Текст книги "ЛОРА ГУЭРРА. КАК В СКАЗКЕ"

ЛОРА ГУЭРРА. КАК В СКАЗКЕ

Тонино вскоре позвонил: «Ты собрала документы?» – «Какие?» – «Я развелся, оставил половину имущества жене и детям, а ты даже не удосужилась собрать все справки, чтобы мы смогли расписаться!» – возмущался он.

– Вы были в Италии?

– Отчего же?

– Я очень занята на работе.

Так мы впервые поговорили с Тонино Гуэррой, с которым прожили потом в браке тридцать пять лет. Он не был в курсе советских реалий – того, что загранпаспортов на руках у нас не имелось, их выдавал ОВИР, если был уверен, что человек вернется на родину.

Мы встретились в доме моих близких друзей – выдающегося нейрохирурга Александра Николаевича Коновалова и его жены Инночки, с которой я была знакома с детства. Происходило это в дни Московского международного кинофестиваля. В 1975 году в нем участвовал живой классик итальянского кино Микеланджело Антониони с картиной «Профессия: репортер». Дорогих гостей селили в гостинице «Россия», опекали, кормили. Антониони не привык к тому, что на завтрак там подавали сосиски и яйца при полном отсутствии свежих овощей и фруктов, заскучал и собрался уезжать досрочно. Так и возникла идея задержать его, пригласить в приличную советскую семью и вкусно накормить. Гуэрра сопровождал Микеланджело в составе съемочной группы. У него развивался роман с дамой-продюсером, которая тоже в тот момент находилась в Москве. Но они поссорились, и в гости Тонино отправился один.

Вот и не верь в судьбу! Меня он выделил сразу, подошел, мы разговаривали через переводчика – итальянского я не знала. В конце пообещал: «Пришлю вам приглашение, приезжайте, покажу Италию».

Я тогда работала редактором в экспериментальном объединении «Мосфильма», которое возглавлял Григорий Наумович Чухрай. До этого несколько лет провела в «Совинфильме», переводила субтитры. На «Мосфильм» меня устроил мой первый муж Александр Ефремович Яблочкин, он был директором картин. К несчастью, я рано овдовела. Однажды Саша пошел на работу, мы жили недалеко от студии, а через полчаса мне позвонили с проходной – мужу стало плохо с сердцем. Я успела добежать туда раньше, чем приехала скорая помощь, пыталась привести его в чувство, тормошила, делала искусственное дыхание. Но было поздно, Саша умер у меня на руках…

После похорон навалилась страшная депрессия. Спасала лишь работа. Я познакомилась и подружилась с Андреем Тарковским, Георгием Николаевичем Данелией, опекала как редактор Рустама Хамдамова, общалась с Элемом Климовым и Ларисой Шепитько…

Элем рассказывал, как его отец, крупный советский чиновник, мечтал видеть сына студентом авиационного института, а тот все рисовал и рисовал раскадровки. В конце концов отец сдался и разрешил поступать во ВГИК. Имена этих людей повторяю сегодня как молитву. Они причастны к золотому веку нашего кино.

– А ваши родители имели отношение к искусству?

– Нет, но были людьми образованными. Мама Елена-Эльвира родилась в Карсе в дворянской семье, получила инженерное образование. Ее отец был местным губернатором. Естественно, в Гражданскую войну он воевал на стороне белогвардейцев, после разгрома белой армии попал в Архангельск, в лагерный барак, где офицеры умирали от тифа. Остался жив только потому, что в 1922 году вышел указ Ленина об их освобождении, офицеров отправляли поднимать промышленность. Дедушку послали работать на бумажный комбинат под Нижним Новгородом. Мама выросла там. Тонино описал историю моей семьи в повести «Дождь над всемирным потопом», я ее перевела. В книге «Семь тетрадей жизни» он посвятил целую главу моей маме, она написана по моим рассказам.

Папа рос в белорусских Климовичах в еврейской семье крупных лесопромышленников. У его родителей было двенадцать детей, десять из них – сыновья, исключительно талантливые. Все они заразились революционными идеями. Дядя Маркуша на белом коне освобождал Гомель. В его доме хранился портрет Дзержинского с дарственной надписью: «Дорогому Маркуше от Феликса», что не помешало дяде отсидеть семнадцать лет. Дядя Арнольдик был военным атташе в Америке, закупал для Буденного лошадей в Персии. Именно с ним папа в свое время отправился в Петербург, ходил на поэтические диспуты Маяковского и Есенина, с последним даже подружился. Во времена НЭПа успешно занимался бизнесом. Когда проезжал в пролетке мимо биржи, евреи говорили: «Вон едет Генрих – пять голов». Об этом мне поведал мой двоюродный брат Юлик, сын старшего папиного брата Зусмана Нисоновича Крейндлина, в свое время главного хирурга Боткинской больницы. Юлий не только пошел по стопам отца, но стал еще и писателем. Под псевдонимом Юлий Крелин выпустил несколько повестей, одна легла в основу фильма «Дни хирурга Мишкина». Папа получил два образования – медицинское и дипломатическое. Работал с академиком Тареевым в больнице, где впервые была пересажена почка.

Родители встретились в Москве. Я росла в доме Наркоминдела у «Красных Ворот» в бывшей квартире наркома иностранных дел Литвинова. Огромную квартиру поделили на две половины, одна досталась нашей семье. Мой отец не избежал репрессий. К счастью, он выжил и был реабилитирован.

