Текст книги "Королевская кровь. Сорванный венец"

– Тогда бы пэры Блакории мне памятник поставили, – ухмыльнулась покусившаяся на самое дорогое волшебница. – Может, хоть половина рождаемых аристократами детей перестанет быть похожа на тебя. Кроликов в роду не имелось?

– Ну, ты преувеличиваешь, – гоготнул забывший про недавнюю опасность Мартин.

– Разве что самую малость, – прищурилась Вики.

Пока друзья переругивались, Макс встал, взял из рук Виктории бокалы и наполнил их вином. Они выпили, по привычке первый раз не чокаясь – за пятого.

– Итак, – Тротт снова разлил вино и оглядел одногруппников, – теперь можно рассказать, что за таинственная повестка дня и почему ты, Александр, так выглядишь.

– Все просто, – ответил ректор, расслабленно сидя в кресле и сжимая в руке бокал. – С исчезновением стабилизирующего фактора королевской крови на троне уровень защиты на континенте потихоньку стал снижаться, несмотря на то что другие правящие семьи остаются на своих местах. Ранее стабильный стихийный поток идет теперь волнами, то густо, то пусто.

– Это мы все знаем, – спокойно сказал Макс. – Это некритично, уже все приспособились – с накопителями и источниками. Почему ты-то, сильнейший из нас, выглядишь как восьмидесятилетний старик?

– Я выгляжу на свой возраст, – возразил Алекс. – Наш возраст, – добавил он тихо.

– Алекс думает, что где-то, возможно, в нескольких местах, в момент отлива волны произошел точечный пробой, – перебил его нетерпеливый Мартин. – И, опять-таки, возможно, нас скоро ждет демонический прорыв.

– С чего ты взял? – заволновался обычно невозмутимый Макс. – Я ничего не чувствую.

– Ты со своими зелеными друзьями и дракона за спиной не почувствуешь. – Способность Малыша уходить в работу с головой давно стала притчей во языцех.

– И что? Как это связано?

– Им требуется пища, и чем качественнее, тем лучше, – пояснил Свидерский. – А если пища ослаблена физически, но при этом магически сильнее большинства живых существ, да еще и доступна? Какова вероятность, что захотят подкрепиться именно ею?

– Так ты у нас вроде приманки, что ли? – поразился Макс. – Ты с ума сошел, Данилыч? Именно поэтому ты блокируешь метаболизм, дурень? Я думал, что в нашей компании место патентованного идиота прочно занято Мартином. – Фон Съедентент не обиделся, просто широко улыбнулся и отсалютовал бокалом. – Но ты сразу побил все рекорды. Или, пока я отсутствовал, вы мозгами поменялись?

– Не ори, – поморщился ректор МагУниверситета. – Думаешь, мне радостно больше двух месяцев сидеть в скрипучем, стареющем теле? Но я уже и так прикидывал, и эдак, прежде чем решиться. Найдут наши «блахородные» дурни королеву или нет, непонятно, рисковать мы не можем. Хотя мой внешний вид послужил для лордов-заседателей отличным стимулятором. Пришлось наврать, что это из-за оттока магии, зато впечатлились. Задумались, наверное, что будет с их семейными артефактами и защитой имений. Но я не об этом… Магическое поле все-таки крайне нестабильно, и по косвенным признакам я посчитал, что пробой уже произошел.

– Это по каким таким признакам? – поинтересовался Макс. Молчащая Виктория хмурилась и с жалостью поглядывала на Алекса.

– А какие есть признаки прохода демонической сущности? – пожал плечами Алекс. – Седьмой курс, лекции Алмаза Григорьича.

– Необъяснимые массовые психозы, самоубийства, – перечислила отличница Виктория. – Увеличение силы Темных, уменьшение их способности себя контролировать. Активизация и резкое увеличение числа и силы нежити.

– Собственно, – Алекс налил себе еще вина, – сообщил мне о возможном прорыве мой давний знакомый, Темный. Они с семьей зашли попрощаться, решили переехать на побережье, поближе к монастырям Триединого. Там им проще не поддаваться. Он сказал, что у него усилилась тяга к подпитке. Черные целыми семьями снимаются с мест и уезжают туда. И это легализованные, социально устойчивые. Что происходит в семьях со старым укладом – боюсь представить.

