево или кустарник. Это растение стало жить от той косточки, которую мы нашли на берегу любимой речки во Фрибурге. Сейчас наше растение в горшке на верхней полке. Его нужно сохранить, оно пойдет с Федором в кругосветку. Я укрепила горшочек двумя сумками. Полка стеклянная, и горшок видно снизу.

Это третье растение, выращенное в Швейцарии. Первое – лимон, косточку которого я опустила в землю в день старта Федора в гонке «Айдитород» на Аляске. Лимон теперь растет в художественной мастерской Федора на улице Садовнической в Москве. Туда мы переехали осенью 2000 года, попрощавшись с полуподвальной мастерской на улице 1905 года. Второе растение – посаженный мною каштан – теперь тоже покинуло Швейцарию, каштан растет во дворе московской мастерской.

За окном лес. Удивительно мало еще желтых листьев на деревьях. А в Москве сейчас листопад.

Зимой во Фрибурге я купила длинное желтое платье. Перед приездом мужа надела его, села на стул, закрыла глаза и представила, как мы с Федором танцуем на нашей золотой свадьбе танец уходящей осени. Почему я хочу раньше времени пережить это мгновение? Погрустить сейчас, чтобы потом быть счастливой, не давать повода для грусти?..

15 часов 30 минут

Справа от меня с другой стороны прохода сидят две пожилые женщины. Одна из них – седая миловидная старушка лет шестидесяти, светленькая, голубоглазая, худощавая, с аккуратной прической. Она раскладывает пасьянс. Другая – более плотная старушка в очках и с крашеными рыжими волосами – читает журнал. У нее темные грустные глаза. Мне почему-то показалось, что она относится к тому типу женщин, которые не могут жить без любви. Как и я.

Я не могу быть счастливой без любви. Без любви я превращусь в такую же старую каменную стену, что мы сейчас проезжаем. Она большая, величественная, но серая и холодная. Поезд хочет скорее вырваться из ее объятий на волю.

16 часов 10 минут

Выглянуло солнце, небо очищается. В районе, который мы сейчас проезжаем, много полей с люцерной.

Крашеная старушка обрабатывает пилочкой ногти. Мои догадки подтверждаются, она либо любит, либо ждет любовь. Я счастлива, ибо моя любовь всегда со мной. Эта любовь меня побуждает ехать, лететь, плыть к Федору хоть на край света.

Если бы это было возможно, я никогда бы не расставалась с мужем, с детьми, с мамой, братом. Но не соединить все это в одном дне и одном пространстве. Потому нужно учиться жить вместе на расстоянии. Чувствовать друг друга, даже если нет рядом близкого человека.

Третью осень и третью зиму подряд я прохожу испытание одинокой жены. О Небеса! Я молю Бога, чтобы дал мне здоровья пережить новое плавание Федора. Оно такое неимоверно сложное и холодное. В каком месте, на каких широтах он будет читать эти строки к нему? Я люблю его, но слышит ли он мой голос?

Мимо пролетела птица, она услышала эти слова.

Стадо молодых телят увлечено поеданием последней осенней травы, из нее скоро уйдет летняя теплота, она пожухнет, а телятам достанется только сено. Хорошо, что любовь не стареет. Это чудо заполнило меня всю.

16 часов 40 минут

Франция не менее красивая страна, чем Швейцария, только, быть может, менее ухоженная.

У нее свои цвета, немного сдержаннее, чем у Швейцарии, здесь менее пышная растительность. Но в этой сдержанности, в этих пастельных тонах зеленой, коричнево-бежевой и бело-голубой гаммы есть своя изысканность. Даже крыши здесь не красные, а серо-коричневые.

Белая старушка читает Новый Завет на английском языке, а рыжая ушла – либо в буфет, либо в туалетную комнату. Без нее стало грустно.

17 часов 05 минут

Мы подъезжаем к Парижу. Его пригороды – те же кирпичики из железобетона, как в Москве. Многоэтажные, плотно прилегающие друг к другу здания.

В Париже солнце.

18 часов. Поезд Париж – Монпарнас – Ле-Сабльд΄Олон

Поезд тронулся. Это дает надежду, что в 21 час 19 минут я смогу обнять Федора. Дай-то Бог. Федор сейчас, наверное, на яхте, поглядывает на часы. Он любит и ждет меня, я это чувствую. Наше растение снова стоит на стеклянной полке надо мной. Я счастлива.