У нас дома висела картина Айвазовского, стояло пианино, меня одно время учили на нем играть. Правда, я продемонстрировала полное отсутствие слуха. В семье имелась прекрасная библиотека, я зачитывалась Бальзаком, Драйзером, Мопассаном. До замирания сердца обожала Бунина, которого не преподавали в школе, но мой дачный друг Эдик Радзинский все же однажды притащил мне «Темные аллеи».

Окончив экспериментальную школу имени Некрасова, пыталась поступать в театральное училище, потом в институт иностранных языков. Полтора года проучилась в нефтяном институте и сбежала. Высшее образование в итоге получила в МГУ на романо-германском отделении филологического факультета, написав диплом по Генриху Беллю. Со мной училась Света Кармалита, которая потом стала женой Леши Германа.

– Живя в таком окружении, почему обратили внимание на Тонино? Что в нем было особенного?

– Мы все в те времена поклонялись итальянскому кинематографу, Гуэрра тоже был его живым классиком. Он уже написал сценарии «Амаркорда» и «Фотоувеличения», фильмы успели получить «Оскар». Он и его друзья казались мне небожителями, хотелось понять, что это за люди. К тому же Тонино был пластичен, замечательно танцевал, бил чечетку. Позже, во время съемок фильма «Джинджер и Фред», на моих глазах учил танцевать степ Марчелло Мастроянни. Когда мы встретились, у него были смоляно-черные волосы, оливковый цвет лица и глаза, которые пронизывали тебя насквозь. Он говорил так, что можно было заслушаться. Его друг писатель Итало Кальвино называл Гуэрру самым замечательным рассказчиком на земле. Не заметить Тонино было нельзя!

Он уехал, а вскоре прислал мне приглашение, где подчеркнул, что я – его невеста. Ему друг посоветовал: так легче было получить разрешение на выезд. Но мне не удалось этого сделать – ОВИР чинил препятствия, постоянно им не хватало каких-то документов.

Через полгода, зимой, Гуэрра вернулся в Москву – ему предложили написать сценарий для Сергея Бондарчука, чтобы потом снять картину совместно с итальянцами. Тонино придумал замечательную историю под названием «Мы не уезжаем», но поставить фильм не удалось. Конечно же, мы увиделись, стали проводить вместе много времени, ходили в театры, цирк. Впервые тогда поцеловались на тридцатиградусном морозе. Так начался наш роман. Объяснялись между собой на английском, который он знал не слишком хорошо, поэтому очень хотел, чтобы я выучила итальянский.

Однажды проезжали мимо Птичьего рынка, Гуэрра попросил водителя остановиться, пошел и купил клетку для канареек. Повесил ее у меня дома, каждый день писал записочки на итальянском и складывал их туда. Мне их потом переводил приятель Валера Серовский, работавший переводчиком на «Красной палатке». Там была сплошная поэзия: «Сегодня мне хочется говорить тебе круглые слова» или «Если у тебя есть гора снега, держи ее в тени». И я решила учить итальянский, стала брать уроки у переводчика Хрущева Юрия Матусова, а когда немного освоила грамматику, начала писать Тонино письма. Он их сохранил, сегодня читаю те наивные строки и хватаюсь за голову: сколько же там ошибок! Но это не имело никакого значения. Главное – я освоила разговорный язык и мы могли общаться по телефону. Гуэрра звонил каждый день, это стоило очень дорого. В ту пору все международные звонки соединяли телефонисты. Римский телефонист Франко постоянно слушал наши разговоры и, видимо, так вдохновился этими нежными беседами, что два года соединял нас бесплатно.

И еще пара слов о Юрии Петровиче Матусове. Он был большим ценителем женской красоты, обожал полных женщин с тонкими щиколотками и талией. Матусов был женат на певице Виктории Ивановой, но это его не останавливало. Одну из своих пассий как-то познакомил с нами. Когда Юрия не стало, проститься с ним пришло большое количество толстух. Тонино описал эти похороны в одном своем рассказе.

Еще через полгода они с Антониони снова приехали в Москву. Микеланджело собирался снимать новый фильм «Бумажный змей» в Средней Азии. Тонино настаивал, чтобы я сопровождала их на выбор натуры. Объясняла ему, что это невозможно, и тогда он отправился отпрашивать меня к тогдашнему председателю Госкино Ермашу. Сказал: «Пойми меня как мужчина, мне с ней хорошо». В Ташкент я так и не полетела, к тому же была разжалована из редактора в сотрудницу студийного архива. А фильм не был снят.

– Как дело все-таки дошло до свадьбы?

– Сначала меня наконец-то выпустили в Италию. Прилетела в Рим зимой в дубленке и меховой шапке, а там плюс шестнадцать. Гуэрра сразу же повел меня по магазинам, купил красивое кашемировое пальто, которое кто-то тут же прожег сигаретой на самом видном месте. Ходила по Риму, прикрывая дыру рукой. А потом мы отправились на машине в путешествие по Италии. За рулем сидел Микеланджело Антониони, которому было шестьдесят с лишним лет, и гнал со скоростью двести километров в час. Рядом – его подруга Энрика, сзади – мы с Тонино. Объехали Флоренцию, Милан, Венецию. В Венеции сели обедать в ресторане на площади Святого Марка, в котором любил бывать Эрнест Хемингуэй. Только Гуэрра об этом обмолвился, как в дверь вошла внучка писателя Марго. У меня потемнело в глазах, от полноты чувств я грохнулась в обморок. Когда пришла в себя, услышала, как кто-то из сгрудившихся вокруг итальянцев что-то спрашивает. Язык я знала не в совершенстве, на всякий случай кивнула: «Да». Оказалось, люди интересовались, не беременна ли синьора.

Уезжала из Италии, ни на что не надеясь. Тонино в

...

конец ознакомительного фрагмента