– Так вы думаете, – Макс обвел друзей напряженным взглядом, – что прорыв уже произошел?

– Либо уже, либо в самом скором времени произойдет, – тихо сказал Александр. – Но где – я не знаю. В Рудлоге или на границах с соседями. За границей королевские семьи держат крепко, там появление одержимого маловероятно. Даже направления не чувствую. Зато знаю, куда демон почти наверняка придет, чтобы поскорее вступить в полную силу. В место, полное не только молодых и вкусненьких магов с брызжущей во все стороны энергией, но и с десертом в виде меня. И бонусом – студенческой общагой, этой порочной смесью борделя, алкогольного бара и лавки с дурман-травой. Там уж точно он будет как рыба в воде.

– Почему сюда, а не в любую другую академию? – спросил неприятно потрясенный Малыш.

– Самое крупное заведение страны, сам знаешь, и самые мощные преподаватели, самые одаренные студенты, – ответил Алекс. – В других обучаются десятки и сотни, у нас тысячи. Да, это допущение, но допущение очень вероятное. Если прорыв был, он не может не прийти сюда. А возможно, он уже среди поступающих или принятых на работу преподавателей. Или даже среди давно обучающихся студентов, если там были Темные. Но пока я не чувствую ни присоски, ни усиления оттока. Несмотря на это, я приказал отслеживать студентов с необычными магическими способностями. А когда он дотянется до меня, я почувствую и смогу узнать, кто это.

– Все-таки ты идиот, – обреченно выдохнул Макс. – И вы это поддерживаете? – обвиняюще глянул он на друзей. – Данилыч ослабленный, в дряхлом теле, да он двух шагов не может сделать, чтоб не развалиться. А от демона, как мы знаем, придется бегать! Несмотря на то что мы гораздо сильнее сейчас, чем тогда…

– Это если мы не накроем его раньше, – перебил Алекс.

– Я предлагала не страдать дурью, а обратиться к Алмазу Григорьевичу, – стала оправдываться Вики, – но ты же знаешь Алекса, он скорее подставится демону, чем покажет старикану свою несамостоятельность.

– Восемьдесят лет, а ты все еще дуешься на него из-за «тройки» по демонологии? – изумился Макс.

– Единственной «тройки» в аттестате, между прочим, – отозвался Алекс. – Старик лишил меня диплома с отличием, зато обеспечил десяток лет боевой практики по трактам и кладбищам, за что ему, конечно, поясной поклон. В то время как вы проходили практику при дворах и университетах, мы с Михеем мерзли и мокли под дождем и снегом.

– Хорошо, – Макс поморщился. – Как ты думаешь его одолеть? С демонами практика у нас не очень удачная. Мягко говоря.

Как всегда, при упоминании о погибшем друге и «практике» общения с демонами они притихли и помрачнели.

– Поэтому и нужно вычислить его до того, как он насосется энергии и войдет в полную силу. Заманим, свяжем Сетью или Ловушкой, а потом раскатаем. Заманивать, – Свидерский усмехнулся, – будем мной.

– А если это не сработает? Данилыч, обещай мне, что обратишься к Алмазу. Иначе я сам к нему приду! Не будь дураком, цена ошибки слишком велика.

– Не кипятись, – успокаивающе попросил Алекс. – Дай мне пару недель, и я обязательно схожу к Деду на поклон. Но ты же знаешь его: если я что-то не учту, пошлет и еще спасибо, если посохом поперек спины не огреет. Он сейчас занят теорией глобального сеяния, ему не до мелочей типа демонов. Он божественные истины познает.

– Нам нужны еще участники, – Виктория в упор посмотрела на Александра. – Нужно обращаться к магам Йеллоувиня, к серени́ткам, пригласить сюда служителей Триединого. Духовники нужны как воздух, без них ты не справишься.

Свидерский тяжело вздохнул.

– Друзья, я не хочу никого звать. Я доверяю вам троим, а остальные… сами знаете. Никогда не будешь уверен, что перед тобой не затаившийся Темный. Полукровки могут не проявляться всю жизнь. А если устроим облаву, нагоним специалистов, спецслужбы, то спугнем. И ищи его потом – когда он силы наберется, как в прошлый раз.

