Текст книги "Пристрели меня, крошка!"

5. Беспонтовый пирожок

Антон, Антон Николаич Страхов, с которым мы начали изучать «Искусство любви», целый месяц провалялся в моем чемодане. Я так ни разу и не достала его фотографию. Зачем смотреть? Я попрощалась с ним навсегда, как раз в тот день, когда садилась на сочинский поезд.

Антон пришел проводить меня в лагерь. Нарисовался в прихожей: кровь с молоком, татаро-монгольское иго во плоти, здоров, пахуч, с букетом. Снимает белые туфли, осторожно наступает белыми носочками, по-кошачьему, оглядываясь, намекает на шлепанцы. Откуда в нашем доме мужские шлепанцы?

– Антон! – вспорхнула к нему мама в новом платье и побежала на кухню.

Оттуда уже несло горелым. Обед-то у нас торжественный. Скатерка новая. Диван переставили. Полы блестят.

Пока мама поет на кухне, Антон достает свою маленькую фотографию, для документов, и кладет мне в карманчик на груди.

– Возьми, а то забудешь там меня…

– Почему забуду? – сижу я у него на коленках и качаю босой ножкой.

– Целый месяц в твоем возрасте – это очень много.

По лестнице с маленькой темной мансарды спускается старая гарпия – моя бабушка.

– Это кто ж так надушился? А?

– Здравствуйте, Валентина Карповна, давайте я вам помогу…

Антон подносит к столу старушечье кресло. Бабушка резво прыгает на подушку.

– Ой, спасибо… Хоть ты за мной поухаживаешь… – Она кокетливо подмигивает.

Женщины всех возрастов любят кучковаться рядом со Страховым. С одной стороны, они видят в нем большое теплое тело, с другой – чувствуют душевное родство, есть в нем что-то бабье. Даже наша молочница Татьяна не удержалась, протиснулась за стол и пялится. Чего села? Молоко принесла – и топай к своим детям. Сколько их там в твоем выводке? Пять или шесть?

– А мы вот Соньку на море провожаем. – Мама вынесла корзинку пирожков.

В жизни никогда до пирожков не опускалась, а сегодня черт ее дернул. Но корзиночка была прикольная, с едой у нас всю жизнь проблемы, зато с декором – все ок.

– Ох! Ты глянь-кося… На море? – по-козьи моргнула Танюха.

– Да, сама путевку раздобыла! Оторвала у этих райкомовских сволочей! – похвалилась мама. – Пусть съездит. Теперь и не знаешь, когда еще придется… с этой демократией.

– Я-то хоть пожила при коммунизме, – влезла бабушка. – Весь юг объездила. Весь юг! В Сухуми была, в Адлере была, в Пицунде была, в Сочи была, в Ялте была… А уж в Анапе… и не считала. Коньяка сколько привезла! Вина марочного! Все вот они, – она ткнула на маму и на кого-то еще в воздухе, – все у меня перетаскали. А теперь пойди… найди хороший коньяк.

– Да… – Антон оторвался от тарелки. – Если бы не демократия, я бы уже сейчас начал карьеру делать, по партийной линии.

– Ты ешь, ешь. – Бабушка настроила на Антона свои вампирские волны.

– Все! Накрылась лавочка, – усмехнулась моя наивная мама.

Смехота! Тогда, в 1991 году, мы верили в демократию. Знать не знали, что это такое, но верили. Наш почтовый ящик был забит газетами. Просвещались активно. Обычно это заканчивалось скандалом.

Мама на ровном месте оказалась монархисткой. Все надеялась, может, объявится кто из династии. Бабуленция ругала царизм за крепостное право и с придыханием вспоминала Сталина. Мы, конечно, мощным хором напоминали: «Из-за Сталина повесился твой отец!» Но она каждый раз притворялась, что плохо слышит. Бабуля любит закосить под глушнячок на самом интересном месте.

Прадед повесился в разгар коллективизации. Ночью у него забрали племенных лошадей, а утром его нашли мертвым на конюшне. Мы об этом знали, и бабушка знала, конечно, но все равно пила нашу кровь. Когда она говорила: «Зато при Сталине не воровали!» – мой отец срывался: «Эта старая шалава всегда любила кавказцев!»

Я бабулю понимала: своего родного отца она не успела запомнить, а портреты Сталина всегда маячили у нее перед глазами.

