Текст книги "Фамильный оберег. Камень любви"

– Что думаете по этому поводу? – Анатолий обвел всех тяжелым взглядом.

– Медведь? Сохатый? – Борис покачал головой. – Откуда? Это, – он махнул рукой в сторону бора, – лесом трудно назвать. Насквозь просматривается. Но не дух же лесной там на самом деле шалил?! Ерунда какая-то!

– Может, кто-то из своих подшутил? – подал голос Пал Палыч. – А потом сбежал?

– Он что, их специально караулил? Скажешь еще, и домовину подсунул? – усмехнулся Анатолий. – И обвал устроил? Ребята не врут. Но кости, череп… В сумерках бывалому человеку мертвые с косами привидятся, а тут пацанье зеленое.

Он поднялся на ноги.

– Нет, чует мое сердце, неспроста все это! – и обратился к завхозу: – Пал Палыч, приготовь быстро палатку и спальник. И свой фонарь одолжи. Пойду подежурю возле той домовины. Вдруг кто вернется?

– Толик, ты в своем уме? – всплеснула руками Ольга Львовна. – Никуда эта домовина не денется.

Борис тоже встал из-за стола.

– Отдыхай уже! Выспись нормально! Мы с Евой подежурим. У меня и оружие есть. – Он вытащил из-за пояса брюк пистолет. – Боевой, не то что твоя пукалка!

Анатолий посмотрел на него долгим взглядом.

– Ты прав. Пойдем вдвоем, но без Евы. Не хватало еще ее перепугать!

– Кто здесь мое имя вспоминает? – из темноты, как по заказу, появилась Ева.

Борис открыл было рот, но она остановила его движением руки.

– Я все слышала. Толик забыл, кто я по специальности и что черепа и кости меня не пугают. Боря, – она поцеловала его в щеку, – я сейчас захвачу теплые вещи, и можно идти дежурить. – И кокетливо помахала пальчиками. – До видзеня, панове…

Задержала взгляд на Татьяне.

– …и паненки![14]14
  До свидания, господа и дамы! (Польск.)


[Закрыть]

Глава 14

Анатолий проводил Бориса и Еву до оврага. Что-то крикнул им сверху, они ответили, но, что именно, Татьяна не разобрала. Поднялась со своего места Ольга Львовна. Посмотрела строго:

– Не задерживайся! Поздно уже!

– Я не потревожу вас, – быстро сказала Татьяна.

– Да тревожь, сколько душе угодно! – махнула Ольга Львовна рукой. – Теперь долго не засну! Ох, просплю завтра царство божье!

– Я скоро приду. Поговорю с Анатолием и приду.

– Все равно не засиживайся долго, а то за приятными разговорами время незаметно бежит. Ой-е-ей! – она схватилась за спину. – Продуло, что ли?

– Пойдемте, я вас провожу, – завхоз встал со скамьи, затушил окурок в пепельнице – банке из-под пива. – Роса выпала, ступеньки скользкие. Навернетесь еще, чего доброго.

– Ох, навернусь, дорогой мой, навернусь! – согласно кивнула Ольга Львовна и взяла его под руку. – Как бы я без вас обходилась, Пал Палыч?

– Скажете тоже, – смущенно прогудел завхоз и молодцевато расправил усы. – А что? Мы с вами еще хоть куда! Может, подружим, Ольга Львовна?

– Подружим, – засмеялась тихо камеральщица и снова схватилась за поясницу. – Вот разогнусь – и подружим!

Они ушли. Татьяна прикрыла глаза. Возбуждение не проходило, и спать не хотелось, но остаться одной и посидеть спокойно, расслабившись, без лишних мыслей в голове, когда еще придется? Но тут вернулся Анатолий. Устроился рядом, посмотрел искоса:

– Чего спать не идешь?

– Тебя решила дождаться. Скажи, в овраге правда кто-то был? Ребятам не могло показаться?

