Текст книги "Всадник на спине ветра или О чём умолчал «Алхимик»"

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

– Что такое Жизнь, Учитель?

– Жизнь – волшебный цветок на Жемчужном Дереве Шоу-Дао.

– Что такое Шоу-Дао, Учитель?

– Шоу-Дао – это сама Жизнь. Шоу-Дао – школа Жизни и Бессмертия. Огромное древо знаний, уходящее корнями к истокам бытия.

– Что такое Счастье, Учитель?

– Счастье – это осознание себя.

– Что такое осознание себя, Учитель?

– Осознание себя – это управление собой и Жизнью.

– Как научиться управлять собой и Жизнью, Учитель?

– С помощью Вкуса Жизни.

– Что такое Вкус Жизни, Учитель?

– Вкус Жизни – часть великого учения Шоу-Дао.

– Для чего это учение, Учитель?

– Чтобы не потерять Знания.

– Зачем нужны Знания, Учитель?

– Чтобы легче было жить.

– А зачем нам дана Жизнь, Учитель?

– Чтобы отражать, как озеро луну.

– Что отражать, Учитель?

– То, что пусто, но неисчерпаемо; то, что само себя порождает, кормит себя собою, но не поедает себя; то, что является первопричиной всех вещей; то, что прекрасно, вечно и безмятежно.

Диалог Шоу-Дао

На этой земле сильное гнетет слабое, твердое давит мягкое, злое теснит доброе, ищущие не находят, жаждущие не утоляют жажды. Но это вовсе не означает, что не может быть по-другому. Владеющий знанием «Спокойных» кормит коня волчьим мясом.

Изречение Шоу-Дао

* * *

Саша плохо помнил, что с ним произошло. Удар, боль и темнота, в которую он провалился. Кажется, он ехал на мотоцикле. Кажется, он был не один. С кем он ехал? Что произошло? Надо попробовать восстановить события.

Он ушел из дома. Но это было уже давно.

Ему приснился сон у полуразрушенной церкви. Сон о всаднике, оседлавшем воздушные потоки.

Цыганка велела ему идти туда, куда дует ветер.

Он отдыхал на лесной поляне с Мелхиседеком.

Что же случилось потом?

Из туманного забытья выплывал рев мотоциклов, исполненные безумства крики, и, наконец, финал. Финал, который он предпочел бы забыть. Удар, боль, темнота.

Понимание пришло внезапно. Летальный исход. Кажется, недавно он уже произносил эти слова. Но по какому поводу? Этого Саша не помнил. Летальный исход. Смерть. Так вот в чем дело! Он умер…

«Я умер, – подумал юноша. – Как обидно. Я ушел из жизни, так и не осуществив свою мечту, не выполнив свое предназначение на Земле. Одно утешение – я погиб, следуя своей Судьбе, а мудрый Алхимик сказал, что умереть, следуя своей Судьбе, гораздо лучше, чем принять смерть, не подозревая о существовании Пути. Так ли это? Как сложилась бы моя Судьба, не прочитай я „Алхимика“? Я учился бы сейчас в университете. Я был бы жив. Возможно, даже счастлив. Так что же хорошего в том, что я умер, не успев понять, что такое жизнь?»

– Давай, открывай глаза, философ, – раздался насмешливый голос, произносящий слова с каким-то необычным акцентом. Такого акцента Саша никогда прежде не слышал.

«Наверное, этот голос говорит на Всеобщем Языке, – решил юноша. – Поэтому и звучит он так непривычно. Кто бы это мог быть? Алхимик? Бессмертный царь Салима Мелхиседек?

Саша попробовал приоткрыть веки и неожиданно осознал, что не чувствует своего тела. Хотя, что в этом удивительного? Он умер. Это означает, что у него больше нет тела. Как же тогда поднять веки?

– Я долго буду ждать? – недовольно поинтересовался голос.

«Тот, кто следует своей Судьбе, знает и умеет все, – вспомнил Саша слова Алхимика. – Если я знаю и умею все, значит, я могу и открыть глаза».

Ощущение собственной плоти вернулось к нему вместе с мутной саднящей болью. Тело было тяжелым, как золотой саркофаг фараона. Оно отказывалось слушаться, но оно было! И, главное – у него вновь появились веки, значит, их можно было поднять.

