Текст книги "Мне 14 уже два года"

Ирина Костевич
Мне 14 уже два года

Глава 1. Семнадцатое августа

Мне четырнадцать уже два года. Ну тупо же «ВКонтакте» признаваться, что тебе тринадцать и ты малолетка. А четырнадцать – это уже кое-что. Но теперь и это неважно.

Моя жизнь разрушена, я в панике! То есть взаправду, а не так, чтоб пожалели в Инете. У меня действительно все очень, очень плохо.

Мой дом – его больше нет! Снесли неделю назад. Пока родители по контракту в Астане, я временно у бабушки. А потом мы с мамой и папой переедем в какое-то захолустье на десятый этаж (который, кстати, ещё не достроили)! А мои летние каникулы… это не каникулы, это – отстой. Нет, даже хуже.

А ведь ещё совсем недавно мы с Динкой, как две дуры, носились по нашей Абрикосовой, а за нами гонялась Масяня. Теперь она подскуливает в лад моим мыслям, а перед глазами так и стоит эта мерзкая лысина с обломками моего дома. И любимая яблоня с изломанными бульдозером ветками. Я и сама готова заскулить: нет теперь ни улицы, ни дома – вообще ничего. А квартал можно увидеть, только зайдя в программу «Google Планета Земля». Там съёмки со спутника ещё в мае делали.

Всё осталось в прошлом. Даже прежняя школа.

Не сказать, чтобы в школе было супер, и мальчишки у нас какие-то уж слишком свои, как родственники, к тому же слегка придурковатые, но всё такое знакомое, привычное. Мальчишки… Как любит говорить Дина, «и замутить не с кем». Помню, мы всегда ждали прихода новичков, мечтали, что придёт такой особенный. А приходили какие-то, ну… так себе.

А теперь мне самой предстоит стать новенькой. Или, если посмотреть на дело иначе, то я, сама себе «старенькая», окажусь в целом классе сплоченных «новичков». А когда они увидят, что я… Даже думать об этом страшно!

Тут ещё Диниха моя укатила на Иссык-Куль, а у бабушки Интернета нет ни в доме, ни поблизости. А вместо кабельного у неё по телеку какие-то левые каналы…

Зато чего у бабуси много, так это «полезных лекарств от жизни», как шутит мой папа. Бабушка уже год ходит в клуб «Здоровая жизнь» и совсем помешалась на болезнях и паразитах. Манты она теперь не делает, а всё пичкает меня какими-то солёными витамининами. И вместо «солнышка», как раньше, в порыве чувств называет… б-р-р-р, даже говорить противно! Называет «больнушечкой»!!! Причём, и на улице может зычно так обласкать: «Больнушечка ты моя!» И стоишь, обтекаешь. А те, кто услышал, начинают выискивать, что у тебя не так.

А у меня, вообще-то, внешне всё так. Динка, хоть и подружка, время от времени восклицает: «Везёт же некоторым!» с таким гневным пафосом, что я чувствую свою вину. Вот кто-то мечтает о том, чтобы быть красивой, а мне от этой красоты никакой радости. Особенно когда тебя начинают ненавидеть из зависти. Даже не разобравшись, какой ты человек.

У меня так случилось раз в лагере. Там девочка была… Меня выбрали почётной жительницей лагеря, а она втихомолку в сумку с моими вещами клей вылила. Хорошо, вожатые вмешались, а то не знаю, до чего бы дошло. А по-моему, нечего переживать, ведь большинство людей красивые, особенно у нас в городе. Сколько раз это слышала: смешение кровей.

Зато как можно спокойно относиться к тому, что тебя считают дураком или тупицей?!! Моя страшная тайна: я очень боюсь показаться глупой. Все думают: если красивая, значит, тупая, как пробка. Блондинка… У меня блестящие тёмно-каштановые волосы, но когда мальчишкам приспичило дразнить меня, то я стала для них «Тупая Блондинке». Балбесы. Я не виновата, что теряюсь до слёз, когда выхожу к доске, а учительница думает, что я не выучила. И тогда почему-то действительно забываю всё и не могу говорить, а стою, как идиотка, и становлюсь вся красная, мысли путаются, к тому же ещё потею, мало того – пыхтю, то есть – пыхчу!!! Это ужасно.

