Текст книги "Королевская кровь. Медвежье солнце"

Глава 2

27 ноября, воскресенье, Иоаннесбург

Марина

Утро воскресенья началось со страшного грохота, и я вскочила, ощущая панический ужас; не проснувшись толком, заметалась по комнате, натягивая на себя одежду. И только через минуту сообразила, что гулкие удары ритмичны, что в коридоре не слышно звуков сирены, которую установил Мариан для предупреждения об опасности, а значит, нам ничего не угрожает.

Но сердце колотилось как сумасшедшее, и тело было липким от пота.

«Вот так-то, Марина, семь лет прошло, а ты подспудно ждешь нападения».

Грохот продолжался. Доносился он с улицы, и я выглянула в окно, прижалась, чтобы лучше видеть: в парк, совсем близко к нашему крылу, была нагнана строительная техника, и несколько огромных машин колотушками забивали в землю сваи.

За завтраком все были хмурыми и нервными. Ответить, что происходит, нам никто не мог, отца еще не было, на звонки он не отвечал – спал у себя в имении, наверное. Неудивительно, я бы тоже поспала. И с удовольствием.

– И как я буду готовиться к зачету? – мрачно вопросила Алина, ковыряя яичницу. – У меня строки подпрыгивают, когда я читать пытаюсь. Поеду в библиотеку.

– А как же Васины дети? – вспомнила Поля с беспокойством. – Надо сходить, проведать, там, наверное, няня с ума сходит.

– Уехали они, – поделилась Каролинка – накрашенная, с разноцветными ногтями (мы всё разглядывали эти ногти и перемигивались с Полли), – я с утра заглядывала в детскую, пусто. Горничная сказала, что Мариан распорядился сегодня увезти в поместье на неделю, до их с Васюшей возвращения. Мне тоже уроки готовить надо, между прочим. Но, – она повеселела, – теперь ведь можно не готовить, да? Я как раз хотела попасть в мастерскую Доли Скорского на открытый урок.

– Кто это? – чтобы отвлечься, обреченно спросила я. Грохот стоял непрерывный, и было такое ощущение, что долбят теперь уже прямо внутри головы. Младшенькая посмотрела на меня с жалостью. «Эх ты, серость», – говорил ее взгляд.

– Ты что, – сказала Кариша с превосходством, – это самый известный в мире художник, живой классик, можно сказать. Во всех музеях его картины висят. Он левша и изумительно работает с оттенками.

Это «изумительно» так манерно прозвучало в ее исполнении, что мы все заулыбались, а она надулась.

– Богема, – очень уважительным шепотом протянула Пол и тут же ткнула Каринку в бок пальцем – в отсутствие Ани можно было побаловаться. – Не дуйся, малышня. Езжай, конечно. А я в тир пойду, там все равно наушники и выстрелы гремят. Раз уж никто не в состоянии сказать, что происходит и когда это все закончится.

– По-моему, вокруг нас плетется заговор, – провозгласила я, усердно выминая на хрустящем тосте глазки и улыбку, – все что-то скрывают.

После завтрака сестры испарились почти мгновенно, а я упрямо держалась, надеясь, что вот-вот все стихнет и удастся поваляться. Марта будить не хотелось, он и так страдал от моих утренних звонков, торговые центры еще не открылись. Но хватило меня на час, после чего я с совершенно квадратной головой поехала на ипподром, рассудив, что лучше уж я буду выезжать на одной лошади, чем терпеть ощущение, будто в голове топочет целый табун. По пути, ни на что особо не надеясь, позвонила Кате Симоновой, и она неожиданно согласилась составить мне компанию. Так что по мерзлой земле ипподрома мы выезжали вдвоем, разогревая лошадей и болтая. Катерина была замечательно хороша в костюме для верховой езды, я, признаюсь, тоже, поэтому мы дружно разбивали сердца работникам ипподрома и таким же, как мы, ранним наездникам. И чувствовала я себя при этом точно как в последнем классе, когда мы всюду ходили парой и хихикали над томными взглядами парней из школы.