Сделав усилие, Саша открыл глаза.

– Ну, наконец-то!

Прямо над ним наклонился мужчина с восточными чертами лица – широкими скулами и хищным миндалевидным разрезом пронзительных черных глаз. Кожа у него была бронзовой, а волосы – очень жесткими, густыми и иссиня-черными, как вороново крыло. Сколько лет было мужчине, Саша затруднялся определить: лицо его казалось молодым, но глаза сияли каким-то особенным светом. Казалось, что мудрость веков соединяется в них с безмятежной уверенностью силы.

С некоторым разочарованием Саша понял, что ни Мелхисидеком, ни Алхимиком этот человек быть не может – внешность у них была арабская, а обращающийся к нему незнакомец напоминал выходца из Юго-Восточной Азии.

Скосив глаза, юноша осмотрелся вокруг.

Он лежал на кровати в небольшой комнате с белеными стенами. За окном, полуприкрытом аккуратными резными ставнями, зеленел сад.

– Кто вы?

Кажущиеся чужими губы упрямились, отказываясь повиноваться.

– Можешь звать меня Ли, – ответил мужчина, – хотя люди обычно называют меня Даосом.

– А я – Сантьяго, – сам не понимая, почему, соврал Саша.

– Да хоть чайка Джонатан Ливингстон, мне все равно, – усмехнулся его собеседник.

Саше почему-то стало стыдно.

– Вообще-то меня зовут Саша.

– Это имя подходит тебе гораздо больше, да и звучит оно красивее. Зачем ты назвался Сантьяго?

– Потому что я хочу быть Сантьяго. Это моя мечта.

– В таком случае тебе нужно сменить имя. Это не трудно.

– Это не поможет.

– Откуда ты знаешь?

– Вы читали «Алхимика» Коэльо?

– Приходилось. А с чего это ты вдруг затесался в банду байкеров? – неожиданно переменил тему Ли. – Кстати, можешь называть меня на «ты». Не люблю излишних формальностей.

«В банду байкеров? – подумал Саша, начиная что-то смутно припоминать. – Так вот почему я ехал на мотоцикле. Интересно, как я мог в нее затесаться?»

Тот факт, что последние события стерлись из его памяти, не помешал юноше ответить. Он повторял эту универсальную и в то же время ничего не означающую формулировку столько раз, что уже не вдумывался в ее смысл.

– Потому что я следовал своей Судьбе.

– Ты имеешь в виду, что разбиться на мотоцикле – это твоя Судьба?

– Я осуществлял свою мечту, – объяснил Саша, – Я молод, а молодость знает, чего хочет. Воплощая в жизнь свою мечту, я следую своей Судьбе. Это и есть мое предназначение на Земле.

– Стать удобрением для сорняков? – уточнил Ли.

– Удобрением? Почему удобрением?

– Если бы не я, ты был бы уже мертв, – заметил Даос. – Мертвая плоть, как правило, становится основой для другой жизни. Кормить насекомых и растения – дело, несомненно, полезное, но называть это своим предназначением на Земле – несколько высокопарно, ты не находишь?

– Что произошло?

– Когда я увидел тебя, ты был без сознания и истекал кровью, – сказал Ли. – Сейчас ты находишься в моем доме. Но все могло сложиться и по-другому. Ты вел себя так, словно считал, что твое предназначение – умереть, так не познав Жизни.

– Но ведь ты меня спас, – возразил Саша. – Значит, мне не суждено было умереть.

– В этот раз – да. Но везение тоже не вечно. Нельзя полагаться на случай.

– Я и не полагаюсь на случай. Я следую своей Судьбе. Пока человек молод, он знает свою Судьбу.

– С чего ты это взял?

– Так сказал бессмертный царь Салима Мелхиседек. Вы же читали «Алхимика».

– Я много чего читал, – усмехнулся Ли. – Красивые фразы – как прекрасные внешне, но пустые и холодные женщины. От них закипает кровь, но продолжается это лишь до тех пор, пока форма затмевает суть. Молодость ничего не знает. Молодость очаровывается формой, но не видит за этой формой смысла. Молодость чувствует стремление, но не умеет это стремление правильно интерпретировать. Именно поэтому люди затрачивают массу усилий, чтобы добиться чего-либо, что потом оказывается им не нужно, путаются в противоречивых желаниях, или хотят не то, что действительно нужно или полезно для них. Вот ты, например. Чего ты желаешь больше всего на свете?