– Сразу двоим? – Анатолий с задумчивым видом выбил пальцами дробь на столе. – Жалко, что темно! Утром мы с Борисом походим вокруг, вдруг следы обнаружим. Не верю я, что там зверь был. Ну а если человек? Что ему нужно в сыром овраге? Ночью? Хотя… С чего вдруг обвал? Дождя не было, чтобы вода подмыла. Вот если копал кто? И знал, где копать. Эта домовина у меня из головы не идет. Явно, там старое кладбище. Православное. На нем хоронили людей из острога. Одно не пойму: почему за его пределами? В восемнадцатом веке это было не принято.

– С чего ты взял, что православное? А вдруг кыргызское? Или более позднее?

– Более позднее – вряд ли, хотя все может быть. Местные народы приняли православие в большинстве своем где-то к середине, даже к концу девятнадцатого века, а до этого хоронили покойников воздушным способом – на деревьях или специальных помостах. Завернут в кошму, затем в бересту. И только когда тело истлеет, кости сжигали со всеми вещами, что оставляли рядом с покойным. В Монголии вообще бросали трупы в степи и приманивали на них соболей. Вот такой, вполне житейский натурализм. Но есть сведения, что кыргызы своих знатных покойников кремировали сразу после смерти, в одежде, с оружием, убранством коня, причем посуду разбивали, уздечку и сбрую резали на куски, мол, на том свете все эти вещи примут первоначальный вид. Кстати, крещеных хоронили головой на запад, а некрещеных – на восток.

– Почему?

– Чтобы глаза умершего были обращены на восход солнца. Это означает, что наступит Утро вечности, состоится Второе пришествие Христа, а еще то, что усопший идет от заката жизни – запада, к вечности – востоку. Некрещеному в этом отказывалось! Пусть смотрит в вечную темноту! Судя по расположению домовины, покойник лежит как раз головой на запад, как принято в православии. Но посмотрим завтра, что там. Домовина, судя по всему, из лиственницы, значит, есть надежда, что костяк сохранился.

– А почему ж тогда рядом гроб оказался разрушенным?

– На это много причин. Давление пластов почвы, действие воды, из какой древесины изготовлен… Будем смотреть, может, еще что-то найдем. Завтра человек пять сниму с раскопа. – Он вздохнул. – Видишь, как получается. Планируем одно, а жизнь свои коррективы вносит. Но раз так получилось, придется перераспределить силы.

Анатолий снова задумался, затем сказал:

– Слабо верится, что ночью там пытались копать, но, с другой стороны, днем с раскопа невозможно отлучиться. Разве чужой появился? Тогда нужно точно знать, что в этом месте находится кладбище. Откуда? Кроме археологов, кому оно интересно? Что там, кроме костей, можно найти? Это ж не древний могильник.

– А вдруг правда кто-то следил за ребятами, а потом решил их напугать? – осторожно предположила Татьяна. – Из тех парней, кто к Люсе, например, неравнодушен?

Анатолий усмехнулся.

– К ней Севка неравнодушен. Из-за нее и в экспедицию подался! А она им крутит-вертит, не больше. Он же младше ее, лет на пять, наверно. Вот увлек ее фламинго смотреть. Я поражаюсь, что она с ним поперлась в такую даль. Ну да ладно! Это их дела! Разберутся!

Он обнял ее за плечи, коснулся губами щеки.

– Давай покончим на сегодня с мертвецами, гробами, привидениями. Что-то на сон грядущий мы не ту тему выбрали. Скажи лучше, сильно испугалась, когда Люська заорала?

Татьяна пожала плечами.

– Разве я одна? Весь лагерь переполошился!

– А я, честно, испугался. Думал, вдруг из местных кто на девчонку напал. По пьяни крыша едет, чего только не творят!

Он обнял ее еще крепче, вздохнул и сказал:

– Прости, но тебе лучше пойти спать. Жаль, конечно, что все так случилось. Я вот Борьке даже завидую… – Он снова вздохнул. – Хотя чему завидовать? Знаешь, сколько там комарья, в этом овраге?

– Представляю, – улыбнулась она. – Несладко им придется. Но так ли важно дежурить на этом отвале? До утра нельзя было подождать?