– Знаешь, – сказала она мне радостно, – я ведь нашла новый дом. Не на Императорском, конечно, чуть дальше к университету, на Медовой улице. Там не такое все пафосное, зато очень уютно и тихо. И садик хороший, я уже узнала, договорилась, чтобы девочек взяли. И на старый дом нашелся покупатель, все одно к одному. Уже с этой пятницы слуги пакуют вещи, но я практически всю мебель оставляю новым хозяевам, чтобы ничего не напоминало о Симонове, – она передернула плечами. – Еще пара дней, и переедем. Так что жду тебя на новоселье!

Я присвистнула, и мой жеребец неодобрительно дернул головой.

– Какая ты быстрая, – восхитилась я. – Честно, думала, ты на несколько лет это затянешь. Ты на улитку была похожа по скорости реагирования.

– Надоело, – с сердцем сказала подруга, – пусть гниет в своей могиле, а я гнить с ним не хочу. Ты мне хорошее ускорение придала, Рудложка. Кстати, – Катя испытывающе поглядела на меня, – а чего ты молчишь-то, подруга? Признавайся, кто этот ненормальный, который нас с детьми разбудил в пятницу ночью? Мартин? Я такого фейерверка никогда не видела!

– С чего ты взяла, что его для меня устроили? – ответила я честным-честным голосом. Она подняла брови – и я не выдержала, рассмеялась. – Нет, Кать, не Март. Я тебе все расскажу, правда, только потом. Сейчас не пытай меня, ладно? Все очень сложно.

Лошади перешли на легкую рысь, выстукивая по твердой земле успокаивающий ритм. Слабый морозец щипал щеки, светило солнце, и на душе становилось хорошо.

– Я же тебе не сказала, на что еще я решилась, – спохватилась Катюха, когда мы уже вели жеребцов обратно в конюшню. – Подумала, если менять жизнь, так сразу, махом, и, пока не стало страшно, быстро написала письмо в МагУниверситет, Свидерскому, попросила о встрече.

– Хочешь об учебе с ним поговорить, Кать?

– Это потом, – улыбнулась она. – Отвлечься пока хочу. Симонов же у них в попечительском совете состоял, спонсировал, и его место ко мне перешло. Думаю попросить о работе на полдня. Присмотрюсь, обдумаю, потяну ли учебу, может, договорюсь с кем-то из преподавателей о репетиторстве, чтобы попробовать экзамены сдать. Вот так, Мариш. Одобряешь?

– Всецело! – веско заявила я и полезла обниматься. – Умница моя! Умница! Ты еще станешь у нас великим магом! Вот увидишь!

Она смеялась, пока я ее тискала; жеребцы терпеливо ждали, когда шумные человечки вспомнят о них. А подруга вдруг затихла и всхлипнула.

– Хорошо, когда есть кто-то, кто поддерживает, Марин, – сказала она и отстранилась, вытирая слезы. – У меня… кроме девочек и тебя, близких-то и нет, Рудложка. Что бы я без тебя делала?

– То же самое, Кать, – я улыбнулась и погладила ее по плечу. – Слушай, – вкрадчиво продолжила я, – менять жизнь, так махом, правда?

– Чувствую, ты меня сейчас на что-нибудь неприличное подбивать будешь, – Симонова с подозрением взглянула на меня.

– Ничего такого, чего я бы не сделала сама, – заверила я ее. – Только пообедаем сначала, ладно?

Во время обеда в «Копытцах» позвонила Полли.

– Привет дезертирам! – радостно проорала она в трубку, пытаясь перекричать грохот. – Приехал отец, признался: это они с Марианом подарок на Васин день рождения строят. Но что – говорить отказывается. Сказал, что месяц чертежи делал. Каришка наверняка ведь знает, зараза мелкая, она постоянно у отца в мастерской трется. И не раскололась! Специально подгадали, чтобы начать, когда они уедут. Точно ведь заговорщики! Так что готовься, долбить будут всю неделю! Я вот думаю: может, попросить Демьяна пораньше свадьбу устроить и сбежать к нему?

– Думаешь, это тебя так выживают, чтобы поскорее уехала? – спросила я ехидно.

– Что?!! – крикнула она.

– Держись, Поля, – я повысила голос, – видишь, как получается, подарок для Васи, а страдаем мы.

– Язва, – беззлобно буркнула она и отключилась.