По-моему, куда ужаснее, чем Динкины круглые щёки, которые она мечтает как-то там отрезать, когда вырастет и заработает кучу денег. Даже рассказывает, что уже клинику нашла… Ей проще. Да и дом её не попал под снос, и ходить она будет всё в ту же добрую старую школу. А вот я… Учёба начнётся через две недели, и с каждым днём мне всё хуже.

Глава 2. Первое сентября

«Кнопка взрыва школы» – первое, что я заметила при входе в школу. Чёрная и вопиюще наглая на свежеокрашенном боку учебного корпуса, она привлекала все взгляды. Рядом суетился лысый мужичок, отдавая распоряжения старшеклассникам. Кажется, они решали: то ли закрасить безобразие, то ли прикрыть на время газетами…

Цветы на линейку я покупать не стала. Не дарю их с тех пор, как услышала про «дебильные веники, которые ставить некуда» от одной учительницы в автобусе. Она, конечно, не мне это говорила, но уши-то у меня есть.

У нас перед домом всегда много цветов, и они живые. То есть, я хотела сказать, всегда было много цветов… Вот живые мне нравятся. А срезанные и проданные – нет. Чтобы цветы оставались живыми, их надо рисовать. Поэтому, если классная нормальная будет, я ей лучше нарисованные подарю. Мне особенно батики в холодной технике удаются – в изостудии хвалили. Хотя и студия моя теперь накрылась – из-за этой дурацкой новой квартиры и дурацкой новой школы на другом конце города. Так что я теперь свободный художник – сама по себе.

Кабинет нашего класса обнаружился на втором этаже. Оказывается, когда попадаешь в незнакомую толпу, даже лиц не различить – так, туман какой-то. Иногда сквозь него пробиваются любознательные взгляды. Но в основном все притворяются, что ничего такого. И вообще – а меня видно? Я потихоньку скосила глаза на ноги – ага, видно. Вот я – коленки, гольфы, туфли. К сожалению, туфли у меня так себе, второй год ношу.

– Мадам, вы к нам, или, может, дверью ошиблись? – пацан, похожий на воробья в очках, изогнулся в поклоне.

– Привет. Это же 7 «Б»?

– О да, это он, моя несравненная пери!

Внезапно одноклассник брякнулся на колени и протянул ко мне руки. Я отшатнулась. Остальные заржали – игра понравилась. Кто-то поднял мобильник, чтобы сфотографировать эту сцену.

– Ух ты, Арсен, это что у тебя?

Все кинулись разглядывать крутой гаджет – даже не поняла, кого тут назвали Арсеном, такая куча-мала. Я села за пустую парту сзади – будто специально для меня её никто не занял.

Бывает, одна дурацкая мысль прицепится и никак её не выгнать. Мысль в этот раз была такой: «Этой – ни за что, ни за какие деньги, ни-ког-да!» Если открутить немного назад, залезла она в голову вот почему.

Нашей классной оказалась вертлявая дамочка в полупрозрачной блузке и в юбке с огромным разрезом. Театрально окунув лицо в наваленные на стол букеты, она призывно обвела класс взглядом и выдохнула:

– Милые мои… Как же я соскучилась!

После пламенного приветствия настала моя очередь.

– И ещё одна радостная новость! У нас новенькая. Её зовут, зовут… – классная долго рылась в бумажках, и, наконец найдя нужную, выпалила:

– Дуремара Пияз![1]1
  пияз – лук (каз.)


[Закрыть]

Одноклассники грохнули. Классная вопросительно смотрела на меня. Когда все отсмеялись, я встала и поправила:

– Доремира. Доремира Нияз. Можно просто – Мира. Там, наверное, опять неправильно написали.

– Извини, моя девочка, – смутилась классная. А можно узнать, почему у тебя такое имя?

– Моя мама – украинка, папа – казах. Когда я родилась, родственники долго спорили об имени, а потом, – я пожала плечами и улыбнулась, – решили придумать своё. В честь дедушки-композитора (то, что «на мою голову», я давно не добавляю даже мысленно – привыкла, и моё имя мне действительно нравится, а каждый реагирует в меру своей испорченности).