– Я хочу быть таким, как Сантьяго.

– Что это значит?

– Я хочу выбрать свою Судьбу.

Даос расхохотался.

– Ты сам-то понимаешь, о чем говоришь? Я имею в виду, видишь ли ты за формой смысл?

– Думаю, что понимаю, – нерешительно произнес юноша.

На самом деле он уже не был в этом так уверен.

– Это хорошо, что понимаешь. Значит, ты хочешь выбрать свою Судьбу. Что же тебе мешает?

– Я… я не знаю, – растерялся Саша. – Наверное, все дело в том, что моя мечта неосуществима.

– Ты имеешь в виду – стать таким, как Сантьяго?

– Я не совсем точно выразился. Мне недостаточно быть похожим на Сантьяго. Я хочу стать самим Сантьяго, но не представляю, как осуществить это желание. Сантьяго помог Мелхиседек. Вот если бы мне удалось повстречаться с бессмертным царем Салима и попросить у него совета…

– Сантьяго заплатил Мелхиседеку за помощь шесть овец, – заговорщицки подмигнул юноше Даос. – Мне чужда корысть, поэтому я выполню твое желание совершенно бесплатно.

«Сумасшедший, – мелькнуло в голове у Саши. – Точно: он сумасшедший».

Глаза Ли, сузившись, превратились в две черные щелки.

«Как же ты сможешь выполнить мое желание?» – хотел спросить Саша, но не смог.

Юноша ощутил ударивший в лицо порыв ветра.

«Откуда взялся ветер?» – удивился он.

Они ведь в доме, и окна закрыты.

Ветер дул все сильней. Он подхватил юношу, как пушинку и, закружив, увлек в поглотившую дом и сад бездонную воронку торнадо. Саша успел закричать, а потом все провалилось во мрак.

* * *

Саша не сразу понял, почему так горит его правая щека. Прямо над ним ослепительно голубело небо. Белесое солнце, выцветшее от собственного зноя, опаляло лучами его лицо. На фоне неба чернели источенные временем стены полуразвалившейся церкви, в обрушившийся купол которой солнечные лучи ныряли, как в колодец. Рядом с церковью росло красивое высокое дерево с широкими листьями, похожими на кленовые, и лишенным коры, гладким, как кожа младенца, серебристо-серым стволом. Сам не понимая, откуда, юноша знал, что это сикомор.

Под корнями сикомора зияла глубокая яма, а рядом с ней стоял ларец с откинутой крышкой. С забившимся сердцем Саша наклонился над ним и провел пальцами по золотой маске, украшенной белыми и красными перьями. Набрав пригоршню драгоценных камней, юноша просеял их между пальцами, как разноцветные сверкающие леденцы.

У края ларца лежали два камня – черный и белый – Урим и Туммим – память о старом царе, которого он больше не встретит.

«Но ведь я никогда его и не встречал, – подумал Саша. – Это всего лишь сон. Я Саша. Я не Сантьяго.»

«Теперь ты Сантьяго, – прошелестели листья сикомора. – Сантьяго, нашедший сокровища. Твоя мечта осуществилась».

Выхватив из ларца инкрустированное рубинами и изумрудами серебряное зеркало, юноша поднес его к глазам. В блестящей полированной поверхности отразилось смуглое одухотворенное лицо с тонкими латинскими чертами. Черные слегка вьющиеся волосы мягкой волной ниспадали на лоб. Под резко изгибающимися к вискам бровями сверкали выразительные темно-серые глаза.

– Я – Сантьяго, – прошептал Саша.

– Я – Сантьяго, – крикнул он так громко и радостно, что листья сикомора испуганно вздрогнули и затрепетали.

– Я – Сантьяго, – повторил Саша, чувствуя, как его захлестывает волна почти невыносимого блаженства.

Его мечта сбылась. Он Сантьяго. Он счастлив. Он свободен.

Сантьяго пришлось отдать шесть овец и десятую часть сокровища за то, чтобы его желание исполнилось. Ли, в отличие от Мелхиседека и цыганки, не потребовал от Саши платы.