Вечером я аккуратно отклеила повязку, промыла татуировку теплой водой и смазала ранозаживляющим. Полюбовалась на себя, хотя пока выглядело это ужасающе. При нанесении было больно – то ли я отвыкла от боли, то ли кожа в этом месте такая нежная, но мне показалось, что я легче перенесла месяц набивки по сегменту огненного цветка на спине, чем одного небольшого рисунка сейчас.

Старый мой мастер смотрел на меня с удивлением и ворчал: ему никак не верилось, что девушка с розовыми волосами и совсем другим лицом, которую он помнит, и я – один и тот же человек. Пока я не показала ему спину. Он удовлетворенно хмыкнул и успокоился.

– Свою руку я всегда узнаю, – сказал он гордо, заправляя аппарат, – чудно́, конечно, но чего не бывает на нашей Туре.

Катя, на удивление, не отказалась и выбила себе на запястье йеллоувиньский иероглиф «свобода». Прямо поверх шрамов. И, в отличие от меня, не шмыгала носом.

Я не стала комментировать – видимо, после побоев мужа это для нее не было болью. Да и у каждого свои способы борьбы с личными демонами. Я только надеялась, что рядом когда-нибудь появятся иероглифы «счастье» и «любовь».

После ужина я позвонила Мартину. Как-то странно было провести целый день, не поговорив с ним – тем более что повод имелся.

– Привет, ваше высочество, – сказал он своим глубоким низким голосом. – Жива?

– После бесконечного числа жалоб, которое ты выслушал, утирая мне нос, умереть было бы невежливо по отношению к тебе, – хмыкнула я и прислушалась: кажется, в трубке раздавались тихие мужские голоса. Любопытство взяло свое. – А ты где?

– Слышу типичные интонации ревнивой жены, – смешливо сказал барон, – еще немного – и готова будешь под венец. С друзьями, пьянствуем у Алекса.

– О! – обрадовалась я. – Как раз! Мартин! Хороший мой! Ты ведь меня любишь, да?

– Я уже боюсь, – с нотками паники произнес он. – Что, для тебя надо кого-нибудь убить? Ты так подлизываешься, только когда хочешь попросить меня о чем-то непотребном.

Я рассмеялась.

– Все прилично, клянусь.

– Жаль, – сказал он вкрадчиво, – я как раз думал, что у меня все до неприличного правильно в жизни.

Я в очередной раз отметила, насколько же он хорош с этими своими соблазняющими перекатами. Да, у кого-то фетиш – плечи или глаза, а у меня, видимо, голос.

– Не отвлекай меня, – строго произнесла я, и он удовлетворенно хохотнул, – потом отработаешь совращение невинных дев. Мартин?

– Да, Марина? – с великосветскими интонациями откликнулся он.

– Моя Катя хочет просить Александра Даниловича о работе. Ей очень нужно, Март!

Он помолчал, потом, видимо, вышел куда-то – мужские голоса пропали – и уже серьезно проговорил:

– Девочка моя, ты в курсе, что она темная?

– Еще со школы знаю, – упрямо и обиженно сказала я. – Ты же общался с ней, Март. Видел, какая она.

Он вздохнул.

– Дело в том, что у Алекса пунктик по поводу темных, Марин. Как у нас всех. Никто не знает, да и предугадать невозможно, в какой момент одна личность подменяет другую. Это все равно что держать рядом с собой бомбу – может рвануть в любую секунду.

Я расстроилась – и потому, что он говорил о моей Катьке, и потому, что впервые, наверное, не согласился помочь сразу, по первому слову.

– Она ходит в храм регулярно, отмечается. У них в семье никаких таких случаев не было. Мартин, – я уже почти умоляла, – ее очень обижал муж. Я не могу всего рассказать, да и не должна была этого говорить, если честно… но ей очень нужно, правда. У нее есть магический дар, она с детства хотела учиться в университете… Мартин! Ну Ма-а-арт!

«Как мороженое выпрашиваешь у взрослого».

– Чувствую себя мерзавцем, лишающим ребенка сладкого, – сказал он со вздохом – и опять в унисон с моим внутренним голосом. – Будет тебе сладкое, девочка моя. Если Алекс не согласится – возьму ее к себе, давно мечтаю о хорошенькой помощнице, а то при взгляде на моих грымз из ученого совета во рту кисло становится. Поговорю, Марин.

