Текст книги "Плохим мальчикам нравятся хорошие девочки"

– Пуговицы пересчитай, потерпевшая, ― советую с улыбкой. ― Парочку пропустила.

Взгляд озадачено опускают, разглядывая криво застёгнутую рубашку, которую даже не заправили в юбку. Нонсенс, потому что малая всегда выглядит как с картинки.

Сейчас же ей, судя по всему, не до этого.

– Да к чёрту! ― с досадой дёргают подбородком. ― Не меняй тему.

– Не меняю. И мне крайне интересно узнать, что же в таком случае предлагаешь ты: вдвоём идти объяснительную катать? А её, что, ― киваю на Скворечника. ― Понятой возьмём?

– А чего нет? Возьмёте, ― охотно кивает Карина.

– Когда позовут, ― уточняет Алиса.

– А когда позовут? ― ехидно интересуюсь.

– Когда Марков наябедничает. Если наябедничает.

– Ты настолько высокого о нём мнения, что правда веришь в то, что он промолчит?

– Не особо. Но если откроет рот, мне тоже найдётся что сказать. Так что невинной жертвой не прикинется.

Кстати, об этом.

– Он ведь ничего тебе не сделал? Ну, в смысле… ― формулировка даётся непросто. Но меня и так понимают.

– Не сделал. Только угрожал. Тебе.

Мне? Через неё? Не напрямик, а через хрупкую девушку? Вот гнида трусливая. Мало я его отмудохал. Надо вернуться и добить мразь.

– Его на меня, смотрю, прям знатно триггерит.

– Больше, чем ты думаешь. И я очень надеюсь, что дальше трёпа не дойдёт. Но всё же будь с ним осторожнее, ладно?

Бл. Она серьёзно? Она щас реально беспокоится за меня, а не за себя? Это вроде её, а не меня несколько минут назад прижимали к стенке. И хрен его знает, чем бы всё закончилось, если бы я не задержался помочь Норе в кафетерии и если бы туда не влетела, держась за печень, запыхавшаяся Скворечник. Как она ноги свои на каблуках не переломала я хз, но отвечаю: сам так быстро ещё никогда не бегал.

– И что, ― вопросительно развожу вскинутые ладони. ― Просто свалим? Я так-то не привык сбегать. За поступки, какими бы они не были правыми, надо отвечать.

– Ответишь. Вместе ответим. Но не сейчас, ― Алиса берёт меня за руки. Осторожно так, мягко. Будто боится, что я её оттолкну. Чего, разумеется, уже никогда не сделаю.

Зато позволяю утянуть себя за собой. Мда. Неправильно она меня действует. Наоборот вроде надо: чтоб мужик направлял, а не вёлся на женские причуды. Успокаиваю себя тем, что ей на сегодня реально предостаточно впечатлений, так что разбор полётов можно смело перенести и на потом: на завтра там или послезавтра. Уж не знаю, когда Марков очухается от сотряса, который ему точно обеспечен.

Небо с самого утра затягивает тучами, обещая дождь, но тот пока проходит мимо, громыхая вдалеке. На спортивной площадке тишина, парковка почти пустая. Ни души. Территория словно вымерла. Лишь в сторонке курят два пацана с нашего потока, которых первой примечает Скворечник.

– Перекур, мальчики? Правильно-правильно, отдохните, а то ж умотались. А как закончите, чешите за своим гавриком. И носилки не забудьте, ― бросает она им саркастично. Среагировав на голос, те одновременно оборачиваются, но заприметив меня, торопливо ныкаются за угол. ― Смельчаки, да и только.

– Им что, тоже надо рыло начистить? ― озадачиваюсь. Этих поцов я чё-то пропустил.

– Не надо! ― Чижова с укором таращится на подругу, и я понимаю, что всё-таки надо. Знать бы только за что: просто так кого попало тоже метелить не будешь. Вот только посвящать меня в детали не торопятся: молчат, партизанки.

– Вас подвезти? ― торопливо меняет тему Карина, когда мы тормозим возле фиолетовой тачки. Расцветка треш, зато сто процентное попадание в хозяйку.

– Нет. Мы пешком пройдёмся, ― сжимая мою ладонь как можно крепче, отказывается малая, беря на себя роль штурмана. Мне лишь остаётся следовать за ней: через зелёную аллею к главным воротам, а оттуда к пешеходному переходу, ведущему в шумный город.