– Да-да-да, чудесно, – затараторила учительница. – Чудесное имя. Бывают и более странные имена. А фамилии, фамилии! Так, например, со мной в университете училась Майра Телекабель. Казалось бы – откуда в степи телекабель? Между тем, оказывается, при переписи населения переврали имя её деда – его звали Тлеукабыл – и получилась такая ерунда… – тут классная осеклась и посмотрела на меня. В тишине кто-то отчётливо прошептал:

– Дуремара Телекабель… Жесть…

– Но, надеюсь, ты будешь хорошо учиться, – чтобы как-то замять, свернула с темы классная.

Урок пошёл своим чередом, а я сидела и думала про батик с цветами: «Этой – ни за что, ни за какие деньги, ни-ког-да!»

На перемене подошли девочки. Мы познакомились, и они сказали, что классная у них дура, и дура она классная, то есть высшей пробы, и ничего уж тут не поделаешь. Булатик про неё стихи сочинил, она узнала, так школьное собрание устраивали, такой шум был!

– А что за стихи?

Подозвали «воробья в очках». Булатик, предварительно оглянувшись, выдал рэп с подвыванием:

 
«Дети! Я вас
Всех! Люблю!
Мне сдавайте
По рублю….»
 

– тут он лихо крутанулся на пятках.

– А почему по «рублю?»

– Ну, «тенге» было бы не в рифму. Но можно придумать!

– Хватит, напридумывался! – одёрнула его очень крепкая и смуглая девочка по имени Фарида. – И вообще, иди уже отсюда, выступил – и иди, а то опять пацанам всё расскажешь, трепло малолитражное.

Булатик изобразил Фариде кое-что на пальцах и упорхнул, не дожидаясь пинка.

Потом меня спрашивали, где я живу, кем работают мои родители, есть ли у меня родные братья, братишки, сёстры и сестренки, сколько у нас машин и что мне больше нравится из музыки, была ли я в Турции и в «Связисте»[2]2
  «Связист» – популярный подростковый лагерь в окрестностях Алматы.


[Закрыть], ну и, конечно, хочу ли я стать моделью и есть ли у меня парень…

После уроков Фарида сказала:

– Знаешь, у нас тут свои дела. Ты, если что, готовься. Я на всякий случай, конечно… Но сегодня не было Светки.

Глава 3. Второе сентября

«Э-эх, дороги, пыль да ту-уман!» – обожаю, когда папа поёт. Голос у него густой и бархатный, как вечернее небо.

Никак не соберусь записать папины песни. Вроде, чего проще? Ну да, «чего проще», если папа с мамой в Астане, а ты за тысячу километров от них трясёшься в автобусе, уворачиваясь от дурацкой петли на поручне, которая, вроде, висит для удобства пассажиров, а на деле так и норовит долбануть тебя по башке. Уже час с лишним еду, а в прежнюю школу пешком ходила – пять минут! Ещё и постоянно опаздывала, потому что не торопилась. Эх, не ценила я своего счастья!

Родители долго думали, ехать им или нет. Но потом всё-таки решились: зарплату предложили в Астане хорошую, а три месяца в разлуке со мной – это не так много, можно и потерпеть. Зато потом красиво обставим новую квартиру, и всё-всё там у нас будет, чего только захотим. Но, оказалось, без родителей жить не так уж весело. Конечно, никаких тупых нотаций типа: «Учись, жизнь жёсткая, потом будешь обижаться, что мы тебя не заставляли!», но ведь и приласкаться не к кому.

Однажды мы с Динкой обсуждали, почему у всех такие скучные, жутко правильные и неинтересные родители. Нет, они, конечно, замечательные и любимые, но какие-то… как роботы, что ли. «Ты поела?» – «Поела» – «Оделась тепло?» – «Тепло» – «Мы уходим, никому не отпирай, спрашивай кто» – «Да, папа» – «А ты воду-свет-газ проверила?» – «Да, мама». Зомби-контакт.