18 часов 30 минут

Из окна вагона я вижу, как заходит солнце. Мне хочется ощутить запах травы и земли, услышать крик птиц, летающих над полями. Сзади меня, в другом ряду, громко заговорил по мобильному телефону мужчина. Сосед напротив, читающий газету, возмутился. Шумно шелестя страницами газеты, издающей тяжелый запах цинка, он устремил на говорящего испепеляющий взгляд и резко сказал: «Не говорите здесь по мобильному телефону! Это всех беспокоит!»

Говорящий по телефону никак не отреагировал и продолжал свою громкую беседу.

Неплохо было бы, если бы мои соседи вышли на следующей остановке в Нантах. Я стала более чувствительной, чем раньше. «Научи меня молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать и любить!»

19 часов 15 минут

Закат ушел в облака. Это тоже красиво. В вагоне я единственная, кто смотрит на закат. Все остальные заняты своими делами, в основном читают или спят. Думаю, у людей, которые спят на закате, не случайно болит голова. Ибо грех спать тогда, когда Сам Господь дарит нам красоту мироздания.

* * *

15 октября 2000 года. 16 часов 20 минут. Поезд Париж – Лозанна, остановка Ваалор

Это уже Швейцария. Я все дальше и дальше уезжаю от Федора.

Писать не хочется, вернее, я боюсь писать. Во мне живет страх, что от охвативших меня целиком горьких чувств может остановиться сердце.

Пока я была во Франции, в Швейцарии наступила золотая осень. За окном очень красивый пожелтевший лес вперемешку с долинами, на удивление зелеными весенней свежестью. Из-за того, что лес покрыл горы, а не равнины, красота еще более яркая.

Федор сказал мне при расставании:

– Надо приезжать и уезжать весело!

Как научиться не печалиться? Почему я так сильно хочу смотреть на эти красивые горы вдвоем с Федором?

На уровне глаз летают мелкие золотые листья с берез и осин. Почему красота уходящего так печальна? Веселым может быть только то, что приходит: весна, утро, встреча. Осень, вечер и разлука вызывают грусть.

Через пять минут поезд придет в Лозанну. Постараюсь не грустить в тот момент, когда наконец вечером услышу по телефону голос Федора.

* * *

16 октября 2000 года. Городской сквер Фрибурга

Играет саксофон в городском сквере. Худенькая девушка лет пятнадцати обнимает его тонкими руками, а вокруг собралась изумленная публика. Как может это хрупкое, беззащитное существо извлекать столь волшебную музыку, охватывающую весь парк как тонкое покрывало?

Пожилая пара, а за ними девочки-близнецы лет пяти принялись танцевать. Один художник достал ручку и бумагу и принялся рисовать портрет девушки.

Сердобольная старушка с жалостью смотрит на старые рваные ботиночки девушки, глаза ее слезятся то ли от чувств, то ли от старости. А я плачу, почти рыдаю. Что со мной? Что меня так тревожит и почему так грустно?

Закончится музыка, и чудо улетучится. Но сердце уже не будет так беспощадно гореть от душевной боли.

В маленькой коробочке из-под обуви появляются новые монетки, и девушке хватит денег не только на то, чтобы выпить чая с булочкой. Девочка сможет купить билет и поехать туда, где есть другой сквер или парк, где ее музыка еще не успела согреть сердца людей.

Дорогая странница, возьми меня с собой. Я хочу быть рядом, хочу каждый день слушать твою чудную музыку и быть твоим ангелом-хранителем. Когда тебе станет грустно, я рассмешу тебя, когда холодно, согрею, купив тебе валенки и теплые ботиночки. Только не переставай играть, милая! Еще столько людей хотят тебя услышать, еще столько сердец нужно тебе согреть.

* * *

27 октября 2000 года. 8 часов 40 минут. Лозанна (Швейцария) – Париж (Франция). Железнодорожный вокзал Лозанны

Я ожидаю поезд, который в 9 часов 14 минут должен отправиться в Париж. Я снова еду к мужу. На этот раз пробуду с Федором, пока не провожу его в океан.

Сегодня очень теплое утро, как будто лето вернулось. Будет день длинным или коротким? Я жду его окончания, ибо вечером Федор встретит меня на вокзале.

Это так необычно, когда жизнь разделилась на дни, когда я с Федором, и дни, когда я одна.

