Текст книги "Поломанные Константы"

– Агей, ты скоро займешь мое место…

– К сожалению, – перебил Агей.

Байкалов пропустил это мимо ушей.

– Необходимо подумать о наследнике.

– А-а-а, – понял Агей и сделал гримасу. – А если родится мутант? Представь, профессор: стопроцентная мутация! Ты отправишь его на чистку во имя науки и какой-то дурацкой логики? Своего внука? Говорят, внуки ближе, чем дети…

– Перестань! – закричал Байкалов и стукнул ладонью по столу, но тут же взял себя в руки. – А что это за девушка была с тобой?

– Девушка? – удивился Агей.

– Да, необычайно, просто на редкость красивая девушка, ты привез ее в Центр сегодня…

– А, подглядываешь! – Агей понял, что отец говорит о Даше. Необходимо было что-то предпринять, чтобы перетащить отца на ее сторону. – Действительно, красивая. А с каких это пор ты шпионишь за красивыми девушками?

– Я не шпионю, Агей! – закричал он. – Не мели чепуху! Визель увидел ее, а я взглянул, кто подъехал к Центру!

– Ну, если Визель… Тебе она нравится?

– Если она еще и человек хороший, лучшего и желать нельзя, – заключил Байкалов.

– Да, конечно же, – смиренно отозвался Агей. – Она вообще не такая сволочь, как мы. Если честно, то я не хочу, чтобы она страдала.

– Я не понимаю, – сказал Байкалов.

– Дело в том, – Агей с отличным актерским выражением отвел глаза, – что она из-за меня закончила медицинскую школу. Я люблю ее уже несколько лет, а она меня…

– Да?! – Байкалов был сражен. – Я не знал, но почему ты никогда не приглашал ее к нам?

– Ну, отец, у нас в доме ей было бы не особенно хорошо, а я не хочу ей плохого.

– Почему плохого? – Байкалов не понимал.

– У нас почти всегда Марина Юзефовна, и днем, и вечером тоже, даже когда тебя нет. Твой психолог так увлечена работой, что ты предоставил ей кабинет у нас в доме, и она почему-то сильно нервничает, когда к нам приходят женщины.

– Чепуха, Агей! – воскликнул Байкалов.

– Возможно. Только я не то, что надо ей. Я познакомлю ее с Ви-зелем.

– Почему?!

Агей встал и направился к двери, но перед выходом обернулся:

– Моя мать прошла чистку и не вернулась. Я несу в себе гены мутанта. Следовательно, дети мои тоже будут мутантами… Ты забыл мутационную генетику. Поэтому лучше Визель, я ее слишком люблю, – и он вышел, хлопнув дверью.

Байкалов хотел остановить его, крикнуть сыну, что мать не мутант, но… Он вновь нажал кнопку вызова:

– Наташа, пригласи Ловель…

Через минуту влетела Марина в блестящем, черном платье в обтяжку.

Она неплохо выглядела, но Байкалов невольно сравнил ее с девушкой Агея, и Марина сразу как будто поблекла, отодвинулась в тень, подобно гигантской нелепой скульптуре.

Марина сияла, сегодня ей необходимо было восхищать.

– Ты превосходно выглядишь, дорогая, – проговорил Байкалов. – Ну что? Вызываем твоего нового техника. Налаживай датчики…

Визель, Ян и Даша разговорились о всякой чепухе. Они пили лимонный чай с галетным печеньем и дружно смеялись над анекдотами Яна. Внезапно загорелась кнопка вызова.

– Не понял, – сказал Визель и включил прием.

Из динамика послышался голос Наташи, секретарши директора.

– Медтехника Шовинскую срочно к Байкалову, – и она отключилась.

Ян развел руками:

– Дашунь, к директору. Знакомиться, что ли? Через сорок минут чистка, что он себе думает?

Байкалов и Ловель ждали Дашу. Датчики работали, готовые в любую минуту снять показания.

Замигал вызов Наташи.

– Да, – отозвался профессор.

– Шовинская пришла.

– Просите…

Первый раз в жизни Байкалов был растерян, а Марина Ловель начала комплексовать. Профессор онемел, перед ним стояла девушка Агея. Ближе она была еще красивее.

– Вы… Дарья Шовинская? – спросил Байкалов, желая услышать «нет».