И, насколько я понимаю, вся их жизнь в том и состоит, что они родились, ходили в садик и съедали там всю кашу, и не боялись Деда Мороза, пусть даже он был толстый, грудастый и с голосом поварихи. Потом они хорошо учились в школе, не прогуливали физкультуру, собирали макулатуру и металлолом, а потом поступили в институт и там тоже хорошо учились, а потом встретились, поженились, пережили перестройку. Прошли годы, и у них наконец родилась долгожданная и единственная я. Какая скука. А где чувства, страхи, сомнения, провалы?

Тупое животное существование, уж простите, мамочка с папочкой.

А Динка мне тогда так сказала: «Они всё скрывают. Самые таинственные люди на свете – это наши собственные родители. У них много чего было, только рассказывать об этом нам непедагогично. Я вот, чтобы узнать, кто такая моя мама, подслушиваю её разговоры с подругами. Конечно, я и так её знаю, но вот какой она была ра-а-аньше – ни за что мне не расскажет. А она, оказывается, первый раз поцеловалась в пятнадцать лет, а ещё её из университета отчислили за что-то, а мне она говорит, будто всё в порядке и она окончила…»

Ну, может, это Динкина мама такая. Вообще, она мне кажется не слишком скучной. А вот моя мама кристально, прозрачно, исключительно обыкновенная. Как можно так жить? Я бы не хотела.

Ну вот, и теперь я с бабушкой.

Бабушка обо мне заботится, и мы с ней разговариваем. Бабушка очень много знает всего. Чего ни спросишь – выдает не хуже Википедии. Будто у неё в голове огромная библиотека. Но представьте себе – можно ли приласкаться к библиотеке? Нельзя, потому что там наверняка есть нудная книжка, где сказано: «Бабушки! Не позволяйте своим внучкам лезть к вам с «обнималками-целовалками», потому что тогда внучки…» Даже не знаю, что тогда… Может, «сядут вам на голову»? Или «перенесут на вас свои микробы»? В общем, к моей бабушке не поластишься – она этого не одобряет.

А маму с папой я увижу только на осенних каникулах.

Достала эта дорога! Когда вырасту, не буду ездить в автобусах. Я хочу стать художницей. Тогда можно не торопиться на работу, не отчитываться ни перед кем. Художники делают, что захотят. Про них говорят: «Творческую личность надо оберегать!»

Ещё я люблю представлять, как стану мамой. У меня будет такая маленькая прикольная дочка, и я ей стану разрешать всё то, что родители запрещают мне. А ещё мечтаю о том, каким будет мой парень. Представляю наше первое свидание и даже первый поцелуй. Но это пока мой секрет!!!

Занятия начались с английского. Посмотрела на свою группу: эта половина класса вроде нормальная, мальчишки при девочках не матерятся, а в учебнике новом – легкотня. Мы пели песни, и англичанка всем поставила пятёрки. Сказала – в честь нового учебного года.

А вот перед историей, когда класс воссоединился, меня встретило дикое ржание. Уже не один, а несколько пацанов метнулись мне под ноги, изображая рабов. При этом они орали дикими, как у котов, голосами:

– Фотосессия! Перезагрузка! Арсен, всё для тебя!

– Придурки! – высокий парень с косо подстриженной чёрной чёлкой рассмеялся.

Я ничего не поняла, а спросить постеснялась.

Перескочившая прямо на уроке за мою парту Фарида стала шептать в ухо так горячо, что я половину не понимала и всё время переспрашивала, но всё равно долетали только обрывки:

– …а наша англичанка говорит: «Отдай немедленно, ты бы ещё саму эту подругу с собой привёл…» – (дальше неразборчиво) – Арсен отвечает… (опять неразборчиво) «…и вообще – это не подруга, отдайте, вы не имеете…»

– Что он, не расслышала?

– Блин, да стал требовать твою фотографию назад, вот что! – потеряв терпение, проорала Фарида на весь класс. Кто-то из ребят опять засмеялся. Арсен показал Фариде кулак и… И улыбнулся мне. А улыбка у него оказалась такая – будто гирлянду включили. Я почему-то сразу про Новый год вспомнила. Арсен – он не только губами, он ещё глазами улыбнулся. И от этого стало тепло-тепло.

