Текст книги "Невыносимые. Дорога до чужих миров"

– Магоны, – проворчал Элай. Задушевные беседы его раздражали, а как раз одну такую Тахар и собирался начать. – Ящеры. И волки в Ортае только серые, а тутошние – черные. И еще – ваши Кристаллы и Карты.

– Почему ты так любишь притворяться бревном? – неожиданно резко спросила Алера. – Так любишь, что охота тебя в бок пырнуть: вдруг бревно и есть!

Элай обернулся к Тахару:

– Ты тоже это слышал?

Маг кивнул:

– Я готов подержать тебя, пока она проверит.

– Надорвешься держать, – ухмыльнулся эльф и ткнул Алеру в живот. – А ты, если будешь дальше такой наглой, устанешь нас навсегда, и тогда мы тебя троллям в рабство продадим.

– Надорвешься продавать, – огрызнулась Алера, возвращая тычок. – Я буду отбиваться и громко орать плохое, настолько плохое, что тролли прикроются ушами и позорно сбегут.

– Не надо было Ориму учить ее махать мечами, – покачал головой Элай. – Уж-жасная злыдня получилась.

Тахар закинул голову, поглядел на Ал еру:

– А ты что скажешь? Зачем нам нужны Миры?

Она долго молчала, потом вздохнула и снова растянулась на траве.

– Тут нет никаких дел, нет проблем, никто не потревожит, не помешает. Здесь спокойно, все-все просто, тихо и ясно.

– Да-а, – немедленно влез Элай. – Вот как приходишь в новый Мир, так на тебя простота и ясность тут же бросаются наперегонки! Как начнут тебя умиротворять со всех сторон: кто зубами, кто мечами, кто стрелами. А из кустов маги так успокаивающе заклинаниями: х-щ-щ, х-щ-щ… Благодать!

Друзья рассмеялись.

– Но это же приключения! Прямо за порогом дома! Вот что бы мы делали без них? Если был бы только поселок, одни и те же лица, дела и заботы. Каждый день. И ничего больше.

– И за каждым углом по бабке-ворчухе, – подхватил Тахар. – За каждым шагом кто-нибудь непременно следит, до всего кому-то есть дело…

– Когда ставни открыл, что в лавке купил, долго ли огород полол!

– Сколько эля осилил выпить! Вот разве какому-нибудь магону или ящеру есть дело до эля? Им одно важно: можешь ты шевелиться или уже все!

– И мне негде будет брать новые Карты. Аль не найдет Кристаллы. И все мы не заработаем ни медяка.

Некоторое время друзья молчали.

– Не, – поморщился Элай и принялся осторожно складывать палочки с нанизанным мясом на большой гладкий лист неведомого в Ортае растения. – Это ты загнул. Просто ты бы больше делал своих жутких варев, я бы ездил в город продавать луки, Аль… ну, она бы растила пяток детей и Кристаллы, что скопились в каморке, и тоже бы варила жуткие варева, только не в котелке.

– Ты бы недолго проездил в город, – тут же отозвалась Алера, – тебе ты кто-нибудь непременно оторвал ноги за длинный твой язык, а с оторванными ногами до города не добраться.

– Знать бы вот, почему проход закрывается. А то вдруг нам тоже прямо завтра – раз. И все.

– Ну, судя по сыну егеря, – не из-за возраста, – поразмыслив, заявил Элай. – Но с другой-то стороны – в Миры ходят только молодые.

– Может, оно происходит само как-то? – подала голос Алера. – Когда человек сам перестанет в них нуждаться?

Эльф покачал головой:

– Tax правильно говорил: тем же магам или наемникам было бы совсем не лишним тут ошиваться. Потребность у них есть, ну пусть не у всех, хотя бы у некоторых – а хода нет.

– Я же не про жажду наживы, – раздосадовано возразила Алера.

– У магов это больше жажда знаний, – тут же ответил Элай. – Но взрослые все-таки не ходят.

– Ну мы-то здесь!

– Значит, мы головами еще не выросли.

– Вот и дивно, – проворчала Алера. – Тогда нам путь открыт до самых седин. А потом мы умрем счастливыми.