– Чем мы можем помочь, Данилыч? – нетерпеливо спросил Макс. Его ожидала работа в лаборатории, и было не до долгих разговоров.

– Прежде всего я хотел попросить вас временно поработать в университете в качестве приглашенных специалистов. Мартин, с тобой можно согласовать это в рамках обмена опытом и преподавателями. Обещаю, когда все закончится, провести у тебя годичный курс лекций и практикумов. Ну соглашайся, ты же умрешь от скуки и любопытства, если не согласишься.

– Все-то ты знаешь, – широко улыбнулся захмелевший уже господин блакорийский ректор и отсалютовал другу бутылкой. – Соглашусь, если Вики меня поцелует.

Виктория, не говоря ни слова и чеканя шаг, подошла к опешившему барону, наклонилась, схватила за грудки, подтягивая к себе, и впилась в его губы поцелуем. Макс и Алекс наблюдали только квадратные глаза шутника.

Когда поцелуй закончился, Виктория вернулась на место, взяла бокал и иронично отсалютовала Мартину.

– Что ж сразу так пугать-то, Кусака, – проворчал пытающийся отдышаться фон Съедентент. – Меня чуть удар не хватил. Я понял, что это серьезно. Кстати, как тебе поцелуй?

– У твоей герцогини отвратительный вкус помады, – скривилась Виктория, демонстративно оттирая губы.

– Так я ж ее не ем, – глумливо засмеялся Мартин. – Ладно, я согласен. Я бы и так согласился, вы же знаете. А ты, Макс? Пересилишь себя?

Алекс повернулся к природнику:

– Да, Макс, я знаю, как ты не любишь людей…

– …я не люблю тупых людей, – поправил педантичный Малыш.

– Ну что сделаешь, если почти все человечество тупее тебя? Но мне нужны глаза и уши. И твои репелленты. На демонов ты их еще не мешал? Вот тебе и поле для экспериментов.

– Ну что ты меня как маленького уговариваешь, – устало отмахнулся Максимилиан. – Естественно, я помогу тебе. Только жить в общаге я не буду, уж уволь. Ты же знаешь, как могут доставать студенты. Буду ходить через Зеркала. И никаких студенток на занятиях.

– Хорошо, – вздохнул Свидерский. – Спасибо, друже! Вики?

– Я возьму отпуск на пару месяцев. Потом ничего не обещаю. Но зато пока смогу пожить в общежитии, помониторить там ситуацию. И все равно я считаю, что нам нужна помощь.

– Я обещаю тебе поговорить и с коллегами, специализирующимися на демонологии, и с Алмазом. Спасибо, что согласилась, дорогая.

– Не за что, – Виктория цапнула со стола дольку апельсина. – Хорошо, что мы снова в деле.

– Ага, – произнес ставший вдруг серьезным Мартин. – Главное, никого не потерять больше. Как в прошлый раз.

Перед уходом, пока Алекс с Мартином чертили схемы силового поля, Виктория подошла к моющему руки Максу и прислонилась к нему сзади.

– Хочешь, я пойду сегодня с тобой, Малыш?

Его спина напряглась, и прошло несколько мгновений, прежде чем он глухо сказал:

– Нет, Вики, не нужно. Иди домой.

Она только горько улыбнулась. В который раз.

Глава 7

Конец августа, Белый город Истаил, Пески

– Садись, брат, хорошо, что ты проводил меня в мои покои. Да, я пьян, я пьян оттого, что я живой, и оттого, что они все мертвы. Мама, отец… Во мне бьется безумная надежда на то, что они, так же, как и я, как все мы, чудом спаслись…

Что тебе рассказать? Когда нас поймали в камень, я находился выше, чем ты, поэтому, наверное, и выжил. Отец с матерью парили под нами. После того как прилетел стазис, я еще чувствовал их, чувствовал, и когда мы погружались во тьму. Они успокаивали нас, помнишь? Пытались бороться, пытались спасти нас…

Иногда я думаю: я выжил, потому что не стал бороться, а они умерли, потому что потратили лишние силы, пытаясь противостоять проклятому Седрику.

