Текст книги "Мой ласковый и нежный мент"

Глава 7

Денис посмотрел на светящийся циферблат часов. Начало шестого. Выходит, еще почти час до подъема, а он так и не решил, как ему поступить. Совершенно непонятно, по какой такой причине он согласился переночевать в этом доме, совсем упустив из виду, что ему придется подняться раньше хозяев, побриться, умыться, погладить брюки и свежую рубаху. Ну, с рубахой, допустим, можно как-то перебиться. Она лежит в чемодане, и если на ней и образовались складки, то их вполне закроет китель. Но вот брюки! Те, в которых он был вчера, конечно же, надевать нельзя. После вчерашней схватки вид у них весьма непрезентабельный, и если он в столь жеваном виде, да еще с соответствующим украшением на лице появится на планерке!..

Денис вздохнул. Не зря Кубышкин предупреждал его, что соседи у него люди беспокойные, шумные, одно хорошо, что не алкоголики. При этом он как-то странно посмотрел на Барсукова и даже покачал головой. И Денис только сейчас догадался, что было это не просто удивление, а скорее сочувствие и даже сожаление по поводу столь опрометчивого поступка нового начальника РОВД: не случалось еще в практике Евгения Александровича подобного события, чтобы кто-нибудь отказался от прекрасной благоустроенной квартиры в центре села и согласился поселиться чуть ли не на окраине в доме с печным отоплением, но с огородом и садом, да еще обрадовался, что от речки и леса недалеко. Барсуков был уверен, что мысленно Кубышкин уже не раз покрутил пальцем у виска. Конечно, квартира, которая предназначалась начальнику РОВД, ни в какое сравнение не шла с той, которую ему предоставили взамен. Даже при слабом свете свечи он разглядел, что штукатурка в комнатах кое-где отлетела, углы заросли паутиной, полы и подоконники щелястые, щербатые и давно не крашенные…

Даже самый примитивный ремонт влетит ему в копеечку, но что поделаешь, если в голову отца пришла идея завести свое хозяйство, собаку, кошку – удовольствия, которые он не мог себе позволить в городе. И Денис скрепя сердце согласился. Возможно, потому, что надеялся: возня с животными, прогулки вместе с дедом в лес и на речку помогут Косте гораздо быстрее выздороветь, окончательно прийти в себя и стать прежним веселым и озорным мальчишкой, гораздым на проказы и шалости.

Барсуков улыбнулся, вспомнив, как сын и отец любили петь дуэтом старые песни! Те дни, когда Лидия позволяла Косте переночевать у них, превращались в настоящие праздники. Дед брал в руки баян и запевал любимую «Тачанку»: «Ты лети с дороги, птица, зверь, с дороги уходи…»

Внук тоненько подхватывал: «Видишь, облако клубится, кони мчатся впереди…»

Денис с силой сжал зубы. Перед отъездом в Вознесенское он побывал в санатории, провел с сыном и отцом несколько часов. Но Костя по-прежнему старался не смотреть в его сторону, сидел рядом с дедом нахохлившимся воробышком и, если Денис спрашивал его о чем-то, бросал на него исподлобья мгновенный взгляд и тут же отворачивался.

Он переговорил с врачами. Все они в голос заявляли, что психических отклонений у мальчика не наблюдается, со здоровьем все в порядке, голосовой аппарат не нарушен, слух не поврежден, просто нужно дать ребенку время, чтобы он захотел говорить, и он заговорит, непременно заговорит, как прежде. Просто нужен какой-то особый толчок, способный заставить его сделать это снова.

Но с их последней встречи прошло уже две недели, а положение не изменилось. Так что единственной надеждой оставалось то, что идея деда оправдает себя. И общение с животными, близость леса и речки все-таки помогут мальчику преодолеть последствия того ужаса, который ему пришлось пережить чуть меньше года назад…

Денис осторожно перевернулся со спины на бок и вгляделся в едва заметный на фоне стены оконный проем. Похоже, пурга вновь взялась за свое. Ветер бился в стены, на оконных стеклах отплясывали причудливые тени. Придется вызывать машину… Он недовольно поморщился, представив себе удивленные взгляды подчиненных, когда он появится на службе. Мало кто поверит, что он поскользнулся на крыльце, но разве мог он признаться, что на самом деле эти «фонари» под обоими глазами – дело женских рук, таких маленьких и изящных на первый взгляд.