«Да» прозвучало твердо. Графики лентой струились из щели в боковой панели его стола. Байкалов растерянно посмотрел на ленты, датчики показывали: вариант – норма. Профессор облегченно вздохнул и, оторвав длинную ленту, небрежно бросил ее Марине. Марина впилась в графики глазами и изменилась в лице:

– Не-е-ет! Она – мутант, Константин, поверь мне!

Даша сделала непонимающее лицо.

– Марина Юзефовна! – Байкалов говорил жестко. – У вас мутан-томания!

– Нет! Нет! – кричала Марина. – Проверь непосредственно!

– Хорошо! – зло крикнул профессор, а затем обернулся к Даше. – Дарья. э…

– Без отчества, пожалуйста, Константин Аркадьевич, – попросила Даша.

– Спасибо. Дашенька, вы не могли бы помочь нам с Мариной Юзефовной разрешить один спор?

– С удовольствием, – согласилась Даша.

– Идемте, – Байкалов встал из-за стола и показал на маленькую дверь в стене.

На голову Даше надели шлем с датчиками, провели моментальную энцефалограмму. Марина схватила заключение, выданное компьютером, и выбежала из комнаты. Байкалов помог Даше снять шлем.

Марина сидела, уставившись в бумажку. Байкалов взял заключение и сурово посмотрел на Марину.

– Норма! – яростно сказал он. – Норма! Что с вами, Марина Юзефовна!

Но потом вдруг переменил тон и сказал:

– Извините нас, Дашенька. Мне потом очень хотелось бы поговорить с вами.

Даша непринужденно и приветливо улыбнулась.

Даша переоделась в голубой халат и теперь находилась в маленькой комнате наедине с гигантскими, во всю стену электронными приборами преображения. «Уничтожение», – подумала Даша. Это теперь рабочее место, а не место ее возможной гибели. Теперь она хозяйка этого страшного оружия.

– Даша! – из динамика раздался голос Яна. – Лев ведет девочку. Мы в соседней комнате, девочка спокойная, ничего страшного не будет. Документы у Льва…

Через минуту грузный Лев привел маленькую худенькую девочку, очень бледную, с широко распахнутыми от ужаса глазами. По ее щекам текли слезы. Лев привычно усадил девочку в кресло, кожаные ремни стянули ее запястья и ноги, охватили талию. На голову ребенка спустился прикрепленный большим металлическим стержнем и проводами шлем. Девочка сидела неподвижно и плакала. Даша изучала ее карту Обыкновенная мутация (три минуты жесткого излучения на мутировавшие центры и полная амнезия). Рина Роум, 16 лет.

Даша оглянулась. Неужели этому хрупкому созданию 16 лет? Да, Венера Лесовская, пятнадцатилетняя девочка, ее троюродная сестренка, выглядит намного старше. Хотя Венера – это нечто особенное… А сейчас Рина огромными, молящими о пощаде глазами смотрела на Дашу.

– Успокойся, – мягко сказала Даша, – через три минуты ты пойдешь домой.

Ее слова, естественно, слышали Визель и Ян. Но Даша не знала, что, кроме них, за ее работой наблюдают Байкалов и Марина, следя за графиком Рины по компьютеру.

Что ты натворила такого, что тебя привели на чистку? – раздалось в голове у Рины. Рина чутьем, данным только мутанту, поняла, кто к ней обращается, и удивленно посмотрела на Дашу. – Так что? – повторила Даша. – Я помогу.

Я делала все незаметно, но энцефалограмма… – Даша наконец уловила ответ и включила приборы преображения, потух свет.

Ты где? – уловила вновь Даша.

Здесь, не бойся, я перестраиваю энцефалограмму. Ты хочешь выжить, Рина?

Да.

Тогда слушай, когда приедешь домой, несколько дней молчи, во имя своего же блага. Если доверяешь матери, то говори с ней мысленно. Упаси только тебя Бог говорить обо мне… Так вот… За городом, в юго-западном направлении отыщешь церквушку отца Георгия, ты сможешь найти. Там тебе помогут. Все полученные знания ты должна отдавать людям, где бы ты ни была, но только мысленно. Понятно?

Да.

Раздался щелчок и зажегся свет, преображение теоретически закончилось.