Воистину прав был царь Салима: «Когда ты по-настоящему чего-то желаешь, ты достигнешь этого, ведь такое желание зародилось в душе Вселенной».

Подняв к небу сияющее счастьем лицо, Саша-Сантьяго ощутил на нем дуновение ветерка – «левантинца», аромат, звук и вкус медленно приближавшегося и, наконец, осевшего у него на губах поцелуя – первого поцелуя ожидающей его женщины пустыни.

– Я иду к тебе, Фатима, – сказал он.

* * *

Прежде, чем отправиться к Фатиме, нужно было выполнить обещание, данное старой цыганке из Тарифы, растолковавшей сон о сокровищах, – отдать ей десятую часть клада. Как правильно отделить десятую часть, юноша не представлял – вещи ведь были разной ценности. Он решил отвезти цыганке весь ларец и предложить ей выбрать все, что захочет, – чтобы не было обид. Донести клад до Тарифы у него не хватило бы сил – слишком он был тяжел.

Немного поразмыслив, Саша снова закопал сокровища под корнями сикомора, оставив себе лишь немного золотых монет. Он решил купить коня в ближайшем городке, навьючить на него ларец и тогда уже отправиться к цыганке.

Ноги сами несли юношу в нужном направлении. Не успевший привыкнуть к своей новой роли, Саша не уставал удивляться тому, что понимает звучащую вокруг испанскую речь, без труда различает андалузский и кастильский акценты, узнает давно знакомые и вместе с тем незнакомые места…

Странные вещи творились с юношей: он ощущал себя то пастухом Сантьяго, то Сашей, наблюдающим со стороны за жизнью молодого испанца, которая так неожиданно стала и его собственной жизнью.

Эта жизнь представлялась ему в виде тонкой золотой нити, тянущейся из вечности прошлого и уходящей в бесконечность будущего. Один участок нити был светлее и ярче, и Саша мог мысленно скользить вдоль него, читая их общую с Сантьяго историю от рождения испанского пастуха и до того момента, как Саша-Сантьяго отправился на поиски коня.

Ступив на рыночную площадь, где можно было отыскать все, чего пожелает душа, Саша знал жизнь Сантьяго даже лучше, чем свою собственную.

«В этом мире все исполнено смысла, – сказал себе юноша. – Я постиг Душу Мира, я узнал свое сердце, но понял ли я себя до конца?»

Подумав так, Саша-Сантьяго удивился, какие странные мысли приходят ему в голову. Уж себя-то он изучил даже лучше, чем повадки овец, а сердце свое для него – как открытая книга. Чего же он может не знать о себе? Действительно, нелепый вопрос.

* * *

Плавящаяся под солнцем рыночная площадь бурлила многоцветьем одежд, оглушала разноголосьем толпы и благоухала пряными ароматами южного базара.

Подходящего коня Саша отыскал почти сразу – статного и горячего вороного трехлетку с диковато косящим черным глазом.

Не торгуясь, юноша отдал за приглянувшегося ему жеребца, сбрую, отделанное серебром седло и переметные сумы из прочной буйволиной кожи шесть старинных золотых монет – в два раза больше, чем Сантьяго заплатил когда-то за целое стадо овец.

Саша уже собирался вскочить в седло, но вдруг почувствовал, как что-то толкает его в лодыжку.

Посмотрев вниз, он обомлел, встретившись взглядом с небольшим рыже-белым щенком.

– Мелхисидек! – изумленно воскликнул юноша. – Что ты здесь делаешь? Как попал сюда?

Как и раньше, Саша с легкостью читал мысли пса. Вот и сейчас он понял, что щенок ответил ему:

– Пусть я беспородная дворняга, но зато друзей не забываю. Не исключено, конечно, что кое-кто, заделавшись богатым иностранцем, и глянуть в мою сторону не пожелает…

– Каким еще богатым иностранцем? – изумился Саша. – Что ты несешь?

– Ты в зеркало смотрелся? Видел эту дикую смесь молодого Бандераса с Хоакином Кортесом? Ну, ты и замаскировался. Только по запаху тебя и отыскал. Имечко себе завел испанское, драгоценностей целый сундук, вот я и говорю – типичный богатый иностранец. Кто знает, может, теперь и снизойти до меня, беспородного, не захочешь. Я и сам уже подумываю о том, чтобы превратиться в бенгальского тигра с солидным банковским счетом на Каймановых островах.