– А… А откуда у него моя фотография? Ответа я не услышала. Историчка, до того мирно что-то объяснявшая, вдруг так быстро подскочила к нам, что Фарида даже пискнуть не успела. Но досталось не ей. Историчка за рукав потащила через весь класс меня!

– А теперь, голубушка, поболтай-ка у доски!

Я молчала. Если честно, просто испугалась.

– Давай-давай, столько красноречия было, где оно? Поделись с классом!

Я молчала.

– Ну, хорошо. Может, повторишь, о чём я сейчас рассказывала?

Ответить было нечего, и я опять честно промолчала.

– Ты что, глухонемая?! Или не в себе, может? Хоть как тебя зовут, скажи!

Я чувствовала, что происходит самое страшное – язык отказывался служить и всё вокруг становится, как в тумане. От исторички исходила злая энергия, парализовавшая меня. Будто передо мною стоял робот-завоеватель. Лоб начал пылать, и я, казалось, вообще потеряла способность разговаривать.

Тут в наступившей тишине раздался чей-то ироничный голосок, которого я раньше не слышала:

– А это, Софья Сергеевна, наша новенькая. Дуремара она.

Класс загудел, но училка схватила указку, страшно грохнув ею по столу:

– Тихо!

И, обращаясь ко мне, как к пустому месту, бросила:

– А с тобой мне уже всё ясно, красотка. Портновская культура… Садись.

Фарида под шумок смылась на своё место. Вот и случилось именно то, чего я боялась. Какой позор! И все видели: я стою и ничего не могу сказать. Как последняя курица. К тому же красная. Правда, блондинкой не назвали, но то, что я услышала, ещё хуже. Дуремара… Теперь будут дразнить этой Дуремарой вечно! Зачем меня перевели в эту школу, доучилась бы в старой! Сегодня же позвоню маме, попрошу уговорить отца. Не буду я здесь учиться!

Я постаралась сделать так, чтобы историчке не было меня видно, и изо всех сил боролась со слезами. Ещё не хватало разреветься перед всеми! Глотая слёзы и еле высидев урок, схватила сумку и ринулась к выходу. Тайм-аут необходим – хоть немного прийти в себя после такого позора.

Ноги несли меня подальше от школы, но возвращаться к бабушке рано. Эту часть города я знаю совсем плохо. Вот и посмотрю, что здесь есть. Только бы не заблудиться! Забрела в парк, села на скамейку. Устав переживать, стала думать про всякую ерунду. Тоже мне осень! На улице жара, листья зелёные все, вон очередь за мороженым, малышня на площадке резвится. Все такие яркие, как конфетки. Папа как-то говорил, что в нашем городе машин в два раза больше, чем детей. От нечего делать я стала представлять рядом с каждым малышом по два автомобильчика. Машины получались тоже весёлые и разноцветные.

– А почему мы такие грустные? – запахло табаком, и рядом плюхнулся какой-то тип с чёрными усиками.

Я чуть не подпрыгнула. Опять! Ненавижу! Ко мне уже четыре раза приставали, и дважды – именно с этим идиотским вопросом. Вот зачем вообще пристают? Нормально знакомиться, что ли, нельзя? Всё настроение испортил!

Я молча встала и, не глядя на этого типа, быстро пошла прочь.

– Ой-ой, какие мы гордые, – крикнул он вдогонку, но догонять, слава Богу, не стал.

Гулять расхотелось. А ещё я боялась, что этот мужик из парка окажется маньяком и начнёт следить за мной. У меня просто паника началась. Поэтому компьютерный клуб попался по дороге так вовремя!

Клуб назывался «Соб@чка». Наконец-то спокойно посижу в Инете. Маму я решила обработать насчёт школы по телефону – чтобы слышала мой несчастный, полный страдания голос. В письме этого не передашь. А сейчас неплохо бы найти Арсена «ВКонтакте». Только я пока даже фамилии не знаю… А вдруг и он будет считать меня тупицей?! Впрочем, так считает теперь весь класс… Интересно, зачем Арсену моя фотка и откуда он её взял? А, это же он фотографировал вчера на мобилу, когда Булатик кривлялся. И что же произошло на английском в их группе, если мои новые одноклассники так смеялись, когда я вошла? «Портновская культура…» Хм, надо в поисковике набрать.

