Текст книги "Светлячки в ладошках"

Белочка и ее корзинка

Жила-была рыженькая пушистая белочка. И однажды ее позвали жить на юг. Белочка обрадовалась и с восторгом начала собираться. Она выбрала самую красивую корзинку и наполнила ее восхитительными вещами.

«Вот солнечное варенье из одуванчиков, я угощу им своих новых друзей, и они сразу же почувствуют, как хорош и вкусен одуванчиковый мир! А вот чудесная подстилка для пикников и путешествий, как прекрасно будет вместе открывать красоты этого мира! А вот моя любимая музыкальная шкатулка с тонкой нежной мелодией, ее можно слушать в любом настроении, одной и в компании, и всегда на душе становится хорошо…»

Много всего собрала в свою корзиночку белочка. Ни одного случайного предмета не взяла с собой – каждый был наполнен смыслом и отражал самые заветные мечты и желания своей хозяйки. Она прикрыла корзинку красивым белым полотенцем и отправилась в путь.

Долго ли, коротко ли добиралась белочка до юга, но вот наконец она очутилась в краях своей мечты. Но долгожданная встреча прошла холодно, да и вообще местные белки оказались довольно суровыми, порой даже недовольными всем особами. Варенье из одуванчиков они пробовать не стали, от пикников и путешествий отказались, а деловито исследовав корзиночку белочки, равнодушно бросили: «Неужто ничего нужного и полезного нельзя было с собой взять?»

Белочке стало грустно. Она так ждала этой встречи, так стремилась обрести новых друзей, зажить удивительной жизнью в землях своей мечты. А оказалось, что ее корзинка, ее желания совсем не уместны и даже осуждаемы в новом месте.

Но как же она без корзинки? Как же без своих заветных желаний? Белочка просто не могла жить без них. Но и страдать от того, что раз за разом они критикуются, порицаются, обесцениваются – тоже не могла. В какой-то момент, когда ей было особенно больно услышать холодные колкие слова о таких важных для нее вещах, белочка решила: всё! Хватит! Никому я больше не покажу свою корзиночку. Никому больше не открою самое дорогое, что у меня есть.

И белочка, а она ведь белочка, помните, ловко спрятала всё содержимое по разным тайникам. И даже саму корзиночку спрятала. И стала жить так, будто и не было ее вовсе – той корзиночки. Стала делать вид, что она такая, как все. Хотя, если честно, совсем у нее не получалось быть холодной и критикующей… Но хоть самое ценное было теперь в безопасности.

Иногда, в редкие моменты, когда она могла побыть наедине с собой, белочка отправлялась в какой-нибудь тайник, доставала из него маленькую важную вещь и вспоминала о былых мечтаниях. Тепло ей становилось, хорошо, но приходилось возвращаться в обычную хмурую жизнь, которая была совсем не такой, как рисовали ее мечты.

Постепенно, сама того не замечая, белочка забыла про свои тайники. Совсем-совсем. И что в них хранится, тоже забыла. Лишь смутное воспоминание о том, что когда-то давно-давно она была другой, осталось в ее памяти, но было больше похоже на размытый акварельный набросок – легкий след, за которым совсем не угадывались реальные очертания.

И вроде бы перестала белочка страдать, схоронив свои ценности от других, но жизнь ее постепенно стала похожей на тот самый акварельный набросок – туманный, размытый, сумеречный. Она делала ежедневные действия, положенные белочке, месяцы складывались в годы, но каждый день где-то в глубине души хотелось ей влезть на самую высокую сосну и изо всех сил крикнуть во все стороны: «Ау-у-у-у-у! Где я?» Но не делала этого: она ведь белочка, а не заблудившийся путник. Где же кто-то видывал кричащих «ау» белочек?

Но вот однажды всё изменилось. В поисках надежного схрона для орехов белочка взобралась на высокую старую сосну, отыскала покрытое паутиной дупло, обмела его веточкой, заглянула внутрь и… увидела маленький мягкий сверток.

Белочка с удивлением взяла его в руки и почувствовала трепет в животе. «Что это?» – медленно, с удивлением разворачивала она сверток, пока не поняла, что держит в лапках тот самый плед для пикников и путешествий.