Тахар снял котелок с огня, в последний раз помешал кашу и начал было снова говорить о постижении тайн Миров, о развитии Идориса, об открытиях и достижениях, но проголодавшиеся друзья куда больше интереса проявляли к мясу и каше, чем к открытиям и развитиям.

* * *

После тепла и сытного ужина шевелиться не хотелось совсем, и друзья в который раз пожалели, что через порталы нельзя проводить лошадей. Тахар заикнулся было про то, чтобы остаться в Мире на ночь, но друзья воспротивились. Элай был настроен прямо с утра отправиться на стрельбище, где не был уже много дней, а для этого требовалось хорошенько выспаться. Алера так же твердо была намерена именно сегодня продать кузнецу снятые с магона клинки. Так что Тахару пришлось покориться и позволить проводить свое угрюмо ворчащее тело к порталу.

В Лирме царило оживление: сегодня днем поселковый голова Хобур нанес визит в дом Веррена, о чем тут же стало известно всем.

После давешнего сборища у рудника, как оказалось, Орим все-таки поговорил с Хобуром о памятной стычке в Мире, и гном стал разбираться всерьез, много дней потратил, чтобы узнать, что еще успели натворить эти трое парней, сколь велик размах содеянных злодеяний и, значит, что именно ему следует сделать с виновными.

Поселковый гончар, встретив у колодца Тахара, Элая и Алеру, в лицах изобразил все, что случилось сегодня, когда Хобур пришел к Веррену, и от себя лично добавил большую признательность: сын гончара оказался одним из первых в длинном списке подлетков, которых Веррен с приятелями успели отловить у порталов и ограбить. Жаловаться старшим никто из них не стал: не принято. Полез в Мир – дерись. Пришел побитым – терпи. Лезешь снова – будь готов. Или не лезь.

Однако когда все узнали о полученной троицей взбучке и о том, что про это стало известно Хобуру, а тот теперь желает знать, разбираться и все прочее – оказалось, что пострадавших было много, и все они теперь потянулись к Хобуру со своими историями.

Выслушав их все и хорошенько все обдумав, Хобур явился в дом к Веррену и, не стесняясь в выражениях, рассказал его родителям все, что думает про трусливых выскочек, конских хвостов и бдыщевой матери. Веррен в это время поочередно пытался изображать слабоумного, глубоко недоумевающего и смертельно хворого, но помогло это чуть менее чем никак: на него и его друзей Хобур наложил повинный годовой запрет на путешествия в Миры и обязал два месяца каждый день работать на общинном поле, где росла водолюбивая капуста. Амулеты у всех троих Хобур, разумеется, отобрал.

– Что думаешь? – спросил Тахар у Алеры, когда колодец и ликующий гончар остались позади.

Она пожала плечами:

– Думаю, теперь в Мирах стало тремя уродами меньше. А с наказанием Хобур чушь натворил, вот как я считаю: неужели он верит, что они поймут свою вину, если остаток лета будут поливать капусту?

– Никак не поймут! – обрадовался эльф. – Нужно было вместо капусты заслать их на воспитание жрецу! Тот бы живо объяснил по-простому: кто плохой – того бдыщи утащат в медовую реку и выжрут печень. А кто хороший – того… м-м-м, а что того, кто-нибудь помнит?

Маг задумался.

– Кажется, об этом жрец ничего не говорил.

– Наверное, того бдыщи не утащат в медовую реку, – решила Алера.

– Замечательно, – согласился Тахар. – Ну а что с ними надо было сделать, Аль, как по-твоему?

Девушка пнула камешек, проследила, как тот прыгает по дороге, поднимая крошечные облачка пыли.

– По-моему, удар гномьим кулаком по тупой башке больше полезен для тупой башки, чем возня на капустном поле.

Эльф фыркнул и посторонился, пропуская дородную светловолосую вдову Маряну, что проплывала по дороге степенным кораблем в кружавчиках. Перед собой она несла, обхватив обеими руками, таз с остатками свежеиспеченных пирогов – по общинным избам проходила, торговала домашней выпечкой к ужину.

