Текст книги "Чаепитие с пяткой"
Автор книги: Ирина Краева
Жанр: Детская проза, Детские книги
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Жомашка и кефиж
Женечка всегда был отличником. Все пять классов. Но однажды учительница Варвара Петровна заупрямилась ставить ему пятёрку по литературе за четверть и выдвинула условие: «Получишь её, если на пять напишешь домашнее сочинение. Тема «На кого я хочу быть похожим».
Вся семья Женечки – папа, мама, бабушка, дедушка – собралась на кухне.
– Дело серьёзное, – сказала бабушка. – Ты должен такого героя выбрать, чтобы Варвара Петровна в тебе сразу почувствовала родную душу! Тогда ей будет неловко ставить четвёрку!
– Пиши про первобытного человека! – предложил дедушка. – Если бы не его трудолюбие, мы бы до сих пор на деревьях хвостами махали!
– Первобытный человек не мылся, зубы не чистил, – сказал Женечка. – Такой мужчина может вызвать у Варвары Петровны отвращение!
– Согласна, – сказала бабушка. – А ты напиши про Александра Невского! Князь, красавец. К тому же устроил шведам ледовое побоище!
– Вот за это она его и недолюбливает, – вздохнул Женечка. – У Варвары Петровны аллергия на холод. Как только она прочитает про ледовое побоище, опухнет, покраснеет, чихать начнёт. Обидится на меня за это – и плакала пятёрочка.
– Беспроигрышный вариант – Пушкин Александр Сергеевич, – сказал папа. – Солнце русской поэзии, наше всё.
– Ты забыл: он отправился на дуэль, а дома у него остались жена, дети, долги, – вздохнул Женечка. – Мне этого Варвара Петровна не простит!
– Остаётся только одно – пиши про президента нашей страны! – торжественно сказала мама и встала, будто гимн зазвучал.
– Тогда не видать мне пятёрки как своих ушей, – вздохнул Женечка. – Варвара Петровна все пятёрочные сочинения в двух классах зачитывает. Но дело в том, что она не выговаривает букву «р». Она не захочет картавить, когда речь идёт о президенте. Поэтому сразу влепит трояк, чтобы только сочинение не читать.
– Соберись с мыслями, напряги память, – сказал дедушка. – Вспомни, о ком Варвара Петровна отзывалась только с положительной стороны.
Женечка думал-думал, думал-думал. И, наконец, просиял лицом:
– Ей очень нравятся шипящие звуки!
– Вот и хорошо, Женечка, вот и славненько! – захлопали в ладоши бабушка с мамой. – Вот и напиши про них! Только старайся!
И Женечка застрочил: «Шипящие звуки любит вся моя семья. Мама с папой даже имя Женя дали мне в честь красивого звука Ж. Шипящие звуки очень дружные. Например, ЖИ-ШИ всегда пишутся через И, а ЧА-ЩА – с буквой А. Я стараюсь не драться с друзьями, а быть с ними во всём согласным, какими являются буквы Ж, Щ, Ч. Когда я стану большим учёным, я предложу вместо буквы Р (а может быть, и какой-нибудь другой, не решил пока), писать Ж. Какие замечательные слова получатся: жомашка, кефиж, жапижа, жижаф».
Со спокойной душой Женечка принёс сочинение в школу. Ну, кто бы мог предположить, что Варвара Петровна заболеет и проверять сочинения поручат историку Дмитрию Фёдоровичу! А он взял и крупно написал под Женечкиным сочинением: «Жва».
Но тот на него нисколько не обиделся. Он смотрел на оценку и с гордостью думал: «Такова уж сила моего таланта!»
Не та фамилия
В гимназию № 5 пришёл устраиваться на работу молодой учитель математики. Желая понравиться директору Юрию Алексеевичу, он начал разговор с комплимента.
– О вас идёт добрая слава, – сказал он. – Говорят, что вы знаете по фамилиям всех учеников. Как вам это удаётся?
– Здесь нет ничего сложного, – улыбнулся директор. – В первый класс мы набрали ребят исключительно с фамилиями из «борщевого набора»: Луков, Морковкин, Свеколин, Укропова, Хмели-сунели… Во втором классе у нас лесная фауна: Волков, Муравейкин, Бобр… А, скажем, одиннадцатый класс у нас музыкальный – Ноткин, Балалайкин, Сольфеджио… Так запомнить всех поимённо намного проще.