– А мне что коммунизм, что капитализм – пахать да пахать, – Танюха закачала головой, как лошадка, верх-вниз.

Обычно она помалкивает при гостях, а тут еще додумалась, сделала скорбную рожу и громко прошептала маме:

– Ваш-то плохой совсем стал. Не выходить. Я давеча заглянула: «Ты там не помер?» – «Нет еще», – говорить, а сам го-о-товай.

Это она про нашего папу. Он у нас эмигрировал на дачу пару лет назад, в бессрочную творческую командировку. И нечего было про это за столом говорить, дура.

Мама решила замять неприятную тему:

– Ой! Цветочки-то забыли! Сейчас поставлю, – и убежала за вазочкой.

– Какая вкуснота! – говорю. – Котлеты из соседского кролика!

– Ты ешь, ешь, – бабушка стала подбираться к шейной артерии Антона.

Это у нее вампирская поговорочка такая, вы поняли, чтобы аппетит людям портить. Раз пятьдесят точно может сказать «ты ешь, ешь». Но Антон старушку не боится, у него крови – ванна, ему даже полезно кровопускание.

Мама принесла букет, глазки набок скосила, хотела какую-то тему запустить, но не успела. Господин Страхов откусил ее дебютный пирожок и придирчиво рассматривал его на свет в разрезе.

– Ты ешь, ешь. – Старушка показала ему клычки.

– Надо вам у моей мамы рецепт взять, – сделал он заключение и сказал с доброй бабской улыбкой: – У нее тесто всегда изумительное. Не пирожки, а пух. – Я чуть со стула не упала, а он дальше шпарит в мою сторону: – Может научить, если хочешь.

– Да?! А мои что? Плохие?.. – Мама перестала ориентироваться в пространстве.

– Они у вас резиновые и кислые, – демократично сообщил Антон.

– Кисловаты, правда, правда, кисловаты, – сунулась Танюха.

Сущая правда! Отвратные были пирожочки. Кислые, точно, кислые. И твердые. Дрянь, а не пирожки, беспонт. Козе их все отдать.

– Резиновые?! – Бабушка обомлела от такой непосредственности.

Она готовила еще хуже мамы, бесцеремонно портила продукты, но никто из ее мужей ни разу об этом не сказал. Все трое унесли в могилу эту страшную тайну.

– Уж какие получились теперь! Мне вообще некогда этим заниматься, – сказала мама и попыталась улыбнуться.

Антон не понял, что это был его последний шанс. Он отложил пирог, подцепил кусочек сальца и опять свое бузует:

– Эх, интеллигенция! Вам бы скорее все попихать, пошвырять в кастрюлю. И пусть оно там само булькает. Что для вас еда? Суета, земное, мирское, вам не до этого. Вы все время где-то высоко! А был бы мужчина – вы бы для него старались…

Все! Мама распахнула свои большие серые глаза и включила дальний свет. Танюха, открывшая рот, быстро закрыла его, почуяв неладное, и стала кротко доедать пирожок. Антон попытался затормозить над обрывом.

– Я неправильно говорю? – Он поморгал своей уверенной яркой улыбкой, но мама уже завелась.

– И ты думаешь, мне приятно это слышать?

– А что такого? Бытовое дело. Ничего особенного. Сделал замечание. Тут все свои.

– Бытовое дело?! Говорить женщине, что она лахудра?!

– Ну, извините, – Антон отъехал. – Я такого не говорил.

– Ты нахамил мне за моим же столом! – закричала мама.

– Ничего страшного. – Он старался быть спокойным и уже пожалел про этот несчастный пирожок, но его занесло, он буксовал. – Пироги неудачные, бывает. Я думал, как свой человек могу это заметить.

– Пошел вон! – Мама бросила на пол свое стремное блюдо.

– Так… – Покрасневший господин Страхов отложил салфетку и тревожно взглянул на меня. – Извините, – обратился он почему-то к бабушке. – Мне придется покинуть этот дом.

– Да, да, – кивнула бабуля.

Я вышла за ним в прихожую. Надо же проводить. Надо же сказать что-то, наверное… Хотя бы… Ну, не знаю, что говорят своему первому мужчине, когда провожают его навсегда? «До свидания»… или «Очень жаль»… или… «Забегай, если что»…

Антон успел шепнуть: «Вернешься – в школе встретимся» – и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Вот скажите мне, зачем я его вообще вспомнила? Я и не собиралась его вставлять сюда, в свои пионерские сказки. Я не хотела. Он сам. Такие, как он, умеют оказаться в нужном месте в нужный час, поэтому и попадают в книжки.