В общинных избах Ортая жили семьями и поодиночке люди, орки и гномы, по разным причинам оставшиеся без крова или даже никогда его не имевшие. Такие избы повелось ладить после войны с Гижуком, короткой, но бурной, перемешавшей многие семьи и оставившей без дома тысячи людей, эльфов, орков и гномов. В будущие годы, когда разрушенное понемногу отстроилось, нужда в общинных избах не пропала, а даже наоборот: всегда находились те, кому требовался бесплатный кров в простенькой мазанке, где ютился самый разношерстный люд в разделенных перегородками комнатушках.

Были там, конечно, лентяи, не желавшие работать ни вздоха сверх положенной общиной обязанности – даже если для собственного блага. Были обнищальцы и погорельцы, у которых не нашлось родни или друзей, готовых пустить под свою крышу. Приходили переночевать путешественники, не имевшие возможности тратиться на место в постоялых дворах. Нередко в общинных избах какое-то время жили молодые семьи, пока еще не построившие собственного дома. Иногда перебирались сюда неугомонные старики, которым скучно было с повзрослевшими детьми, а весело – в таком месте, где людей много и всегда можно с кем-нибудь поговорить, а точнее – много кому можно рассказать то, что рассказать очень хочется. Жили здесь женщины, сбежавшие от обрыднувших мужей, и мужья, не вынесшие накала семейного счастья.

Словом, народ был самый разный, вовсе не обязательно нищий, и бабы вроде Маряны зарабатывали на домашней выпечке: много у кого к вечеру найдется лишний медяк на пару горячих пирогов с капустой, яйцом или вишней.

К тем же избам прибивались ничейные щенки. Топить плоды случайной собачьей любви, как это делали соседи-орки в Гижуке, у ортайцев было не принято. Да и не так много случалось щенков: цепным псам нечасто удавалось отвязаться и сбежать к приглянувшейся невесте, а без привязи собак в деревнях не держали, разве что иногда кто-нибудь заводил мелкую псину-крысоловку. Если же у дворовых собак рождались щенки – через пару месяцев их уносили к общинным избам, откуда мало-помалу разбирали по дворам односельчане. Пока же щенки были маленькими, их понемногу подкармливали обитатели этих самых изб и другие сердобольные жители.

Алера частенько таскала песьим малышам что-нибудь вкусное, и Элай всегда на это язвил о чрезмерной доброте, которая губит людей, орков и гномов и в конце концов угробит весь мир. Алера на эти ворчания никак не отвечала и делала вид, что не замечает, как сам эльф украдкой скармливает приглянувшемуся щенку сухарь или прихваченный из дому кусок пирога.

Элай поднялся на крыльцо дома кузнеца и остановился, постукивая пяткой по ступени. Ступень гулко ухала.

– Знаешь, Аль, может, зря твой дед и Хобур погнали эту волну. Теперь же, ты понимаешь, Веррен и эти-двое-как-их, они же на тебя осерчали еще больше. Люто так осерчали, понимаешь? Ты ж их унизила – дальше некуда, когда глотки им перерезала. А потом вдобавок про это стало всем известно, а теперь их сверху еще и наказали.

Алера поправила ножны на поясе:

– Поэтому теперь я должна обнять их и порыдать? Или что?

– Или то, что они теперь наверняка хотят оторвать тебе что-нибудь нужное, вроде головы. Как-нибудь внезапно, на темной тихой улице. Кулаки у них не гномьи, конечно, но, если они тебя поймают – тебе не покажется, что не додали. Трепаться с тобой они теперь не будут, это точно.

– Ну так будьте рядом, – буркнула Алера, поднялась по ступеням и толкнула дверь.

* * *

Кузнец Суджам жил и работал в большом двухэтажном доме. На первом этаже у него была лавка и кузня, а не уместившаяся часть кузни – снаружи, под навесом. Наверху в одной из комнат обитал сам кузнец, во второй иногда оставался спать Рань, а в какой-то из двух оставшихся теперь околачивался всамделишный магистр, представитель Школы.