Нет, я не хочу спать. Я боюсь спать. Смешно, да? Теперь я боюсь темноты и боюсь засыпать, потому что ночью снова оказываюсь там, под тысячами тонн скалы, и задыхаюсь, бьюсь, не могу вырваться. Кто бы знал, что взрослый дракон может вести себя как рыдающая женщина? Мне очень стыдно, но я поэтому и напиваюсь, чтобы отключиться и спать без снов…

Не надо меня жалеть, я не маленький. Ну хорошо, пусть для тебя я всегда малыш, но я тебе шею сверну, если ты еще при ком-то это повторишь. Да, брат, я тоже тебя люблю. Знаешь, а пойдем наверх, а? Как раньше, посмотрим город на закате?

Двое очень похожих красноволосых мужчин сидят на скате крыши второго этажа дворца. Только один – крепкий, с длинными волосами, завязанными в узел, а другой – исхудавший, с неровно отрастающими короткими прядями. Черты лица его немного мягче, чем у старшего. Присмотревшись, можно заметить и другие отличия: в волосы старшего вплетен амулет, напоминающий ключ, и тела мужчин покрыты едва видными разными узорами, которые проступают в свете солнца, а ночью, напитанные солнечной энергией, мягко, чуть заметно сияют.

Небо налито синевой и пурпуром, огромное солнце дрожит в вечернем мареве, опускаясь за горизонт. Дворец расположен на возвышении, и Белый город, окрашенный закатом в нежно-розовый цвет, ручейками улиц уходит вниз, светится огоньками в длинных и густых синих тенях между домами, гудит многоголосым базаром, звучит вечерними молитвами в храмах богов. Братья молчат и смотрят, словно подпитываясь желанием жить от тех, кем они когда-то были, когда приходили сюда провожать солнце.

Младший внезапно закрывает лицо руками и трясется от горьких рыданий, всхлипывая и шмыгая носом, как в детстве. Старший, ничего не говоря, обнимает его. В глазах его тоже стоят слезы. Сейчас можно, ведь никто не увидит, как они оплакивают родителей.

– Как мы будем теперь жить, брат? Без них? И зачем, почему я выжил, а они – нет?

Самое забавное, что я даже не помню, как улетал с места нашего пленения. Помню только ощущение безумной легкости: я тогда еще подумал, что наконец-то умер.

Я не помню, куда и как долго я летел. Помню, что очнулся в хижине в горах. В этой хижине жили старик и две его дочери. Старика звали Михайлис. Он охотник, отшельник. Потом я узнал, что они нашли меня, лысого, истощенного, всего измазанного кровью, среди оставшихся от их скудного стада трех козочек. Добрые люди не поняли, кто я такой, подумали, что на коз напали волки, а откуда взялся я – непонятно.

Я был так слаб, что почти не мог шевелиться. Старик каждый день уходил на охоту, но часто возвращался ни с чем. Иногда с ним уходила старшая из сестер, а младшая хлопотала по хозяйству. Я наблюдал за ней, и за ее сестрой, и за их отцом, когда они возвращались. Если мясо добыть не получалось, мы ели овощную похлебку и домашний хлеб. Точнее, сначала они кормили меня, а потом уже ели сами. Удивительные люди.

Старшую сестру зовут Таисия, а младшую Лори. Младшая красавица, каких поискать. Я часто заглядывался на нее даже в том состоянии, так хороша она. Золотистая кожа, темные блестящие волосы, пухлые губы, брови вразлет…

Старшая некрасива, лицо ее с одной стороны обезображено давнишней встречей с горным леопардом. У нее мягкие русые волосы и строгие голубые глаза. Она широка в кости, но спину всегда держит прямо, как будто и не стесняется своего увечья. Все-таки какое счастье, что у нас настолько сильна регенерация и шрамы рассасываются без следа!

Я был все еще слаб и практически не мог двигаться. В глазах иногда начинала стучать темнота, тогда мне хотелось перекинуться и попробовать их крови. Видят боги, чего мне стоило подавлять дракона. Ты знаешь, Нори-эн, как обессиливает дракона голод, ты ведь сам через это прошел. Иногда мне казалось, что я трачу последние крохи энергии на то, чтобы обуздать жажду крови.