Молодой учитель был поражён мудростью директора гимназии, однако не удержался от вопроса:
– А как вы поступаете, если к вам в гимназию приходит ученик по фамилии Скелетов или, предположим, Нагасака?
Директор снисходительно улыбнулся и охотно пояснил:
– Такого не бывает. Матери наших учеников выходят замуж второй раз, чтобы только у ребёнка появилась фамилия, с которой мы принимаем в нашу гимназию.
– Кстати, голубчик, – директор пытливо заглянул в глаза молодого учителя, – а как звучит ваша фамилия?
– Моя? – засмущался тот и застенчиво прошептал: – Паровозиков.
– Ну что ж, малыш, – улыбнулся директор, – обладатели транспортных фамилий учатся у нас в 5 «А». Туда тебя и запишем!
– Нет-нет, – испугался молодой учитель, – вы не поняли. Я – ваш коллега, хочу преподавать математику.
– Дело в том, что у всех наших педагогов космический уровень. Сможете ли вы ему соответствовать? – засомневался Юрий Алексеевич. – Например, моя фамилия – Гагарин, у завуча по учебной работе – Звездопадов, завуча по воспитательной работе зовут Светлана Ивановна Туманность Андромеды. Сами понимаете, меньше, чем на Вертолётикова, я согласиться не могу.
Разговоры с Загогулькой
ПРИВЕТ!
А у меня есть Загогулька.
Чаще всего Загогулька бывает девочкой. Только совсем маленького роста – обыкновенная кружка доходит ей до коленки.
Она никогда не плетёт косичек, поэтому загогульки на голове Загогульки торчат в разные стороны, отчего сама голова напоминает сияющий шар. Загогулька каждый день не такая, как вчера. Что-нибудь да не так. То зубы у неё изумрудные. То веснушки фиолетовые. Рук у Загогульки всегда ровно столько, сколько ей надо.
Иногда десять, иногда сорок, а подчас и двух вполне хватает.
Только глаза у неё всегда сияющие. Иногда голубые, или зелёные, а порой рыжие. И всякий раз под цвет комбинезончиков, которых у неё великое множество: жёлтый, парадный, для приключений, для невкусного обеда, для любимой книжки, с карманами, на пуговицах… Я со счёта сбился. Впрочем, если ты хочешь увидеть Загогульку в каком-нибудь новом для неё виде, она по-дружески пойдёт навстречу. Только какой получится у неё вид – ручаться не могу. С ней всегда что-нибудь да не так.
Ночью она отправляется спать в зеркало. Правда, пару раз я обнаружил её в шкатулке с мамиными украшениями – обожает всё красивое. А ещё любит грибной дождь, яблочный сок, книжки про динозавров и в прятки играть.
И сейчас скрылась куда-то.
Но я-то знаю, соскучусь – обязательно придёт!
Чаепитие с пяткой
Как-то заболел я ветрянкой. В школе по расписанию – урок математики, а я лежу себе на диване и в зеркале пупырышки на носу считаю. Двенадцать напухло. И на щеках почти пятьдесят.
А тут и Загогулька объявилась.
– Не мальчик, а мухомор какой-то! – восхищается. – Пошли ко мне в гости! Я тебя на память сфотографирую, чтобы потом всю жизнь было, над чем посмеяться! Как раз успеем, пока твоя мама из аптеки с зелёнкой не вернулась.
– Ты же в зеркале живёшь. Как я туда протиснусь?
– А вот и нет. Я там иногда ночую. А дом у меня переносной, подвесной, для человеческого глаза невидимый.
Я спрыгнул с дивана.
– Осторожно! – сказала Загогулька. – Шагай за мной след в след.
Она семенила по ковру на своих маленьких ножках, а за ней я, на цыпочках.
– Как бы с дороги не сбиться, – озабоченно проговорила Загогулька, перепрыгивая с белого узора на жёлтый. – Ступишь на красные кружки – так и знай: не туда свернули. И начинай всё сначала.
Трудно сказать, сколько мы шли. Может быть, я успел сделать три шага, а может быть, девять.
– Замок что-то заело, – сказала Загогулька, тряся ручкой в воздухе. Но тут невидимая дверь скрипнула – и мы оказались в пещере. На каменных стенах потрескивали горящие свечи.
– Тапочки не надевай, – сказала Загогулька. – Из-за сердечного тепла моих родных и близких в доме всегда плюс 24 градуса.
– Вы что, никогда не ссоритесь?