Внутри всё замерло, мысли роем бабочек кружились в голове… Белочка гладила нежную поверхность пледа, и в голове проносились образы: вот она лежит на берегу красивого озера и читает книгу, а вот свернула плед в несколько раз, положила на камень, села на получившуюся мягкую подушечку и смотрит с горы на открывшиеся просторы, а вот она укуталась в плед и сидит у костра…

«Что это? Этого же не было в моей жизни…» – растерянно думала белочка, продолжая гладить мягкую ткань пледа.

«Это твои мечты, – вдруг подмигнул ей плед. – Хочешь исполнить?»

В груди тревожно запрыгали зайчики. Они поджимали хвостики и прижимались друг к другу: «Мы боимся! Боимся… А вдруг опять…» Белочка смотрела на них и волновалась вместе с ними. А потом решительно протянула к ним руки и… мысленно укутала пледом. «Я с вами. Не бойтесь», – сказала она и, взяв с собой плед, поскакала к берегу озера.

И вот все было как в той самой картинке-мечте: она сидела на мягком пледе и читала книгу. А еще улыбалась, довольно щурилась и просто смотрела на плывущие облака. И тут, прямо среди облаков, она увидела банку! Стеклянную банку, наполненную чем-то желтым и наверняка ароматным. Она плыла в облаках и хитро подмигивала белочке.

«Что это?» – подумала белочка, но уже знала, что это то самое одуванчиковое варенье. А еще она в одно мгновение вспомнила, где именно его спрятала.

Уже не раздумывая и не сомневаясь, белочка схватила пледик и понеслась к забытому тайнику. Бабочки-мысли весело порхали в голове, а зайчики в груди с предвкушением потирали лапки. Конечно же, варенье было на своем месте! Такое же желтое и ароматное, с таким же теплым солнечным настроением внутри. Белочка знала, кого теперь может угостить им и кто точно не откажется и примет с восторгом и благодарностью. Только лишь пронеслась эта идея, как в памяти стали возникать одним за другим образы всего-всего ценного и важного – того, что было спрятано по тайникам и покрыто забвением, но ждало своего часа ради белочки и ее счастья.

Следующие дни белочка только и делала, что собирала свои сокровища. И как только она открыла последний тайник, тут же в ее лапках появилась та самая корзинка с белым полотенцем-укрывашкой. «Мои хорошие, – гладила белочка каждое свое сокровище и улыбалась. – Как много вас у меня! Какая я богатая! И как много чего мне еще предстоит исполнить…»

Белочка уложила все в корзинку, накрыла белым полотенцем и улыбнулась с предвкушением – теперь ей было чем заняться. «Я никогда вас не брошу, мои хорошие! Никогда не забуду. Всегда буду рядом, буду помнить о вас, вы очень важная часть моей жизни». Наконец-то ее жизнь стала четкой, яркой, понятной и разнообразной – как и содержимое любимой корзинки.

02.04.2021

Зефирка

– Арина, знаешь, с кем я познакомилась? – Кнопа с восторгом скакала на одной ножке.

– С кем же?

– С Зефиркой!

– В шоколаде? – ухмыльнулась Арина.

– Ну, Арин, ну ты же знаешь, что нет, – Кнопа на минутку надула губки, а потом взобралась на лавку и попросила: – Расскажи мне о ней.

– О Зефирке?

– Ага. Она говорит, что ты как-то ей секрет один раскрыла, а какой – не признается…

Арина неспешно налила себе янтарного чаю, села на веранде и начала рассказ.

«Зефирка с рождения была шустрее и быстрее всех. Когда она летала, вокруг нее воздух вихрями вился. И так вился, что не было покоя пространству – всё закручивалось, перепутывалось… Хаос Зефирка создавала мигом, где ни появлялась.

Но какой она активной была, какой затейницей! Идеи из нее фонтаном били, увлекалась она всем на свете, и всё ведь под ее вдохновляющим взглядом жизнью прорастало, просто удивительный талант у Зефирки – пробуждать и побуждать».

– А какой стихией она владела, Арин?

– Воздух, конечно. Легкость, подвижность, игра, движение мысли – это всё воздух.

– А в чем же трудность ее была?

– Ты слушай, не забегай вперед.