Углубляемся в жилые кварталы, уходя подальше от набережной. Торговые центры, магазины, скверы и многочисленные детские площадки, полные детей с мамашами. Мимо парочки таких проходим мимо, а вот на третьей, максимально свободной, задерживаемся.

Игнорируя скамейки, Алиса выбирает качели. Рядом болтаются вторые, но, боюсь, моя жопа туда не влезет. Поэтому не ломаю государственный инвентарь, а просто замираю сбоку, облокотившись на металлическую балку.

Чижова тихонько качается, отталкиваясь мысками от земли, я наблюдаю за карапузом, беззаботно скачущим по горке и стучащем лопатой по пластиковому козырьку игрового комплекса. Оба молчим, думая каждый о своём.

– Прости, ― первым нарушаю тишину.

– За что?

– Знал же, что будут проблемы, и всё равно поддался.

– Не льсти себе. Думаешь, у них только на тебя зуб? Я давно в опале, а сейчас просто повод подвернулся лишний раз позлорадствовать.

– Два изгоя нашли друг дружку, а?

– Вроде того.

– Хе. Не, ну со мной-то хотя бы всё ясно. А ты за что в немилости?

– За то же, за что и ты: потому что осталась чужой для них. Глупой новенькой, что по неопытности повелась на ухаживания "по приколу", с самого начала испортив себе репутацию.

– Ухаживания "по приколу"? Одного из этих долбоящеров? Я считал тебя умнее.

– Я тоже, но не зря говорят, что на ошибках учатся. В свою защиту могу лишь сказать, что он отлично притворялся. Был таким обходительным, внимательным. А как ухаживал.

– Дай угадаю: поспорил, что завалит тебя?

– Да нет. Насколько мне известно, спора не было. Исключительно спортивный интерес: сможет или не сможет.

– И что, смог?

– Если пять минут усердного пыхтения и ещё десять самоудовлетворения, потому что у него без конца падал, можно назвать сексом, тогда да.

– Импотент?

– Не знаю, не вдавалась в подробности. Было просто смешно от нелепости всей ситуации, поэтому, естественно, продолжить я уже не позволила и свалила. За что на меня кинули обиду. Как итог, на следующий день вся школа была в курсе того, что "новенькую" удалось уложить на лопатки.

Эээ.

– Не понял. То есть, обиженная импотентная девочка облажалась, но всё равно пошла трезвонить обо всём?

– Ну… Он преподнёс информацию немного иначе.

– Насколько иначе?

– Настолько, что в его рассказах он профессионально "распаковал" девственницу, взял от неё всё, что хотел и эпично бросил.

– Чё?

– Товарищи требовали подробного отчёта, а в грязь падать лицом было нельзя. Вот он и сработал на опережение, сочинив свою версию. А заодно и попутно отомстил мне за своё "унижение", как потом заявил.

– И все, разумеется, проглотили вранье.

– Естественно, почему нет? Это меня никто не знал, а он-то давно варился в той компашке. Так что даже если бы я рассказала правду, мне бы всё равно никто не поверил. Но я не стала и пытаться.

Чё-то у меня кулаки опять зачесались. Но что меня больше всего озадачивает: как спокойно малая обо всём говорит. Смущается, конечно, потому что дело сугубо личное и я вряд ли тот человек, с которым ей хотелось бы делиться такими подробностями, но… всё равно делится.

– Как его зовут, где он живёт и видел ли я его прежде?

– Не видел. Его исключили.

– За клевету и мудачество?

– Скорее последнее. Он заигрался в свою правду настолько, что перегнул палку, объявив травлю в мой адрес. Ещё и тупое прозвище придумал, которое быстро приклеилось, но и оно, и плоские шуточки остальных из разряда: "насколько у тебя плотный график и нет ли окошка принять ещё кого-нибудь на ночь" были терпимы, пока всё не заходило дальше слов. Последней каплей стало, когда я в школьном бассейне едва голову не разбила на мокром полу после подножки особо одарённой. Теперь обхожу его за километр, обзаведясь фобией, но после того случая не выдержала и обо всём рассказала родителям. С учётом того, что на тот момент мы оба были ещё несовершеннолетними, представь какой скандал устроил папа. Всем: и зачинщику, и его предкам, и директору.