Посетителей оказалось мало, наконец-то можно расслабиться, и никто не будет… Тут я хотела добавить «до тебя докапываться». Но не успела.

Глава 4. Всё ещё второе сентября

– А ты, девочка, из какой школы? – спросивший явно не походил на приставалу. Решив, что он кого-то ищет, я честно ответила, из какой.

Он вздохнул:

– И, конечно, ты учишься в седьмом-восьмом-девятом?

– В седьмом.

– Ну, тогда пойдём, – неожиданно голос его перестал казаться добрым.

– Куда???

– Операция «Подросток». Ты сбежала с уроков. И даже ничего не говори: все седьмые классы из вашей школы ещё учатся. Не рано тебе школа надоела? Сегодня только второе сентября!

– Мне… не надоела.

– Ага. Скажи ещё, что школу обожаешь, но у тебя началось сильнейшее компьютерное голодание плюс аллергия на учебники… Короче, иди в «Газель»!

«Газель» оказалась набита школьниками разного возраста. Девочек, кроме меня, не было. Я села и натянула юбку на дрожащие почему-то коленки.

Микроавтобус тронулся, и пацан рядом вдруг протянул каким-то гнусавым тонким голосочком:

– А чё, прикольно. Кому сегодня за проезд платить?

– А вот ты бы, Сана, уж лучше бы помолчала, – устало посоветовал сопровождавший нас мужчина, оказавшийся «школьным полицейским».

– Молчи-молчи и получи. Стакан мочи. Лучше бы мы здесь молчали все, – проворчал мой сосед, оставляя последнее слово за собой. А я стала его разглядывать и всё не верила, что это дерзкое существо с синими прожилками вен по обеим сторонам бритого черепа может быть девочкой.

Ближе к ночи, еле уговорив принципиальную Динкину маму позвать дочь к телефону, я через силу пересказывала подружке дневные события. С удовольствием бы сейчас рухнула спать, но мне была необходима помощь. Хотя бы совет!!! Родители не в счёт – даже окажись они рядом. Про бабушку вообще молчу – с её-то давлением и «совестью без паразитов», как она любит повторять…

– Я бы тебе одолжила, – оправдывалась Динка, – вот были б – честно! Но у меня нет. Ты же знаешь, как мои к этому относятся.

Могла бы и не говорить. Динкины родители, обжегшись на том, что её брат без спроса таскал из родительского кошелька, решили младшую к деньгам не приучать. «Не приучать» в их понимании значило не давать денег вообще.

Бедный мой Диныч! Она не в состоянии стащить даже бесплатную газету с рекламой из соседского почтового ящика! И уже который год переживает, что самые близкие люди – мама с папой – считают её потенциальной воровкой. Помню, как мы с ней мечтали открыть приют для бездомных котят. Подсчитали, сколько это может стоить. И её, и мои родители чуть ли не хором сказали, что все это чушь и блажь. И денег, конечно, не дали. Тогда мы решили, что нам обязательно повезёт в лотерею. Динка придумала так: мы стопроцентно выиграем, если купим лотерейные билеты на те деньги, что найдём на улице. Ведь на улице часто валяются мелкие монетки, и люди ленятся их подбирать. Почти год мы наполняли копилку найденной мелочью. В итоге вышло 376 тенге «однушками», «двушками», «пятаками» и даже «двадцатками». Кроме того, в копилке лежал «динозавр» – 10 копеек советской эпохи. Их мы тоже нашли на улице, чем очень гордились.

Монеты, подаренные городом, казались чудом. И вот наконец мы торжественно собрались за билетами! Тётушка в киоске, увидев нашу мелочь, сначала разоралась. Но, когда мы ей рассказали, откуда у нас столько монет, притихла, подобрела и даже обменяла наш «золотой песок» на свои деньги. Сказав, что монетки унесёт домой – «на счастье». И дала нам «самые выигрышные билеты»! Как мы ждали прямого эфира игры! Как ревели после, не выиграв ничего.