– Ты – мое чудо, – с чувством произнесла я. – Как я тебя обожаю!

– А ты – мое наказание, – ответил он со смешком. – Но я тоже тебя люблю, Марин.

* * *

Барон фон Съедентент произнес последние слова, уже заходя обратно в гостиную, и на мгновение его друзья затихли, с недоумением глядя на него.

– Что? – сказал Мартин, залпом допивая отставленную ранее кружку с пивом. – Вики, ты во мне дырку сейчас просверлишь, а я тебе пригожусь целеньким.

– Ничего, – буркнула она, закинула ногу на ногу и аккуратно отпила из бокала. Мартин немного полюбовался на эти ноги, поднял взгляд выше – к мягкому платью, по всем изгибам фигуры к крупной груди, – наткнулся на ледяные глаза волшебницы, сделал невинное выражение лица и двинулся к столу. Макс уже потерял интерес и скучающе косился в сторону книжного шкафа, а вот Алекс глядел насмешливо, словно спрашивая: «Ты это специально, да?»

Барон сделал непонимающее лицо и потянулся к бутылке – налить себе еще.

– Кстати, Данилыч, – заметил он небрежным тоном, – я начитался предсказаний о конце света и, похоже, заразился вирусом прорицательства. И вот было мне только что виде́ние: предстоит на этой неделе тебе встреча со знатной красавицей, которая сделает тебе заманчивое предложение.

– И что? – серьезно спросил друг. – Соглашаться?

– Соглашайся, – подтвердил Март весомо и плюхнулся в кресло. – Даже если тебе сначала захочется ее убить.

Алекс глянул на него с азартом, со своим фирменным «охотничьим» прищуром, но блакориец развел руками – мол, сказал все, что видел, не обессудь.

– Может, к делу перейдем наконец? – нетерпеливо прервал их пантомиму Тротт. – Мартин, изложи, что прочитал. Только коротко.

– Да, мой рыжий господин, – издевательски протянул фон Съедентент, доставая из кармана блокнот, и инляндец поморщился, – внимайте. Хотя упоминаний о конце света совсем немного, увы. В книге Триединого о конце мира говорится как о битве добра со злом, что и следовало ожидать. Но после всех страшилок о реках крови и багровых закатах нас обнадеживают тем, что потом наступит эра покоя и процветания. Правда, не уточняется, здесь или на небесах мы будем наслаждаться этим покоем. Конкретики никакой. Зато много – о «темных временах» перед концом света. Угадайте, что обещали? – Он обвел друзей торжествующим взглядом и прочитал: – «Так множе греха буде на Туре, что павшие от стыда великага не сможиши в земле лежати и восставши, дабы видом своим в смущение вводити живых, и будет имя тому: божья наказа. И обратно вертетеся токма после битвы великой, коей быти по скончанию мира».

– Нежить испокон веков поднимается, – недовольно сказал Тротт, – детский лепет какой-то.

– Обожди, – попросил его Мартин. – Потом скажешь свое «фе», ты еще всего не слышал. В бермонтских источниках тоже речь о последней битве, но называют ее «битва богов». Вот, – он снова заглянул в блокнот. – «И будут боги биться на тверди рядом с людьми, и станут боги как люди, а человек сравнится с богом». По словам составителя свитка, «придет войско великое, и не смогут вечные стихии бесстрастно с чертогов своих наблюдать». Остальное, увы, поэтическая лирика, образы типа «небесный огонь спустится на Туру» и «зло многоликое будет из бездн прорываться».

– А откуда войско придет, не говорится? – уточнила Вики. – Если серьезно это воспринимать, конечно. В принципе, перекликается с твоим виде́нием, да, Алекс?

– Вик, это же предсказание, им положено быть запутанными, – как маленькой, добрым-добрым голосом объяснил Мартин.

– Ты относишься к этому как к развлечению, – огрызнулась она, – вы все относитесь так, – волшебница обвела друзей обвиняющим взглядом, – а мне не стыдно признаться, что мне страшно.

– Страх нам не помощник, Вики, тем более мы пока только собираем информацию, – успокаивающе проговорил Алекс, но она только зыркнула сердито и снова уткнулась в бокал.