6. Носки

С того дня, как на первом этаже в офисе моего мужа появилась новая красотка, на втором этаже из моего комода стали пропадать носки. Какая связь? Элементарно. Когда любовь – носки не пропадают.

– Где мои носочки? – допытывается сонный муж.

– Сейчас, – отвечаю и встаю с постели.

Почему он топает? Сейчас дочку разбудит. Это что, демарш? Так бы и сказала: «Отстань от меня со своими носками! Сначала погладь по попе, а потом уже требуй носки». Но что вы! Как можно! Я жена ангела, тоже почти ангел. Молчу. Ищу носки. Куда деваются – ума не приложу. Исчезают! Противно даже говорить об этом, уж извините, но каждое мое утро теперь начинается с носков.

Мне еще полчасика. Умираю. До трех не могла уложить, – я снова падаю в кровать.

Спаааааать! Это мое единственное желание в последний год.

Через несколько минут из ванной возвращается мой… красавчег, молодой перспективный руководитель, кормилец наш и перекармливалец. Он стоит в носках, в джинсах и думает, что надеть сверху. И опять философские вопросы:

– Почему у меня трусов много, а маек мало?

– Потому что мир вообще несправедлив. – Я достаю из шкафа рубашку, которую мой муж никогда не видит.

Все, дотопался. Дочка проснулась. Он берет ее на руки, маленькую, тепленькую.

– Красавица моя, – целует толстые коленки и млеет, – пока! Папа пойдет на работу, принесет тебе денежки.

Тигр пытается усадить ребенка в кресло, но дочка его не отпускает, цепляется ручонками за шерсть у него на груди. Он морщится и говорит чужим противным голосом:

– Ну, забери ее.

Мой муж не может рассылать свой восторг на несколько адресов одновременно. Во все новое он прыгает с головой. Завели собаку – он забыл про нас с сыном. После работы бежал обниматься к Максику. Мы были неконкурентоспособны. Кто может конкурировать с молодой собакой, у которой всегда хорошее настроение и семьдесят килограммов любви?

– Ладно… – тигр еще и обижался. – Если вы так хотите, я не буду целовать Максика!

– Целуй Максика сколько тебе влезет. Мы просто хотели спросить, когда наша очередь?

Максик вырос, Максик обленился, Максик стал посягать на любимое кресло. И что теперь? Смотрите, он открыл окно и зовет собаку: «Макс, домой! Домой, толстая сволочь!»

Секундочку, подождите, пожалуйста. Сейчас проводим начальство, тогда можно будет поговорить спокойно. Нет, завтракать он не будет. Нормальных завтраков у нас не было уже пару лет, с тех пор как мы стали жить над офисом. Обеды тоже в режиме экспресс. Как только мой муж открывает рот, звонит его помощник Рома.

– Да, Рома, – с этих слов начинается каждая трапеза.

Бывает, что Рома запаздывает и мы успеваем съесть целое блюдо. Тогда я начинаю беспокоиться:

– Что-то Рома молчит.

– Подожди… У него нюх железный.

И вот, правда, не успеешь дожевать – звонок.

Минуточку еще, тигр обувается. Я держу на руках ребенка и смотрю на него с последней надеждой: вдруг озарит его, вдруг он меня поцелует?

– Ну вот, – скривил он губы, – опять мне ботиночки никто не почистил!

– Сын, – кричу я в пустоту, – почисти папе ботинки!

– Сейчас! – отвечает сын из пустоты. И тишина.

– Придется все самому делать, – вздыхает тигр.

– А потому что кое-кто слишком поздно пришел. – Я вставила, хотя могла бы, конечно, и промолчать.

Вот! Он скользит губами мимо меня и чмокает дочку. Этот заныканный поцелуйчик я припомню ему на смертном одре.

– Ничего у меня причесочка? – спрашивает и челочку свою поправляет.

Я хлопаю его по заднице. Я улыбаюсь. «Улыбайся, дура, – говорю себе, – улыбайся».

– Чао, крошка! – поет мне тигр и отстукивает по ступенькам марш танкистов.