Домик у них небольшой, одноэтажный, с белыми мазаными стенами и голубыми наличниками на окнах. Внутри – кухонька и две комнатки. Старый Михайлис уступил мне свою комнату, а сам расположился на кухне. Мы почти не разговаривали: я не мог, только сипел, а обитатели домика сами по себе не очень разговорчивы. Но когда они говорили, я почти все понимал: язык очень похож на старорудложский, но много новых слов, которые я со временем выучил.

Внутри всегда тепло, топится печка, но мне все равно было недостаточно тепла! Я все время мерз, иногда не мог двинуться от судорог. Тело пыталось восстановиться, но ему не хватало пищи, хотя я ел больше, чем мои хозяева втроем. Но ведь надо было накормить голодного дракона, а для него это капля в море. Меня иногда выводили на солнце, тогда я сидел, укутанный в несколько одеял, и грелся. От невозможности восстановиться мне все время было холодно, и я трясся, пока не свалился в лихорадке.

Таисия Михайлис

Той ночью меня бросало то в жар, то в холод. Старый Михайлис ушел вниз, в селение, за целителем, а девушки следили за мной. Через несколько часов пришел целитель, осмотрел меня, и я услышал, как он что-то взволнованно говорит старику. В меня влили какое-то лекарство, подпитали витой, и я наконец-то заснул.

Проснулся я весь в поту, стуча зубами от холода. Пытался позвать на помощь, но не мог издать ни звука. Упал на подушку, закрыл глаза и вдруг почувствовал теплые руки на лбу. Это была Таисия. Она обтерла меня, приговаривая: «Потерпи, я знаю, что тебе холодно, сейчас пройдет», переодела в сухое белье, и мне сразу стало теплее. Помогла дойти до уборной – я не мог себе позволить, чтобы хрупкие женщины выносили за мной, если я в сознании. Путь туда и обратно отнял все мои силы, я висел на ней, пока мы доползли до моей постели. Таисия перестелила ее, усадив меня на стул. Я наблюдал за ней и остро ощущал свою слабость и то, что мне нечем отблагодарить этих людей.

Меня снова начало трясти. Она уложила меня в постель, укрыла одеялами, принесла завернутый в ткань нагретый кирпич, чтобы согреть ноги. Мне было холодно, и она напоила меня горячим молоком, которое немного убавило дрожь. Мне казалось, я умираю от холода, и тут она подняла одеяла и легла ко мне, прижалась и сказала: «Тихо, тихо, сейчас станет лучше». Не сразу я понял, что она так греет меня. Я лежал на спине, а она, обхватив меня руками и ногами, – сбоку, и я чувствовал, как бьется ее сердце. Тело у нее горячее, как солнце, и дрожь почти ушла. Я заснул, а когда проснулся, Таси уже не было рядом. Сестры вдвоем ушли на охоту. Старик посмотрел на меня и покачал головой, но ничего не сказал.

Когда Энтери рассказывает о девушке, на его губах появляется странная, немного виноватая и удивленная улыбка, он встряхивает головой, стучит пальцами по крыше.

– Знаешь, Нори, я, лежа рядом с ней, вспоминал маму. Помнишь, когда мы болели или пугались по ночам, она приходила к нам, ложилась рядом, обнимала и рассказывала смешные истории? Вот и рядом с Таисией я чувствовал себя, как рядом с мамой. Безопасно. Мне не снились кошмары.

С того дня я пошел на поправку. Уже мог сам садиться, есть. Иногда я смотрел на свои руки – они были похожи на руки мертвеца: кожа, кости, белые жилы и голубые вены. Представляю, как устрашающе выглядело мое лицо.

Таисия продолжала приходить ко мне ночью, грела меня. Я не чувствовал запаха желания или какого-то возбуждения от нее, только тревоги за меня. Мне было неловко от такой заботы, но ее тепло – единственное, что не давало мне замерзнуть ночью.

Помнится, учитель рассказывал нам про древних, которые, чтобы продлить себе жизнь, обкладывали себя на ночь юными девственницами. Я тогда не понимал и хихикал вместе со всеми, а сейчас понимаю. Мне кажется, Таисия щедро делилась со мной своей жизненной энергией, и я не мог от этого отказаться. Хотя моя гордость страдала, мне казалось, что я не имею права пользоваться ею, что это некрасиво. Сейчас я понимаю: мне было неловко, что я, такой большой и сильный, завишу от доброй воли этой странной девушки и от тепла ее тела.