В лавке всегда было светло, пахло мышами, сеном и нагретым металлом. Всюду сундуки, сундучки и коробки, под стеной – длинные полки, заваленные утварью, на стенах– пара паршивых мечей «не для продажи, а для души». Никто сторонний не понял бы, что такого душевного в этих коряво сделанных клинках, но сторонние сюда приходили редко, а сельчане знали: эти мечи – первые, которые выковал сын Суджама когда-то бесконечно давно. К тому времени, как он перебрался в ближайший город, Килар, клинки у него получались куда более пристойные, но в городе жизнь его не задалась: проигрался в кости, залез в долги, начал крепко пить и решительно отказался возвращаться в родной поселок. А потом его прихватили с собой проходящие через Килар то ли кочевники, то ли Странники, и с тех пор про сына Суджама не было известно ничего.

Услышав стук входной двери, огненно-рыжий гном нырнул в лавку из кузни и при виде троих друзей просиял так, словно ждал их весь день и усердно молил Божиню об их добром здравии.

– Але-ера! – запел-завопил он, раскрывая объятия. Когда Суджам размахивал руками, то становился похожим на полевика, рыжего, лохматого и в потертом фартуке. – Рыбка моя ненагля-ядная! Как ты жива-здорова, моя пти-ичечка? Чем порадуешь сегодня бедного старого гно-ома?

– Двумя симпатичными кинжалами, – ответила Алера, роясь в котомке. – И теперь я думаю, что напрасно не прихватила еще льда из подпола, чтоб положить его на лоб старому гному. Чего это ты мне так рад, Суджам?

Кузнец улыбнулся еще шире, и глаза его превратились в две щелочки. Он мельком глянул на клинки, запустил руку в карман фартука и выложил на стойку две серебрушки.

– По-моему, льдом тут не обойдешься, – пробормотал Тахар. – Тут лекаря надо звать, а то и жреца.

Клинки-то, конечно, хорошие, но такие Суджам обычно брал по серебрушке за пару, да и то после яростной торговли с угрозами и поминаниями бдыщевой матери. Временами, если кузнец был особо не в духе, Алере приходилось заявлять, что она больше никогда не переступит порога этой скупердяйской лавки и видеть больше не хочет наглую рожу этого гнома, а мирские диковины отныне будет возить в город и продавать там по честной, достойной цене.

Кузнец упер руки в бока, смотрел на Алеру и улыбался, что было понятно по тому, как становилась дыбом борода на его щеках. Глаза под густыми бровями блестели азартно, бешено.

В Киларе, ближайшем к Лирме городе, сам Суджам такие кинжалы будет продавать, пожалуй, по две серебрушки за штуку. А если вдруг выберется в любой город Ортая, который находится за пределами северо-восточной части края, богатой порталами – там он возьмет за мирские диковины гораздо, гораздо дороже. Но если сам путешественник получает от Суджама за такие кинжалы по серебрушке – значит, у кузнеца предсмертная горячка, в связи с которой он вынужденно спешит делать добрые дела, потому как тогда сельчане с большей охотой скинутся на его скорые похороны.

Алера хмыкнула, но монетки сгребла, не задавая вопросов – а почему не брать, когда дают? Суджам окинул взглядом эльфа и мага, стоящих в сторонке, указал глазами на дверь за их спинами, а девушку придержал за локоток. Тахар и Элай молча вышли из лавки, присели на ступени крыльца.

– Не зря мы ее оставили наедине с умалишенным? – спросил маг.

– Не, – Элай оперся спиной на перила, вытянул ноги. – Ему ничего не грозит. Он ведь уже спятил.

Суджам облизнул губы, огляделся, потрусил к задней двери, притворил ее. Глянул в окно, потом на лестницу, ведущую на второй этаж. Алера наблюдала за его метаниями молча, чуть склонив голову набок.

– Суджам, что случилось?

– Рыбка моя! – кузнец прекратил носиться по лавке и навалился широкой грудью на прилавок. – Скажи старому гному правду, как отцу родному, ничего не тая: у тебя есть десятигранники?