Арина отхлебнула чаю из блюдца и продолжила:

«А была еще у Зефирки подруга лучшая, Удалья. Она затейницей не была никогда, но так добротно за всё бралась – любо-дорого глянуть. Всё у нее упорядочено, всё всегда вовремя. К чему ни прикоснётся, сразу уютным, душевным сделает, теплом зарядит, восстановит, подправит. Прямо дар это был ее – из хаоса порядок создавать.

И вот смотрела Зефирка на Удалью да плакалась ей же:

– И как тебе удается в порядке всё держать. И не завихряется вокруг тебя воздух… А я вот где ни появлюсь – везде хаос устрою.

Удалья не могла объяснить, как у нее порядок получался. Это так просто для нее было, так естественно. Как иначе? Это как дышать. Ну что объяснять-то? Она просто брала и упорядочивала то, что Зефирка своей беспокойной сутью разбрасывала. Мигом упорядочивала! «Но ведь это не выход, – вздыхала Зефирка, – я должна сама научиться!»

И рисовала она в своей фантазии, как ловко справляется она со всеми предметами, как всё у нее хорошо и прямо даже идеально. А она порхает в этом порядке и вдохновляется на новые идеи да затеи. Не жизнь, а сказка!

Но чем больше пыталась Зефирка научиться порядку, тем больше страдала. Вокруг так много всего интересного, ну как можно тратить свое время на такие скучные вещи, как возвращение всего по местам?!

Но порядка-то хотелось. И стала Зефирка за собою наблюдать, да заметила, что завихрения воздуха, ею создаваемые, основной беспорядок-то и вносят.

Начала Зефирка искать, как от этих завихрений избавиться. Оказалось – никак. Вот как избавишься от того, что часть твоей сути – твоей родной стихии?

Начала Зефирка за другими наблюдать. У всех ли, кому стихия воздуха подвластна, воздух вихрями завивается? Нет, не у всех… Расспрашивать стала – нет ответа. Одни сплошные загадки.

Так в поисках своих она и ко мне пришла».

– И ты ей вихри убрала, да, Арин?

Арина улыбнулась и лукаво спросила:

– А как думаешь, коли лишить кого силы его, обрадуется?

– Зефиркина сила в вихрях? – раскрыла рот Кнопа.

– В вихрях да не в вихрях. Природа ее какая?

– Воздушная!

– А воздуху что важнее всего?

– Простор?

– Правильно мыслишь. Пространство воздуху важно. Свобода. Волюшка вольная. Оттуда и сила рождается. А избыток той силы пространство закручивает.

– Так а что ты Зефирке предложила?

Арина улыбнулась да еще чаю в блюдце налила.

«Спросила я ее, где ее пространство заканчивается. Зефирка тогда глянула так удивлённо и себя ощупала – мол, тело и есть ее пространство.

– А воздух вокруг? – спрашиваю.

Зефирка только растерянно оглядывается: как же тот воздух измерить да пощупать?

– Значит, ты в теле своем живешь, а вихри – они вне тела, значит, и вне твоего пространства? Не твои, значит?

– Ну, со мной они, конечно, связаны, с моим движением, но не мои. Они сами по себе, – говорит.

Ну, тут я ей маленько показала, как все четыре стихии работают. Воздух ее родной, земля – Удальи стихия, да огонь с водой».

Тут Арина блюдце на стол поставила, рукой над ним провела и увидела Кнопа в блюдце, как живет, как кипит пространство вокруг Арины, стихии в узоры закручивая. Как воздух своевольный по движению ее рук петли вырисовывает, как огонь снопами искр в небо бьет, а с неба вода серебряным дождем льется. И как земля дышит, впитывает этот дождь серебряный и жизнь рождает любовью своей могучей, упорядочивая всё, к месту своему приводя.

«Показала я всё это Зефирке и спрашиваю:

– Где пространство-то мое заканчивалось?

А Зефирка глазами хлопает, говорит, что не углядела, но всё это было твое, мол, Арина, пространство.

– Хорошо. А теперь свое почувствуй, – говорю. – Вдохни воздуху полную грудь. Да выдохни мощно. Пощекочи, расшевели пространство. Почувствуй его.