А приют для котят как-то забылся. Динка себе взяла двух котиков – сейчас это огромные сытые бандюги. Я тоже котёночка приютила. Но мой Хиврик, не выдержав разногласий с Масяней, сбежал.

Да, как давно это было, ещё в детстве. А теперь деньги действительно нужны. Оставленные мне родителями я истратила неделю назад, готовясь к школе. А отдать надо целых двенадцать тысяч! Крайний срок – пятница. Это уже послезавтра.

Для кого-то двенадцать тысяч тенге, может, и ерунда. Хвалились же в лагере девочки, что только в «Мете» по пять тысяч за один раз тратят. Для меня же это много. Но, если я не достану денег, будет кошмар.

Я так устала, но уснуть почему-то не могу… Даже в постели мёрзну. Мамочка моя, как мне тебя не хватает! Ты такая мягкая и тёплая, такая нежная, и рядом с тобой мне ничего не страшно! И позвонить тебе нельзя, пока не выпутаюсь. Ты ведь по голосу поймёшь, что всё плохо, очень.

Постучалась к бабушке. Та разговаривала по телефону и махнула на меня рукой:

– Не мешай, больнушечка! Босиком не ходи!

– Да, бабушка! Конечно, бабушка! Зомби-контакт.

И я вернулась на свой диванчик.

Ой, я же совсем забыла рассказать, зачем мне понадобились эти двенадцать тысяч!

Если честно, и говорить противно.

В общем, дело было так…

Пока мы ехали в «Газели», вертлявая лысая Сана, которую, по её словам, забирали уже раз сто, рассказала, что меня ждёт. Из полиции позвонят в школу, потом на работу маме и папе. Только не им лично, а их начальнику. Затем родители заплатят крупный штраф, а меня поставят на учёт в отделе по делам несовершеннолетних. В школе созовут общее собрание, где опозорят по полной программе.

– Но! – Сана подняла вверх худющий и невероятно длинный указательный палец с синеватым ногтем. – Есть выход. Из ментовки могут отпустить прямо сейчас, если нам повезёт и дежурить будет Нурик.

– Как могут отпустить? Пожалеют, что ли, потому что…

– Потому что ты заплатишь. Деньги есть с собой?

Я побренчала в кармане мелочью.

– Мобилу покажи!

Я показала.

– Можно в залог мобильник дать. Только не думай, что сбежишь, оставив старьё ментам на сувениры. В полиции координаты кого хочешь пробьют. А знаешь, какой он злой, Нурик, когда его кидают! Но я с ним договорюсь насчёт тебя…

Мне повезло, потому что дежурил действительно Нурик. Когда после Саны, так и не вышедшей из кабинета, зашла я, то, кроме полицейского, там почему-то никого не было. Мужчина с удивительно бесстрастным лицом, не ответив на приветствие, молча написал «12 000», повертел бумажку перед моим носом и тут же убрал. Я кивнула. Он протянул руку. Я выложила на стол свой мобильный.

Полицейский подошёл к большому шкафу, распахнул его дверцы и… Там оказался коридор!

– Не позже пятницы, через этот вход, – единственные слова, которые я от него услышала. В конце коридора ярко светило солнце. И это было солнце моей свободы!!!

Вот только надолго ли эта свобода?

Утром поездка до школы превратилась в громадный пыльный шлейф, казалось, тянувшийся, за автобусом. «Шлейф» этот содержал всего одну фразу: «Где мне взять двенадцать тысяч?!»

В классе на меня не обратили особого внимания. По сравнению с тем, что случилось вчера после школы, недавний позор у доски казался мне небольшим недоразумением. Я осторожно поискала глазами Арсена – его не было. Фарида, по дороге удачно метнув в Булатика учебником, подошла ко мне поболтать. Удивительно, но в школе-то ни одна живая душа не спросила, куда я вчера делась после второго урока. А у меня из-за этого теперь проблемы с полицией! Я решила занять денег у Фариды, а зачем, не уточнять. Пообещаю вернуть через несколько дней. А за это время приедет тётя Роза, уж она-то любимой племяннице не откажет. Татешка[3]3
  Татешка, от казахского «тате» – тётушка


[Закрыть] моя работает в столовой при больнице, а на досуге увлекается психологией.