Алера вытаращилась на Суджама. По спине ее забегали мурашки, хотя – что такого страшного спросил гном? Просто… Десятигранные Кристаллы встречались очень, очень редко, многие путешественники за годы, проведенные в Мирах, ни одного такого не находили. Впрочем, Кристаллы, да и любые мирские диковины, невозможно искать нарочно, никогда не знаешь, где они могут встретиться – в магоновой схованке, на брошенной стоянке, у самих магонов, в ящерином гнезде или нигде. Десятигранники могут попасться новичку, впервые шагнувшему через портал, а могут никогда не встретиться человеку, который живет запортальями. Быть может, потому никто и не пытался организовать мирские вылазки, о которых говорил Тахар – зряшной была бы такая затея, слишком много зависит от случая.

Десятигранные Кристаллы обладали невероятной, почти опасной силой, которую не каждый мог и не каждый осмелился бы использовать. И один десятигранник у Алеры был: пару лет назад Тахар углядел его среди ошметков ящера, разорванного на куски заклинанием. Там же валялась полупереваренная ступня магона.

По давнему уговору друзья сразу делили мирские диковины: Тахару отдавали все найденные Карты, Элаю – наконечники для стрел, Алере – Кристаллы, Раню – топазы для оберегов. Остальное использовали кто во что горазд: на продажу, на обмен, в кубышку.

От того десятигранника, что нашел Тахар, не было пользы никому из четверых друзей и никому во всей округе: темно-зеленые с коричневыми прожилками Кристаллы усиливали заклинания некромантии, а никто в Лирме никогда не видел живого некроманта.

Тогда Алере пришлось перерыть уйму обрывочных записей, чтобы установить природу десятигранника. Разочарование было огромным, но теперь давно уже забылось, а Кристалл остался у Алеры в сундуке среди прочих мирских диковин, которые продавать жалко, а использовать никак нельзя. Да и если вдруг захочешь расстаться с такой диковиной, так поди найди, кому предложить Кристалл с подобными свойствами. Пусть этот десятигранник должен стоить почти безумных денег лишь потому, что он десятигранник – кто его купит, кроме самих некромантов или тех, кто торгует с некромантами? Их жуткая лаборатория – аж в Меравии, в южном крае Идориса, и до нее от Лирмы будет, наверное, тысяча переходов. А может, две! Да и кто в своем разуме пошел бы в такое место, где двинутые на всю голову маги оживляют мертвецов? Знаем мы этих некромантов, хотя и не видели их никогда, и соваться к ним вовсе даже не желаем, и очень хорошо, что они сидят в такой дали и сами не могут сунуться к нам.

И вообще, хорошо бы некромантию запретить, а лабораторию разобрать по камешку и утопить эти камешки в море.

Еще, наверное, удалось бы продать Кристалл какому-нибудь собирателю мирских диковин, но в северо-восточном Ортае нелегко было найти таких собирателей: слишком много порталов в округе, и все местные, кого интересовали мирские вещицы, успели наесться ими в собственном детстве. Наверняка в городах были торговцы, которые скупали диковины для перепродажи в другие места, но никто в Лирме не был знаком с такими полезными людьми. Потому десятигранник просто лежал у Алеры в сундуке.

Да и не продала бы она его, наверное, даже за груду серебрушек: десятигранное воплощение редчайшей для путешественника удачи было важнее денег, даже если редкий Кристалл оказался бесполезным, некромантским.

Суджам правильно истолковал задумчивое выражение лица Алеры.

– Рыбка! Продай его мне! Старый гном за десятигранник готов отдать душу!

– А что мне делать с твоей душой? – вытаращилась Алера. – Кристалл не продам, Суджам, не проси, это ж десятигранник! Это не какой-нибудь вшивый череп ящера или там обсидиановый меч – помнишь, да? – за которые ты обещаешь звезды с неба, а платишь по десять серебрушек. Вот когда мы с друзьями состаримся, то поселимся все вместе под одной крышей и будем этим Кристаллом перед внуками хвастать. Ты не предложишь мне взамен ничего интересней, хитрый старый гном.

– Рыбка…

– Суджам, у меня некромантский десятигранник. На бдыщевый хвост он тебе сдался?

Кузнец, кажется, совершенно не расстроился.