– Порядок такой, – ответил Анатолий. – Давний, не мной заведенный. Я уже говорил тебе: нельзя оставлять раскоп без «боевого охранения», даже если находок – шиш да маленько! Здесь хоть и не раскоп, но что-то неспокойно мне. А сторожам дежурство только в удовольствие, как Борьке с Евой, например. Им все дозволено: песни голосить, орать, в карты играть, в нарды, семечки лузгать. Как их душе угодно, так и развлекаются. Лишь бы раскоп караулили и отпугивали любителей шастать по ночам. Когда местные знают, что на раскопе всегда кто-то есть, на рожон лезут редко.

– А сторожей добровольно назначаете или по очереди, как дежурных по кухне?

– Тут дело добровольное. Но как-то не принято отказываться. Скажут, что струсил, или сочтут за маменькиного сынка. Одни любят сторожить в одиночку, а другие – только вдвоем. В зависимости от того, что копаем. Бывает, что ночью одному неуютно рядом со вскрытым могильником. Охотно соглашаются на это влюбленные парочки. А с семейными вообще никаких проблем. В лагере ведь шибко не уединишься. Все на виду! И хотя здесь тише, чем в городе или даже в деревне, но шума и гама тоже хватает. Все время кто-то лезет к тебе с разговорами, спорит, спрашивает, любопытничает, отвлекает от личных дел. Так что дежурство на раскопе – отличный способ остаться одному, собраться с мыслями, отдохнуть от суеты, помечтать, пофилософствовать, просто хорошую книжку почитать…

Анатолий помолчал, зачем-то переставил с места на место банку с букетом, затем заговорил снова:

– Вечером Пал Палыч выдает сторожам все необходимое для приятного времяпрепровождения – продукты, чай, сахар, двустволку с зарядом соли или старый кинжал – тупой, но страшный. Теперь вот и рацией снабжаем. По своему опыту знаю: если и нарисуются посетители, то в первую половину ночи. Формально сторожа и под утро не должны спать, и даже ранним утром. В деревнях просыпаются рано, а любители подебоширить могут и до зари заявиться. Нам повезло, что деревня далеко. Так что весь лагерь поднимается в семь, а дежурный мирно дрыхнет до прихода землекопов. Те ведь и мертвого разбудят.

Он звонко припечатал ладонь к клеенке и усмехнулся.

– Словом, Борька и Ева не прогадали. И домовину покараулят, и своего не упустят! А мы? – он в упор посмотрел на Татьяну. – Ты не передумала?

– Только не сейчас, – она погладила его по щеке. – Я все помню и тоже жалею…

Он перехватил ее ладонь, прижал к губам и поцеловал. Затем резко отодвинулся.

– Все! Пойдем, провожу тебя до палатки! А я на раскоп сбегаю.

– Зачем? – изумилась она.

– Хочу посмотреть, как там Федор поживает.

– Ты думаешь, это он? Там, в овраге? – Татьяна испуганно оглянулась – слишком громко у нее получилось.

– Ничего я пока не думаю, – сказал устало Анатолий, – но тебе лучше остаться!

– Нет! – она вскочила на ноги, сжала кулаки. – Одного я тебя не отпущу! – И уже тише добавила: – Я ушу занималась два года назад.

– Ух ты! – прищурился он. – У меня теперь есть телохранитель?

И, засмеявшись, притянул к себе, посадил на колени.

– Знаешь, кого ты сейчас напоминаешь? Драчливого воробья! Распушила, понимаешь, перья…

– Воробья? – она сердито дернулась, пытаясь освободиться. – Скажи еще, что курицу! Наседку!

– Нет, ты не курица! И не наседка! Ты – самая симпатичная девчонка в экспедиции. Да и вообще среди тех, кого я знаю. И очень привлекательная!

Теплые губы прижались к ее шее, скользнули в ямочку между ключицами, и он пробормотал.

– Ладно, пойдем, а то опять слечу с катушек.

– Чего спать не идете, полуночники? – раздался сзади мужской голос, и они разом оглянулись.

Надо же, не заметили, как подошел завхоз.