– И этого козла выперли?

Теперь понятно, почему она никогда не занимается в школьном бассике. Я так-то тоже на него клал с пробором, но это я. А её прогулы были нелогичны и беспричинны, отличница же.

– Вежливо попросили поискать другое учебное заведение. Одноклассники обозвали меня стукачкой, объявили масштабный игнор, но заткнулись. Боялись, что я и по ним пройдусь с чёрным списком.

– Но ты не стала?

– Нет. Зачем? Просто сделала выводы. На самом деле, та ситуация помогла в ускоренном режиме отделить зёрна от плевел и показала истинные лица. Тогда меня поддержала только Карина. После этого и сдружились с ней, собственно.

Помнится, я говорил, что мне не нравится чрезмерное присутствие Скворечника рядом с Алисой. Я передумал. Но фиолетоволосой знать об этом необязательно. Чтоб не загордилась. У неё и без того корона от задранного носа вечно слетает.

– И никто тебя не трогал, пока не появился я.

– Вроде того.

– Класс. Что-что, а подгадить я умею.

– Зря ты так, ― подпирая толстую цепь качелей лбом, грустно улыбаются мне. ― Я вот рада тому, что ты появился. И ничего бы не меняла.

– А я бы изменил, ― заставляю малую затормозить, присаживаясь перед ней, чтобы мы оказались на одном уровне. ― Жаль, не появился раньше, чтоб ты девственность свою на кого попало не разбазаривала. И челюсть секс-фантазёру в обратную сторону бы проломил, заставив сожрать гнилой язык. Всё равно пользоваться им не умеет.

– Это верно. Целовался он отвратительно. С кучей слюней, фу, ― корча забавную моську, смеётся она.

– Давай без подробностей. Я не хочу блевать.

– Молчу.

– Нет, молчать не нужно. Мне нужно только имя. И имя той, что подножку подставила.

– Не скажу.

– Я ведь всё равно узнаю. Рано или поздно.

– Возможно, но не от меня.

– Ля, вы гляньте: ещё защищает. Мать Тереза, бл. Никогда не понимал этого гребаного всепрощения.

– Дело не в прощении, а в безразличии. Если у людей нет других более интересных занятий в жизни, чем портить её другим ― могу только посочувствовать. Но уподобляться им не собираюсь.

– Мда, малая. Могу поздравить ― ты вымирающий вид, ― беру её за руки, большими пальцами глядя тыльную сторону ладошек. Такие крохотные, в моих лапищах просто утопают. ― Таких как ты, наверное, больше не штампуют.

– Это плохо или хорошо?

– Кто знает. Время покажет, ― сидим уютненько, едва ли не зефирно-романтично, с взглядом тет-а-тет и тому подобное, но всю малину обрубает завибрировавший карман. Приходится лезть, доставать, замечая на дисплее высветившееся имя входящего: "Нора". ― Оу. Ща сто пудово что-то будет, ― с плохим предчувствием нажимаю принятие вызова. ― Прежде чем ударишься в панику, спешу заверить: я в порядке.

– Вить, ваша соседка звонила, ― разносится на том конце тихое. ― Твою мать на скорой увезли, а отца в отделение забрали.

Ого. Какой насыщенный на события денёк. Сюрпризы прям не заканчиваются.

– Обрадуй и скажи, что он её, наконец, грохнул!

– Витя!!

А, да. Мать же её сестра. Какая-никакая, но родная кровь. Хотя, сдаётся, бухло давно там вымыло всё ДНК, оставив один лишь перегар.

– Согласен. Ляпнул, не подумав, ― тяжело вздыхаю, с трудом заставляя себя выказать хоть какое-то подобие интереса. Чего нет. Мне настолько плевать, что даже страшно. Вместо беспокойства только одна мысль теперь крутится: надеюсь, мусора не трогали входную дверь, пока принимали алкашню. А то я уже задолбался замки новые врезать. ― Что стряслось-то? Бытовая ссора? Не поделили последнюю бутылку?

– Я не знаю подробностей. Сейчас поеду в больницу к ней. А ты можешь…

– Не-не-не, ― категорично пресекаю, зная, что последует дальше. ― Я за этой рожей бухой в обезьянник не попрусь. Дарю его ментам. Могу даже бантиком перевязать. Я ещё в прошлый раз им говорил: забирайте и не возвращайте.