– Не имет роли, для чего Кристалл назначен. Лишь бы… Ой, рыбка, я тебе все расскажу, только пообещай, что продашь его мне!

Алера покачала головой:

– Нет, Суджам, и даже не начинай меня упрашивать. Если тебя заклинило на Кристаллах – я тебе от сердца оторву пару шестигранников, хоть своих, хоть следующих, которые найду. А про этот и думать не думай, и можешь мне за это даже не говорить, зачем он тебе вдруг понадобился.

Однако гнома распирало. Он окончательно распластался по прилавку, выплясывая ногами по полу.

– Этот приезжий маг, Дорал, слушай, рыбка моя хвостатая, у него книга есть, то есть не книга даже, а списка…

– Замечательно.

– Заткнись, рыбка, и слушай старого гнома. В этой списке – заметки мирских путешественников за много-много лет, чуть ли не за сотню, с самого появления порталов. Там истории от магов и не магов, которые были в Мирах, которые потом выучились для чего-то другого, которые с самого начала все это видели и наблюдали, а еще опыты всякие делали… Словом, Алера, рыба моя говорливая, десятигранники можно свести.

Девушка расхохоталась.

Срастить можно было только одинаковые Кристаллы. Камни, которые вырастали в результате соединений, имели то же число граней, чуть более крупные размеры и силу действия много сильнее, чем у одного и еще одного камня, которые были сращены. Круглые Кристаллы можно было соединить без особого труда и таланта, обладая лишь общими знаниями, твердой рукой и некоторым количеством терпения. Пятигранники требовали серьезной сосредоточенности, немалой сноровки и не абы какого чутья. Объединение шестигранников было мастерством очень высокого уровня, для него нужно было не просто чутье, а талант или даже талантище, и многие мастера за всю жизнь так и не могли успешно соединить два шестигранных камня.

Чем больше граней было у Кристалла, тем больше был его размер, а чем больше размер – тем меньше вероятности сделать точный распил и соединить камни до того, как заложенное в их сердцевину воздействие вылетит, растворится в воздухе, оставив в руках мастера бесполезный кусок красивого полупрозрачного камешка.

Потому возможность сращивания восьмигранников вроде бы была, но только умозрительная, во всяком случае, ничто из прочитанного и услышанного Алерой не могло поведать про успешность подобных затей. Но помыслить о том, чтобы свести Кристаллы с десятью гранями, мог либо мечтатель, либо идиот.

– Суджам, этот маг, как его… Дорал? Он тебя разыграл. Срастить десятигранники – это как вырастить дом из цветочного семени. Дома строят из дерева, из цветочных семян вырастают цветы, десятигранники свести нельзя. Даже восьмигранники нельзя.

– А я тоже так думал, рыбка, – легко согласился кузнец, сполз с прилавка и тут же оперся на него обеими локтями: – Хотя на свете живу четыре раза по столько, сколько ты живешь, и Кристаллов я видел больше, чем ты сосчитать сможешь, рыбка моя ученая. Я знаю, что у тебя талант, птичечка моя громогласная, только опыта ведь он не заменит. И если ты чего-то не видишь своими зоркими глазоньками – так, может, это не оттого, что его нет. Может, это глазоньки твои недостаточно зоркие, или же ты глядишь вовсе не туда, или даже не понимаешь своим рыбонькиным умишком, что видят твои красивые зоркие глазоньки.

Черные-черные глазоньки Алеры зыркнули на кузнеца так, что он отшатнулся и в ужасе подумал, что все его мысли, все его мастеровые и не мастеровые тайны, кажется, сей вздох стали известны этой злобной рыбочке. Жуткое было чувство и гадкое, словно кто-то вскрыл твою черепушку и поскребся там большой ложкой.

Кузнец помотал головой, рыжие волосы встали дыбом.

– Хорошо, Суджам. Ты много-много лет живешь на свете и все знаешь про Кристаллы. Верно я говорю?

Он кивнул и стал смотреть на нос Алеры. Встречаться взглядом как-то расхотелось. Что с ней творится такое?