Конечно, он мог изобразить происшедшее с ним не просто как недоразумение, а с полным на то основанием подвести случившееся под соответствующую статью: посягательство на его жизнь, как ни суди, было; причем предпринятое вторично, если учесть, что он уже чуть не проломил себе голову об урну у здания администрации, и все с легкой руки этой девицы, его будущей соседки. Но ему почему-то совсем не хотелось заниматься соблюдением законности, тем более эта троица, по вине которой он будет некоторое время объектом ехидных усмешек и многозначительных вздохов за своей спиной, вчера из кожи вон лезла, чтобы угодить ему и загладить свою вину.

Хотя не совсем так. Людмила продолжала вести себя настороженно, и во время их позднего ужина он несколько раз ловил на себе ее хмурый, но какой-то потерянный и слегка виноватый взгляд. Но он тоже старался не расслабляться, держался невозмутимо и не поддался на те уловки, которые неоднократно предпринимала чрезмерно раскованная Антонина, пытаясь как бы невзначай разузнать подробности его личной жизни и планы на будущее.

Антонина была из тех современных девиц, чьи мысли и поступки он наловчился просчитывать наперед уже в первые десять, а то и пять минут знакомства. Но если рассуждать справедливо, она обладала по-настоящему бойцовским характером, и он уже отметил для себя ее несомненный талант гасить конфликты в момент их зарождения. Особенно явно это проявилось во время вечерней встречи с дружинницами, которую он тоже не мог вспоминать без содрогания. Давненько он не ловил на себе таких откровенных и даже наглых взглядов местных девиц, чьи вызывающие одежды и обилие косметики никак не вязались в его представлении с обликом милых и скромных пейзанок, которых он ожидал увидеть на этом собрании в районном Доме культуры.

Но, как всегда, его ожидания разошлись с действительностью. Девицы оказались развязными и болтливыми, и, похоже, только одна Антонина умела управляться с этой вольницей, которую с большой натяжкой можно было назвать народной дружиной. Но, по словам Кондратьева, с дежурством на дискотеках и сельских праздниках они каким-то необъяснимым образом справлялись и спуску местным хулиганам не давали, порой даже с большей результативностью, чем наряды милиции.

Барсуков опять посмотрел на часы. Осталось полчаса почти мучительных раздумий и сомнений. И он поймал себя на том, что впервые за долгие годы думает, проснувшись, не о предстоящей работе, а слишком уж много времени уделяет собственным проблемам, то и дело возвращаясь в мыслях к худенькой стройной женщине, успевшей за два последних дня причинить ему кучу неприятностей и довести до самой настоящей головной боли.

Сейчас она спит всего лишь через комнату от него. Вчера он случайно увидел, как она разбирает свою постель. Откидывает одеяло, взбивает подушки… И он неожиданно для себя представил, как уютно спать в подобной постели, особенно если рядом милая и желанная женщина… Теплая и нежная… Денис поправил под головой подушку и вздохнул. Странные мысли лезут ему в голову, абсолютно не подобающие его положению и совсем не помогающие настроиться на предстоящий по традиции уже нелегкий день, – например, надевает ли она ночную рубашку? В жизни у него было несколько женщин, и все они любили длинные трикотажные рубахи с колючими кружевами, вспыхивающие искрами при прикосновении. Жена любила фланелевые, мягкие, но спала в них даже летом… Он усмехнулся. Верно, вчерашнее соприкосновение с бревном окончательно лишило его рассудка, если он чуть ли не всерьез рассуждает о достоинствах женских ночных сорочек.