– А ты чего бродишь, Пал Палыч? – усмехнулся Анатолий. – Людей пугаешь!

– Вас напугаешь, – вздохнул завхоз, потряс пачкой сигарет и даже заглянул в нее, затем с досадой смял. – Кончились, заразы!

И снова перевел на них взгляд.

– Смотрю, новенькая. Невеста твоя, Анатолий Георгиевич?

– Много будешь знать, хуже будешь спать, – сказал Анатолий. – Если скажу: «Невеста!», легче от этого станет?

Завхоз пожал плечами.

– Твое дело, конечно, но что ж ты ее в камералку определил? На выселки? Невесту под боком надо держать.

– А я подумаю! – Анатолий весело посмотрел на Татьяну. – Ведь дело говорит! Перебирайся ко мне!

Она едва не поперхнулась воздухом от удивления, но покачала головой.

– Нет, я не могу… Вернее, не сейчас! Я еще не готова!

– Пошел я спать, – сказал завхоз и неожиданно подмигнул Анатолию. – Ты ее крепче держи. Моя бабка тоже все отказывалась, отказывалась. Только я ее – в охапку и принес в свое общежитие. Говорю коменданту: «Комнату давай! А то уволюсь с завода!» Передовиком я был, бригадиром…

– Вы на заводе работали? – удивилась Татьяна. – А с виду – отставной военный. Выправка у вас офицерская.

Завхоз прищурился, обвел ее взглядом, усмехнулся:

– Сметливая вы, однако, только бог миловал. Какой из меня офицер? Правда, срочную отслужил. В погранвойсках на Сахалине. Предлагали в училище поступать, только куда мне учиться? У мамки кроме меня еще пять ртов мал мала меньше да батька-инвалид. С войны без ноги вернулся. Вот и пошел на завод, чтобы семью кормить. Там и суженую свою встретил…

Пал Палыч потер пальцем нос, нахмурился.

– О чем мы давеча говорили? А! Вспомнил! О коменданте! Словом, принес он ключи. А бабка моя, ей девятнадцать тогда едва исполнилось, в слезы… Ну, я эти слезы быстро унял! – Пал Палыч с довольным видом расправил усы. – В молодости я о-го-го был! Орел! Так что не теряйся, Георгич, куй железо, пока горячо.

– Иди уже! Орел! – усмехнулся Анатолий. – Как-нибудь сами разберемся…

Глава 15

Глубокая ночь, будто траурным крепом, накрыла землю. Желтый глаз луны уставился на мир внизу, и от этого пристального и надменного взгляда по спине невольно пробегали мурашки, нарастали волнение и тревога. Подобной луны – внимательной и огромной – никогда не увидишь в городе. А вокруг, в бескрайнем и черном, словно весенняя пашня, небе – россыпи несметных сокровищ. Точно щедрая и сильная рука сеятеля разбросала там монеты, драгоценные камни и слитки золота, чтобы проросли они звездами…

Пугаясь пристального взгляда ночного светила, некоторые звезды срывались с небес. Звезды-странники, звезды-бродяги, они как люди, гонимые поисками земли обетованной, уносились за горизонт, в несусветные дали. Но, в отличие от людей, звезды не подвластны ни чувствам, ни времени. Они бесконечно далеки и мерцают, как несбыточная мечта, как призрак далекого счастья.

Легкие облака тонкой кисеей затянули луну, но бледные лучи пробились сквозь них, накрыли лес серебристой паутиной, наполнили игрой теней и световых бликов, отчего все вокруг представлялось теперь совершенно иным – причудливым, таинственным и немного пугающим. Силуэты уснувших сосен и берез казались то призраками в саванах из лунного света, то персонажами детских фантазий.

А тишина стояла такая, что слышно было, как легкий ветерок трогал листья берез, баюкал травы, чьи душистые запахи струились в воздухе и, будто сон притихшей земли, поднимались вверх. И там, в непомерной глубине ночного неба, ароматы лета и звезды сливались в одну молочно-белую реку, которая, разлившись по небосводу, разделила его, точно каравай хлеба, на две половины.