– Потом появляется заезжий маг с пыльной спиской и открывает тебе глаза на весь мир и Миры. Заодно с глазами у тебя открывается трясучка, и ты начинаешь искать десятигранники, потому что какой-то маг с пыльной спиской сей вздох перевернул все то, что ты узнал за много-много лет. Да?

Гном пробурчал что-то себе в бороду, слов Алера не разобрала, но по тону поняла, что это было весьма далеко от согласия. Вздохнула.

– Он тебе списку показывал?

– Ну, так да… в целом.

– И ты там читал про десятигранники? Своими глазами видел эти записи?

Кузнец покачал головой. Алера пожала плечами и направилась к выходу.

– Рыбка!

– Суджам?

– Записи Дорал держит в ларце. Предупредил, что ларец запечатан защитными заклинаниями. Если полезет кто кроме хозяина – бац! – и в труху развеется. Вот как ты думаешь, рыба шибко умная, стал бы он таскать за собой всякие малоценные записи, стал бы он расшибаться, если бы не верил, что в списке – правда?

Алера развернулась, подошла к прилавку, оперлась на него ладонями. Суджам снова посмотрел в ее глаза. Обычные глаза, только черные очень, зрачков не видно.

– Суджам, в этом ларце может быть что угодно. Может, он монеты там держит или сушеные бдыщевы хвосты для каких-нибудь маговских нужд. А могут там быть и списки, только на самом деле их важность – вовсе не в байке про десятигранники. Ты ж сам сказал: там множество заметок, среди них есть сделанные магами, так что там может быть уймища всяких вещей, которые полезны этому Доралу, но без толку всем не-магам, например, тебе. А может, этот ларец вообще ничем не защищен, и магистр на тебя просто страха нагнал, чтобы ты туда не полез. Откуда он знает, полезешь ты или нет, он же тебя только несколько дней назад увидел впервые, и ему никто не рассказал, что ты честнейший, пока не приходит пора платить за обсидиановый меч? А даже если все правда: и ларец, и защита, и записи, – так это еще не значит, что десятигранники возможно свести. Тот, кто написал об этом, мог врать, бредить или обидно ошибаться. А может, вообще, этот Дорал – умалишенный, одержимый Кристаллами, может, он просто бегает по Ортаю и распевает песни о картинках из своей головы, вот и все.

Гном упрямо глядел исподлобья:

– Алера, ну я ж нутром чую!

– А чутье твоего нутра, в отличие от моего таланта, отменяет опыт? – едко спросила Алера.

Постояла несколько вздохов, дожидаясь ответа, потом повернулась и вышла на улицу.

* * *

По дороге Алера пересказала друзьям разговор с кузнецом.

Тахар неожиданно призадумался, а Элай ожидаемо никакого интереса к десятигранникам не выразил, потому как безусловная вера во что попало и Элай жили в совсем разных мирах. К тому же камни, как ни крути, всерьез занимали только Алеру и Раня, а остальные двое друзей относились к Кристаллам сугубо практически: путешествия в Миры очень быстро приучают рассчитывать лишь на собственные силы, а не на всякие чудесные подспорья. Попадется полезный камень, который можно использовать – так и очень хорошо, а не попадется – так и не больно-то надеялись. Если попалось целых два одинаковых полезных камня, которые Алера может срастить – и вовсе чудесно, а не попалось – так и ладно.

Люди, обладающие такой особой чуйкой, какая была у Алеры, умеющие сращивать Кристаллы, относились к ним совсем иначе, но это уж их дело, и если они хотят трепетать перед этими камнями, как пьяница при виде бочки эля, – так это их данное Божиней право. Как и право приезжих магов и спятивших кузнецов верить в какую-то чушь, ну, или не чушь.

Когда друзья поравнялись с домом эльфов, Элай вяло махнул рукой, отворил калитку и пошел к дому, стараясь ступать потише. Ему хотелось как можно быстрее добраться до кровати и при этом миновать тетку. Та со времени ужина с Оримом с каждым днем становилась все смеючей и цветучей, переставая быть похожей на себя и все больше смахивая на мечтательный сахарный пряник, – и этот пряник страшно утомлял Элая.