– И хотели бы, чтобы потом испытать радость примирения, да не получается. У всех загогулек проблемы со слухом, – говорит Загогулька. Тут у неё правое ухо вытянулось, как цветок из кактуса. Я осторожно его пощупал. Ухо, как ухо. На гвоздику походит.
– Скажет кто-нибудь обидное слово, – продолжает Загогулька, – а вместо него мы слышим: «Какой у тебя длинный нос! Другого во всём мире не сыщешь!» Или ещё что-нибудь приятное.
Я не поверил и говорю:
– Загогулька – вруша!
– Спасибо, грушу сам скушай, – улыбается Загогулька как ни в чём не бывало. – Я больше пельмени с грибами люблю!
Я оглянулся по сторонам. Хорошая пещера. В прятки играть – самое то. Кругом сталагмиты остроконечные, между шкафами с книгами – большие драгоценные амфоры, и пасть у камина – будь здоров! Но тут в моём животе пропасть образовалась. Как всегда в гостях. Туда надо срочно кидать бутерброд с колбасой или лучше салат оливье.
Загогулька будто мысли мои прочитала. Открыла дубовую дверь в кладовку и говорит:
– Здесь мы припасы храним. Кулинария – это папин конёк и его ахиллесова пята. Папа из каждой командировки что-нибудь вкусненькое привозит. Он у меня повар учёный, в Институте питания работает!
Я подумал: «Вот если бы у Загогульки жил кот учёный, это было бы веселее!» Но я, как потом выяснилось, ошибался…
На длинных полках стояли баночки с вареньем и засушенными червяками, висели связки лопухов, высились пирамиды сыров и разнокалиберных яиц.
А в самой глубине кладовки скрючилась огромная фиолетовая рука. Длинные пальцы свисали из ячеек авоськи, как сосиски. Я засмотрелся.
– Отличный выбор! – одобрила Загогулька. – Вяленый осьминог. Давно мечтаю хотя бы кусочек попробовать!
И как его грызть, спрашивается?
– Давай осьминога сварим! – предлагает Загогулька. – Тогда он помягче будет!
Едва-едва запихнули его в кастрюлю и в пылающий камин поставили.
– Посолить, поперчить, бросить лаврушку, – заколдовала Загогулька. Скоро вода забулькала, а осьминог стал в цвете меняться: из фиолетового в красный.
– Неси дуршлаг, сейчас миленького тащить будем, – кричит Загоглуька. – Он как раки: покраснел – значит, готов!
Осьминог открыл глаза и посмотрел на нас задумчивым взглядом.
Мы с Загогулькой отступили на шаг.
А он вытянул из кастрюли щупалец и поболтал им в воздухе, остужая. Потом ступил на пол и вывалился весь, исходя паром.
Осьминог в бульоне не совсем размяк. Он стоял на щупальцах гордо, как олень марал во время гона, как орёл на горе Эльбрус, как тигр над поверженной антилопой.
– По-моему, у нас будет дружба с первого взгляда, – шепнула Загогулька. – Мои уши улавливают добрые импульсы. Давай станем звать его Ося?
Но я вовремя вспомнил, что у всех в роду Загогогулек проблемы со слухом.
Схватил её за руку, и под прикрытием пара мы прыгнули в амфору.
Откуда я мог знать, что там уже была простокваша?
– Такие питательные ванны очень полезны для кожи лица, – ободрила меня Загогулька, пуская пузыри.
Возможно, Ося просто нам позавидовал. Он ткнул щупальцем амфору в бок, она упала, и вместе с кислой жижей из неё выкатились два жалких комка – мы то есть.
Вдруг сталагмиты стали сталактитами и зазвенела капель.
Болтаясь вниз капающей головой, я ощутил под коленками крепкое щупальцепожатие.
А в следующий миг узнал радость свободного полёта. Широким жестом сеятеля пшеницы Ося метнул нас с Загогулькой в противоположные стороны. «Это лучше, чем если бы он прижал нас к груди, как родных», – просигналили мне вдогонку глаза Загогульки.
Очнулся я оттого, что Загогулька приложила к моему лбу холодный чугунный утюг.
Было тихо. Только что-то мирно поскрипывало. Приподнявшись, я осторожно выглянул из-за книжного шкафа. Ося распластался в кресле-качалке и с интересом читал газету, держа страницы шестью щупальцами.
– Выучил буквы по обёрткам и бутылкам с наклейками, – шепнула Загогулька. – Знаешь, сколько их плавает в океане? Больше, чем дельфинов, акул и китов!