Но неожиданно для себя представил лежащей рядом с собой Людмилу и словно воочию ощутил под своими ладонями мягкое податливое женское тело, теплое и упругое, высокую грудь с затвердевшими от его прикосновений сосками… Его пальцы ласкали нежную шелковистую кожу ее живота, поглаживали бедра. Женщина прильнула к нему, едва слышно прошептала его имя, и он нашел в темноте ее горячие губы и прижался к ним со страстью и нетерпением. Она раскрылась ему навстречу, но в последний момент, когда, казалось, уже ничто не могло помешать им слиться в единое целое, женщина высвободилась из его объятий, быстро поцеловала в губы и прошептала: «Пора вставать!» Он попытался ухватить ее за руку, но она так быстро скользнула в темноту… Денис потянулся вслед за ней, хотел позвать ее, попросить, чтобы она осталась… и в следующее мгновение почувствовал, что с оглушительным грохотом и звоном летит куда-то вниз… «Ну, это слишком!» – успел он подумать, а полет уже закончился весьма жестким приземлением.

– Денис Максимыч! Что с вами? – послышалось над его головой. Он открыл глаза. Над ним возвышался в одних трусах еще не отошедший ото сна Славка.

Барсуков ошеломленно посмотрел на него, не понимая, где сон, а где явь. Ведь только что сестра этого мальчишки лежала рядом с ним и… Он чуть не сплюнул от досады. Мало того что совершенно дурацкий сон приснился, но он и сам из-за этой проклятой раскладушки, так некстати подломившейся под ним, опять оказался в нелепом положении.

Он поднялся с пола, с помощью Славки привел в порядок раскладушку, собрал постель и только тут увидел, что на кухне горит свет и пахнет, похоже, пирожками… Денис посмотрел на часы. Начало седьмого. И спал-то он минут десять всего, не более, но как много увидел…

Денис с досадой посмотрел на помятые, висевшие на спинке стула брюки, потом глянул на себя в большое зеркало и скривился от отвращения. Отросшая щетина, которая всегда была у него темнее, чем волосы, придавала ему откровенно криминальный вид. Он потер подбородок и оглянулся на Славку, который в отличие от гостя уже успел натянуть на себя спортивный костюм. И Денис вспомнил, что допустил очередную оплошность, не прихватив с собой из гостиницы спортивного костюма. И теперь надо было искать выход из сложившейся ситуации: как исхитриться погладить брюки и не показаться хозяйке в одних трусах и с голыми ногами.

Но тут его выручил Славка. Протянул ему широкие брюки, темно-синие с ярко-оранжевыми заплатами на коленях и пятой точке. И когда Денис, повертев их в руках, с недоумением уставился на него, пояснил:

– Я их сверху на лыжные брюки надеваю, чтобы не вымокнуть. Думаю, вам в самый раз будет.

Гость натянул на себя штаны, покачал головой и посмотрел на Славку. Мальчишка с явным трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться. Денис представил себе реакцию девушек на свое появление в кухне и как наяву услышал хихиканье и весьма ядовитые замечания, которые непременно прозвучат из уст этой змеи подколодной Антонины. Людмила, по всей вероятности, промолчит, но сколько откровенной насмешки будет в ее глазах. И повод есть посмеяться: широкие штанины едва доходили ему до щиколоток, а когда он подтянул шнуровку на поясе, стали еще короче.

Но подполковник потому и получил свое звание раньше положенного срока, что не привык избегать трудностей и всегда предпочитал получить удар в лоб, чем пониже спины.

– Слава, где и на чем у вас можно погладить брюки? – спросил он как ни в чем не бывало. И вслед за Славкой вышел на кухню.

Людмила стояла около плиты и переворачивала лопаточкой пирожки на сковороде, а Антонина пыталась выгнать полотенцем в приоткрытую дверь расползшийся по кухне сизоватый чад.

Девушки, к его удивлению, то ли сделали вид, что не поразились его наряду, то ли привыкли и не к таким испытаниям: они лишь улыбнулись приветливо, поздоровались, а через секунду Славка уже протащил мимо него в свою комнату гладильную доску. И пока Барсуков брился и умывался, на столе появилось блюдо с пирожками, глубокая керамическая миска с варенцом и чай.