9 часов 15 минут

Я уже в поезде. Впереди меня сидят две монашки – они уже старушки, хрупкие и с добродушными лицами. С аппетитом едят круглые булочки с маслом и колбаской и мило беседуют друг с другом. Они говорят на итальянском. У них темные глаза, наполненные добротой и интересом к жизни. Монашки очень увлеченно говорят о чем-то, похоже, спорят, иногда смеются. Но больше всех в салоне смеются японцы. Их много, они заняли половину вагона и очень довольны, что едут в Париж. Большинство из них пожилые люди. Похоже, я попала в вагон пожилых, но очень веселых пассажиров.

Японцы никак не перестанут смеяться, один даже запел какую-то песню. Вот мне бы так провожать тебя в океан – со смехом и песнями. Тебе было бы легче.

Кто-то заговорил по мобильному, и весь вагон слышит, но на этот раз никто не возмущается. Я пишу свой дневник на коленях, здесь нет откидных столиков. Вагон старый, нет ни полок для багажа, ни туалета.

Мои глаза привыкли смотреть на европейский пейзаж, на чистые домики, но я скучаю по Москве, где у нас было много счастливых дней, где сейчас мои сыновья, мама и брат Виталий.

Сегодня ехала на такси до Монпарнаса и внимательно смотрела в окно на Париж.

Первый раз мы побывали в этом городе, наполненном праздником, когда завершилось наше свадебное путешествие, в июле этого года. Было лето, и Париж был пропитан солнцем и запахами цветов. Сейчас осень, листья каштанов падают на мраморные столики, и кофе пахнет пряными осенними листьями. Париж чем-то напоминает Москву, но есть в нем какая-то тайна, которая делает его привлекательным для каждого.

Как бы мне хотелось пролистнуть страницу будущего плавания Федора и жить дальше, но так не получится. Мой муж спешит в океан. Увидит ли он теперь мыс Горн при дневном свете и нарисует ли мне, как обещал?

Когда Федор уходил в третье кругосветное плавание, он написал на белой стене синим фломастером в спальне нашей мастерской на улице 1905 года слова, что перестанет ходить на яхте вокруг света после того, как увидит мыс Горн. Ему не повезло, тогда он снова прошел мыс Горн ночью. Теперь мужу предстояла четвертая кругосветка. Я желала Федору, чтобы он увидел мыс Горн при дневном свете.

У нас впереди неделя. Последняя неделя перед его стартом в гонке «Vendee Globe». Как быстро она пролетит!

Я хотела бы научиться любить Федора тихо, сдержанно, покорно и безропотно. Но не получается. Чувства – это не река, которую можно обуздать дамбой. Чувства как стихия, управлять ими нам не дано. Одна надежда на Господа Бога.

* * *

По возвращении из Ле-Сабль-д΄Олона во Фрибург я должна была завершить свою книгу о федерализме России и Швейцарии. Много сил было отдано проводам Федора в океан, и времени на завершение книги оставалось совсем мало. Двенадцать дней, оставшихся до срока сдачи книги, я работала по двадцать три часа в сутки и лишь час отдыхала. С пяти до шести утра ложилась спать и каждый раз просила Господа Бога не лишать меня сил, даже если мой сон такой короткий. Слава Богу, я смогла завершить книгу.

Перед отъездом положила на стол профессора Томаса Фляйнера – директора Центра федерализма – толстую рукопись, и тут же чувство другой, новой жизни охватило меня. Швейцария – страна, которую я буду вспоминать всю жизнь, здесь я жила как в раю, и здесь мне было очень уютно. Но я родилась и выросла в России. Туда нужно было возвращаться, там был запах родины.

* * *

30 ноября 2000 года. Городской сквер Фрибурга

Двенадцать дней, не поднимая головы, я дописывала книгу и не приходила в сквер. Сегодня здесь никого нет. Дует холодный ветер, и скоро пойдет дождь. Прощай, Фрибург, прощай, Швейцария!

Завтра я уеду в Россию. Федор в океане борется со стихией, и у меня плохое предчувствие.

В день проводов в Ле-Сабль-д΄Олоне я испытывала отчаяние, которое было выше моих сил. Слезы текли ручьем, я стояла на пристани и смотрела, как яхта уходит в океан. Нужно было идти на прогулочный катер, сопровождавший Федора, а у меня онемели ноги.