– Сиди спокойно, девочка, видишь, все хорошо, – вслух произнесла Даша, для тех, кто был за стеной, а Рине послала другое:

Видишь на столе яблоко?

Да.

Кинь его мне…

Яблоко взлетело вверх и, сделав в воздухе сальто, опустилось Даше в руки. Даша улыбнулась Рине…

Открылась дверь, и вбежал Ян.

– Даша! Все прекрасно! Графики чистые, у тебя здорово вышло, словно эта аппаратура тебя лишь и ждала! Михаил понес графики Ливанову на утверждение, но там все будет гладко! Поздравляю…

Затем Ян подошел к Рине и заглянул ей в глаза:

– Ну все, ребенок, ты больше не мутант. Сейчас придет мама, и ты уедешь домой, хорошо?

Рина молчала и пусто смотрела на Яна. Неожиданно до Даши донеслись мысли Яна, обращенные к Рине: Только смотри, Рина, не переиграй, а то хорошего врача накажут, а злой сделает тебе больно.

Даша замерла, но лишь на мгновение, затем снова как ни в чем не бывало стала приводить приборы в порядок.

Байкалов смотрел на экран компьютера.

– Ну, что, Марина? Все?

– Константин, милый, она мутант, опасный мутант, просто как-то водит нас за нос!

– Хватит! – профессор ударил кулаком по столу. – Мне нравится эта девушка! Я больше не принимаю твои доводы!

Агей шел от Ливанова. Он только что просмотрел новые данные Рины Роум. Зачем Даше эта работа? Он выглянул в окно в коридоре. Рина держала за руку мать и шла, опустив голову, но неожиданно они с матерью переглянулись, и Агей увидел, как Рина улыбнулась. Агей сорвался с места и бросился в отдел Преображения. В холле он затормозил, увидев, как Визель что-то оживленно рассказывает смеющейся Даше. Затем они пошли в отдел. Агей почувствовал, как в нем загорелась злость по отношению к Визелю и обида на Дашу.

Неожиданно Агей понял, что ревнует…

Вечером того же дня, девятнадцатого мая, Агей вновь появился у Даши.

В своем особняке поздно ночью профессор Байкалов лег спать, не дождавшись сына, но больше на Агея он не сердился.

Рута неслышно, по-кошачьи пробиралась по узкому и темному лабиринту подвала, за ней незаметной тенью скользила Юна…

– Ты уверена, что мы правильно делаем, да и вообще правильно идем? – спросила Юна, когда вода с низкого потолка закапала чаще и чаще.

– Да-да… – ответила Рута. – Я не могу ошибиться, я следила за директором: хотя бы раз в три месяца он спускается сюда. По-моему, кроме него, это место не знает никто.

– Но почему? – удивилась Юна.

– Потому что мы живем не просто в приюте, а в специальном государственном приюте-интернате. Даже на внешнем заборе нет таблички с названием…

– Тебе удалось перелезть через забор? Но он же выше здания! – воскликнула Юна.

– Я не перелезала, – Рута обернулась к Юне и прижала палец к губам. – Я на минутку выскользнула наружу, когда охрана не закрыла калитку в заборе. Правда, я тут же вернулась, потому что появились солдаты… Но вместо полагающейся приюту вывески там громадными буквами написано: «Опасно для жизни. Военный склад ядохимикатов. Запретная зона». Через два месяца мне должно стукнуть семнадцать. Неужели ты думаешь, что я просто уйду из приюта и не узнаю, что здесь?

– Но ты же обещала вернуться через месяц, – возразила Юна. – У нас не хватает воспитателей, а няня Берта говорит, что воспитателей готовят три недели…

– Конечно, – отозвалась Рута и пошла дальше. – Только я не знаю, как это получится. Пустят ли меня в засекреченный приют? Или меня сразу же отпра… – Рута умолкла на полуслове.

– Что такое? – заволновалась Юнона.

– Здесь заканчивается коридор, какое-то помещение. Подожди, – Рута стала шарить рукой по стене в поисках выключателя.

Ее рука наткнулась на какой-то рычаг, и Рута подтолкнула его вверх. Зажегся свет.

Взору предстала небольшая сухая комната с деревянными полками, забитыми доверху папками, старыми тетрадями, книгами и бумагами. В углу комнаты между книжными шкафами стоял стол с тетрадями и мягкий удобный стул.

– Это что? – шепотом спросила Юна.