– И не стыдно тебе так говорить? – обиделся Саша. – Мы же друзья, а дружба не зависит от внешности, имени или сокровищ. Я счастлив, что ты снова со мной. Только, пожалуйста, не дразнись и перестань болтать глупости.

– С каких это пор ты правду стал глупостями называть? – осведомился Мелхиседек.

– Да ты еще щенок! – возмутился Саша. – У тебя молоко на губах не обсохло! Что ты вообще можешь знать о правде?

– Щенок! – торжествующе воскликнул пес. – В том-то и дело, что щенок. Я молод, а молодость ЗНАЕТ!!! Ну что, попался? Нечего возразить?

– Ладно, – сказал юноша, подсаживая Мелхиседека на луку седла. – Я понял. Ты полагаешь, что устами щенка глаголет истина. Тогда объясни мне, что ты понимаешь под правдой?

– Да как тебе сказать… Правду можно определить многими, нередко противоречащими друг другу способами, – с глубокомысленным видом изрек Мелхиседек. – В данном контексте я, пожалуй, выберу следующее определение: правда – это нечто такое, что каким-либо образом может кого-либо дискредитировать. Не станем указывать лапой, кого именно.

– Ну почему мне так не везет? – вздохнул Саша. – У всех нормальных людей собаки лишь лают и поскуливают, и только мне, неизвестно за какие грехи, досталась говорящая!

– Истине пасть не заткнешь! – торжественно провозгласил Мелхиседек. – А понимаешь ты меня, потому что говоришь на Всеобщем Языке. Или ты забыл об этом? Кстати, если верить твоему любимому Коэльо, Эрнест Хемингуэй тоже говорил на Всеобщем Языке. Очевидно, он заодно погрузился в Душу Мира и достиг Великого Творения, после чего благополучно покончил с собой. Ты, кстати, не помнишь, как именно – повесился, застрелился или отравился?

– Застрелился, кажется, – сказал Саша. – Я не понимаю, к чему ты клонишь?

– К тому, что если уважающее себя живое существо хоть что-то смыслит в этой жизни, оно не станет плевать в Душу Мира, а заодно и в свою собственную душу, пуская себе пулю в лоб. Это и есть правда.

– О, Господи, – вздохнул юноша. – Ну почему я не завел себе овцу?

* * *

Старая цыганка провела гостя в уже знакомую ему заднюю комнату, отделенную от столовой занавесом из разноцветных пластмассовых бус. Юноша рассмеялся, вспомнив, как в первый раз испугался старухи. Он думал, что цыгане продают душу дьяволу, а гадалка помогла ему найти сокровище.

Щенка Саша на всякий случай привязал на улице, рядом с конем, чтобы тот не сбивал его с толку своими неуместными вопросами и замечаниями.

– Ты пришел выполнить свою клятву? – спросила старуха.

– Я отыскал сокровища. Десятая часть всего, что я нашел – твоя, как и договорились.

Саша предложил цыганке самой отобрать все, что ей понравится. Пока старуха перекладывала себе в подол золотые монеты, драгоценные камни и украшения, юноша спросил:

– А какая мечта у тебя? В прошлый раз ты сказала, что умеешь только толковать сны, но не делать их явью, иначе ты не жила бы, как нищенка, побираясь у собственных дочерей.

– Цыгане много чего говорят, – рассмеялась старуха. – Только далеко не все их слова – правда. Я мечтала получить сокровище – и ты исполнил мою мечту.

– Это не так, – покачал головой Саша. – Я исполнил свою мечту.

– Ты в этом уверен? – хихикнула цыганка.

– Конечно, уверен. Я же знаю свои желания.

– Приятно, что ты так уверен в себе. Тогда ответь мне на один вопрос.

– Какой вопрос?

– Если ты так мечтал добраться до пирамид, то почему просто не нанялся матросом на купеческий корабль, плывущий в Египет, или не заплатил за проезд – денег после продажи овец у тебя было более, чем достаточно. Ты же вместо этого переправился через пролив и двинулся самым тяжелым и опасным путем – пешком, за тысячи километров, через пустыню, в которой шла битва враждующих племен.