– Садитесь завтракать, Денис Максимович! – почти промурлыкала Антонина и пододвинула ему единственный стул. Она сама и хозяйка довольствовались табуретками. – Вот вам пирожки с картошечкой, свеженькие. Людочка у нас большая мастерица пироги печь, да и по всему остальному…

«Да уж! – подумал про себя Барсуков. – Мастер ваша Людмила что надо! А прикладом орудует так, что любой спецназовец позавидует!» Но вслух сказал:

– Спасибо большое, но я обычно не завтракаю. – Он посмотрел на часы. До начала рабочего дня оставалось чуть более получаса. – Простите, но мне нужно еще успеть выгладить брюки и рубашку.

– Без проблем! – высунул голову из дверей Славка. – Оп-ля! – Жестом тореадора он выхватил из-за спины выглаженные милицейские брюки и, церемонно поклонившись, вручил их пораженному гостю. – Извольте принять работу, товарищ подполковник.

– Но зачем же так? – Барсуков растерянно посмотрел на Славку, потом на улыбающихся девушек и покачал головой. – Не стоило этого делать. Я привык сам за собой ухаживать.

– Да бросьте вы! – сказала глухо Людмила, выкладывая варенье из банки в вазочку. – Для Славы это хорошая практика. В институт не поступит – пойдет в армию! Там сестры рядом не будет, чтобы брюки ему чинить и стрелки наглаживать!

– Людмила! – Брат сердито нахмурился. – При чем тут я? Я ваши с Антониной ошибки исправляю, контакт пытаюсь наладить… Или это я, скажете, Дениса Максимовича в сугроб сковырнул?

– Ну ты и фрукт, Славка, – всплеснула руками Антонина. – Ты что же нас закладываешь? – Она посмотрела на Дениса и улыбнулась: – Вы ведь не принимаете слова этого малого за чистую монету? Никто не собирался на вас нападать! Мы просто решили проверить, не бродяги ли залезли в эту квартиру.

– Антонина, не оправдывайся! – Людмила исподлобья смерила Дениса взглядом и усмехнулась. – Идите, Денис Максимович, переоденьтесь, а потом за завтраком обо всем и поговорим.

Барсуков скрылся в Славкиной комнате, а Антонина сердито посмотрела на парня, прошептала одними губами что-то предельно сердитое и постучала себя кулаком по лбу.

– А что я такого сказал? – растерялся Славка. – Вы что ж, его совсем за дурака держите? Неужели он не догадался, кто его так отделал? Скажите спасибо, что еще вчера наряд не вызвал, а то бы ночевать нам всем в КПЗ как миленьким в компании алкашей.

– У них теперь не КПЗ, а ИВС называется! – пояснила Людмила и пододвинула брату чашку с чаем и блюдо с пирогами. – Ешь давай, Павлик Морозов, пользуйся, пока сеструху за решетку не поса… – Антонина ткнула ее в бок кулаком, и она замолчала на полуслове.

Барсуков вышел из комнаты с чемоданом в руках, который еще вчера захватил из своей квартиры.

– Простите, но мне нужно еще занести чемодан… – Он опять посмотрел на часы. – Если позволите, я по вашему телефону вызову машину.

– Да вы прямо сбежать от нас хотите, Денис Максимович! – Антонина подошла к нему, взяла из его рук чемодан и поставила на пол. – Или так мы вас напугали, что боитесь остаться с нами? Но мы же не со зла! Если бы вы со своим пистолетом не выскочили, мы бы тоже на вас не напали! Я ведь ненароком подумала, бандюга какой беглый в наши края забрел. Кто же знал, что это вы! У нас все начальство в центре живет!

– Я думаю, отношения мы выяснять не будем! – сказал сухо подполковник. – Сочтем это за печальное недоразумение! Но хотелось бы в похожих ситуациях с вами больше не встречаться. – Он неожиданно усмехнулся. – Насколько я понял, Людмила Алексеевна, у вас большой опыт в обезвреживании противника?