– Надо с Осей контакты налаживать, – говорю, – а то мама из аптеки скоро придёт и меня потеряет.
– А как?
– Самое интересное в газете что? Кроссворды! Мне бабушка говорила. Вот увидишь, как он последнюю страницу читать будет!
Ося как раз до неё добрался. И сразу клеточками покрылся от удовольствия. Присосал карандаш к щупальцу и уже какое-то слово чиркает.
Загогулька моргнула, наводя резкость на глазах.
– ТО ЛАШАК, – говорит.
– Слово наоборот просвечивается. Ты справа налево читай: КАШАЛОТ. Рыбный вопрос – самый вкусный для Оси. А вот остальные – по зубам?
Ося, и правда, вскоре расстроился. Зашуршал газетой, принялся в кресле раскачиваться, щупальцами по столу чечётку барабанит.
Загогулька опять моргнула и говорит:
– У него вопрос: что обычно едят французы за обедом после фруктов?
– Тащи из кладовки плавленый сырок «Дружба», – шепчу. – Сейчас мы ему идею подбросим!
Я осенил Осю сырком прямо в голову. И Ося меня не подвёл. Обнюхал брикетик, распечатал и, аппетитно похрюкивая, съел. А этикетку поднёс к глазам… И сразу аккуратно проставил в клеточки три буквы: сыр. Сообразительный.
Дальше кроссворд изучает. Вид у него одухотворённый, как у хитрого философа Вольтера и бородатого математика Григория Перельмана вместе взятых.
Но вскоре опять, видимо, что-то не задалось.
– Над чем страдает?
– Там написано: ы ы ы маленьких лебедей, – прочитала Загогулька. Я понял: «ы ы ы» – это три точки, слово пропущено.
Мы с Загогулькой попрощались взглядами и за руки взялись, как настоящие балерины.
– Па-па-па, – запел я тоненьким голосом, и мы на середину пещеры выскочили. Я на балете «Лебединое озеро» был, знаю: вначале пробежка в одну сторону, и ногами надо хлоп-хлоп легко делать, будто не по полу прыгаешь, а манную кашу взбиваешь. А потом – то же самое в другую сторону.
– Па-па-па! – У нас с Загогулькой хорошо получалось коленки сгибать, только два раза запнулись.
Ося отложил газету и залюбовался нами.
– Па-па-па!
Под толщей океана Ося родился с тонкой душой и абсолютным музыкальным слухом. Он не стал ждать приглашения и доверчиво протянул к нам красные щупальца.
– Па-па-па!
И мы принялись взбивать манную кашу в десять ног. Это было намного красивее, чем в четыре. Перед маленькими лебедями мне бы за нас краснеть не пришлось. Ведь в танце что главное? Искренность! Напрыгавшись, мы за стол уже втроём сели и голова к голове стали разгадывать кроссворд дальше.
Ося первым догадался, что медицинское название шайбы – таблетка. Загогулька тоже оказалась на высоте. Вопрос был: на какой путь вылетают с космической скоростью, и она тут же ответила: на орбиту. А я вовремя про вампиров вспомнил, когда надо было назвать кровожадных чудовищ, которых отпугивает запах чеснока. Загогулька себе и мне чайку налила, а Осе – минералки. Мы с Загогулькой прихлёбываем, Ося – пришвыркивает.
Всё было хорошо, пока мы не прочитали вопрос: «Кто в рассудке повредился?» Ответ на четыре буквы. Ося заёрзал и с надеждой посмотрел на нас. «Папа», – подумала Загогулька, вспомнив, что именно он, отец родной, повар учёный, притащил в дом живого осьминога и в авоське подвесил. «Мама», – подумал я, представляя, как она, наверное, уже давно пришла из аптеки… Но это явно были не те варианты.
Ося вскочил на стол, затопотал щупальцами, побежал по потолку, по стенам, разбил сгоряча четыре драгоценные амфоры… Иногда он оглядывался на нас и поднимал вопросительно щупалец: догадались? Мы молчали, пряча от него глаза. Ничего в голову не лезло. Кто в рассудке повредился? Хм!
Ося притащился тряпкой в кресло и замер в глубокой задумчивости. Глаза утомлённо закрыл, не шевелится и почти перестал дышать. И в цвете начал меняться: из красного – в фиолетовый.
– Ося! Ось! – потрясла его Загогулька.
Нет ответа. Ося ушёл в себя, и это оказалось глубже, чем на дно океана. Он был безутешно окаменелым и беспросветно фиолетовым.