Длинные тени сосен перечеркнули поляну. Днем она была полна благодати и дурманящих запахов, но сейчас показалась Татьяне чужой и не очень привлекательной. Высокая, густая трава, по которой так приятно было ступать днем, путалась в ногах. К тому же кеды быстро промокли от росы. Совсем близко ухнула какая-то птица. Татьяна вздрогнула, но Анатолий крепче сжал ее ладонь.

– Не бойся, это всего лишь филин.

– Совсем не боюсь, – прошептала она. – Просто неожиданно!

Анатолий ничего не ответил, потому что они вышли к раскопу. Прислушались, огляделись. Тихо, спокойно. Ни звука постороннего, ни движения.

– Где палатка? – спросила она шепотом.

– Там, – махнул рукой Анатолий, – у дальней стороны раскопа. – И вопросительно глянул на нее. – Подождешь меня здесь или тоже пойдешь?

– Пойду, – сказала она решительно. – Я что, зря напросилась?

– Ну гляди, – усмехнулся он одними губами. – Двинем вкруговую, опять через лес. Ступай сначала на носок, а затем на пятку, чтобы не слишком шуметь.

«Ну лазутчики прямо!» – хотела она пошутить, но промолчала.

Анатолий был настроен серьезно.

– Пригнись! – приказал он. – И – короткими перебежками, от дерева к дереву… Пошли!

Редкая березовая роща просматривалась насквозь, но в тени густых крон легко было укрыться, только трава снова заплетала ноги. Пару раз Татьяна едва не упала, а в третий – приземлилась на четвереньки. Анатолий оглянулся, прижал палец к губам. Глаза его сердито сверкнули.

Она молитвенно сложила ладони: «Прости!» И выругалась про себя: «У, корова неуклюжая!»

Но все-таки они преодолели рощицу без потерь и особого шума. Наконец Анатолий поднял ладонь, приказывая остановиться. Но она и сама увидела палатку – старую, брезентовую, с веревочными растяжками, привязанными к деревянным колышкам. Возле входа – высокие резиновые сапоги, с накинутыми сверху портянками. А метрах в трех – походный очаг, выложенный из камней. На нем – закопченный котелок.

Осторожно ступая, они подошли к палатке. Над очагом курился слабый дымок. Рядом возвышалась аккуратная кучка хвороста, прикрытая куском брезента. Анатолий приложил ладонь к котелку.

– Почти остыл, – сказал тихо и направился к палатке.

Татьяна заглянула в котелок. Крепчайший черный чай уже подернулся радужной пленкой.

Анатолий тем временем присел на корточки возле лопат, сваленных грудой чуть в стороне от палатки. Навел на них луч фонарика.

И тотчас в палатке заворочался, забормотал что-то сердито Федор. Анатолий вскочил на ноги, а Татьяна быстро оглянулась по сторонам и подхватила с земли палку, тяжелую, сучковатую. Огреешь по голове – мало не покажется!

В следующее мгновение из палатки показалась заспанная физиономия Федора. Он с мрачным видом уставился на них. Зевнув, проговорил недовольным голосом.

– А, это вы! Думаю, кто тут шляется в темноте?

– Спал? – насмешливо спросил Анатолий.

Федор вылез из палатки, хмуро посмотрел на него.

– Соснул немного. А чего тут случится?

– И ничего не слышал?

– Как не слышал? – Федор снова зевнул, перекрестил рот, направился к очагу и, опустившись на колени, посмотрел снизу вверх на Анатолия. – Девка блажила на всю округу. Салазки ей кто загнул, что ли? Хотел сбегать, а потом думаю, там и без меня есть, кому разогнуть!

Он наклонился к камням, подул. Наружу вырвался язычок пламени, и Федор, сломав несколько тонких хворостин, быстро сунул их в огонь.

– Чай будете?

– Так это не чай. Чифирь. Напьешься, всю ночь спать не будешь! – усмехнулся Анатолий.

– Воля ваша, а я после чифиря сплю как убитый. А ты не ответил, начальник, девку, что ль, кто попользовал? Без спросу, видно?