– По-моему, какой-то архив, смотри, шкаф с буквами в алфавитном порядке.

Рута смело направилась к шкафу и взяла стопку над буквой «Л». Она положила бумаги на пол и стала их перебирать. Нагнувшись над какой-то тетрадью, она позвала Юну.

– Смотри, – Рута показала подруге тетрадь.

В центре тетради в широкой красной полосе было аккуратно написано: «Абсолютно секретно. К. Торин, генерал спецслужбы».

И ниже: «Дело Лесовских».

– Что?! – Юна была поражена.

Рута взглянула на нее и села на пол, Юнона устроилась рядом. Рута открыла тетрадь и начала тихо читать вслух.

– «…Дочь Лесовских доставлена в приют адъютантом Торина. Адъютанта в живых уже нет», – Рута прервалась. – Это писал директор. Он здорово рискует, имея такой Архив.

– Ну читай же, – нетерпеливо попросила Юна.

– «…Мне сообщили, что девочку должны были уничтожить по приказанию Императора, она представляет собой какую-то угрозу. Я принял ребенка и поручил его Джейн. Я хорошо знаю отца девочки Вацлава и ее деда Влада. С Владом мы прошли огонь и воду, поэтому я сохраняю жизнь его внучке.

Когда я навел справки о Вацлаве, то удивился, узнав, что он сосед Торина, но самое поразительное, что у них есть еще одна дочь, точная копия моего подкидыша. Видимо, девочки – близнецы. Но зачем Императору уничтожать одну из них, не знаю. Я разговаривал с Вацлавом об отце, но отметил, что его жена печальна, видимо, из-за пропажи второй дочери. Однако Лесовские не подают виду. Я ушел, положение обязывает. Я ничего не могу рассказать Вацлаву, но я присмотрю, чтобы внучка Влада выросла здоровой и сильной. Видимо, когда ей исполнится семнадцать, мне придется куда-нибудь спрятать ее. Скорее всего, отправлю жить в Польшу. Джейн знает польский, ей приказано обучить малышку языку. Дочь Лесовского зовут Венера, они взяли римское имя Богини Красоты, и я назову свою малышку римским – Юнона, по имени королевы богов Геры.

P.S. Да, оказывается, настоящая дата рождения Юноны – 21 сентября…»

Рута замолчала и закрыла тетрадь.

– 21 сентября, – повторила Юна. – А я не знала. Я считала по окончанию года… Значит, почти через четыре месяца мне стукнет пятнадцать… Польский я действительно знаю, и я должна уехать? Я же теперь могу найти родителей!

– Нет, – Рута покачала головой. – Не можешь, это повлечет за собой слишком много смертей.

Юна понимающе кивнула, но потом вдруг радостно взглянула на подругу:

– Я могу посмотреть на них и на сестру издалека. А ты? Давай поищем что-то о тебе.

Юна вскочила на ноги и подбежала к полке с буквой «Т». Она перекладывала тетради и листы, пока наконец не нашла нужное.

– Вот! – крикнула она, откидывая непослушные золотые локоны и устраиваясь рядом с подругой.

Рута дрожащими руками взяла тетрадь, на которой стояла та же самая красная пометка: «Совершенно секретно. К. Торин, генерал спецслужбы».

– Опять? – удивилась Юна.

Ниже подпись: «Дело Турбиных». Рута перевернула страницу.

«Рута Турбина, единственная наследница пятидесятимиллиардного состояния, годовой доход 400 %. (Господи! Когда она вырастет, ее состояние будет неисчислимым!) Полное имя: Ее Сиятельство, княгиня Руатана Алексеевна Турбина. Мать, Ее Сиятельство княгиня Виктория Леонидовна умерла в возрасте тридцати девяти лет при родах дочери. Отец, Его Сиятельство великий князь Алексей Федорович умер через месяц после похищения дочери. По газетным выступлениям я понял, что дворянство возмущено и давит на Императора. Слишком смело… слишком, впрочем, они дворяне! Личный представитель Императора Алекс Ганарник заявил публично, что наследница жива и находится на воспитании при императорском дворце, под опекой самого Императора. Достигнув семнадцатилетнего возраста, она сможет полностью распоряжаться своими владениями, а пока ее воспитанием занимаюсь я (а не королевский совет), хотя я должен каждые полгода делать отчет о ее самочувствии и каждый месяц высылать фотографию. Что будет с маленькой княгиней, мне неизвестно. Жаль девочку. Впрочем, ее состояние заморожено, никто не посмеет прикоснуться к владениям Турбиных из-за возможного нарастания недовольства сильных мира сего. Подмена девочки невозможна ввиду огласки всех физиологических и биоданных. Я думаю, посылаемые мной фотографии будут появляться на страницах газет, дворянству необходима Турбина, она уже превратилась в какой-то символ… Генерал Торин предупредил о неприкосновенности ребенка. Что ж, княгини мне только и не хватало, к тому же я устал от постоянно передаваемых солдатами писем от дворецкого Турбиных с ультиматумами на высокосветском языке…»