– С волками жить – по-волчьи выть, Денис Максимович, – ответила вместо хозяйки Антонина. – Людмила Алексеевна у нас наравне с мужиками в рейдах участвует. – Она обняла подругу за плечи и лихо подмигнула Барсукову. – Расскажи-ка, Мила, гражданину начальнику, как вы в прошлом году двух хмырей брали, которые решили в заповеднике на коз поохотиться.

– И что в этом интересного? – Людмила пожала плечами. – Можно подумать, Денису Максимовичу это в новинку. Нашла кого удивить. – Она глянула на гостя. – Садитесь лучше завтракать, пирожки совсем остыли…

Глава 8

Утро выдалось чистое и морозное. Всеми цветами радуги горели и переливались колючие льдинки на поверхности снега. И больно глазам и радостно наблюдать за фейерверком искр, быстро меняющимся калейдоскопом цветов и оттенков, вспыхивающих на поверхности снежного поля, сглаженного недавним снегопадом и устойчивым ветром, дующим снизу, из долин и горных ущелий.

От черного пихтового леса к прозрачному березняку на краю ущелья уже пролег хорошо видный свежий след: цепочка круглых и глубоких вмятин со слегка выдающимися вперед двумя средними пальцами. Любой охотник, взглянув на следы, сказал бы, что здесь недавно прошел волк. Но Людмила знала больше. Это был след Темуджина, волка-трехлетки, которого они вместе со Славкой спасли когда-то из-под оползня. Вылечили серому зверенышу сломанную лапу, выходили, а потом учили выслеживать добычу, охотиться самостоятельно, потому что понимали: место дикому зверю в тайге, а не на цепи рядом с конурой.

Волк, по всей вероятности, вернулся в свое логово после ночной охоты, и она не стала его беспокоить. Вот уже два с лишним года Темуджин живет на свободе, и только иногда, как сейчас, их следы пересекались, но волк никогда не подходил ближе, чем на десяток шагов. Предпочитал наблюдать за своей бывшей хозяйкой со стороны. Правда, порой выносил на тропу и оставлял в подарок то убитого зайца, то задавленную копалуху. Откуда Темуджину знать, что для человека охота в заповеднике запрещена раз и навсегда…

Людмила остановилась на краю ущелья, заглянула в его мрачные глубины, потом оттолкнулась лыжными палками и заскользила вниз по склону. До границы заповедника оставалось пятнадцать километров. И она уже два часа шла по лесу, возвращаясь с дальнего кордона Теплый ключ. Неделю назад после пурги егеря сообщили по рации в дирекцию заповедника, что видели на ближайшем гольце следы двух ирбисов. Субботу и воскресенье она провела на кордоне, и счастье на этот раз улыбнулось ей. Наконец-то удалось сфотографировать на узком скальном гребне двух вальяжных красавцев, самца и самку, с черными пятнами на белоснежных шубах…

Лыжня нырнула в распадок, потом вознесла ее на увал. И сразу же она уловила странный запах. Запах дыма, усложненный какой-то примесью. Похоже, где-то неподалеку горел костер, на котором коптилось мясо. Чужой заповедному лесу запах и потому особенно вызывающий и заметный в чистом воздухе высокогорья.

Людмила остановилась и тут же пожалела, что отказалась от предложения егеря проводить ее до границы заповедника. И Темуджин далеко, не позовешь, если что случится. И хотя волк остерегался подходить к ней, но девушка знала, что он всегда придет на помощь, не оставит в беде. Она перевесила карабин на грудь и, отталкиваясь палками, тихо заскользила через лес навстречу запаху. Сердце ее замирало от тревожных предчувствий. Сейчас что-то будет!

Запах тем временем усилился. Он шел из одной особенно густо заросшей расселины. Прямо перед ней поднимался метров на десять крутой, лишенный снега каменный взлобок. Он вырывался из цепких объятий пихтовых ветвей и почти до самой вершины густо зарос можжевельником и кашкарой. Но на него предстояло еще забраться.