Зефирка закрыла глаза, сделала вдох глубокий, медленный да выдох протяжный. А потом ресницы приподняла да за воздухом проследила. Руками провела – а за рукавами вихри взвились. Она ладошками эти вихри взяла – погладила, успокоила. Вот воздух уже замерцал, расслабился под лаской нежной хозяйки своей, ластиться начал.

– Ты хозяйка своего пространства, чувствуешь?

Кивает Зефирка, а на губах улыбка играет.

– Как пространство свое настроишь, так оно и запоет. Оно твое. Оно часть тебя. Большая, мощная часть. Но только ты им управляешь. Только тебе оно подчиняется. Чувствуешь?

– Чувствую, – прошептала Зефирка, поглаживая воздух пальцами.

– Захочешь вихри тугие скрутить – скрутишь, захочешь ветром с напором дуть – сдуешь, захочешь нежным дуновением успокоить – убаюкаешь.

Зефирка слушала и улыбалась чему-то своему, сокровенному».

– Вот такая история, Кнопа.

– Арин, а вихри?

– А что вихри?

– Удалось Зефирке порядок создавать?

– Вихрями порядка не создашь, конечно. Но вот дружить с пространством своим и не рушить его – это Зефирка освоила. Когда ты чувствуешь себя хозяйкой пространства, а не гостьей случайной, то и пространство совсем иначе отзывается.

Кнопа захлопала в ладоши от восторга.

– Арин, а меня научишь?

– Чему?

– Пространством владеть.

– Так ты уже своим пространством владеешь. Оно же твое, – улыбнулась Арина.

04.04.2021

Тихое озеро

Однажды к Тихому озеру подошел медведь воды напиться.

«Ну вот, теперь я медведь!» – услышал он то ли вздох, то ли стон, но пить хотелось сильно, поэтому прежде чем разбираться, медведь напился водицы вдоволь, а потом уж спросил:

– Так кто здесь медведь?

– Ты медведь. И я медведь, пока ты здесь, – заговорило отражение на гладкой водной поверхности.

– А когда уйду, кем обернешься? – медведь удивленно всматривался в морду из воды, но не торопился уходить.

– Да кто же предскажет, кем! То ли облачком, летящим в небе, то ли уткой, прилетевшей за рыбой, то ли зверем каким, пришедшим на водопой…

– Не нравится, что ль?

– А тебе бы нравилось?

Медведь задумчиво почесал за ухом и ответил не сразу.

– Ты, я так понимаю, озеро, да? – спросил.

– Понимаешь-то ты верно, озеро, – передразнило отражение.

– И что же озеру не по духу? – не заметил капризных ноток медведь и по-доброму так всмотрелся куда-то вглубь.

– Эх, Миша… Не по духу мне отражением быть. Зеркальной гладью без собственной сути. Кто пожалует, того тут же зеркалю. А само-то я какое? И каким бы было, если бы ничегошеньки вокруг не было?

– И каким бы ты было, а, озеро?

– Не знаю… Сколько сотен лет вопрошаю всех, а ответа нет. Одни отражения. Знаешь, тяжко как? Хорошо, когда с улыбкой кто придет, красоту свою явит. Но редко бывает это. В основном либо жаждой ведомые приходят, либо еще чем мучимые… А мне всё это отражать – в себя принимать, – тихое озеро вздохнуло грустно и продолжило: – Вон, хорошо деревьям. Ствол прямой, ввысь тянется. Кто бы ни шел мимо, дерево деревом останется. Что значит, стержень есть. А мне полностью зависеть от того, что вокруг меня происходит, приходится. Как тут свой стержень отыскать да сохранить?

Медведь взглянул неспешно на деревья, потом в самую глубь озера взглянул и сказал:

– А ты глубокое… Воды все твои отражают или только те, что на поверхности?

Озеро не сразу ответило:

– На поверхности, да. Лишь верхний слой отражает.

– А в глубинах что при этом происходит?

– Глубина будто отделена от поверхностного шума. Она спокойная, неподвижная, прохладная, – голос озера стал медленным, сосредоточенным, тихим.

– Хорошо, – медведь кивнул чему-то своему, неведомому, – а ну-ка, посмотри на меня сейчас не с поверхности, а из глубины.