Рута замолчала.

– Вот это да! – еле выговорила Юна. – А Алиса тебя дерет как Сидорову козу. Но тебе уже исполнилось семнадцать!

Рута словно очнулась и странно, ошарашенно посмотрела на Юнону:

– Что же со мной будет?

– Не знаю, Рута. Но у тебя, оказывается, столько денег, столько власти…

– Тогда почему я здесь? – Рута недоуменно пожала плечами и опустила голову:

– Значит, ты не сможешь вернуться работать в приют… никогда…

– Перестань! – Рута решительно встала. – Если я здесь до сих пор, значит, про меня давно никто не помнит.

– Иди-ка сюда…

Юна тихо подошла и стала отряхивать с брюк пыль:

– Смотри.

Перед Юной на столе лежала старая потрепанная тетрадь.

– Господи! Сколько же ей лет! – воскликнула Рута, осматривая надорванные, загнувшиеся края.

На титульном листе была надпись: «1917 год, март. Заряна».

Рута перевернула пожелтевшую от времени страницу и стала читать вслух.

«Когда голос Махатмы уже не был слышен, стало понятно: я иду в глубокой тьме. И словно из тьмы возникают существа с просьбами, молитвами или требованиями. Как они живут в такой тьме? Чтобы их понять, надо страдать. И я с готовностью несу этот ад, потому что так решила сама. Он протекает жгуче-черным потоком и больно хлещет в абсолютной тишине.

Зачем я спустилась так низко? Чтобы лучше понять себя, увидеть со дна, что значит свет, или потому что Он должен быть где-то здесь??? В этом хаосе страданий, потерянный и отверженный… но все еще бесконечно любимый мною… Сова сказала мне, что именно в этой реальности живет Он. Кому как не сестре знать, где ее брат…

Живущие здесь смотрят на меня с непониманием или с мольбой. Я уже знаю, что значит боль, страх, ненависть и смерть. Когда испытываешь все это на себе, то видишь воочию до мелочей происходящее…. Как далеко я ушла! Мне кажется, что здесь еще не было ни одного фотона Белого Света. И они, живущие здесь, отрицают его, но тянутся и тянутся к нему, потому что еще не знают, что любовь, радость, гармония и сострадание, все, созданное Белым Светом, – норма в Мироздании.

Тот путь, по которому я пришла, уже не сможет стать мне дорогой обратно: если я поверну, то черный поток, несущийся впереди меня, вновь заполнит только-только выздоравливающее пространство позади. Здесь нельзя бояться, они только и ждут моего страха, тогда белое для них перестанет быть белым. Сильнейшие из них не хотят пускать меня в ад. Но там страдает Он, значит, я пойду.

Да не убоюсь я зла… Помоги мне, Сова!

Весь страх свой я выкидываю в плотный План, где я заметна в своем безумии от происходящего в другом мире. Но чем дальше я иду, тем отчетливей понимаю – обратного хода не будет, потому что вряд ли я пройду этот ад до конца. Чем дальше, тем гуще тьма, тем беспощаднее удары; но удары исподтишка. Почему они боятся взглянуть мне в глаза? Уже очень, очень холодно, зато там, позади, мое тепло нужнее; болеющему нужно тепло…

У меня для них есть только мое собственное тепло. И так, шаг за шагом, я остываю, превращаясь в твердую белую, почти шахматную фигуру, которая ходит как хочет и уже беспощадно уничтожает то, что считает Большим Злом. Наверное, где-нибудь я сделаю неверный ход, и поток сможет сбить меня и прорваться назад… Поэтому я ищу точку опоры. Как она мне необходима! Но неужели нет кого-нибудь, кто сможет проститься с покоем и пройти этот путь до конца с зажженным светильником в полной тьме?