– Ты что стоишь? Иди на катер! – кричал Федор с яхты.

На катере я ничего не видела. Только слезы, туман и пустота. Пустота поглотила меня в тот момент.

Позже я осознала, почему так сильно сопротивлялась этому плаванию Федора. Мой муж слишком спешил снова уходить в океан, бросал ему вызов, душа его была неспокойна, и шел он без обычно присущего ему смирения.

* * *

26 февраля 2001 года

Господь Бог спас жизнь моему мужу Федору Конюхову и вразумил его закончить бессмысленную борьбу с Южным океаном. Я обняла Федора 2 февраля 2001 года у берегов Сиднея в бухте Джексон и поняла: он вернулся!

Мне пришлось отказаться от нового контракта с Центром федерализма в Швейцарии, ибо нужно было лететь к Федору в Австралию и поддержать его там, изможденного и чуть не погибшего в Южном океане недалеко от берегов Австралии.

Мы прожили в пригороде Сиднея почти месяц. 24–25 февраля 2001 года по Божьей воле нам удалось побывать в православном монастыре. Монастырь располагается в горах, покрытых голубыми эвкалиптами, в 500 километрах от Сиднея. Его настоятель – русский монах отец Алексей.

Вечерние и утренние богослужения проводились тремя монахами. Мы слышали монашеское пение повсюду: в храме и вне его – в листве эвкалиптов, в криках белых какаду, в журчании речки. Рыжая собачка, прислонившая ухо к двери храма, застывшие кенгуру, удивленно взирающие на нас, доверчивые овечки и добродушные коровы – все они слушали звон зовущих на службу колоколов и умиротворяющее пение.

Отец Алексей, тело которого поразила раковая опухоль, мыслями и духом живет бессмертием. Он ровесник моего мужа и вне времени мудрец.

На утренней воскресной трапезе отец Алексей говорил нам о бессмысленности человеческого бытия вне Господа Бога, о хаосе и греховной тяжести его жизни вне аскезы и поста. Он размышлял о том, что человек, который боится лишь телесной смерти, встает перед опасностью куда более тяжелой: душа человека вне очищения мертва, и ее бессмертие после того, как тело умирает и она покидает бренную плоть, мертво.

Утром на воскресном богослужении Федор и я причастились. Двухчасовая служба прошла так быстро, что когда стали гаснуть свечи, мы все еще стояли застывшими в храме.

Сегодня Прощеное воскресенье. Завтра – начало Великого поста. С Прощеного воскресенья начался наш путь к духовному посту. Путь всех людей, тянущихся к Богу.

Глава 5. Путем каравана

Познав караванный путь, можно прикоснуться к истинной дороге. Познать эту дорогу – вот цель, к которой нужно стремиться.

* * *

Апрель 2002 года. Тогда случилось мое первое знакомство с верблюдами. Вместе с мужем Федором Конюховым и большой командой калмыцких ученых и погонщиков мы отправились в экспедицию «По следам Великого шелкового пути».

Первый день, первая дорога в караване – она неповторима. С того времени величие верблюда зовет меня в путь, как океан – моряка. Только верхом на верблюде, не спеша, созерцая мир, размышляя о людях, живущих на земле странствия, можно постичь замысел Создателя.

Из дневника экспедиции «По следам Великого шелкового пути», Россия (Калмыкия)

* * *

9 апреля 2002 года. Фермерская точка Сарсынбая, поселок Бергин (Калмыкия)

В доме главного погонщика верблюдов Сарсынбая женщины хлопотали у стола на маленькой кухне, а мужчины в соседней, более просторной комнате сидели на подушках вокруг скатерти, застеленной прямо на полу.

Главный погонщик верблюдов Сарсынбай оказался казахом по национальности, мусульманином по вере и космополитом по духу. Невысокого роста, с карими проницательными глазами, он был ровесником моего мужа Федора.

Федор оживленно разговаривал с Сарсынбаем и другими обитателями фермы.

У монгольских племен, к которым относились казахи и калмыки, еще со времен Чингисхана существует свой обряд кормления. Сначала кормят мужчин и гостей, затем стариков и женщин, потом детей, лошадей и верблюдов. Лишь затем отдают остатки собакам.

У Сарсынбая на ферме в отаре 250 овец. Он не только главный погонщик верблюдов, но и старший чабан.