Ты делал все, чтобы лишить себя шансов добраться до цели. Много раз ты собирался отказаться от путешествия, и каждый раз тебя кто-то подталкивал, прямо или косвенно, чтобы ты продолжил путь. Почему же ты вел себя так, словно хотел, чтобы мечта, которую ты считаешь своей, не исполнилась?

– Я… я не знаю… – растерялся Саша.

– А ты никогда не задумывался над тем, что, пересекая пустыню, ты просто исполнял чью-то чужую мечту? – насмешливо подмигнула юноше цыганка.

* * *

От старой гадалки Саша вышел в полной растерянности. Слова цыганки о том, что он мог выполнять чью-то чужую мечту, смутили его.

«Конечно же, это полная глупость», – утешил себя юноша.

И все-таки на душе у него было неспокойно. Саша вспомнил щенка (и он, паршивец, туда же!), их разговор около полуразрушенной церкви по поводу того, что именно царь Мелхиседек внушил Сантьяго мысль, что тот хочет отправиться на поиски сокровищ к египетским пирамидам. Старуха что же, сговорилась с псом?

Внезапно налетевший порыв ветра, взметнув тучи пыли, пронесся мимо дома цыганки. В стремительно темнеющем воздухе исчезли давно не беленые стены и красная черепичная крыша, исчезли чахлая пальма, привязанный к изгороди конь и лежащий рядом с ним Мелхиседек. Вихрь подхватил Сашу и закружил, увлекая его в уже знакомую всепожирающую воронку торнадо.

* * *

Когда окружающее пространство вновь наполнилось светом, Саша понял, что лежит на кровати в маленькой комнате с белеными стенами.

На юношу пристально смотрели пронзительные глаза Даоса.

Саша хотел пошевелиться, но не смог. Тело по-прежнему не слушалось его. Хорошо, хоть глаза он научился открывать!

– Так это был всего лишь сон?

В предательски дрогнувшем голосе юноши слишком явственно прозвучало разочарование.

– В давние времена в Китае жил один правительственный чиновник по имени Чжао, – сказал Ли. – Каждую ночь Чжао снилось, что он бабочка, которой снится, что она – правительственный чиновник. Чжао так никогда и не узнал, кто он на самом деле – человек, которому снится, что он – бабочка, или бабочка, которой снится, что он – человек.

– Ты меня совсем запутал, – пожаловался Саша.

– Если я дам тебе ответ, ты можешь не поверить мне. Поэтому будет лучше, если ты сам найдешь его.

– А вдруг не найду?

– Тогда ты окажешься в положении Чжао, – засмеялся Даос. – Впрочем, это тоже не так плохо.

– Но у меня есть еще один вопрос.

– Не много ли вопросов?

«Кажется, недавно я говорил нечто подобное щенку Мелхиседеку», – подумал юноша, но, тем не менее, спросил:

– Чью мечту исполнял Саньяго? Свою, старой цыганки или кого-то еще?

– А сам ты как полагаешь?

– Я… я не знаю. Мне почему-то неприятно думать на эту тему.

– Так бывает, когда некая часть тебя противится, не желая знать правду. В глубине души ты боишься, что правда разрушит твои представления о мире и о самом себе. Изменение представлений бывает весьма болезненным.

– Не знаю. Может быть, дело именно в этом. Слова цыганки задели мою гордость. Как-то унизительно чувствовать себя орудием осуществления чужих желаний.

– Разве так страшно исполнять чью-то мечту?

– Я никогда не задумывался об этом. Ведь царь Салима говорил, что я должен следовать своей Судьбе. Но разве можно следовать своей Судьбе, воплощая чью-то чужую мечту?

– Твоя беда в том, что ты ищешь однозначные ответы. Юности кажется, что она знает, именно потому, что признает она только черное и белое, только «да» и «нет». Она ограничивает бесконечно разнообразный мир узкими рамками заманчиво простых представлений, не подозревая о том, что Истину невозможно определить фразой, лозунгом или даже целой энциклопедией. Истину вообще нельзя выразить словами.

– Почему же нельзя? – удивился Саша. – Если я спрошу: «Сколько пальцев у тебя на руке?», ты ответишь: «Пять». Разве не так?