7. Интервью

Так! В уныние не впадаем! Я вас повеселю. Расскажу, как я мальчишку своего кадрила, там, на берегу. Обхохочешься – меня дернуло взять у него интервью.

Бумаги в то лето переводилось немерено. Каждая приехавшая мышь, одна или с компанией, кинулась выпускать газету. И я туда же. Шагаю по тропинке, выписываю кренделя загорелыми ножками, на которых от бедра до пятки гуашью нарисовано название моего изданьица «Russian girls». Сама точно не знаю, что больше рекламирую: газету или ноги.

В руках у меня пачка свежих номеров, отчпоканных на ксероксе. Газетенка получилась не по годам похабной. Весь хлам, который занесло в мои юные мозги, оказался на четырех аляпистых листочках. «Первый раз – как в первый класс», – я сама в шоке от своих заголовков.

– Какая гадость! – встречается мне на пути хорошая девочка.

Ее подружка, тоже очень хорошая девочка, цитирует мои темки:

– «Только после свадьбы» – какая дрянь!

– Мы же играем! – объясняю им на ходу и быстренько сворачиваю в сторону.

Да, я играю в желтую прессу, я играю в разбитную девчонку, на большее моих мозгов не хватает. Сама не верю, что за это мне ничего не будет – не вызовут к директору, не выгонят из школы. Уже продумываю следующий номер. «Чем занимается педагогический состав после отбоя» или «За что девушки любят телевидение».

А вот и он, персонал – в столовой меня беспардонно «в лорнет» разглядывает Полуянов. «Сто пудов начнет ко мне приставать, маньяк какой-то». – Я так подумала и спрятала глаза в стакане с компотом.

Коварный, явно прозападный архитектор додумался построить столовую из стекла, да еще и поставил ее на горе. С любого столика вид на море. Как же коммуняки-то проглядели? Что ж они тут своих щитов пожарных не навешали?

Море меняется в течение дня, поэтому первое время я ела по два часа – все рассматривала горизонт, за завтраком, за обедом и особенно за ужином. Уборщицы уже поднимали стулья, посудомойки с тележками собирали грязные тарелки, а я все сидела и смотрела, как вода перекрашивается в нереально розовую палитру, как будто смешали малиновый кисель, вишневый компот и молоко.

Тетки устало, буднично работали, как в любой привокзальной забегаловке. Я смотрела на их кислые мордочки, на их заляпанные фартуки и не могла понять: что они такие недовольные? Как же повезло всем этим людям! У них есть бесплатная возможность смотреть на красивое. Неужели к этому можно привыкнуть? Непорядок! Веселее, гражданки! Вы должны быть счастливыми каждый день!

И тут по радио объявляют: выборы президента «Лиги малой прессы». И уже мальчишки у входа на лестнице раздают всем рекламные буклеты с фотографиями кандидатов.

– Кота в президенты! – начали орать башкирцы.

– Са! – мо! – киш! – скандировали хохлы за своего.

Продвинутый московский молодняк вальяжно помалкивал. Надеялся на новые пиар-технологии.

Я взяла буклет и вижу фото – тот самый мальчик. Сейчас присядем на минуточку возле клумбы, почитаем. «Антон Дмитровский – я рожден в дремучих лесах». Приколист еще тот, как я и предполагала. Кстати, его тоже зовут Антон.

Мимо проходит озабоченный телевизионщик. За ним бежит и похохатывает тетенька из администрации. Опа! Его ястребиные глазки укусили меня за пупок.

И вдруг время, жаркое и густое, как кисель, остановилось. Я увидела, как по белой широкой лестнице спускается Антон. И кто-то вдруг оторвал меня от скамейки и поставил у него на пути. Честное слово, я не сама. Не знаю до сих пор, кто скомандовал мне «фас».

– Привет, – говорю, – можно тебя на секундочку? Мы тут изучали программы кандидатов, – я обмахнулась, как веером, его буклетом, – решили выпускать специальный номер. Если хочешь, можем сделать с тобой интервью…

Антон стоял на две ступеньки выше, серьезный и смущенный. А я внизу, как партизанка у памятника герою. Нет, так не пойдет. Я поднялась на несколько шагов, он развернулся за мной и кивнул:

– Да… хорошо… через пару часов… на пляже.