1917, октябрь. Заряна.

Я повторяю свое имя, чтобы не забыть его, я, кажется, уже много забыла, наверное, слишком долго шла, время – самая длинная из существующих дорог.

Черный поток, явившийся впереди меня, смешался с красным, мне стало страшно. Кажется, я заболеваю в этом мире. Я чувствую нарастающую злобу Сатаны, но я не вижу его, только его дела. Неужели я когда-нибудь с Ним встречусь?

1918, Заряна.

Странно, расстреляли царскую семью. Зачем?

Я видела их перед расстрелом. Сова показала мне их скорбь. Николай все понял, когда увидел меня и Сову, но я сказала ему: «Да не убоюсь я зла…» Он повторил, но это ничего не изменит, а жаль…

1933, Заряна.

Голод. Они умирают. Я не в состоянии держать такой натиск, но все же стою. Неужели во всем виноват Он? Почти не помню лица его…

1937, Заряна.

Когда-нибудь мир узнает о своем настоящем происхождении и ужаснется.

1942, Заряна.

Дьявол рассвирепел, такой одержимости я не видела в веках. Это ад, ад, перенесенный на Землю. Словно кто-то перепутал Константы Бога.

1969, Заряна.

Одни строят песочные замки, другие умирают, неугодные ему.

1985, Заряна.

Я не вижу выхода, впереди только разрушение. Дьявол издевается, но люди, словно опомнившись на короткое время, начинают приходить в церковь. Но не за Богом…

1994, Заряна.

Сколько боли! Боже мой, сколько боли вокруг! Зачем я здесь? И кто я?

Я, кажется, тоже умираю, но неведомая сила толкает меня через годы. Это будет мой последний шаг, последний рывок к концу тьмы. Туда, где восседает Сатана. Что будет со мной в тот момент?..»

– Как это? – удивленная Юнона смотрела на Руту.

– Не знаю, возможно, – Рута пожала плечами, – возможно, хотя я и не уверена… Вообще когда-то очень давно Джейн мне рассказала одну историю. После пришествия Христа на Земле появилась девушка по имени Заряна. Хоть и имени такого еще не знали. Заряна – ангел, что ли… Или еще кто-то из небожителей. Я не знаю дел Бога, но я поняла так, что до падения Люцифера она была его женой или его возлюбленной. И сейчас она идет по Земле, стараясь убрать зло на своем пути, исправить ошибки дьявола; правда, она ничего не помнит о себе… Даже имени своего настоящего… дьявола не помнит. Идет против черного течения, не дает некоторым погибнуть. Вечная борьба и любовь, они всегда рядом… И с каждым годом, с каждым столетьем Заряна все слабее и слабее.

Рута замолчала и откинула длинные серебряные пряди со лба.

– И что же с ней будет в конце концов? – настаивала Юна.

– Джейн говорила, что, встретив Люцифера, Заряна пройдет путь до конца. Она несет в себе любовь. И идет против зла уже бессознательно, словно целую вечность делает все это ради одного мига свидания, все тысячелетия. Люцифер падет после прихода Заряны. Это все, что мне известно…

– А так бывает? – задумчиво произнесла Юна. – Да и можно ли любить дьявола?

– Бог любит… – эхом отозвалась Рута. – А про Сову я никогда не слышала.

– Бог любит всех. Рута, ты когда-нибудь выйдешь замуж? – неожиданно спросила Юнона.

Рута внимательно посмотрела в стальные, блестящие, как темная ртуть, глаза подруги.

– Не знаю. Я даже не представляю, что со мной будет. Ты видела солдат СС? Это пока единственные представители мужского пола, не считая директора, которых я встречала. Они пусты… Так что не знаю. Да и вообще, если бы я могла уехать куда-нибудь далекодалеко, я взяла бы с собой тебя. Ведь кроме Юноны Лесовской у Руатаны Турбиной, пусть даже княгини, никого нет.

Рута звонко рассмеялась и обняла подругу, но металлический взгляд Юноны заставил ее замолчать.