Легкая дрожь пошла по поверхности озера, будто удивилось оно предложению. А потом с отражением мишки что-то происходить начало. Вроде тот же медведь, да не тот. Отражение не таким четким стало, но появилось в нем что-то неуловимое – будто новые и новые штрихи наслаивались, дополняли картину.

– Что там видишь? Из глубины?

Ответ донесся тихий-тихий, спокойный, удовлетворенный:

– Красивый ты, медведь. И душа твоя красивая. Вижу из глубины суть твою, и по духу мне она, откликается где-то в моих глубинах.

– Спасибо на добром слове, – медведь почесал за ухом. – А ты-то как? Всё ещё тоже медведь?

В ответ из глубины раздался серебристый перезвон легкого смеха:

– Что ты, дорогой! Я озеро. Глубокое, почти бездонное. Во мне воды живут чистые, храню я в них знания ценные, в них теперь и о тебе есть…

– А отражаешь-то ты для чего?

– Так это суть моя, – засмеялся серебристый голос. – Уловить то, что другие в себе не видят, показать поярче, фокус навести. Кто с красотой приходит, тот красоту с собой от меня уносит. Кто безобразие принесет – то в полной мере и познает.

– А что же ты во мне видишь?

Озеро минутку помолчало и ответило одним словом:

– Глубину.

Медведь кивнул и отправился по своим медвежьим делам. А озеро отныне смотрело на мир только сквозь призму своей бездонной, прохладной, спокойной глубины.

06.04.2021

Потоки

Изобилие

Желания

Общение

Творчество

Удовольствие

Жила-была женщина, и устала она от своей жизни – серой, тусклой, напряженной. И решила она счастье свое в мире найти. Искала, искала и пришла к бабушке одной, о которой ей добрые люди поведали.

Бабушка выслушала, покивала, а потом со словами «Полетим сейчас с тобой к истокам» накинула на женщину да на себя по рубахе белой, и обернулись они чайками, взлетели над лесами да лугами и понеслись в даль далекую.

Долго ли, коротко ли летели, а подлетели к озеру, окруженному скалами. Скалы кольцом то озеро обступили, будто защищая от чего. И стекали по тем скалам пять потоков – почти отвесно к озеру, водопадами.

Но были те водопады совсем не равными. Справа первый широкий, мощный поток лился – столько шуму от него было, вода кипела, бурлила, варилась, успокоиться не могла.

Следующий поток едва капал – тонкая струечка сочилась прерывисто, ненадежно.

Центральный поток лил грязную, мутную воду, окрашивая воды озера бурыми мрачными красками.

Еще один поток по скале стекал потихоньку да в скалу и уходил куда-то – до озера не дотекал.

А пятый поток и вовсе иссох – лишь следы от него остались, был да сплыл, мол.

Тут бабушка велела остановиться, в людей обернуться да отдохнуть.

– Видишь это озеро? В него источники твоей силы стекаются. И недоброе что-то с ними творится. Отдохнем хорошенько и полетим дальше, посмотрим, что там да как.

Отдохнули. Полетели. Увидела женщина с высоты, что русла всех потоков одинаковые – и по ширине, и по глубине. А вот наполнены-то они совсем по-разному.

Воды самого мощного потока чего только в себе ни несли: и лодки с провизией, и плоты с фруктами… А сколько рыб кишело в воде, сколько птиц кружилось над потоком.

– Изобилие какое, – прошептала женщина.

– Какое-какое? Кишащее, – хмыкнула бабушка. – Из берегов поток выливается, меры не знает. Чего это он такой щедрый?

– Плохо разве, бабушка?

– В меру всё хорошо, в меру. Тут мерой и не пахнет. Тут чрезмерно всё, невероятно чрезмерно.

Летели они, летели вдоль потока, а местность менялась, напоминала что-то отдаленное, забытое давно. Вот стоят у потока люди какие-то и лодки едой грузят. Суетятся, торопятся. Так много нагружают, что лодки чуть не бортом воду черпают. И довольные отправляют лодки вперед по течению.

Только одну загрузят, тут же за другую принимаются. И тревожно назад оглядываются, будто боятся, что настигнет их что.