* * *

Путник превозмог дорогу и приблизился к небесам. Ночью ему приснился караван. Суть его жизни – движение в нем. Только познав караванный путь, можно прикоснуться к истинной дороге. Познать эту дорогу – вот та цель, к которой нужно стремиться.

* * *

13 апреля 2002 года. Поселок Бергин – Цаган-Аман

Наступил день, когда экспедиция отправилась в намеченный путь.

Первый переход длиною в 75 километров должен был занять по предварительным подсчетам двое суток. Караван направлялся к поселку Цаган-Аман, что в переводе с калмыцкого означает «Белые ворота». Для экспедиции это символично. Белый особо почитается у калмыков как цвет счастья и удачи.

* * *

Верблюды шли, раскачиваясь, медленным шагом. Они иногда спотыкались о камни и кочки, опускались на колени, отдыхая после дневного пути. Их сопение слышал каждый – сквозь сон на привалах или укрывшись в палатке разбитого на ночь лагеря.

Люди скрывались в палатках ночами. Они боялись ночного холода, змей и пауков. Дежурный сидел у костра и старался не смотреть в темноту ночи. Даже лошади вздрагивали от холода во сне. Только верблюды ничего не страшились. Их шерсть не покрывалась инеем: тела верблюдов очень горячие. Они всю ночь видели звездное небо.

* * *

Климат в Калмыкии резко континентальный. Во время этого перехода днем стояла тридцатиградусная жара, а ночью тело студили заморозки. От резкой смены погоды в первый же день перехода я простудилась и заболела. Температура, насморк и кашель не давали покоя. Я лежала в палатке, закутавшись в спальник, и мне было нестерпимо больно из-за бессилия и неспособности выйти наружу, чтобы вместе с мужем совершить ночной обход животных. Хотелось прижаться к теплому телу спящего верблюда и подумать о продолжении пути. В успокоение я твердила, что успею, но первый порыв – он всегда самый яркий…

Утром второго дня я уже знала, с чем нужно бороться – со страхом и неуверенностью. Слушая тихую песню погонщика о любви к жене и родине, я прижималась к своему мужу. Рядом с ним в палатке было тихо и уютно. Он шептал сквозь сон:

– Скоро ты поправишься. Потерпи немного.

И все же, несмотря на болезнь, ощущение счастья и удачи не покидало меня, как и других, кто шел в караване. При таком душевном состоянии разве заметишь, что ноги онемели с непривычки, деликатные места натерты до крови, а губы и кожа на лице потрескались – то ли от ветра и холода ночи, то ли от полуденного жгучего солнца. Наездник в караване не боится испытаний, они его лишь раззадоривают, он бросает им вызов и ждет их как благо. Верблюд в караване идет со скоростью человеческого шага. В караване человеку дано лучше почувствовать землю.

* * *

18 апреля 2002 года. Енотаевка (Астраханская область) – конеферма (Калмыкия). 30 км

Тихо двигаясь в сумерках на мерине Каштане, я думала: почему получилось так, что я осталась одна в степи?

Когда путь становится непреодолимым? Когда внутри тебя живет несогласие.

Жизнь в караване приучала к самостоятельности. Лишь в первый раз, когда караван тронулся, мой муж Федор оглянулся. Я не успевала на своем неторопливом коне Каштане за Булеваром – мерином Федора. Еще на старте, в начале пути, сразу же начала отставать. Через какое-то время удавалось догнать Федора, и мы снова шли вместе. Так повторялось всякий раз, и Федор привык к этому ритму. Он уже не оборачивался, когда караван трогался в путь, и не искал меня с тревогой в глазах. Не обернулся он и на этот раз.

Старый мерин чувствовал мою неопытность и шел слишком медленно. Опытные погонщики в любой момент могли наказать его, но я не просила их об этом. Помучившись, я уже на второй день начала подстегивать ленивца. Каштан перестал отставать от лошади Федора. Но сегодня на водопое была допущена ошибка. Я плохо пристегнула карабином хлыст к седлу. Когда караван снова тронулся в путь, обнаружилось, что хлыста нет. Пришлось искать. Когда наконец пропажа была обнаружена, караван успел скрыться за холмом.

– Скачите вперед, не ждите меня. Сообщите Федору, что я догоню караван, – сказала я погонщикам, которые помогали мне.