Людмила сняла лыжи, сбросила с плеч рюкзак и пристроила их у подножия горушки в зарослях кустарника. Если с ней что и случится, оранжевый рюкзак подскажет спасателям, что она здесь побывала…

Что там за взлобком, девушка не знала, но догадывалась, какую смертельную опасность может таить для нее место, где горит запретный костер. И все-таки стала осторожно подниматься на скалу, цепляясь за упругие ветви и моля бога, чтобы камни не посыпались из-под ботинок и не выдали браконьерам, что кто-то подбирается к их тайному убежищу.

Легкий свист раздался вдруг левей скалы. Людмила мгновенно нырнула в заросли можжевельника и высунула ствол карабина перед собой. Свист повторился. Выходит, заметили. Она еще теснее вжалась в скалу, каждую секунду ожидая выстрела. Но все опять стихло. Минуту-другую вокруг стояла тишина, и вдруг в той стороне, откуда наносило дымом, закричала сердито и раздосадованно сорока. Закричала – и тут же запнулась, замолкла. Опасность!

Людмила передернула затвор, досылая патрон в ствол. Чужие люди в заповеднике. Это не туристы, по ошибке забредшие не туда, куда следует. Это – бывалые заготовители, которые валят не одного марала, а пять-шесть сразу, по числу лошадей, на которых они тайными тропами быстро проникают в самую глушь заповедника, делают свое черное дело и так же быстро и осторожно покидают его пределы. Но на этот раз браконьеры были то ли из особенно наглых и бесцеремонных, то ли совсем уж простые, неопытные. Додуматься устроить коптильню в зимнем лесу, где запахи чувствуются за несколько километров…

Людмила переждала пару минут и снова двинулась в сторону интересующих ее зарослей. И тут же из-за камня грохнул один выстрел, следом – второй, рассыпавшись на сотню повторов. Стреляли в нее. Одна из пуль ударилась о камень в метре от ее плеча, противно взвизгнув, она ушла рикошетом в сторону, а вторая сорвала кусок коры с молодой пихты буквально в пяти вершках от ее головы. Брызги древесины ударили ее по щеке. С головы свалилась ушанка. Людмила тоже упала как подкошенная, но упала очень умело, так что очутилась за обломком скалы, сплошь заросшим черным мхом. Но ствол ее карабина был по-прежнему направлен в ту сторону, где затаились преступники. Она была уверена, что их несколько. На такие дела в одиночку не ходят. Она расстегнула бушлат и проверила в нагрудном кармане комбинезона наличие запасных магазинов к карабину. Ей объявили войну. И она приняла эти условия.

Лес замолчал, затаился, напуганный грохотом выстрелов. Тишина. Даже вездесущая сорока притихла, а возможно, и улетела подальше от опасности. Все насторожилось. Ладно. Выждем. Кто кого! Минут через пять над дальним камнем поднялась рука с зажатой в ней винтовкой. Браконьеру не терпелось глянуть на дело рук своих. Вероятно, он думал, что прикончил или по крайней мере ранил настырную девицу, которая уже в печенках сидит у местных «мичуринцев». Эти чрезмерно нахальные рыцари ножа, ловушки и незарегистрированного карабина не ждут милостей от природы, а от охраны заповедника тем более и потому налеты на заповедную территорию совершают стремительно, так же быстро исчезают, но пакостят изрядно, и особенно в последнее время с небывалой доселе наглостью и дерзостью.

Но парень просчитался. Не успел он коснуться рукой камня, чтобы подняться из своего убежища, как со стороны противника раздался ответный выстрел. Хотя кровь, стекая по щеке, мешала Людмиле как следует прицелиться, она осталась верна своему охотничьему правилу – поражать цель с первого выстрела. Рука бандита повисла, а он сам закричал пронзительно от боли и испуга одновременно. Ружье звякнуло о камень и свалилось по другую от него сторону, а раненый вновь спрятался в своем укрытии.