А сзади и правда картина страшная: разруха, земля воронками изрыта, танки подорванные брошены то тут, то там… И люди бредут оголодавшие, оборванные, изможденные. Поток меж ними тонко течет, робко, едва заметно.

– Ох, и страшит же их прошлое, – шепнула бабушка, – ох, как они от него защищаются. И настоящее свое защищают, и будущее…

А по берегам потока транспаранты стоят. Красной краской на них много чего выведено: «Хлеб – всему голова!» «Завтрак должен быть сытным». «Тарелку пустой оставляй». «Молодец, хорошо кушаешь»…

– Силушек тут вложено… – сокрушалась бабушка. – Не одному поколению принимать посылки из прошлого. Попробуй от них откажись, не съешь всё, что предложено. Ладно, давай посмотрим, что с соседним, который едва капает. С этого начинать нельзя.

Полетели они, совсем вглубь прошлого пришлось уйти. Долгое время ничего не менялось – источник сочился просто да сочился тоненьким ручейком по центру своего русла. А потом перед ними картина открылась: стоит мать молодая в бедных одеждах возле плотины высокой. И плотину ту руками подпирает, будто удержать на месте хочет. А рядом девчушка не знает чем заняться – маму за юбку дергает, о чем-то спрашивает.

На плотине надписей много: «Не трогай!», «Обойдешься!», «Потерпи!», «Ишь, чего захотела»…

А за плотиной целое море раскинулось! И чего на этом море только нет… И аттракционы развлекательные огнями сверкают, а игрушек сколько – какие прямо в море плавают, другие на больших плотах разложены – бери любые. А в море широкий сверкающий поток льется, живой, игривый. И с потоком в море всё новые и новые интересные забавы прибывают – покружатся, покружатся, дальше плыть некуда – да и место себе найдут.

Бабушка сказала вниз спускаться, подле матери они из чаек обернулись, бабушка тут же к малышке наклонилась да расспрашивать стала:

– Что ты, лапушка, тут делаешь, миленькая?

– Жду…

– Чего ждешь?

– Мама игрушку подарить обещала.

– Давно обещала?

– На прошлый день рождения.

– А ты всё хочешь?

– Хочу, – девочка вздыхает.

Бабушка ее по голове погладила да к мамке ее обратилась:

– Что делаешь тут, милая?

– Плотину сдержать пытаюсь.

– А для чего тебе ее сдерживать?

– Опасна она.

– Для кого опасна?

– Для меня, для дочери.

– Там же игрушки безобидные, забавы всякие, исполнение желаний детских. Чего бояться?

– Зависти черной людской. Со свету сживут, если увидят, что у нас то есть, что им не доступно.

Бабушка покивала с пониманием:

– Не ты ли плотину выстроила?

– Отец еще мой, – вздохнула.

Обернулась тогда к попутчице своей бабушка:

– Видишь, какие дела? Когда-то давно кто-то в твоем роду обезопасился да источник желаний перекрыл. Лишь струйку малую оставил. Хочешь это исправить? Хочешь освободить поток широкий да игривый?

Женщина, как зачарованная, смотрела через море на мощный поток. Она чувствовала связь с ним и наконец поняла, чего ей так в жизни ее не хватает.

– Что мне делать? – спросила бабушку решительно.

– А ты к матери-то с дочкой подойди, чай не чужие, кровь одна в жилах течет, просто им намного раньше на свет народиться пришлось.

Подошла женщина к предкам своим и поклонилась низко по наитию. А те смотрят на нее, и тепло такое во взгляде, радость встречи.

– Скажи им, что решение их уважаешь. Оно жизненно важным тогда было. Им именно тогда важно было прожить именно такой опыт. Сказала? Хорошо. А теперь попроси у них благословения создать новый опыт в своей жизни. Отпустить их решение и принять свое собственное. Для тебя это жизненно важно. И раз ты пришла в их род, то и для рода это жизненно важно.

Женщина говорила, говорила, говорила… Слезы текли у нее по щекам, а слова сами находились. Выслушала ее та, которая плотину удерживала, руки протянула, положила ей на голову да благословила. А потом отошла в сторону, дочку тоже увела и взмахнула рукой приглашающе – действуй мол.

– Не боись, не смоет, – подбодрила бабушка, – просто приложи руки к плотине и попроси.