– Ты бы выбирал выражения, – Анатолий гневно прищурился. – Не видишь разве? Здесь женщина!

– А что я такого сказал? – ощерился Федор. – Тоже не девочка, поди?

Татьяна крепче сжала палку. Как она ненавидела подобные скабрезные усмешки! И – ох, с каким бы наслаждениям врезала сейчас этому негодяю по уху или по мерзкой физиономии! Но сдержалась – зачем обострять отношения? Пока, кроме нескольких гадостей, вылетевших из его поганого рта, Федор ни в чем не провинился.

Похоже, Анатолий пришел к такому же выводу, потому что произнес более миролюбиво:

– Кроме криков, ничего странного не заметил? Никто не пробегал мимо? Может, зверь какой?

– Нет, начальник. Ничего не слышал, никто не пробегал. Я бы первым делом сказал об этом.

– Ладно, отдыхай, – Анатолий махнул рукой. – Но если что заметишь подозрительное, мигом поднимай тревогу. Рация работает? Проверял?

– Все ол райт, начальник! – осклабился Федор. – Проверял, работает как часы!

А Татьяна поняла вдруг, что ее раздражало в Федоре. Ночью он вел себя грубее и развязнее, чем днем на раскопе. Тогда он был сдержан и мрачен. Сейчас неприятно оживлен, и руки его нервно подрагивали. Это она заметила, когда он схватился голой рукой за ручку котелка. Обжегся и выругался сквозь зубы: «О, бля!..», а ведь рядом лежала рукавица-верхонка. Отчего же он забыл про нее?

Анатолий пожал руку Федору, и они направились в лагерь. Но пока не скрылись среди деревьев, Татьяна спиной ощущала тяжелый взгляд. В какой-то момент не выдержала, оглянулась. Сложив руки на груди, Федор смотрел им вслед, словно проверял, не свернут ли куда в сторону.

Она не преминула сказать об этом Анатолию, так же как и о своих подозрениях.

– Я тоже заметил, что он нервничает, – сказал Анатолий. – Причем почти не скрывает этого. Жалко, не успел на его сапоги взглянуть. Хотя что толку? У нас в таких сапогах добрая половина народа ходит.

– Но почва ведь разная? Если на сапогах глина из оврага, значит, побывал там однозначно.

– На моих кроссовках тоже глина из оврага, и у Бориса, и у Евы, и у кучи народа, – вздохнул Анатолий. – Но даже найдем именно его следы в овраге, что докажем? Объяснит, что спускался туда несколько раз. В туалет, к примеру. Поняла, от оврага до палатки минут пять бегом?

– Не поняла, это ж ты все окрест знаешь.

– Так мне положено знать! – улыбнулся Анатолий. – Я еще по весне весь лог облазил, и утес, и на сопку поднимался. Сверху антропогенный ландшафт лучше заметен. Тени от валов, более сочная трава на месте рвов и каналов. Эта роща ведь тоже после выросла, на пепелище. Такие березняки вторичными называются.

– Я в этом ничего не понимаю, но верю тебе на слово!

Она усмехнулась и, махнув палкой, сбила несколько соцветий борщевика.

– Эта зараза тоже помойки любит и жирную землю.

Анатолий обнял ее за плечи.

– Палку брось. Я думал: вот-вот двинешь Федору по башке.

– И навернула бы! – произнесла она с вызовом, но палку бросила. – Терпеть не могу сальности и грязные намеки!

– Вот ты какая? – тихо засмеялся Анатолий и, остановившись, развернул к себе лицом.

– Какая? – спросила она тихо и потянулась к нему.

Даже привстала на цыпочки, чтобы обнять его уже безбоязненно, без тени раскаяния, что поступает опрометчиво, забыв об обещаниях вести себя мудро и осмотрительно.

– Смелая! И решительная! – прошептал он восхищенно. Глаза его озорно блеснули. – Просто Жанна д’Арк!

И вопрос «Зачем? Зачем она это делает?» тут же отпал как не имевший ровно никакого значения.