– Это не Истина, а всего лишь констатация факта, – возразил Ли. – В то же время, папуас, умеющий считать только до трех, на твой вопрос ответил бы «много», и был бы по-своему прав. Мы говорим не о том, что можно сосчитать или пощупать руками, а о представлениях человека о мире.

Большинство наиболее важных в жизни вопросов не имеют однозначных ответов, ибо истолковать их можно многими способами. Каждый возможный ответ представляет собой субъективную истину, то есть крошечный осколочек Истины, нередко искажающий ее до неузнаваемости, до такой степени, что Истина превращается в ложь.

– Но так не бывает, – сказал Саша. – Истина не может быть ложью.

– Мы говорим о субъективных истинах, – покачал головой Ли. – Все, что выражается словами – не более, чем представление о неком предмете или явлении, более или менее полно отражающее действительность. Христиане считают богом Иисуса Христа. Это – субъективная истина. Мусульмане объявляют богом Аллаха. Это тоже субъективная истина. Атеисты вообще не верят в существование сверхъестественных сил. И это субъективная истина. Мир полон субъективных истин, как дополняющих, так и противоречащих друг другу. Объединяет эти истины лишь одно – ни одна из них не является Абсолютной.

Каждый человек является носителем своей истины, справедливой для его представлений о мире, но в схему другого человека эти истина может и не уложиться. С раннего детства люди накапливают субъективные истины. Подобно птицам, строящим из прутиков гнездо, они конструируют из них образ мира – некую систему представлений, определяющую их мысли и поступки.

Некоторые птицы типа галок или сорок обожают блестящие предметы и тащат в свои гнезда кусочки золотистой фольги или сверкающие крышки от бутылок. Точно так же и человеческие существа, особенно в юности, увлекаются броскими и эффектными формулировками, вроде «молодость знает, в чем смысл жизни» или «чего хочешь ты, того хочет вся Вселенная», бездумно вплетая их в основание своего образа мира. Объявляя их Великими или Абсолютными Истинами, люди формируют на их основе весьма далекие от реальности представления, а потом удивляются, что действия, основанные на этих представлениях, оказываются малоэффективными или вообще не приводят к желаемому результату.

– Подожди, – взмолился Саша. – Все это слишком сложно. Я всего лишь хотел понять, чью мечту исполнял Сантьяго.

– Я расскажу тебе одну историю, – усмехнулся Ли. – Возможно, услышав ее, ты сам отыщешь ответ на свой вопрос.

Это история о философе, который от рождения был слаб, тщедушен и не уверен в себе. Он боялся жизни, а потому не умел наслаждаться ее дарами. Он недоверчиво относился к окружающему миру и, в довершение всего, панически боялся женщин, хотя по ночам мучительно мечтал о близости с ними.

Собственно, поэтому он и стал философом – ведь счастливый человек, как правило, не испытывает потребности объяснять всем и каждому, почему мир устроен так, а не иначе. Тот, кто умеет наслаждаться жизнью, не тратит время на пустые слова.

Страдая от ощущения собственной неполноценности, в глубине души наш философ страстно желал быть могучим покорителем мира. Еще он мечтал повелевать женщинами и с одного взгляда внушать им неодолимую страсть – ведь в жизни они только смеялись над ним.

Выплескивая свои тайные фантазии на бумагу, философ написал книгу о сверхчеловеке, в сравнении с которым обычные люди были не более чем «посмешищем и мучительным позором». Именно таким высшим существом, вознесшимся над простыми смертными, он хотел бы стать. Описывая своего героя, философ мысленно перевоплощался в него, чувствуя себя великим и неотразимым, могучим и уверенным в себе.

Его сверхчеловек никогда не испытывал страха, неуверенности и сомнений. Обладая мощью и железной волей, он с равной легкостью подчинял себе как мужчин, так и женщин.

Книга о сверхчеловеке имела неожиданный успех. Мечта тщедушного философа заразила многих – во все времена люди жаждали превосходства над другими. В конце концов, фантазии философа подхватила горстка фанатиков, рвущихся к неограниченной власти.