– Женщины, – снисходительно сказал фон Съедентент, – вечно вы паникуете раньше времени. Ай, Вик! За что?

Блокнот в его руках совершил кульбит, извернулся и цапнул его за подбородок, разделившись листами на две половинки. Виктория посмотрела на его ошарашенное лицо, фыркнула и засмеялась. И он тоже захохотал, откинувшись на спинку кресла.

– В следующий раз, – пообещала она зловеще, – это будет не подбородок.

– Нет-нет, – с комическим ужасом попросил Мартин, – это к Максу. Ему все равно не пригодится.

Инляндец посмотрел на него как на говорящую букашку.

– Дальше, Мартин. Я уйду, а потом играйте в свои брачные игры, сколько влезет.

– Увы, – сказал барон трагическим голосом, – без тебя играть не так интересно. Твоя унылая физиономия придает этому дополнительную пикантность. Правда, Кусака?

– Хватит баловаться, – ответила Виктория беззлобно и откинула назад тяжелую гриву черных волос, поменяла позу – изогнулась в талии, грудь стала еще заметней, и мужчины дружно уставились на нее. – Что там дальше, Март?

– Ага, – сказал он, блестящими глазами оглядывая подругу. – Да. О чем это я? Серенитки. У них больше конкретики, но, как всегда, все замешано на любви, поэтому я отношусь к этому с изрядной долей скепсиса. Жила у них давным-давно, тринадцать веков назад, слепая предсказательница. Якобы слушала шторма, и те шептали ей о том, что было и будет. Есть несколько стихов, я перевел со старосеренитского. Рифма, естественно, потерялась. Сейчас, – Мартин перевернул лист блокнота.

 
В ту пору, когда откроются врата,
На Туру хлынут мгла, чудовища и смерть,
Не удержаться миру на пяти камнях,
Шестой найти придется там, откуда выйти невозможно,
А вход лежит там, где не пройти живому.
 

– Пессимистично, – заметил Алекс, поднимаясь за бутылкой. Вики протянула свой бокал, и он принял его, направился к столу. Посмотрел на Тротта, тот отрицательно качнул головой. Барон продолжал:

 
Душа уйдет за невинной душой,
И, если вернет, – воцарится мир снова.
Обеты должны принести соколиные девы,
Тогда станет Тура крепка, как при созидании,
Шестой камень встанет на свое место
И будет царить Великая Мать.
 

– Бред сумасшедшей, – высказался Тротт и встал. – Мне нужно идти. Данилыч, ты не связывался с Алмазычем? Его послушать было бы полезнее, чем эти поэтические драмы.

– Связывался, – сообщил Алекс хмуро и протянул Виктории наполненный бокал. – Он сказал: чтобы ближайшие недели его не трогали, потому что идет тонкая работа. И что, если кого из нас увидит – у него станет меньше учеников.

– Не понимаю, – резко вмешалась Вики, – как он так спокойно работает, когда по всему выходит, что мир по швам разваливается? Он же не может этого не чувствовать! Пять минут поговорить не убыло бы от него.

– Возможно, он нас так воспитывает, – весело предположил Мартин. – Знаете, как детей в воду бросают – чтобы плавать научились.

– Да, – фыркнула она рассерженно, – только если мы не выплывем, то и он потонет, и кому тогда нужны будут его изыскания?

– Виктория, я не думаю, что старшая когорта сидит сложа руки, – сказал Свидерский. – Нас не посвящают, но не бездействуют точно. Не должны.

– Но нам-то это никак не помогает, – волшебница тоже встала. – Я вообще не понимаю, что мы можем сделать. Где найти решение, как восстановить стихийный баланс? Шестой камень – это, очевидно, Черный Жрец. Где его искать? – она повернулась к Мартину. – Хоть в каких-то документах про это есть упоминание?

Блакориец покачал головой. Он единственный из друзей все еще сидел и расслабленно попивал пиво.

– В тех источниках, что я успел прочитать, ничего нет, Вик. Но у меня впереди еще неделя с массивными тидусскими эпосами. Эти ребята любили детали, может, и откопаю чего.

– Откопаешь – зови, – сухо сказал Тротт, открыл Зеркало и ушел. Все посмотрели ему вслед с раздражением.