Когда Сарсынбай и Алят скрылись, Каштан вдруг резко повернулся и быстрым шагом пошел в направлении, обратном движению каравана. Недалеко от водопоя была деревня, он почувствовал запах пищи и жаждал отдыха. Я со всей силы хлестнула его за вредность. Каштан повернул голову, недобро посмотрел на меня и ускорил ход. Я снова ударила его в надежде добиться послушания. Каштан в ответ встал на дыбы. Между нами началась схватка. Неопытная наездница и упрямый мерин боролись за власть. Меня охватили ужас и страх. Я вцепилась в седло, закрыла глаза и ждала лишь одного – когда он успокоится.

Потом в какой-то момент открыла глаза и крикнула в темнеющее на закате пространство:

– За что ты со мной так?! Я же не хочу тебе зла!

«Зла… ла… ла…» – отозвалось эхо.

– Я же с любовью к тебе!

«Тебе-бе-бе…»

Каштан остановился. Утомленные, мы оба погрузились в вечернюю тишину. Даже жаворонки молчали.

– Все, Каштан, я устала с тобой бороться. Делай что хочешь.

Старый мерин изучающе посмотрел на меня, развернулся и не спеша пошел в нужном направлении. Нам предстояло пройти до места стоянки десять километров.

Навстречу приближались силуэты трех всадников. Впереди два погонщика – Сарсынбай и Алят, за ними угадывалась фигура моего мужа.

Сарсынбай подъехал первым, взял за поводья Каштана и потянул его за собой. Каштан повиновался и рысью помчался следом за молодым Арапом. Подоспевший на Булеваре Федор молча забрал у Сарсынбая поводья, и мы поскакали в сторону лагеря.

На стоянке Федор сказал:

– Не распрягай Каштана. Его нужно проучить. Он почувствовал твою слабость и теперь все время будет управлять тобой.

Запрыгнув на Каштана, Федор стал хлестать старого мерина, но тот упорно не слушался. В этой расправе ни Федор, ни я не чувствовали себя правыми. Оттого-то Каштан и упорствовал. Схватка между ними, казалось, не закончится никогда.

Наступила глубокая ночь, когда я принялась распрягать взмокшего Каштана. Федор связывал передние ноги мерина и тяжело дышал.

– Сними только седло, а одеяло оставь. Пусть он остынет.

Усталые, мы направились в сторону лежащих верблюдов. Прилегли на широкий плащ Федора рядом со спокойным верблюдом Борисом и одновременно стали гладить большую теплую голову животного. Долго молчали.

Верблюды жевали непрерывно, не размыкая губ. От этого хруст фуража и сена был еле слышен. Здесь, в ночи, среди лежащих верблюдов, люди находят истинный покой.

– О чем ты думаешь? – спросил Федор.

– Пытаюсь насладиться покоем, но думаю о наших отношениях с животными.

– Я тоже.

Нам было хорошо вместе, но еще предстояло понять все живое и друг друга в этой дороге.

* * *

20 апреля 2002 года. Бергин – Смушковое. 35 км

«Я не сойду с седла во время всего пути. Что бы ни случилось, как бы я ни уставала», – это был мой обет самой себе.

Прошла неделя, и я наконец-то смогла ощутить вкус движения на верблюде. Сегодня в первый раз иду на верблюде Яшке, автономно управляя им. Если все пройдет благополучно, то мне позволят все время передвигаться на нем в караване.

* * *

Седло на верблюде более узкое и жесткое по сравнению с седлом лошади, но как восхитительно движение! Лишь с высоты верблюда можно узреть безграничность степи и птиц, пролетающих на уровне глаз. Это животное идет мягкой, еле слышной поступью, ровно и не спеша. В этот момент еще острее начинаешь осознавать, как бесконечен мир.

Верблюды не шли, а скользили, они воистину корабли пустыни. А вот лошадь не чувствовала себя уютно на песке. Пронзая песок своими острыми копытами, она спотыкалась. Но лошадь покорна хозяину и идет туда, куда он ей указывает.

Пустыня – стихия для верблюда и дорога для лошади.

* * *

Наш караван зашел в селение, где остались только пожилые люди. Верблюды почувствовали, что в этом месте господствует смерть. Мягкая шерсть на их теле встала на дыбы.

– Что с верблюдами?

– Они чувствуют, как жизнь уходит из этого села.