Сделав идею о сверхчеловеке национальной идеологией, они провозгласили свою нацию высшей расой и колыбелью «сверхлюдей». Затем они объявили войну соседним странам и принялись безжалостно уничтожать тех, кто, по их мнению, принадлежал к расе низшей. Теперь мечту тщедушного философа о сверхчеловеке воплощала в жизнь целая страна.

Война унесла миллионы жизней, но раса сверхлюдей на земле так и не появилась. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Как я уже говорил, действия, основанные на не отражающих реальность представлениях, редко приводят к желаемому результату.

– Но это неправильно, – взволнованно произнес Саша. – Неправильно, чтобы люди погибали из-за чьей-то мечты. Царь Мелхиседек ведь сказал, что существует одна великая истина: когда ты по-настоящему что-то желаешь, ты достигнешь этого, ведь такое желание зародилось в душе Вселенной. Так неужели Вселенная хотела, чтобы все эти люди погибли из-за мечты тщедушного философа?

– А это уж тебе решать, – развел руками Даос. – Ты ведь у нас специалист по желаниям и Вселенной.

* * *

– Что-то у меня голова закружилась, – пробормотал Саша, вытирая рукой вспотевший лоб.

Разговор с Даосом полностью стерся из его памяти. Осталось только странное ощущение разрыва в восприятии окружающего мира – кажется, и стоит он там, где стоял, и смотрит в том же направлении, что и раньше, но некое неуловимое мгновение как бы выпало из его жизни.

Взгляд скользнул по двору старой цыганки. Вроде, ничего не изменилось. Вороной конь, уставший от привязи, нетерпеливо постукивал копытом. Мелхиседек, развалившись в теньке, лениво почесывал ухо задней лапой.

Голова как-то странно гудела. С чего вдруг у него потемнело в глазах?

– Наверное, это от жары, – подумал юноша. – Сейчас ведь самое пекло – час сиесты, когда люди, укрывшись в прохладе комнат, спят за плотно закрытыми ставнями.

Закинув на холку коня переметные сумы с сокровищами, Саша отвязал Мелхиседека и, взяв его на руки, вскочил в седло.

– И что теперь? – поинтересовался щенок. – Каковы наши планы на ближайшее будущее?

– Мне некому показывать свое искусство, некого дивить плодами своей мудрости, – Саша автоматически процитировал раздумья Сантьяго у подножия египетских пирамид. – Следуя своей Судьбе, я выучился всему, что мне было нужно, и испытал все, о чем мечтал. Теперь я могу вернуться в оазис, жениться на Фатиме и пасти овец.

– Ты всерьез заявляешь о том, что в двадцать лет уже выучился всему, чему нужно, и испытал все, о чем мечтал? – изумился пес. – Ну, ты, парень, даешь. В таком случае тебе действительно больше ничего не остается, как только жениться на Фатиме и пасти в пустыне овец до тех пор, пока тебя не скрутит подагра или артрит. Скучноватая перспектива, ты не находишь? И эту тоску зеленую из серии «пустынная пастораль для престарелых» ты называешь Своим Путем?

– Ты что, нарочно? – возмутился Саша. – Я, наконец, добился исполнения своей мечты, а ты только тем и занимаешься, что портишь торжественность момента. Друг, называется. Ты радоваться за меня должен.

– Я и радуюсь, – с невинным видом заявил Мелхиседек. – Вернуться в пустыню, жениться на Фатиме и посвятить себя овцеводству – это же просто замечательно. Один маленький вопрос: где ты собираешься пасти овец – прямо в оазисе? Будешь кормить их финиками от пальм?

– Это большой оазис, – объяснил юноша. – Пятьдесят тысяч пальм и триста колодцев. Там вполне можно прокормить отару.

– Вот и славно, – согласился пес. – Следуй своей Судьбе. Я – настоящий друг, и не назову глупцом человека, который, обладая несметными сокровищами, собирается пасти в пустыне неприспособленных к этому животных, ибо он не в силах придумать, чем бы еще занять время, оставшееся ему до смерти. Вот в одном ты совершенно прав – тебе действительно некого дивить плодами твоей мудрости, кроме, разве что, меня.

– Сделай одолжение, помолчи, – скрипнул зубами Саша. – Мне надо подумать.

– Подумай, – кивнул щенок. – Иногда от этого занятия даже польза бывает.