– Вить…

– Что, Вить? Нет, не проси. Не моя забота… ― встречаюсь с Алисиным взглядом. Динамики на полной громкости, и она прекрасно слышит разговор, от чего оказываюсь в двойном капкане: с одной стороны выразительно брови изгибают, с другой ― осуждающе дышат в трубку. Блин. Да чтоб вас, праведные вы мои женщины! ― Ладно, ладно. Ща съезжу. Наше отделение, как обычно?

– Да.

– Добро. Потом отзвонюсь.

– Стой, Вить. И ещё по поводу парня, которого нашли без сознания в женской раздевалке. Пожалуйста, скажи, что это не твоих рук дело.

– Хех. Не моих. Поверила?

– Витя… ― сколько обречённости.

– Я всё потом объясню, окей? Главное, таблетосы свои от давления прими и не нервничай. Всё. На созвоне, ― скидываю звонок, чувствую горький привкус вины. Чего-чего, а тётку расстраивать хочется меньше всего. ― Ну что? ― разочаровано прицыкиваю, вставая сам и помогая спрыгнуть с качелей Чижовой. ― Минутка лирики закончилась. Убогая реальность ждёт. Пойдём, домой тебя провожу.

– Зачем домой? Я домой не пойду.

– А куда пойдёшь?

– С тобой!

– Ну да. Тебе ж только по отделениям полиции со мной осталось таскаться. Прям свидание мечты.

– Витя, я иду с тобой.

Вот упрямая ослица.

– Нет, не идёшь.

– Тогда придётся применить силу и заставить меня переубедить.

– Алис, что за детский сад, а?

– Кому детский сад, а я хочу быть причастна к твоей жизни. Ты же меня совершенно в неё не пускаешь. Не думаешь, что пора? Хоть немного.

– Может и пора, но ты, блин, выбрала самый неподходящий из всех моментов.

– Кому как. Поэтому Сорокин, смирись: я иду с тобой. Точка.

Ага. Супер. С ментами ― со мной. В помойку, которая зовётся отчим домом, тоже, вероятно, со мной. Потрясающе. Это уже называется не: "впустить в свою жизнь немного", это уже, бл, полное погружение с 3D спецэффектами.

***

Краткое содержание протокола с переводом на русский и опусканием всех формальностей: один, по синьке, на почве ревности, набросился на другую с кухонным ножом. Огонь, но дальше ещё веселее: пока другая, не менее синяя, удирала от него с орами на весь подъезд, умудрилась грохнуться на лестнице и сломать себе ногу. Причём жёстко так сломать, кости-то уже трухлявые от нездорового образа жизни.

Вишенкой на торте этой полной маразма драмы стал третий персонаж, из-за которого всё и началось. Однако чел вообще не запаривался и, тупо забив болт на "семейные разборки", преспокойно почесал к себе, отсыпаться. До него еле достучались доблестные органы правопорядка. Эпичная вакханалия абсурда, бл.

В которой, однако, есть и свои плюсы:

1. Мать на какое-то время остаётся в больнице, до операции так точно;

2. Папашку тоже закрыли на ночку-другую и ещё будут разбираться, оформлять ли его по статье. Но до этого не дойдёт. Я мать знаю, она отказную напишет;

3. Хата не сгорела и не разгромлена. Дверной замок тоже цел.

Выясняем это несколько часов спустя, когда обнаруживается, что Алиса отлично ориентируется по местности без МЕНЯ, зная не только адрес МОЕГО дома, но и номер МОЕГО подъезда. Деловито озирается по сторонам, вычитывая таблички, сворачивает к нужному и лишь после замечает мой недоумённый взгляд, пока я иду чуть позади, кратко обрисовывая Норе ситуацию по телефону.

Малая тушуется, запоздало включая дурочку, но поздняк метаться. Спалилась.

– Что, шерстила моё досье? ― хмуро интересуюсь, открывая набранным кодом домофонную дверь и пропуская её вперёд. Ну а чего. Знает же куда идти, так пусть ведёт.

– Не я.

– Скворечник? ― молчит. ― Понятно. Значит, Скворечник.