Антон глядит на мою убегающую юбку, а я наворачиваю, спинку ровненько держу. «Ах, какая я порывистая, оказывается! – думаю. – Какая я хитрая охотница». А в это время под каштанами, там, где большая дорожка разбегается на несколько маленьких, уже охотятся за мной.

Плотоядный режиссер вышел из засады:

– Извините, это вы делаете газету… для девушек?

Бессознательная тяга к безобразиям в игровой форме заставила меня замедлить шаг.

– Очень интересный проект. – Он разглядывал меня, как сумасшедший ученый подопытную мышь. – А почему бы вам не попробовать все то же самое на телевидении?

– Нет, – говорю, – не хочу. Мне не нравится телевидение.

– Странно… – мэтр удивился. – Когда я вас увидел, был уверен, что вы придете…

Я затормозила возле своего домика. У дверей стояла Наталья, она меня увидела и быстро убежала в нашу бочку.

– Вы подумайте, пожалуйста… Сонечка. – Мэтр добавил мое имя с уверенностью, что я сейчас умру от счастья. – Стоит попробовать. Если у нас с вами все получится, я бы мог помочь вам и в дальнейшем…

Я ехидно улыбаюсь. Мне смешно. Мэтр был похож на европейца, который предлагает цветные стеклышки папуасам.

– До свиданья, – говорю и прячусь в домик.

Ну… Может, и вильнула хвостом, слегка. Я не виновата, автопилот сработал.

– Что он тебе говорил? – Наталья заметно нервничала, ее губы стали капризными.

– Ля-ля тополя.

– Помойный кот, – она неожиданно поникла, – скоро позовет покататься на яхте…

Я притворяюсь маленькой дурой.

– А ты откуда знаешь? – говорю.

– Я была у него. Пили вино. Он протянул мне яблоко. Говорит: «Давайте поиграем. Вы будете Евой». Ну… я вино попиваю, а яблочко не трогаю.

– Фигня, – отвечаю. – Тут есть один мальчик… С ума сойти! Сейчас посплю часочек – и к нему.

А вот не надо было спать! На интервью со звездами надо приходить подготовленными! Я была уверена, что все само собой превратится в свидание. Само собой! Это была моя любимая сентенция. «Надо быть отличником не учась, ибо учась и дурак может быть отличником». Эту крамолу я распространяла по школе. Никаких рыбок из пруда, никаких капель, которые камень точат, все, что должно произойти, случится именно само собой.

И что в итоге? Сидим на пляже, под дальней террасой, и смотрим, как набегают волны. Солнце кровавым пятном медленно сползает за горизонт. Я закинула ножку на ножку – и наткнулась на внимательные серьезные глаза. На каждом висело по большому амбарному замку.

Меня заклинило. Понесло спрашивать про свободную прессу, ввернула даже «менеджмент» и «мониторинг»… Зачем, зачем я говорю Антону дурацкие слова, которые в этом журналистском раю нацарапаны на каждом заборе? Козе понятно – мой спектакль провалился.

– Кострома, Кострома… Что-то в голове крутится… Иван Сусанин оттуда?

– Да. Иван Сусанин оттуда, – ответил Антон, не меняя озябшего выражения лица.

– И что, он правда был… на самом деле?

– Да, про это во всех учебниках написано. – Я услышала упрек в невежестве.

– Мало ли что в учебниках…

Он посмотрел с утомленным непониманием, как иностранец. Нет, я уже не знаю, что делать! И ножкой поболтала, и лямку с плеча сбросила, и волосами тряхнула… Не проникся моим солнечным шармом малыш. Уколю его сейчас на прощанье:

– А ты не хочешь случайно стать космонавтом?

– Нет, – лицо у него не дрогнуло, иголку не почувствовал. – Я хочу работать на телевидении. Хочу делать свою программу.

– О чем?

– Обо всем.

– Ах, как интересно! Спасибо, этого достаточно. Номер выйдет перед голосованием.

Антон медленно выходит из-за стола. Зафиксировал на мне свои кусачие глазки, приоткрыл свои мягкие губы…

– Спасибо, – говорит, – пока.

Аутичный тип! Говорящее полено!

Я осталась на пляже одна. Села на песок у воды. Облака малиновые. Подсветочка золотая от лучей разбегается. Дельфинчики мелькнули. Катер вдалеке проплыл. А мне одной всего этого слишком много. Красота – как дорогое вино, в одиночку не катит, очень хочется с кем-нибудь чокнуться.