Долго стояла женщина, шептала что-то, плакала, глаза светились от чувств. И вот плотина услышала, дрогнула, посветлела по центру, и открылось в ней круглое окно, через которое потекли воды чистые и игривые по давно ждавшему этого руслу.

Женщина стояла, раскинув руки, а поток омывал ее с ног до головы. И менялась она на глазах: улыбка на лице заиграла, взгляд смелым стал, вера в нем появилась, плечики расправились, стан тоньше стал. Долго она так стояла, потоком напитываясь. А потом вышла и спросила бабушку:

– Куда теперь летим? – и голос ее был глубоким, чистым, сильным.

– А к среднему потоку полетим. Слишком уж он грязный, пора понять, что там с ним.

А поток и правда уж очень грязным был. Летели они, летели и увидели мужчину широкоплечего, который землей глинистой, грязной пытается поток засыпать – и лопатой кидает, и бросает лопату, да пригоршнями носит, потом снова лопатой…

А рядом с мужчиной мальчик стоит и плачет. Руками куда-то вдоль потока показывает, а выше по течению там людно очень, активно. Все общаются, на лодочках прогулочных плавают, по мостикам через поток компаниями ходят. Смех стоит, голоса доброжелательные.

Бабушка обернулась из чайки да к мальчику и подошла:

– Чего плачешь, малыш?

– Туда хочу… – всхлипывает, – к людям.

– Зачем тебе к людям?

– Весело там, хорошо.

– А папка не пускает?

– Не пускает…

– Ладно, сейчас папку твоего мы поспрашиваем.

Бабушка аккуратно подошла к мужчине и вежливо так спросила:

– Скажи, мил человек, зачем воды мутишь чистые?

– Надо так, старуха, надо так.

– И для чего же надо?

– Чтоб не заметили раньше времени. Чтоб зла не случилось.

– Кого не заметили?

– Сына моего, кого еще. Пока неумел, пока неопытен, пусть не высовывается.

– А где ж он опыта наберется, без людей-то?

– Я ему помогу.

– Как поможешь?

– Буду на недостатки указывать, чтобы знал, в чем ему еще постараться нужно.

– И как же это поможет-то?

– Увидит, в чем неумел еще, сможет исправить, лучше стать. А тогда уже и людям себя показать можно.

Бабушка кивнула, подошла к мальчику, погладила по голове, а потом сказала своей спутнице:

– Вишь, что удумал предок-то твой? На сколько поколений воду замутил. Исправить хочешь?

– Хочу, – твердо сказала женщина.

– Тогда поговори с ним. Уважь его потребность в именно таком решении. И попроси для своего времени и для своей жизни благословение по-новому жить.

– Хорошо.

Долго говорила с мужчиной женщина, слушал он ее внимательно, кивал. А потом руки протянул, благословил и к потоку пропустил. Подошла женщина к потоку, руки в него опустила и смотреть на воду стала. А вода от рук ее и от взгляда очищаться начала – и вот уже лодочки с людьми веселыми по ней поплыли, закипела жизнь, вперед понеслась. Даже мальчишка, взглянув на отца вопрошающе и получив согласие, засмеялся и к одной из компаний присоединился. И не было уже слез в его глазах, были радость и предвкушение.

Бабушка улыбнулась и сказала женщине:

– Вот хорошо, и поток общения теперь силу свою вернул. Полетим к четвертому?

– Да!

Четвертый поток то и дело прятался где-то.

– Ишь, неуловимый какой. То под землю уйдет, то в осоке спрячется. От кого прячется-то? – ворчала себе под нос бабушка.

И вот подлетели они к холмам пологим, вдоль потока расположившимся. На каждом холме стоит по человеку: то мужчины, то женщины, но все очень похожи по наряду, по жестам, по позам своим основательным. И видно по ним, что мастера одного дела все – от старших до младших.

Стоят они все, рядом дети малые крутятся, к потоку то и дело бегают. А взрослые строго за потоком наблюдают, пальцем грозят, следят, чтобы из берегов не вышел да куда не надо не свернул.

Подлетели чайки-путешественницы к одному из холмов, обратились и к одному из детей подошли.