Загогулька заплакала:
– Это ты во всём виноват!
– Глупая ты, Загогулька! Задумался осьминог – радоваться надо! А то хищник и хищник. И в авоське он не вяленым был, а задумавшимся. Может быть, он проснётся, как Будда, просветлённым, прозревшим, познавшим запредельный свет? И потом напишет философский роман «Откровение в авоське».
Загогулька ещё больше заплакала:
– А поиграть? А кроссворды поразгадывать? А жениться? Столько всего хорошего в жизни пропустит, а-а-а… Не хочу, как Будда! Ещё думай, чем меня утешить!
Вот так всегда: сама сварит осьминога, а потом мне расхлёбывай!
– Есть, – говорю, – проверенное средство: Осю должна поцеловать красавица. Тогда в кипяток его точно не придётся совать, он и так покраснеет!
– Да? – Загогулька вытерла слёзы и задумалась. Покосилась на щупальца (на каждом по двести пятьдесят присосок) и говорит: – Ну, это уж слишком сильнодействующее средство. Вдруг у Оси аллергия на поцелуи? Мы же не знаем! А может, к утру сам проснётся…
Мы Осю на кровать уложили, чтобы ему удобнее было плавать в пучине мыслей, в океане всемирного сознания, и пледом прикрыли. Я щупалец ему на счастье пожал и домой засобирался.
– Ты весь извазюкался, – сказала Загогулька и щётку взяла. – Дай-ка я тебя почищу. – И как крикнет:
– А вторая где?
Моя правая нога исчезла. На полу от неё осталась только пятка.
– Ерунда, – успокоил я Загогульку. – Одна нога здесь, а другую мама уже зелёнкой мажет. Знаешь, как щекотно!
И я попрыгал на одной левой. А за мной шлёпала пятка.
Как Загогулька в Живопарк ходила
За ужином папа, разглядывая без аппетита картошку с котлетой, спросил:
– Ну, сын, расскажи, где ты сегодня гулял? Как каникулы проводишь?
Только я рот открыл, чтобы ответить, Загогулька – раз и проскочила между моих красных гланд прямо в живот. Я чуть не поперхнулся. Глаза выпучил, моргаю.
– Что ж ты молчишь?
А я губы разлепить боюсь. Чувствую, Загогулька в животе крутится. Ну, думаю, сейчас начнётся…
Мама заговорила ласковым голосом:
– Сынок у нас животных любит, как только свободный день выдался, он сразу в зоопарк пошёл.
Я стискивал зубы, зажимал рот руками, но не тут-то было. Загогулькин хохот гремел из моих ушей и ноздрей:
– Ха-ха-ха! Мама всё перепутала. Зоопарк закрыли на ремонт. Поэтому я ходил в Живопарк.
– И что же ты там увидел? – спросили папа и мама.
– В Живопарке ирикают оробышки, олуби, ничкиси, росоки и маленькие-премаленькие рлы.
– Росоки ирикают? – уточнила мама.
– И маленькие-премаленькие рлы? – возмутился папа.
– Ну а кто же ещё будет ирикать? – радостно прокричала Загогулька и запрыгала в моём животе. – Ну не аркать же им! Аркают там ражувли, а ровоны удахчут.
Больше всего я боялся, что родители услышат: их сын говорит странным девчоночьим голосом. Но они на это вообще внимания не обращали.
Папа ел котлеты, глотая гигантские куски. Мама подложила ещё три. И налила молоко в хлебницу вместо чашки. А Загогулька между тем продолжала врать, как по писаному:
– Бессменный директор Живопарка – кудрявая старушка Барбекю. Она дирижирует облаками, ссорится с муравьями, когда те растаскивают скрепки у неё со стола, и запросто может уговорить розы, пионы и гладиолусы расцвести в пасти у крокодила.
– Ага! – обрадовались мама и папа. – Там всё-таки есть нормальный крокодил!
– Да и тот в солнечный день рисует картины маслом, – вздохнула Загогулька, – а когда капает дождь, читает со сцены стихи.
Я, как йог, втянул живот до позвоночника, дескать: молчи, Загогулька, молчи! Для нашей семьи поэзия – больная тема, потому что папа – её жертва. Он и хотел бы посуду помыть или гвоздь прибить, а не может, потому что у него в голове постоянно рифмы гудят и лирические образы являются. Но от болтанки в моём животе у Загогульки только буквы перепутались и она выдала:
Бу-ка-рама из барана,
Ду-би-ду за карабана.
