Текст книги "ПЕТАР ЗЕКАВИЦА. ПОВСЮДУ ИНОСТРАНЕЦ"

ПЕТАР ЗЕКАВИЦА. ПОВСЮДУ ИНОСТРАНЕЦ

В начале нулевых я был одним из немногих иностранцев в российском кино – экзотика. Играл немцев, англичан, американцев. Благо в моем арсенале несколько языков: сербский, болгарский, немецкий, английский, русский и немного испанского. Сейчас иностранных актеров стало больше, но и я «обрусел»…

– Я проснулся утром в съемной квартире на Манхэттене от звука удара. На улице завыли сирены. «Метеорит, что ли, упал?» – подумал спросонья. Зазвенел телефон – на автоответчик посыпались вопросы от знакомых: «Петар, ты жив?» Телевизора у меня не было, я оделся и спустился на первый этаж в маленькое кафе, где мы часто собирались с друзьями. Там вокруг телевизора столпились люди. На экране горела башня Все-мирного торгового центра. Я обернулся, а в окне – башня у меня за спиной! Когда ты одновременно видишь что-то на экране и то же самое рядом с собой – ощущение, будто попал в блокбастер наяву. И тут самолет врезается во вторую башню! Через какое-то время самое высокое здание Нью-Йорка с треском стало оседать. Улицу заволокло пылью, в воздухе летали пепел и горящие документы, контракты… Апокалиптическая картина.

Людей эвакуировали из этого района, я несколько дней жил у моего друга Джека Димича на другом конце города. В Нью-Йорке на несколько месяцев воцарился траур. Все будто замерло: приостановилось финансирование многих фильмов, что будет дальше – непонятно. Телевидение и газеты обсуждали только теракт одиннадцатого сентября – это подогревало эмоции и увеличивало стресс от произошедшего. Я почувствовал себя потерянным и решил вернуться в Москву, где в тот момент жили мои родители.

– Петар, мировые события не первый раз повлияли на вашу судьбу: в девяностые годы ваша семья не смогла вернуться из Москвы в родной Белград, поскольку там началась гражданская война. А покидали вы еще мирную Югославию?

– В Белграде я родился и окончил четыре класса школы. В 1990 году отец получил работу в представительстве югославской государственной компании и мы уехали в Болгарию: мама, папа, сестра и я. Это был, наверное, последний беспечный год в нашей жизни. Казалось, что эта командировка быстро закончится и мы вернемся в родной Белград, где остались все мои друзья, где стоял наш дом на тихой улице Добрачина, которая граничит с пестрым кварталом, что облюбовали наши балканские цыгане, где за старинной кирпичной стеной – троллейбусное депо, где набережная Дуная, с которого доносятся крики чаек и гудки речных барж…

Но спустя полтора года на моей родине началась полномасштабная война. Мама родилась в республике Хорватия, а отец в республике Сербия – тогда это все было Югославией… Поди пойми. Ребенку это сложно. Мне до сих пор многое кажется неясным и нереальным. Сон. Кошмарный сон.

Итак, в далеком 1990 году мы прибыли в Софию. Нужно было определиться со школой. Для детей это всегда больной вопрос. У нас был выбор: обычная районная болгарская школа или международная при посольстве СССР. Родители рекомендовали попробовать «советскую школу», они от кого-то слышали, что там хорошо. То есть выбора у нас с сестрой особого не было.

Первая встреча с советской культурой немного шокировала. Я попал в другой мир: школьная форма, девочки с бантами, на первое сентября – линейка. У нас в Югославии младшие и старшие классы учились отдельно, а тут «дядя»-одиннадцатиклассник несет на плечах девочку, звонящую в колокол. С традицией «первого звонка» я еще не сталкивался и решил, что это какое-то религиозное действо – колокола ассоциировались с церковью. Пионеры несли красные флаги, на которых изображены отрубленные головы вождей – как я решил, опять же. Потом все хором запели гимн: «На-ша шко-ла при по-соль-стве, в Бол-гарии живем…» Абсолютный культ, который выглядел красивым, мощным, но и пугающим. При этом условия в школе были прекрасными: бассейн, актовый зал на тысячу человек. Но если в плане продовольствия в Белграде было все, то в Софии зияли пустые полки. Раз в неделю мы с папой садились в машину и ездили за продуктами в Югославию. Тяжелые были времена.