– Что делаешь тут, на берегу? – спрашивает бабушка.

– Вещами интересными занимаюсь, – робко улыбается ребенок.

– А мамка что, на холме?

– Мамка не пущает, – вздыхает, – говорит, чтобы делом занимался, как она, как все в роду ее. Чтобы на глупости не отвлекался.

Бабушка кивнула и говорит попутчице своей:

– Идем, на других детей посмотрим.

И увидели они, что дети разные. Кто-то с интересом рядом со старшими крутится, опыт перенимает. А кто-то всё сбежать к потоку норовит, чем-то своим заняться. Вот эти, последние, самые несчастные среди всех детей.

– Ясно, чего поток прячется, – проворчала бабушка. – Чтобы выжить, чтобы сохранить устремления свои, нужно их никому не показывать. Вот только так и самому не наполниться из этого потока, ежели прятать его…

Обернулась бабушка и спрашивает:

– Ну что, вернуть силу потоку хочешь?

Женщина кивнула твердо.

– Тогда идем, со старшими поговорим. Поясни им, что то, что раньше во благо было: по наследству ремесло передавать да усиливать, сейчас во вред работает. Мир меняется стремительно – за старое крепко держаться будешь, новому ходу не дашь – погубишь всё. И уважь их решения обязательно, признай, что тогда иначе нельзя было. Попроси благословения идти в ногу со временем, чтобы род сохранить.

Подошли они к одной из мастериц, и начался разговор длинный. Не могла поверить она поначалу, что наследственная преемственность из защиты и опоры во вред превратилась, изжила себя. Но когда услышала доводы, увидела, как тяжко живется сейчас без знания своих творческих устремлений, поняла, что лишь талант сейчас ценность имеет, тогда порывисто протянула руки и со слезами благословила.

И пошли бабушка с попутчицей от холма к холму, от ребенка к ребенку. И говорили каждому: «Я разрешаю тебе познавать себя. Я разрешаю тебе творить. Я разрешаю тебе заниматься тем, к чему душа стремится, и слышать, осознавать, принимать эти устремления».

Дети слушали, открыв рты. А потом со всех ног резво вбегали в поток, купались в нем, визжали, смеялись. И поток в силу входил. Из недр ключи забили, из туч дожди наполнять стали, с холмов ручьи потекли.

Последней в поток за детьми вошла женщина. Она раскинула руки и приняла на себя живые, смелые, открытые воды. Закрутились они вокруг нее сотнями шальных веселых водоворотиков, играли, плескались, будто искали что-то. А потом всплеск вдруг, вода разошлась резко и стремительно вернулась. Женщина ахнула: «Я почувствовала!», и тут же поток успокоился – мягкими волнами потек вперед, без остановок, без препятствий, лишь набирая силу и увлекая женщину за собой.

– Плыви! Не останавливайся! Почувствуй силу потока! Почувствуй свою силу! Потом только возвращайся, когда вернешь себе всё – кричала с берега бабушка. И женщина так и сделала. Слилась с потоком, сроднилась, его сила стала ее силой. Ух, хорошо!

И вернулась она к бабушке совсем другой: глаза горят, сила в каждом жесте ощущается, уверенность в том, что на своем месте она, и что поток всегда с ней, всегда готов силами поделиться.

– Умница, милая! – улыбнулась бабушка. – Сейчас ты уже готова к пятому потоку отправиться, к тому, который высох совсем. Полетели?

И они полетели. Очень долго русло под ними оставалось сухим. Ни капли влаги? «Что ж так долго-то? Сколько поколений уже?» – шептала бабушка.

Наконец они добрались до ключевого места. Сидела там девушка и горько плакала. А рядом с ней земля огромным разломом разошлась, и разлом этот русло надвое рассек. Широкий радостный, искристый поток с обрыва срывался и летел в глубокую пропасть. А на другой стороне обрыва – лишь глубокое русло, сухое и безжизненное.

– Что случилось с тобой? – спросила бабушка девушку.

– Беда случилась. Слезы уже все пролила, а боль так и не уходит, не отпускает. Не жить мне, как прежде… Не жить…

– Разлом – твоя работа?

– Моя, – тихо-тихо прошептала.

– Зачем? – тоже тихо спросила бабушка.