И однажды ночью, когда она снова пришла, я сказал ей, что уже вполне терпимо себя чувствую и она может не тратить на меня время, я уже могу согреться сам. Таисия посмотрела на меня спокойными глазами, кивнула и ушла в свою комнату, а я вдруг вместо удовлетворения почувствовал себя подлецом, который кидается добровольным и поэтому драгоценным даром. Я лежал, трясся от холода и думал – а вдруг я обидел ее? Я же не знаю, каковы обычаи народа, к которому она принадлежит. Вдруг это норма гостеприимства, а я не понял и тем самым нанес оскорбление людям, которые так бескорыстно приняли меня. Да, я удовлетворил свою гордость, но гордость не согреет тебя ночью и не спасет от кошмаров и судорог.

Пока я размышлял, в доме что-то изменилось. Я не сразу понял – поменялся запах. Запахло солью и горечью, и я долго не мог сообразить, откуда тут морской запах, пока не понял, что это запах слез… Да, ты понимаешь, почему я не смог оставаться на месте.

Меня словно подбросило на постели. Я встал, побрел к двери своей комнаты, держась за стены, и шел, наверное, минут десять. Ноги с непривычки тряслись, как у старика, на лбу выступила испарина, и вообще я себя чувствовал, как в каком-то киселе. Отдышавшись у двери, тихо приоткрыл ее и вышел в кухню, где спал отец девушек. Прошел несколько шагов, случайно глянул на его постель… и наткнулся на его совершенно не сонный, требовательный взгляд.

Клянусь, брат, мне многого стоило тогда не повернуть обратно. Но запах… он усилился, я не ошибся.

Я открыл дверь их с сестрой комнаты и зашел внутрь. Лори спала у окна, а Таисия – на узкой кровати у стены рядом с дверью. Она лежала спиной ко мне и плакала, плакала беззвучно.

Надо ли говорить, какой скотиной неблагодарной я себя почувствовал? К тому времени ноги меня совершенно не держали, и я буквально рухнул на колени у ее кровати. Она, конечно, услышала меня, но не обернулась, сделала вид, что спит. Она тоже гордая, как оказалось. А я… я начал извиняться. Шепотом, чтобы не разбудить Лори. Говорил, что я чурбан, и неблагодарная свинья, и дурак набитый. Гладил ее по спине, волосам и боялся, что она оттолкнет меня, но она не шевелилась и даже, кажется, затаила дыхание. Я шептал: «Тася, Тасенька, мне так холодно без тебя». Кончилось тем, что я залез к ней под одеяло, обхватил ее сзади и заснул, греясь ее теплом.

Наутро Таси опять не было рядом со мной, но я впервые совсем не испытывал чувства холода. Даже сам смог встать, добрести до уборной, умыться.

Старик Михайлис сидел на завалинке и чистил ружье. Тогда я не понял, что это такое, мне позже объяснили и показали. Это, брат, такое оружие, с которым охотятся. Вроде копья, да, но копий много, и они очень маленькие, отлиты из железа и называются пули. Они вылетают из полой железной трубки, как дротики у племен, живущих восточнее Ставии, только в эту трубку не дуют, в ней взрывается порох, и от взрыва пуля летит быстро и очень далеко, так далеко, что может убить оленя за двести шагов от стреляющего.

Нории поднимает брови:

– Чудеса какие-то рассказываешь, брат.

– Я скоро дойду до этого, потерпи, братишка. Это важно для нас, и для стаи, и для Песков.

– Сначала я хочу дослушать, что случилось дальше, Энти-эн.

– А что дальше? Старик поманил меня к себе, я сел рядом, наблюдая за его действиями. Мы некоторое время молчали.

Потом Михайлис сказал:

– Я знаю, кто ты такой. Я понял сразу, как увидел твои отрастающие красные волосы.

– И кто же? – спросил я, глядя на него.

– Ты – божественный змей, теаклоциакль, высшее существо, оборачивающееся из змея человеком. Потомок Белого Целителя и Синей Богини. Наш народ давно поклонялся вам, и, по легендам, в нашей семье течет кровь одного из твоих братьев.