– А ведь Император – Сатана, – прошептала Юна…

Танец рук, сплетенных и белых, в потоке белоснежных лепестков вишни. Белая шелковая струйка, бегущая из сложенных мягких ладоней. Тонкие пальцы, поставленные к солнцу ромашкой, сияют в ослепительном блеске. Все танцуют, но медленно, каскадно. Грация и мягкость, превращенные в сверкающий танец. Танец раскрывает ладони и растягивает шелковые полотна, развеваемые танцующим ветром. Медленно опускается шелк, и тяжело поднимаются веки.

– Проснись! – требовательный и властный голос разбивает последние осколки танцующего сна.

Рута открыла глаза. Склоненное над ней лицо принадлежало смотрительнице Алисе. Та безжалостно стащила с Руты одеяло, в котором сохранились капли треснувшего сна и немножечко тепла.

– Идем, – настойчиво повторила Алиса и схватила Руту за руку.

Рута инстинктивно повернулась в сторону окна. Было совсем темно, большая полная луна бросала свои отблески на лицо спящей Юноны.

– Но куда, Алиса? – спросила Рута.

– Не задавай лишних вопросов, – толстая Алиса потянула за собой не проснувшуюся до конца Руту.

Смотрительница наконец выволокла девушку в коридор. В свои шестьдесят она была еще очень подвижна и энергична. Да и как же, иначе не выживешь.

– Куда мы? – закричала Рута и замерла на месте. – Я шага больше не сделаю!

Алиса уставилась в отчаянное лицо Руты, затем, вздохнув, схватила ее крепче за руку.

– К директору, – сказала она и потащила Руту дальше по ночным коридорам и лестницам.

Рута запаниковала. Около двери кабинета директора стояли два эсэсовца. Руте сделалось плохо, но Алиса уже вталкивала ее в кабинет со словами:

– Вот и Турбина, господин директор.

Дверь захлопнулась. Рута расслышала удаляющиеся шаркающие шаги Алисы. Она стояла перед директором и каким-то незнакомым человеком. Ей стало неуютно и холодно. Она была босиком в одной ночной рубашке.

Незнакомец встал из-за директорского стола и направился к ней, на ходу снимая черный плащ. Плащ окутал Руту, от человека повеяло сладковато-приятным запахом. Незнакомец отступил на несколько шагов и поклонился.

– Ваше Сиятельство, позвольте представиться, личный представитель и секретарь Его Императорского Величества, Алекс Ганар-ник.

До Руты постепенно стал доходить смысл происходящего. Она вгляделась в молодое, непроницаемое лицо Алекса, в его бездонные глаза и кивнула в холодном приветствии. Это немного озадачило Алекса, и он оглянулся на директора.

– Вы знаете, кто вы? – спросил Ганарник.

Рута решила играть вслепую, другого выхода не было.

– Княгиня Руатана Алексеевна Турбина.

– Откуда вам это известно? – удивился Алекс.

– А откуда вам известно, что вы Алекс Ганарник?

Алекс кивнул, соглашаясь, но по-прежнему недоумевая.

– Я должен вас увезти, – сказал он.

– Куда? – встревожилась Рута.

– Домой, вы поедете к себе домой, – ответил Алекс. – Надеюсь, вас здесь не обижали?

– Здесь не могут не обижать, Алекс, это же спецприют…

Алекс сурово посмотрел на директора. Директор дрожащей рукой снял очки, судорожно протер их платком и опять надел.

– Здесь есть очень жестокий человек, который даже не слушает нашего доброго директора, – вдруг вставила Рута.

– И кто он, с вашего позволения? – спросил Алекс.

Рута взглянула на облегченно вздохнувшего старого директора.

– Смотрительница Алиса. Вот если бы на ее место поставили другую няню…

– Вы поняли? – громко обратился Алекс к директору.

Директор закивал, и Алекс услышал его кричащие мысли. Черт возьми этих титулованных особ! Подсовывают их в приют как нищих или преступников и еще хотят преклонения.

Алекс ехидно улыбнулся.

Весь путь до машины Алекса Рута думала о Юноне. Когда они вышли за высокий непроницаемый забор, Рута впервые увидела большую, великолепную черную машину. Алекс открыл перед ней заднюю дверь, и Рута, юркнув внутрь, устроилась на широком ярком сиденье с подушкой.