Тахар и Алера некоторое время молчали, неторопливо шагая по улице. Вечер был жарким, словно дома весь день копили тепло и теперь начали наперебой источать его, хотя каждый знает, что так могут делать только особые гномские булыжники, а деревянные срубы так делать вовсе не могут. Тахар пинал мелкие камушки, непонятно как углядывая их в темноте, Алера зевала – силы у нее вдруг взяли и закончились.

– Аль, а ты не думала, зачем Суджаму разные десятигранники? Для слияния нужно два одинаковых Кристалла, но он не парой интересовался. Это странно, да? К чьему хвосту он бы прикрутил твой?

– Угу.

Тахар еще немного помолчал. Увлекался он там камнями или нет, но была у него привычка докапываться до сути вещей и узнавать все возможное о предметах и явлениях – в конце концов, разве есть качества, более достойные мага? Тахар был наделен ими с избытком, хватило бы еще на пару-тройку самоучек, не пожелавших пройти обучение в Школе. Уже в детстве, в годы учебы при божемольне, Тахар выделялся исключительной въедливостью и не одну сотню раз заставлял жреца ощущать полную растерянность, бескрайнее раздражение и желание пожирать не только тупых, но и слишком умных детей. Хотя и сам жрец, пусть и вредный, и желчный, умен был изрядно и бесспорно, но пытливый Тахаров ум то и дело порождал совсем уж заковыристо странные вопросы, для ответов на которые никаких познаний не хватило бы. Требовалось еще не абы какое воображение, но воображения лирмский жрец был лишен начисто.

– А точно нельзя соединить два Кристалла разных назначений? Или разных размеров? Положим, если ты возьмешь один шестигранник, дающий силу, а второй камень будет круглым, ну, к примеру, усиливающим воздействие огня… Что из них получится?

– Осколки.

– А для десятигранников это может действовать иначе?

Алера потерла лоб.

– Тахар, слушай, десятигранники соединить нельзя, и Кристаллы разных размеров тоже соединить нельзя, и Кристаллы разных назначений не срастаются. Тут не о чем даже говорить, такого не бывает, потому что не бывает, понимаешь?

– Нет уж, – не унимался маг. – Понимания свои я на потом оставлю, а сей вздох мне интересно, из-за чего у Суджама нервная зудянка приключилась. Давай представим, что десятигранники можно соединить. Ну просто представим, как будто можно, ладно? Тогда может быть так, что сами порядки, приемы для их соединения будут иными? Что может не требоваться двух одинаковых Кристаллов для получения сросшегося? Может быть такое, что никто не сращивает большие камни как раз потому, что не додумался, как это можно делать, пытается ходить по проторенной дорожке, но к сращенным десятигранникам ведет совсем иной путь?

– Ну и как разные предметы слить в единый? – вяло отбивалась Алера. – Попробуй соединить стеклянный пузырек и горсть земли, облей их водой, брось их в огонь, слопай их с кренделем – они останутся стеклом и землей.

– Раскрошить в пыль?

Алера замотала головой:

– Твой глаз не различит в этой пыли земли и стекла, но они все равно будут землей и стеклом, они не станут едиными и не принесут никому никакой пользы.

Тахар некоторое время молчал, все замедляя шаг, все реже пиная попавшие под ноги камешки. На небе поднималась ущербная луна, перемигивалась со звездами.

– А если десятигранник и еще один десятигранник – это не земля и стекло, а мука и вода?

– Ну чего ты от меня хочешь? – рассердилась Алера, совсем как жрец в прошлые годы сердился. – Я могу рассказать только про то, что знаю! Какой толк делать всякие предположения в своей башке, если предположить ты можешь что угодно и повернуть как хочешь? Ну, если нравится тебе, – представляй, что десятигранные Кристаллы можно свести, что разные Кристаллы можно свести, что ты получишь из них не крошево, а вовсе даже тесто, напечешь пирогов и обожрешься до смерти! Я тебе говорю лишь то, что сама знаю, а я знаю: десятигранники не соединяются, разные Кристаллы не срастаются, лошадки не летают, у Суджама лихорадка, магистр До-рал – баечник. Ну и все.