Я и раньше обращал внимание на то, что у Михайлиса и его дочерей знакомый мне золотисто-медовый оттенок кожи, хотя она гораздо светлее, чем у аборигенов Загорья, которые построили нам огромные храмы в джунглях между Песками и Йеллоувинем. У Михайлиса, Таисии и Лори такие же острые носы с горбинкой, только у Таси не черные волосы, а русые, видимо, в мать.

– Откуда вы пришли сюда? – спросил я. – Я знаю похожий на вас народ, но они живут по ту сторону Песков.

Старик пожал плечами.

– Насколько я знаю, все поколения нашей семьи жили здесь. Внизу – целое поселение людей нашего народа; мы называем себя дети Нобии, то есть дети дракона.

После его слов я с удивлением вспомнил, что был Владыка с таким именем, он умер до того, как родился отец. Помнишь, Нории, нам в школе рассказывали, что он был увлеченным путешественником, каких мало, и облетел почти весь мир?

– Таисия знает? – вопрос мучил меня, потому что в голову внезапно пришла оглушающая мысль – а вдруг она все это делала из-за того, что я для них божественен, а не для меня самого.

– Нет, – произнес старик. – Но ты ей скажешь сам.

– Скажу, – кивнул я. – Так вы поэтому не остановили меня вчера? Потому что я, по-вашему, высшее существо?

Старик долго не отвечал, отложил в сторону ружье, закурил.

– Ты зря думаешь, что меня остановила бы твоя божественность, если бы ты решил обидеть мою девочку, – сказал он. – Яне остановил тебя, потому что ты хороший человек, хоть и змей, и не можешь не чтить законы гостеприимства.

Я взял его руку и поцеловал ее.

– Спасибо, отец.

Он хмыкнул что-то вроде «ну надо же», ровно как наш старый учитель, и мы опять помолчали, глядя на колышущийся свежий зеленый лес.

– Коз-то ты поел? – наконец подал он голос.

– Да, – признался я.

– А зачем?

– Истощен был очень, отец. У нас в таком состоянии разум отключается, для восстановления дракон должен наесться свежего мяса или напиться свежей крови. Простите меня. Да и мясо помогло, только чтобы не умереть там же на месте. Мне бы раз в двадцать больше – самое то для восстановления.

– Ну вот сегодня и наешься. Таська с Лоркой оленя завалили.

– А вы как узнали?

Он кивнул головой куда-то вверх, и я действительно увидел далеко над лесом небольшие облачка дыма, уходящие вверх с некоей периодичностью.

– Вот девчонки молодцы, – я был восхищен. – Только вы, пожалуйста, когда я есть буду, близко не подходите, а лучше спрячьтесь в лес. А то могу и вас нечаянно. В таком состоянии трудно себя контролировать.

Михайлис поднялся, надел на спину полотняный волок и ушел.

Они вернулись под вечер, таща на волокушке оленя. Михайлис по дороге успел еще подстрелить нескольких кроликов, и теперь они свисали у него с пояса. Я же во все глаза смотрел на Таисию и поймал-таки ее быстрый взгляд. Показалось, или она улыбнулась?

Я встал и на слабых ногах побрел навстречу сестрам. Запах свежего сырого мяса и крови ударил в нос, в глазах начало темнеть. Дракон внутри заворочался, но я привычным делом подавил его голод. Мне нужно было поговорить с Тасей, пока я не перекинулся.

Однако прежде, чем я подошел, она смущенно отвернулась и куда-то побежала.

– Тася, постой! – крикнул я. – Я должен тебе что-то показать.

Она остановилась, а Михайлис взял Лори за руку и отвел ее подальше от волокушек. Я подождал, пока отец с дочерью отойдут на безопасное расстояние, и отпустил дракона.

Помню безумный голод. Мне стыдно, брат, но от оленя даже рогов не осталось, а мне все было мало. Я помню, что, доев, захотел полететь на охоту, но не смог взмахнуть крыльями. Хотя мне было гораздо лучше, но все еще не хватало сил для полета. Я краем глаза увидел стоящих неподалеку людей. Старый человек с молодой девушкой явно были испуганы и медленно отступали к лесу. А вторая девушка тихонько приближалась ко мне и произносила какой-то набор звуков. Я предостерегающе зарычал. Пахла она знакомо, как своя. Но дракону нужны были мясо и кровь, и я боялся не справиться.