Людмила подождала несколько мгновений. Больше выстрелов не последовало. Значит, браконьеры решили или уйти подобру-поздорову, или, что хуже, задумали окружить ее… И теперь если и будут в нее стрелять снова, то не с прежнего места, а, скорее всего, постараются обойти с флангов и зайти с тыла. Она вскочила на ноги и, петляя между огромных камней, помчалась вперед, как в атаку. Снег в расселине слежался, наст под ней не проваливался, а рифленая подошва ботинок не позволяла ногам соскользнуть с поверхности камней. Сквозь кусты она прошла, как бегущий марал, тараном. И очутилась на пустой поляне. Костер, сложенный из длинных и толстых бревен, должен был гореть долго и жарко. Языки пламени лизали три сухих бревна, возле них грудились раскаленные докрасна угли. Не один день горит этот костер в тайном распадке, и наверняка не в первый раз. Снег вокруг него хорошо утоптан. К бегущему неподалеку ручью проложена чуть ли не дорога, а в тени скалы пристроился вместительный балаган, внутри которого имеется даже небольшая чугунная печка и топчан.

Сторожко оглядываясь по сторонам, Людмила обошла поляну, стараясь не оставаться подолгу на открытых местах, каждую секунду ожидая выстрела, потому что спиной чуяла чужой враждебный взгляд, наблюдающий за ней из кустов на вершине увала.

Над костром был устроен навес из ветвей и толстая жердь на козлах. А на этой жерди висело мясо: просоленные, слегка закопченные окорока, грудина, нарезанные куски. Цех переработки. Вон как здорово и умело все организовано, только вот мастеров у огня не оказалось.

Людмила закинула карабин за спину. Похоже, опасность миновала.

Быстрым шагом она направилась к камню, за которым остался раненый. Если тот и сбежал, то винтовку, конечно, бросил, не до нее.

Так оно и оказалось. Вот он, тайный скрадок, примятый снег. Кровь. Обрывок рубахи, видно, руку бинтовали наспех. А по другую сторону камня валялась брошенная винтовка. Людмила подняла ее, оглядела и покачала головой. Очень дорогая винтовка. Немецкий «маузер», тяжелое и грозное оружие. И не с голодухи пришли сюда охотники, не бедняки, завалившие парочку коз детишкам на пропитание, а жадные до легкой наживы и потому беспринципные и наглые, способные даже на убийство выродки.

Когда она рассматривала трофей и размышляла, кому он мог принадлежать, издалека раздался приглушенный расстоянием крик. Он донесся сверху, с увала, покрытого кашкарой и молодым пихтовым лесом, из самой непролазной чащи. Не все разобрала она в этом яростном, дважды повторенном крике, но слова «…попадешься еще, чернявая сучка, отплатим…» донеслись отчетливо. Ясное дело, взбесились «мичуринцы». Такая добыча уплыла.

Ладно. На этот раз все обошлось более-менее благополучно, а к угрозам ей не привыкать.

Девушка вернулась на поляну, сняла с плеча тяжелые ружья. Потрогала запекшуюся кровь на щеке, осмотрелась.

Мясо продолжало коптиться. Много мяса, килограммов сто. И похоже, не одного марала свалили. Она прошла по кустам. Ага, вот и шкура, безрогая голова. Порядочная ланка. Второй шкуры она не нашла, зато в снегу рядом с балаганом обнаружила флягу с засоленными в ней шестнадцатью камусами. Значит, не менее четырех оленей поплатились на днях жизнью. И, вероятно, это еще не все. Дело здесь, судя по всему, поставлено на широкую ногу, что творится на дне распадка, сверху не слишком уж и разглядишь, и не сверни она сегодня на пару километров в сторону от привычного маршрута, в надежде повстречаться с Темуджином, неизвестно, сколько еще продолжал бы действовать этот тайный коптильный цех почти в самом сердце заповедника.