8. Платье

А с кем мне сейчас чокнуться? Я живу в ссылке. Ни одной живой души – кругом клиенты. Только с вами и разговариваю, больше не с кем. Извините, еще секундочку… Нужно выяснить кое-что. Сейчас мы ребенка моего попросим…

– Сын, будь другом, сгоняй вниз, посмотри, у нее новое платье?.. Что «хватит»? Сгоняй, скажи, что тебе скотч нужен.

Не стыдите меня. Деградация полная, я с вами согласна. Вот бабушка моя делами ворочала. Она не только до Берлина дошла жива-здорова. Так еще и притащила из этого Берлина дубовый антикварный буфет. С сервизом! Как она его довезла? На чем? Какие там были грузоперевозки, в мае 1945-го? Вы попробуйте сейчас контейнер в соседний город отправить, я на вас посмотрю.

Вот, настоящий друг – сын несет мне уже третий рулон скотча. Докладывает:

– Да, платье новое.

– Красивое?

– Красивое, – говорит и смотрит на меня с таким же осуждением, как папенька.

Так! Я ей еще не все объяснила! Мне нужно в офис. Сию минуту! Я должна посмотреть в глаза врагу.

О, нет! Это стрела в самое сердце! Платье! Белое! Короткое! И ногти ярко-красные… И губы… Нет! Нет! Я этого не вынесу! Все мужики, в том числе и мой пока еще муж, выползли из своих кабинетов и отираются возле этой медсестры. Она развалилась в моем кресле и строит глазки сразу всем. Это же моя была обязанность! Моя роль!

Гляньте на нее – вскакивает и нежно лупит Ромочку линейкой по лбу. Это же мой Рома! Он пил мою кровь!

Я моментально становлюсь маленькой толстой мышью в уродской майке с надписью «No sex, only drink». Мальчики с состраданием взглянули на меня, директор от стыда подальше скрылся в кабинете.

Сажусь рядом с офисной стриптизершей за свой бывший комп. Показываю, куда «тык», куда «пык». Она достает блокнот:

– Ой, подождите, сейчас все запишу. Боюсь, сразу не запомню, – и спрашивает: – Можно на «ты»? Я Оля. А как тебя зовут?

На «ты»… Как у нее все быстро. Ну уж нет! Я задавлю врага официозом!

– Софья Викторовна, – говорю и взглядом отодвигаю ее куда подальше.

Она подняла ушки, не поняла юмора.

– Шучу… – Я улыбаюсь нежно и, как добрая волшебница, смотрю в ее большие глаза с ярко-зелеными контактными линзами. – Обращайся, если что, Оля. Не стесняйся, звони по внутреннему мне домой. Спрашивай все. Я помогу.

(Забегай, приходи когда хочешь, – это я уже про себя добавляю, – ночуй, бери взаймы, открывай холодильник, располагайся, но только не носи… Не носи, шалава, это обалденное белое платье!)

– Ой, хорошо! – Она обрадовалась. – А то сразу столько нового… Не запутаться бы.

Не надо меня успокаивать. Я и так знаю: ничего страшного не произошло. Просто теперь каждый день мой муж нюхает ее контрафактные духи. По утрам вместо меня Оля приносит ему кофе, и он наблюдает, как двигаются складки у нее на юбке. Оля поворачивается спиной, и ради ее задницы он отклеивается от монитора. А я в это время младенца нянчу и с вами треплюсь.

Оля знает, кто тигру звонил; кто и где его ждет… Да, а на днях-то, на переговорах с нашими дилерами, мой тигр сиял как на масленицу! В конференц-зале, в моем конференц-зале! Это я придумала сделать из него яхту, штурвал настоящий поставила, колокол повесила… В моем конференц-зале Оля раздавала мужикам документы, наклонялась ажурным бельишком наружу, и все с пониманием, с легкой завистью глядели на моего монстра.

А Натыкач, этот кубанский Джеймс Бонд, взлетел со стула, поднял бумажки, которые Олечка растеряла (наверняка специально, сучка), навел свой фокус на ее декольте и говорит: «Серьезная у вас контора!»

Ну и что! Пусть эта бабенция вдохновляет моего мужа на новые экономические подвиги. А денежки достанутся мне! Ха-ха-ха!