Алекс сел за руль и передал Руте бархатистое покрывало:

– Спите, Ваше Сиятельство, дорога длинная, приедем к утру, а в вашем, простите, детском возрасте надо спать ночью.

Рута натянула покрывало и пробормотала:

– Я не ребенок, Алекс, мне уже семнадцать лет.

– Семнадцать? – удивился Алекс. – Мы же еще не ввели вас в курс дела.

– Я и так все знаю. Пятидесятимиллиардное состояние и набежавшие за каждый год 400 % годовых, сокровища… – Рута заснула под плавное покачивание машины и гипноз Алекса.

– Да-а… – протянул сам для себя Алекс, – к сожалению, не только это.

Алекс нажал на кнопку, еле заметную на правой стороне руля. На панели загорелся небольшой экран, возникло изображение Императора.

– Ну что, Алекс? – спросил Дил.

– Княгиня спит на заднем сиденье. Странно, но она все о себе знает.

– Вот как, – казалось, Дил не удивился. – Скорее всего, через директора. Вези ее прямо в особняк Турбиных. И расскажи ей, что она обручена, можешь даже показать ей отцовские бумаги о наследстве. Не надо ничего скрывать. Час назад ушел Голицын: предводитель заявил, что принц Уэльский уже неделю пребывает в недоумении из-за отсутствия своей невесты.

– Принц Уэльский? – присвистнул Алекс.

– У людей странные законы, мутант, – Дил специально выделил последние слова. – Мать нашей княжны из царской фамилии, так что…

Дил вдруг умолк на полуслове: тень львицы Чарлет молнией проскочила посреди комнаты и исчезла. Ганарник наверняка и не заметил этого по монитору. Где-то рядом Сова? Не к добру, сестрица, не к добру. Что-то идет не так…

– Впрочем, эти законы мне на руку, – продолжил Дил. – Король скоро умрет, место займет его сын, принц Уэльский. Думай, Алекс, думай. Король умер – да здравствует король!

Дил отключился.

Рута проснулась в огромной спальне. Она рывком села на кровати, удивительно бескрайней, и завертела головой. Высокие золоченые двери открылись, и вошла пожилая женщина с заплаканными глазами.

– Вы кто? – спросила Рита.

– Няня вашей матушки, голубушка моя, – всхлипнула старушка…

После завтрака, поданного в постель няней, ей удалось выскользнуть и затеряться в собственном доме. Рута посвятила его осмотру целое утро. Сплошное сияющее великолепие княжеского особняка поразило ее. Но в большей степени ее внимание привлекали фамильные портреты и фотографии. Она долго стояла перед изображением матери. Видимо, это был парадный портрет: с потолка на Руту ласково смотрела женщина в голубом платье. Высокая прическа придавала ей царственный вид, а горделивая осанка выдавала аристократку.

Рута вздохнула и обхватила себя руками, ей было немного холодно. Она бы все бродила и бродила в одной ночной рубашке по коридорам и лестницам между этажами, заглядывая в бесчисленные комнаты и залы, если бы вдруг не услышала пронзительный женский визг:

– Ваше Сиятельство! Мы чуть с ума не сошли!

Рута обернулась и увидела растерянную, растрепанную женщину. На крик сбежалось множеству народу, поднялся шум, и голова Руты закружилась. Кто-то накинул на ее плечи халат. Еле соображая в этом хаосе, она зажмурилась и крикнула:

– Замолчите!

Шум мгновенно прекратился.

– Что случилось?

Рута поежилась, ей было неприятно смотреть, как взрослые люди – втрое, вчетверо старше, – заискивающе ловят ее слова. Старый седой человек поклонился Руте и протянул ей сложенный лист бумаги. Рута развернула его и прочитала:

«Княгиня, сегодня в девятнадцать ноль-ноль я буду у Вас, по поручению Императора. Алекс».

Рута окинула присутствующих взглядом и, немного запинаясь, спросила в толпу:

– Здесь… здесь есть во что переодеться? Мое… мое все осталось там…

– Ваше Сиятельство, – затараторила женщина лет тридцати трех, – мы не знали, что вы прибудете так внезапно и без багажа… Через некоторое время все будет куплено, а сейчас…

Все растерянно молчали. «Боятся они меня, что ли?» – подумала Рута. Она выделила из присутствующих худенькую женщину в сером незаметном костюме:

– Может, что-нибудь есть у вас?