Федор сейчас нисколько ее не интересовал, да и то, спускался ли он ночью в овраг, тоже не волновало. Главное, она осознала, что пошла на раскоп не за тем, чтобы прояснить, чем сторож занимался ночью. Поняла, когда увидела улыбку Анатолия, шальной блеск в его глазах, почувствовала, как сильные ладони легли на талию, скользнули по бедрам и прижали к себе.

Он обнимал ее нежно и властно и не произнес больше ни слова. Татьяна тоже молчала, только дыхание вдруг сбилось и сердце затрепыхалось в груди, как пойманная в силки птица.

Они целовались долго и жадно. Забыв о времени, ни о чем не думая и не жалея!

Наконец Анатолий оторвался от ее губ и прошептал, задыхаясь:

– Пойдем! Пойдем ко мне!

И только тогда она словно очнулась, уперлась ему в грудь ладонями и покачала головой.

– Нет! Уже поздно!

Спазм перехватил горло, дыхание сбилось, слезы застилали глаза, но она, обняв его за шею, упрямо твердила:

– Подожди! Не спеши! Зачем, чтобы с первых дней о нас болтали всякие гадости?

Но он опять закрыл ее рот губами. Прижал к себе – горячий, дрожащий от возбуждения. Его поцелуи стали настойчивее, губы – жестче, руки – требовательнее, объятия – смелее. Она охнула от неожиданности, когда его ладони стиснули ее грудь. Боже, в один миг оглохла и ослепла и даже не заметила, когда он расстегнул рубаху. Но мужская рука уже потянула молнию на джинсах… И Татьяна поняла, что сейчас окончательно потеряет голову. И они никуда не пойдут. Все произойдет здесь, на влажной от росы траве, потому что еще мгновение, и будет поздно сопротивляться.

– Нет! – выкрикнула Татьяна и что было сил толкнула его в грудь. – Я же сказала!

Она торопливо застегнула джинсы, запахнула рубаху. Анатолий, опустив голову, сказал глухо и обреченно, что ли:

– Прости! Я не хотел тебя обижать!

– Я не обиделась, – она виновато улыбнулась. – Только не торопи меня, ладно?

– Хорошо, – кивнул он. – Не буду! Но я люблю тебя! Это выше моих сил, понимаешь?

– Понимаю, – ответила она и посмотрела ему в глаза. – У нас все впереди. И не здесь, на мокрой траве, на сосновых шишках. Я не хочу, чтобы суетливо, как… Как… не люди!

– Ты, права! Абсолютно!

Он снова обнял ее.

– Не бойся! Я все понял! А теперь пошли, провожу тебя до палатки. – И взглянул на небо. – Ого, светает уже!

И правда, небо заметно посерело, приглушило свет звезд. Луна испуганно отступила за горизонт. Где-то далеко-далеко, видно, возле юрты бабушки Таис, прокричал петух.

Они взялись за руки и направились к еще спавшему лагерю. И только легкая дрожь его ладони выдавала, что спокойствие давалось Анатолию с большим трудом. Впрочем, женщин обычно радует, что мужчины порой впадают в безумие рядом с ними. Правда, никогда в этом не признаются. Татьяна тоже не призналась. Но душа ее ликовала, хотя где-то далеко-далеко, в самых глубинах сознания, поселился червячок. Противный такой, зубастый червячок. И грыз ее, грыз помаленьку, пока они не спустились в ложбину.

– Поспи сегодня подольше, – сказал Анатолий. – Я распоряжусь, чтобы тебе оставили завтрак.

– Я тоже тебя люблю, – сказала она и быстро поцеловала в щеку. – Прости, если обидела.

И поняла, что червячок скончался. Она поборола страх и произнесла наконец очень важные слова. Те самые, что уничтожили остатки ее сомнений и, очевидно, уняли бурю в душе Анатолия. Не зря же он так счастливо и открыто улыбнулся:

– Иди, а то… разбудим Ольгу Львовну! – и слегка подтолкнул ее к входу.

Татьяна скользнула в палатку и только внутри перевела дыхание.