Она подошла ко мне, и я понял: то, что она повторяет, – мое имя. Всегда смешно было: в драконьем обличье человеческая речь отчего-то звучит очень высоко и быстро, как колокольчики на ветру. Я воспринимал ее как совсем малютку, размером с мою лапу. Она с благоговением и без всякого испуга смотрела на меня, подошла почти вплотную к морде, несмотря на предостерегающий крик отца, протянула руку и погладила мой нос.

– Хороший, хороший мой, тихо, тихо, все хорошо, – произнесла она, а я, не справившись с волной эмоций и голода, отпрянул, зарычал и бросился от нее подальше.

Впрочем, далеко я не ушел, свалился у самой кромки леса, так что мне, уже перекинувшемуся и слабому, помогли дойти до дома. А через пару часов еще и накормили жарким с зайчатиной. Удивительные люди!

Братья некоторое время сидят в тишине. Энтери переводит дух и достает из кармана маленькую длинную трубку, вбивает в нее табак, поджигает и затягивается. На недоуменный взгляд Нории смущенно поясняет:

– Михайлис подарил. Мне забавно было смотреть, как они выпускают дым, и я попросил попробовать, а потом и затянуло. Ты лучше посмотри, какая красота перед нами, брат!

Город из розового становится контрастно-фиолетовым, воздух свежеет и влажнеет, несмотря на легкий сухой ветерок с Песков. Между домов – чернильно-синие тени в легкой дымке, в садах распускаются ночные цветы, и их тяжелый, дурманящий голову запах доносится и до сидящих на крыше дворца мужчин. Птицы, днем почти не слышные из-за гула базара, начинают выводить трели своими тонкими высокими голосами. Уходящее солнце делает горизонт багряным, словно обнимая дугой переодевшийся к ночи город.

В юности братья, приходившие любоваться на смену дня и ночи, с первым запахом ночных цветов начинали чувствовать смутное томление, нередко перерастающее потом в горячие и сладкие ночи с податливыми дочерьми пустыни. Город, как честная жена, днем рядился в белые одежды невинности, а ночами превращался в тоскующую по любви, изнывающую по мужчине женщину. Вот и сейчас Нории думает о том, что спать один он сегодня не будет, но пока не время идти искать страсти – нужно выслушать брата. А Энтери тянет носом сладкий, пахнущий почему-то яблоками дым и тоже томится страстью, думая о Таисии, девушке с обезображенным лицом, которая стала его наваждением. Но спать он будет один. Он уже знает, что это любовь, которая не терпит подмены.

– В эту ночь, – продолжает Энтери, и Нории усилием воли выныривает из морока желаний, – я сам пришел к ней и попросил лечь со мной.

Она ничего не ответила, и я долго ждал ее, пока не уснул. Меня уже не так мучил холод, но больше, чем холод, меня терзало сомнение – вдруг я испугал ее, и она не поняла, что я сам боялся, как бы не навредить ей.

Ночью мне снова стало тепло и легко, и сквозь сон я понял, что Тася все-таки пришла. А утром она впервые осталась со мною…

…Девушка со спелой золотистой кожей, покрытой мелким пушком, который светится в лучах утреннего солнца, сидит, скрестив ноги, на кровати и заплетает длинные и крепкие русые косы. Косы получаются толстые, почти как канаты – так много у нее волос. Энтери лежит на кровати у стенки, лицом к ней, и первый раз видит ее так близко. Коварное солнце просвечивает длинную, доходящую до самых стоп ночнушку, скромную, белую, с какими-то невинными голубенькими цветами на ткани. Солнечный свет очерчивает профиль девушки, золотится на пушистых тяжелых волосах, и он разглядывает ее такое близкое тело, крепкие руки с четко обрисованным рельефом, аккуратные остренькие холмики грудей, при взгляде на которые у него сохнут губы и влажнеют ладони. Ночнушка очерчивает небольшой валик животика и расходится к разведенным коленям, скрывая волнующими тенями и изгибами все самое сокровенное. Однако сладкий и мягкий послесонный женский запах она скрыть не может, и дракон какое-то время борется с собой, закрывая глаза и сжимая ладони.