Отвела Фариду в уголок потише, где никого, кроме девочки-зубрилки с тугой косой, не было, и попросила. Просила я, наверное, неубедительно, но в конце, как мне показалось, очень жалобно добавила:

– Мне очень надо, понимаешь? И я не могу сказать зачем.

Фарида понимающе поморгала круглыми глазками, потом округлила их ещё больше:

– Извини, конечно. А ты не наркоманка?

– То есть как… Даты что!!! Нет, нет, нет, ты что!

Отпрянув от одноклассницы, я быстро прошла на своё место. «Зубрилка» перекинула косу через другое плечо и покрутила пальцем у виска. Это она мне или дуре Фариде?

Где мне взять двенадцать тысяч?

Вот откуда подростки берут деньги, если не у родителей? Те, кому уже есть четырнадцать, листовки раздают, на промо-акциях подрабатывают, газеты носят. Но на работу меня пока не возьмут, да и деньги нужны уже завтра. Вот Динкин братец работать не собирался, таская деньги у родителей. А у меня и родителей рядом нет. Только бабушка. Бабушка. Бабушка! То есть – я же знаю, куда она складывает свою пенсию!

Это, конечно, ужасно. Но это единственное, что мне остаётся. И потом – я ей всё верну. А сейчас нужно выиграть время.

День тянется бесконечно долго. Я в депрессии и ничего не могу поделать. Всё ужасно. А теперь вот предстоит ограбить родную бабушку.

Я решила взять деньги вечером, чтобы она точно ничего не успела заметить.

Бабушка хранила пенсию в коробочке-тайнике, сделанной из книги «Сборник рецептур блюд». Снаружи это была вроде книга, но, если её раскрыть, страницы в середине вырезаны, а их остатки склеены между собой так, что получились боковые стенки коробочки.

– И ни один поганец сюда не полезет, – хвасталась бабушка. – Они книг как чумы боятся, ворюги эти. Потому что в книгах – свет истины!

Я спросила, почему бабушка выбрала именно эту бедную книжку. Бабушка, уже спрыгнувшая с пафосного тона, ответила попросту:

– Да потому что не нужен мне сборник этот. Тут рецепты знаешь какие: возьми три ведра воды, полкило соли да полмешка картошки, веслом перемешай… Для столовок книжка, как по ней готовить?

Мы тогда ещё смеялись и придумывали дурацкие рецепты по этому сборнику.

Всё-таки у меня суперская бабушка. Ни у кого такой нет!

На всякий случай я выбирала купюры, лежавшие снизу, чтобы было незаметно. Две красные пятитысячные бумажки и две по тысяче. Самые обычные деньги. «Спасибо тебе, бабуля! Я всё отдам. И витаминки буду съедать по-честному, а не выкидывать втихую, как раньше».

Бабушка вернулась поздно, задержавшись на очередном собрании клуба здоровья. Всякий раз она приходит оттуда немного не в себе. Вот и сейчас, даже не спросив, как у меня дела, стала с пылом разоблачать подлые приёмы официальной медицины, выгружая из пакета банки с биодобавками.

Ну не спросила, и не спросила. Возьмись она пытать: «Как, Мируша, тебе новая школа?», что отвечать-то ей, если честно? «Школа, бабуля, у нас ничего так себе. А ты б видела, в какое крутое я вчера попала отделение полиции!» И хорошо, что не спрашивает. И хорошо, что никогда не звонит мне на мобилу. Вы, может, не поверите, но моей бабушке внушили в клубе, что мобильники – это зло. Честно!

У себя в комнате бабушка долго возилась, ходила, а я с замиранием сердца ждала, что вот-вот раздастся противное визжание выдвигаемого комодного ящика, где лежит «Сборник рецептур», а потом… Даже дышать перестала, прижав к себе Масяню.

Визг ящика действительно раздался! Тут же Масяня начала вырываться из моих рук – так сильно я её, оказывается, сжала. Однако ничего такого дальше не произошло. Бабушка включила телевизор и стала мирно слушать какую-то очередную лекцию, из тех, что им раздают в клубе. Уф-ф-ф!

Ужасный день, ненавижу тебя, уходи скорее, тупое третье сентября!