Но самое сложное – мы не знали русского языка. Я до этого практически не сталкивался с русской культурой. В школе в Югославии учили английский или французский. Из-за этого мы с сестрой не сразу влились в учебный процесс. Первые полгода у нас были дополнительные занятия по русскому. Помню, страдали от объема информации и нехватки свободного времени. Но теперь понимаю, что именно тогда мы приобрели основу основ, которая потом дала нам возможность полностью насладиться великолепием языка: классической литературой, юмором и высокой художественной выразительностью.

Я коммуникабельный, но в каждой новой школе войти в коллектив, отстоять свое место непросто. Только-только начал привыкать к жизни в советской школе в Болгарии, как мы узнали, что отец принял решение поехать работать в Россию. Опять переезд – новая школа, новая страна. Огромная, с великой историей, которую я теперь знал не понаслышке, а русским языком к тому времени уже овладел неплохо. Мы с сестрой учились в обычной московской школе и на тот момент были там единственными иностранцами. Диковинкой. Это создавало определенный стресс – не всегда приятно быть под пристальным вниманием. Наверное, это похоже на то, что испытывают публичные люди: ты должен соответствовать высокому уровню, с тебя спрашивают больше и ожидают, что ты будешь вести себя определенным образом.

Но у меня остались хорошие воспоминания о моей школе № 171. Знания, которые мы получили, были на завидном уровне. Школа была с химическим уклоном, и предмет вели кандидаты наук из МГУ. Это была поэзия – целая вселенная из облаков электронов, ковалентных связей и сил Ван-дер-Ваальса. Мои одноклассники постоянно что-то мастерили и придумывали: Саша Прянников – электротрансформаторы, Саша Королев – сложнейшие графические шаржи, а Слава Творогов – формулы завоевания мира. У нас был дружный класс.

Шел 1992 год… В Югославии уже началась гражданская война, и для России этот год тоже был переломным: старые устои рушились, но и ощущалась энергия невероятной свободы! Появились молодежные движения. У нас в школе был магнитофон, и каждую перемену мы слушали русский рок: Сукачев, Гребенщиков, «Ноль», «ДДТ»… Я тогда носил длинные волосы, бандану, кожаную куртку. Сестра увлекалась гранжем – ходила вся в фенечках. Это было здорово! Практически никто не делал детям замечаний насчет внешнего вида. Казалось, не так важно, кто во что одет и какое у него материальное положение.

Теперь я понимаю, что несмотря на все отречения, перипетии и невзгоды, через которые прошли мои родители, у нас с сестрой было прекрасное детство. Мы получили хорошее образование и не видели ужасов гражданской войны на нашей родине.

– Как вы выбрали такое необычное, экзотическое место для учебы – Гонолулу? И почему поступили на политологию?

– Мне кажется, что не я выбрал Гавайские острова, а Гавайские острова выбрали меня! После окончания средней школы поступил в школу с углубленным изучением английского. Родителям очень хотелось дать нам те возможности, которых не было в их молодости: свободу, знания, языки, перспективы. Если честно, я не хотел уезжать из Москвы, был очень домашним парнем, отчасти интровертом. Очередной переезд казался чем-то ужасным. Но еще страшнее мне было признаться родителям, что хочу стать артистом. Наверное, пошел по линии наименьшего сопротивления: сдал международный тест по английскому языку и вступительные экзамены в вузы нескольких стран. А ответили мне из Гавайского тихоокеанского университета!

В Гонолулу я оказался так далеко от дома, что пришлось очень быстро стать самостоятельным: важно было организовать свой быт, чтобы проводить как можно больше времени за партой. Весь первый год ежедневно учил английский, как некогда русский в Болгарии. Я очень старался оправдать доверие университета, но прежде всего – доверие своих родителей.

На третьем курсе уже можно было чуть расслабиться. Я мог больше времени проводить на океане и, не поверите, на кухне – обнаружил в себе великого повара! Скорее в

...

конец ознакомительного фрагмента