– Посидишь еще с нами, Вики? – спросил Алекс.

– Нет, – она сердито глянула на подмигнувшего ей захмелевшего барона, – я тоже пойду. Завтра с утра надо быть во дворце.

Леди Виктория исчезла в Зеркале, и друзья задумчиво проводили ее взглядами. Мартин поигрывал блокнотом, допивая очередную кружку пива, Александр размышлял, глядя в окно.

– Март, – сказал он, – а ты ведь был на месте, где паук в Блакории из прорыва появился?

– Угу, – откликнулся блакориец, – его величество потащил меня с собой. Паук и паук, огромный только.

– Мне сегодня пришел запрос от МагКоллегии, – продолжил Алекс, – попросили рекомендовать коллег для наблюдения. Создается международная служба по мониторингу прорывов. Спохватились власти.

– До меня еще не дошло, видимо, – вяло произнес фон Съедентент, – приду домой, посмотрю.

– Покажешь мне место? – попросил Свидерский. – Я тут сопоставил: неоткуда взяться тысячам чудовищ из моих виде́ний, кроме как из этих переходов. Возможно, они станут стабильны? И тогда это самое «войско великое» придет из Нижнего мира? А если так, неплохо бы изучить природу порталов, понять, как их можно закрывать.

– Это несколько дней назад было, что ты там увидишь? К тому же ночь уже почти. – Мартин посмотрел на друга, махнул рукой. – Впрочем, давай. Все равно делать нечего. Вики ушла. Скучно. Только оденься теплее, и я к себе схожу, переоденусь.

Через пятнадцать минут маги уже стояли неподалеку от раздавленной сейсмостанции, освещая склон горы многочисленными «светлячками». Дул пронизывающий ветер, снег был покрыт наледью, которая с хрустом проваливалась, когда на нее наступали. Справа светил огнями горнолыжный курорт, и хорошо были видны освещенные трассы, а за их спинами, у подножья горы, горел окошками маленький городок.

– Вон там отметка, – барон показал рукой в толстой перчатке чуть выше и в сторону, – видишь, маячок поблескивает?

– Да, – Свидерский присмотрелся. – Глянь-ка, Март. Вторым магическим. Видишь, стихийные нити там как шаром раздуты? Внутри – пустота. Есть у меня предположение, что можно так предугадывать их появление. Перед тем как они становятся видимыми и открываются, скорее всего, происходит раздвигание нитей, а это довольно специфично. Макса бы сюда, он бы сказал, возможно ли автоматику так настроить и вплести заклинания, чтобы отслеживали подобные провалы заранее. Это было бы крайне полезно. Потому что, думается мне, они скоро будут не только в зонах нестабильности открываться. И сколько их, не сформировавшихся до конца, мы не видим?

– Я в артефакторике и магмеханике не силен, увы, – Мартин уже совершенно протрезвел от холода. – А дед Алмаз не тем же занимается? Только в глобальном смысле, конечно. Он ведь тоже настроил телескоп на спектральное ви́дение и запись, как я понял. А Макс уже сто лет ушел в ботанику с ушами, думаешь, отвлечется ради этого? Хотя куда он денется, – мрачно подвел итог барон, – ему только дай задачу. Трудоголик, я по сравнению с ним чувствую себя прожигателем жизни.

Свидерский хмыкнул.

– По сравнению с Максом мы все – ленивые животные, Март. Покажешь мне паука?

Блакориец вздохнул.

– Пойдем, любитель непотребных зрелищ. Полюбуешься.

Охрана, узнав придворного мага, пропустила их без возражений, и друзья прошли в огромный ангар. Свет не стали зажигать, снова запустили «светлячков» и несколько минут молча рассматривали чудище, которое было раз в пять больше их ростом.

– Я таких видел, – наконец сказал Александр. Изо рта его шел пар. – И это совсем не радует, Мартин. Надо бы взять образцы его панциря, найти останки тха-охонгов и проверить, что может их пробить из современного оружия. И все же я сделаю доклад для МагКоллегии и предоставлю копию королеве. Лучше прослыть паникером и фантазером, чем потом иметь дело с управляемыми отрядами таких вот паучков.