Охо! Похо! Охо-хо!
Марка, пронька и бофо!
– Подумаешь, – фыркнул папа. – Я и получше могу!
Цоки-боки, маты-фаты?
Юки-тюки, арараты!
То ли ку ты! Бара хек!
Ждёт меня большой успех!
– Вряд ли, – сказала мама. – Ты ведь всё-таки не зверюга какая-нибудь! В нашей семье из всех животных одна я, рабочая лошадь!
– Художника обидеть может каждый, – сказал папа. – Под твоими испепеляющими намёками, того и гляди, мои рукописи сгорят!
– И всё-таки лучше сходи в воскресенье к буйволу Пучевзору, – посоветовала добрая Загогулька. – Он пасётся с закрытыми глазами, и потому вместо травы, бывает, слизнёт у кого-нибудь бейсболку, плеер или усы. Но раз в день, когда солнце катится к закату, буйвол Пучевзор открывает глаза. На что ни посмотрит своим пронзительным взглядом из-под рыжих ресниц, то никогда не растает, не сломается, не испарится, не растворится, не пропадёт. К нему в очередь на погляд выстраиваются девочки с любимыми канарейками, олигархи с кредитными карточками и жёны, которые привели за руку непослушных мужей.
Папа вздохнул.
– Вот ещё, в очереди стоять! Лучше я на рыбалку пойду.
– Самое клёвое место в Живопарке – Озеро Пузеро. По воскресеньям у него как раз рыбный день! Пескари-караси уже жареными на кукан прыгают. А в понедельник Озеро Пузеро спит и похрапывает. Во вторник рядом с ним и рта не открыть. Скажет, к примеру, мама сыну: «Молчи, надоело!» Тут же булькнет: «Яблоко не дозрело!» В среду вместо толстолобика цепляет на крючок перстень с ядом или карту затонувшей Атлантиды. И зачем это всё, если просто пришёл порыбачить? В четверг – только плещется и щекотится. В пятницу к Озеру Пузеру приезжает друг парикмахер и укладывает волны в причёску «Тайфун», а береговым камням делает маникюр. «Эх, сколько воды утекло!» – вздыхает Озеро Пузеро, топя старого друга в крепких объятьях. В субботу Озеро Пузеро отправляется погулять, и его можно застать в самых неподходящих местах. Прикинется дождевой лужей возле твоего подъезда, и ждёт удобного момента как бы ноги тебе промочить.
– Вредное озеро, – сказала мама. – А водятся ли в Живопарке полезные…
– Пучекрыжки? Маленькие, прыгучие, летучие? Сотнями! Тот, кто пуче-крыжку поймает и хоть секунду удержит, у того желания исполняются. Но не его собственные, а желания его бабушки. У одного мальчика бабушка желала, чтобы внук всегда руки мыл. Мальчик поймал пучекрыжку, и с той поры только стоит на кухне и руки моет.
– Руки мыть – это хорошо, это правильно! – одобрила мама. – Но ребёнку много чего ещё необходимо. Каша, молоко, творог. Пасутся ли там…
– Божьи коровки? Только в дневной зелёной траве! – вопила Загогулька. – А в той, что вырастает по ночам, просыпаются изумрудные мешики. С виду в них нет ничего необычного: просто кожаные мешочки с голубыми глазами и жёлтым пузиком. Мешиков – миллион миллионских миллионов. У каждого мальчика есть свой мешик, и у каждой девочки – свой. В синей ночной траве шуршат страхи, дышат кошмары. Но не бойтесь, повсюду блестят глаза мешиков, и они слушают, слушают, слушают, что творится близко и далеко. Если с кем беда приключится, сердце мешика всю печаль на себя возьмёт и разорвётся от боли. А мальчику или девочке хорошо станет. Но с мешиком ничего плохого никогда не случится, ведь у него есть второе, запасное, сердце.
– И у тебя есть мешик? – спросила мама.
Я быстро кивнул, так что Загогулька в моём животе и рта открыть не успела.
– Фауна Живопарка разнообразна, – отметил папа. – А что с флорой? Растёт ли там… – начал он.
– Берёза? – закричал я. – В Живопарке растёт берёза, а на берёзе – рояль, а в рояле – кенгуру, а в кенгуру – аэростат с большой корзиной. Если дома тебя заждались – бери на прокат и лети. Аэростат прямо из кенгуру: фррры!
И тут Загогулька наконец-то из меня вылетела…
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.