Старая калмыцкая женщина обняла меня, сказав это, и потом добавила:

– Вот увидела ваш караван и дальше жить хочется. Спасибо вам.

Это спасибо вам – людям Калмыкии и других земель, по которым движется караван. Без вашей любви к каравану не состоялся бы этот путь.

* * *

24 апреля 2002 года. Ацан Худук – Тройник (Яшкульский район). 31 км

Караван на территории заповедника «Черные земли». Он охватывает три региона России – Калмыкию, Астраханскую область и Дагестан. Речь идет о самом засушливом районе в европейской части России – он уступает лишь пустыням Средней Азии.

Даже не верится, что это заповедник. Рваная распаханная земля чередуется с песчаными языками. Постепенно караван вошел в зону, где земли почти нет. Одни пески. Ветер несет в глаза песок, и они от этого слезятся. Мужчины обмотались шарфами и платками, а я закрыла глаза своей белой шелковой косынкой, пытаясь оставить маленькую щелочку хотя бы для одного глаза, чтобы видеть дорогу.

Скудность этой земли – плод недальновидности человека. В двадцатых годах прошлого столетия началось освоение «Черных земель» как крупных сельскохозяйственных угодий. Распашка была стихийной. В результате многие земли стали бесплодными. С 1930-х годов сюда стали завозить тонкорунных овец, а в послевоенные годы по указанию сверху в Калмыкии почти полностью перешли на тонкорунное овцеводство. Отары овец безмятежно паслись в степях и не подозревали, что своими изящными, но острыми, словно лезвие, копытцами убивают степь. Земли не выдержали, они обесплодились и стали превращаться в голые пески. Наступил момент, когда экологи зафиксировали на юге Калмыкии первую и единственную в Европе антропогенную пустыню.

Сколько еще терпеть природе неразумного человека?

* * *

Я полюбила верблюдов и непрестанно умиляюсь, глядя на них, но стараюсь не забывать, как ответственно обращение с ними.

– С верблюдами нужно уметь вести себя правильно, – говорит Сарсынбай.

Это означает – не баловать, но и не переусердствовать с насилием. Поиск золотой середины – непрерывный процесс, как воспитание ребенка.

Здесь можно наделать массу ошибок. В моем случае проблема в том, что я балую и слишком многое позволяю верблюдам. На это, наверное, и намекает Сарсынбай. Правда, избалованного верблюда опытный погонщик быстро исправит. Самое опасное – поссориться с верблюдом. Это животное может нанести удар неожиданно. Передние ноги он выбрасывает вперед, задние – в стороны и назад. Ударом ноги верблюд перебивает кости человеку.

Разъяренный верблюд страшен. Он убивает человека своим телом – так же, как это делает слон. Верблюд ложится на человека и давит его до тех пор, пока тот не испустит дух.

Погонщик Борис рассказал, как однажды был свидетелем такой ужасной сцены. Рассерженный верблюд давил человека. Окружающие пытались отогнать верблюда, били его плетьми, а он закрывал глаза и упорно давил человека, пока тот не умер.

Если верблюд ударит тебя ногой, то виноват в этом только ты. Если верблюд не повинуется тебе, значит, ты выбрал к нему неверную дорогу.

* * *

29 апреля 2002 года. Белое озеро – Джилькита. 55 км

Утро. Караван покидает Белое озеро и направляется в сторону Джилькиты. Теперь мы пойдем по земле Лаганского района, который включает все каспийское побережье. Общая протяженность береговой линии – 170 километров.

На пути к Джильките природа дарит небывалую красоту. Сколько в степи оттенков? Я пыталась подсчитать и не смогла.

Красота временна. В конце мая исчезнет живописность, останутся сухие стручки и совсем мало травы для пастбищ. Эта картина привычна для тех, кто живет здесь. В ней будет своя красота, наполненная очарованием суровых испытаний.

Караван плутал до самого вечера. Устали все: и люди, и животные. Когда наконец нашли правильный путь, оказалось, что нужно идти еще не менее семи километров.

Чем ближе караван подходил к Джильките, тем сильнее ощущался запах Каспийского моря. На одном из бугров пред нами предстало большое озеро, наполненное соленой водой. Это был кусочек Каспийского моря. Дорога все сильнее увлажнялась, и кое-где заблестели большие лужи. Мы заволновались – верблюдам приходилось идти по мокрой поверхности. Только бы не поскользнулись!