Она забросала костер снегом, мясо сложила на широкий брезент, обнаруженный в балагане под топчаном, завернула его и перевязала капроновой веревкой, которую всегда носила с собой в рюкзаке. Сначала она хотела сделать волокушу из лыж, чтобы спустить мясо к дороге, проходящей неподалеку от границ заповедника. Там можно было дождаться попутной машины, но потом передумала. По глубокому, свежевыпавшему снегу ей с подобным грузом до дороги и к вечеру не добраться, а появившиеся на горизонте облака, судя по всему, ничего хорошего не сулили.

Тогда она с трудом, волоком перетащила тюк с мясом в кусты у подножия увала, завалила его камнями, присыпала снегом. Конечно, слабая защита от зверя, но ничего лучшего в ее положении она придумать не могла.

К дороге она выбралась только во второй половине дня. Бежать на лыжах по наезженной колее было значительно удобнее, чем по снежной целине, но она еще не знала, что неожиданная схватка в таежном распадке была далеко не последним испытанием в этот с утра не задавшийся день.

Дорога привела ее в узкое ущелье. И Людмила поняла, почему ей до сих пор не попалась ни одна идущая машина: в теснине, расширенной при строительстве дороги, царил невообразимый хаос. Огромные глыбы снега, черные камни, пласты мерзлой земли, стволы деревьев, переломанные, как спички, загромождали устье ущелья. Лавина сошла совсем недавно. Воздух все еще был насыщен снежной пылью и какой-то неизъяснимой тревогой.

Она сняла лыжи и прошла вдоль границы сброса лавины, прихватившей вдобавок порядочную часть каменной осыпи. Посмотрела вверх. На краю скального карниза, словно надломленный козырек фуражки, оставался висеть все еще приличный снежный надув, только по счастливой случайности не сковырнувшийся вниз, но малейший неосторожный звук, свалившийся из-под ног зверя камень – и эта махина грохнется в ущелье, окончательно закупорив его.

Людмила вскарабкалась по спрессованным страшным ударом комьям снега как можно выше, но края лавины не увидела. Она простиралась вперед метров на двести и терялась за изгибом ущелья. Да-а! Работы дорожникам не меньше чем на неделю, и это в том случае, если снежный козырек не обвалится в самое ближайшее время.

Теперь ей придется возвращаться на кордон и пытаться связаться оттуда по рации с дирекцией заповедника, чтобы сообщить, по какой причине она задерживается. Но до него без малого тридцать километров, и у нее просто не хватит сил пройти это расстояние вторично. Значит, надо подбирать место для ночлега, а завтра попробовать найти дорогу через хребет…

Ночевки в тайге, к тому же в одиночку, не были для нее в диковинку. Людмила умела пережидать пургу под выворотнем старого дерева, разжигать костер в самую лютую непогоду, прятаться от леденящего холода в сугробе – этому ее научил отец, который с малых лет брал дочь в обходы по заповеднику. Правда, поначалу она большей частью путешествовала за его спиной в специальном рюкзаке, сшитом для этих целей мамой…

Людмила снова встала на лыжи, повесила на плечи рюкзак, тяжелые карабины закинула за спину и поспешила покинуть опасное место. На выходе из ущелья ее встретило яркое солнце, и, зажмурившись, она посмотрела на небо. Облака стали прозрачнее и невесомее. И она вздохнула с облегчением. Кажется, этой ночью ни ветра, ни снегопада не ожидается, поэтому есть возможность с утра пройти перевал, а это значительно сократит путь до Вознесенского.

Она огляделась по сторонам и решила переночевать под скальным выступом метрах в пятидесяти от дороги, но не успела она сделать и десятка шагов по снежной целине, как вдалеке послышался шум автомобильного мотора. Машина шла на приличной скорости со стороны последнего на этом участке трассы леспромхозовского поселка Ентаульский. Людмила приложила ладонь козырьком к глазам и присвистнула от удивления. К ущелью приближался желто-голубой милицейский «уазик» – любимое средство передвижения Стаса Дробота. На входе в ущелье автомобиль слегка притормозил, потом выбросил струйку газа из выхлопной трубы и, чихнув мотором, скрылся в узкой щели среди скал.