Снаружи вдруг завыла сирена, и господа маги переглянулись, направились на выход. В городке, пустынном, спящем, загорались огни, народ выглядывал из окон.

– Что случилось? – спросил Свидерский у охранника. Тот показал рукой куда-то в сторону, в темноту.

– Видите огни синие? Там кладбище местное. Уже было такое, нежить поднималась, и тоже огни светили. Вот с тех пор и наблюдают. И сигнал поставили, чтобы народ по домам прятался, пока не прибудет команда зачистки.

Алекс весело поглядел на друга, и в глазах его снова зажегся тот самый «охотничий огонек».

– Тебе ведь было скучно, Март?

– По здравом размышлении, – пробурчал барон, тем не менее снимая рукавицы и запихивая их в карман, – я бы предпочел допить пиво. Я и забыл, что ты притягиваешь драки, Данилыч. Пока ходил старичком, все было так благообразно и спокойно.

– Ну, хочешь, возвращайся ко мне, я через полчаса присоединюсь, – предложил коварный Свидерский.

– Да счас, – хмыкнул блакориец. – Когда это я увиливал от возможности размяться?

Их довезли до кладбища за пять минут и уехали, благоразумно рассудив, что, если странные гости желают покормить собой нежить, сопровождающим это делать не обязательно. На кладбищенских воротах висел тяжелый замок, и Мартин сбил его «лезвием».

Под ногами хрустел снег, он же лежал и на шестиугольных надгробиях, и все было бы чинно и мирно, если бы не синие огни, змейками взбегающие по темным соснам от корней, а затем расходящиеся по ветвям и светящиеся искристыми шарами на верхушках. И если бы не вскрывшиеся могилы – всего друзья насчитали девять штук, но в глубине кладбища могли быть еще. Выглядело это так, словно под землей рванула мина и на белый снег веером высыпало черную мерзлую землю, образовав широкую воронку на месте захоронения.

Где-то будто бы заскулила собака, и вдруг к тонкому вою присоединились еще голоса.

– Не стернихи, – сказал Алекс тихо. – Выскребыши?

– Это ты у нас спец по нежити, – отозвался Март, укрепляя щиты над ними обоими, – для меня она двух категорий – упокоенная и та, которую нужно упокоить. Не вышли бы за ворота.

– Не дадим, Март, – Свидерский шагнул вперед – под ним вдруг треснул тонкий наст, и он рухнул в образовавшуюся дыру. Оттуда сразу полыхнуло так, что щит подбросило кверху.

– Ты живой там? – крикнул Мартин обеспокоенно, запуская светлячок.

– Живой, – откликнулся ректор. – Ты не двигайся. Эти твари под землей сидят, ловушек наставили. Надо жарить их оптом. Сейчас, выберусь только.

Недалеко от блакорийца снег рухнул в дыру, появилась узкая морда, принюхалась и завыла тоненько, выбираясь наружу. Выглядел выскребыш жутко из-за своей схожести с людьми – будто чудовищное посмертие нарастило на кости тонкую сизоватую кожу с волочащимся по земле сморщенным, пока пустым брюхом, вывернуло суставы назад, поставив то, что когда-то было человеком, на четыре конечности, лишило глаз – нежить почти вся была слепой, – и добавило огромную узкую пасть. Беззубую – эти твари заглатывали свою добычу целиком, как удавы. Между магами и воротами продолжала осыпаться земля – как они только прошли мимо, не наступили на подземные норы? – и еще и еще выбирались на синий снег искореженные нелюди, почуявшие теплую кровь.

– Много-то как, – недовольно сказал Алекс, поднимаясь из провала на тонком воздушном «грибке» и опускаясь на снег рядом с Мартином, – куда отряд зачистки глядел? Хотя, может, на тот момент окуклившиеся еще были в спячке, тогда неудивительно, что не заметили. Ну что, спаренным?

– Давай, – ответил барон, глядя на все появляющихся и появляющихся кругом выскребышей – от воя уже болели уши, нежить кидалась на щит, пыталась рыть подкопы, – пока Макс не почуял и не прибежал нас спасать. Я его нотаций не выдержу.

Оперативно двигающийся к месту поднятия нежити отряд не успел еще весь выйти из машины, как кладбище загудело, затряслось, и с небес на него упал широкий столб огня, поглотивший все, включая мгновенно оплавившуюся ограду, и видимый за сотни километров от этого места. Снег взвился па́ром, стремительно тая расходящимся кругом и обнажая полегшую траву и кусты, под ногами захлюпало, в лица спецназовцев полыхнуло жаром, и водитель крикнул: «Отъезжаем, а то машина рванет!» – а черный круг вскрывшейся земли все рос, увеличивался на несколько сотен метров, и пламя ревело, выпекая все возможное вглубь, и видно было, как свечками полыхают и сгибаются, будто спички, высоченные сосны и испаряются надгробия.

Через несколько минут, когда огонь утих и только земля дымилась, поскрипывала и похрустывала, как головешка, из бывших ворот вышли два человека, ступая так, будто под ними не было раскаленной породы, приветственно кивнули в сторону машины спецназа и ушли в Зеркало.

* * *

А вот у Игоря Ивановича Стрелковского вечер проходил тихо и мирно. На выходные он решил-таки наведаться в свое графское имение в Рыбацком – самому было любопытно, что за недвижимость прилагается к титулу. Днем в пятницу позвонил с работы Люджине и попросил собраться в дорогу.

– А я вам там нужна, шеф? – с сомнением спросила капитан. – Вы же не обязаны меня с собой возить, я не хочу вам мешать.

День рабочий был тяжелый, к тому же новоиспеченный граф с утра ничего не ел, поэтому ответил без деликатности:

– Дробжек, когда я посчитаю, что вы будете мне мешать, я вас с собой не возьму. Поэтому прекратите жеманничать и собирайтесь. Едем на два дня, берите вещей по минимуму. Будьте готовы к шести – я приеду с работы, возьму вещи, и сразу двинемся, чтобы не ночью приехать. Поужинаем уже там.

– Да, командир, – ответила Люджина спокойно. – Я поняла. Не сердитесь.

Когда он подъехал к дому, опоздав на десять минут, она уже стояла во дворе, одетая в длинный серый пуховик, какие-то зеленые штаны – опять армейские, что ли? – и высокие ботинки на шнуровке. С короткими волосами напарница выглядела совсем по-мужски.

– Вы будто собрались штурмовать вражескую высоту, – сказал Стрелковский, принимая сумки и ставя их в багажник. Люджина пожала плечами, протянула пакет – оттуда вкусно пахло выпечкой, и Игорь не удержался, раскрыл его. Голова давно уже болела от голода.

– Это я сама приготовила, – объяснила капитан, открывая дверь машины, и он бросил на нее удивленный взгляд. – Там еще чай в термокружке, не обожгитесь. Кстати, кажется, ваша повариха на меня обиделась, но мы помирились, когда я пообещала дать ей рецепт. Таких пирожков вы не пробовали еще, вот увидите. Только на Севере пекут.

Стрелковский выруливал из ворот, держа руль одной рукой, а второй поднося ко рту теплый, пахнущий сладким тестом пирожок с капустой, и ему действительно казалось, что вкуснее он никогда ничего не ел.

В столице было уже темно, на улицах толкалась куча машин – вечер пятницы, пробки, – и он свернул сразу в сторону кольцевой, чтобы избежать черепашьего хода.

– Спасибо, – произнес Игорь, когда в желудке поселилась приятная сытость, чай был допит, а крошки смахнуты с колен. – Это было очень кстати.

– Я знаю, – усмехнулась капитан. Куртку она уже сняла, оставшись в сером тонком свитере, и теперь перепутать ее с мужчиной было очень сложно – формы не позволяли. Да и лицо у нее было совсем не тяжелое, приятное, с аккуратными чертами.

Игорь покосился на напарницу, оценил обтягивающий свитер и все же не удержался, спросил:

– Как догадались?

– Вы, когда голодный, злее, чем обычно, и фразы строите рублено, коротко, – пояснила Дробжек так, будто энциклопедию под названием «Привычки и черты И. И. Стрелковского» зачитывала. – Еще раздражаетесь по мелочам.

И лицо у нее при этом перечислении было совершенно серьезным. Только в конце губы чуть дрогнули, и капитан отвернулась, чтобы скрыть усмешку.