Кабздец. А я-то ещё думал: чего это блондиночка нисколько не удивилась, когда чисто случайно узнала, что Нора ― моя тётка? Да и за "завтраком" с её родителями она так невозмутимо реагировала на всё, что мастера блефа бы позавидовали. А тут вон оно как, оказывается.

– Прости.

– Прости, бл, ― присвистываю, обгоняя и перегоняя её на лестничном пролёте между первым и вторым. ― Как всё просто. Это должно работать, да? Потому что, по-моему, нихрена.

– Не злись. Я всего лишь хотела понять: кто ты.

– И как, поняла? Может тебе ещё выписку о том, что на мне не висит судимости предоставить? Ну чтоб наверняка.

Опять молчит. Ещё и надулась. Обиделась, видите ли.

Поднимается на нужный этаж, где всё по классике: стандартно измалёванные каракулями стены, засыпанные пеплом от сигарет ступени и пованивающий кислятиной мусоропровод. Это вам не пятизвёздочные отели.

– Ну и давно ты в курсе? ― тормозим у старой, перетянутой леской двери. Дёргаю ручку и вуаля ― заходи, кто хочет. Не заперто. Хоть прикрыто, и на том спасибо. Выносить, конечно, оттуда всё равно нечего, но в проходной двор превращать родные трущебы тоже неохота.

– В курсе чего?

– Всего. Ты же хотела узнать: кто я. Узнала?

– Не начинай. Ты и сам особой тайны из этого никогда не делал.

– Не делал. Но одно дело ― если я сам рассказываю то, что считаю нужным, и совсем другое, когда суют свой нос куда не следует хорошенькие, но слишком любопытные девочки. Личные границы, слышала про такие?

– Слышала. Мне вот только непонятно: ты злишься, потому что просто злишься? Или потому что стыдно за правду?

Рука соскакивает с металлической поверхности и язычок замка лязгает об металлическую пластину громче положенного.

– И за какую-такую правду мне должно быть стыдно, изволь узнать?

– Тебе виднее. Она же не даёт покоя тебе. Потому что, если ты не успел заметить, меня всё устраивает.

– А, ну тогда ладно. Разрешите отныне не чувствовать себя ущербным?

– Сорокин, блин. Ну чего ты завёлся? Если хочется от меня избавиться, я сама могу уйти. Только поп… ― нашу недоссору пресекает скрежет ключа, после чего в образовавшуюся щель соседней приоткрывшейся двери просовывает седую голову баб Зина.

Та ещё раритетная рухлять: тощая, сморщенная и гремящая костями. По возрасту и виду ей давно пора на покой, но мы вряд ли дождёмся такой радости: эта старушенция нас всех переживёт. Здоровье у неё поистине богатырское.

И исключительный дар к осведомлённости, потому что данная мадам буквально всё видит, всё слышит, всё про всех знает и, естественно, охотно делится новостями с такими же доисторическими кумушками, полоща чужое грязное бельишко в луже сплетен. Не забывая после вывесить его на всеобщее обозрение. Чтоб другие тоже полюбовались.

Больше всего, разумеется, не везёт тем, кто находится от неё в радиусе поражения. Ну, а так как мы обитаем на общей лестничной клетке, несложно догадаться, что попадаем под раздачу чаще остальных. Тем более, что поживиться всегда есть чем. Мои предки просто находка для сплетников. Да и я хорош, чего скрывать. Баб Зина застала всё самое лучшее из эпохи моего полового созревания и переходного становления.

– Ой, эт ты, Витюш, ― кряхча, словно пересыпая мелочь в кармане, словно бы "узнает" меня. ― А я слыхаю, что кто-то шныряет. Дай, думаю, проверю. Мало ли, чужие. А чужих нам ведь не нать.

Ага. "Слыхает она". На пятихатку готов поспорить, что она у дверного глазка торчала с момента, как мы в подъезд зашли. Не удивлюсь, если ещё с улицы заприметила, пока в окне торчала.

– Я, я, баб Зин. Отбой ложной тревоге, ― отмахиваюсь, но знаю, что так просто та не отстанет.

– Как мама?

– Нормально. Жить будет.

– Ну слава богу! А то тут такое творилось, жуть. Крики, вопли, грохотало всё. Выглядываю осторожно, и нате: ваша дверь нараспашку, а твой отец за матерью вниз несётся. Сначала не поняла, а потом как увидела, так за сердце схватилась ― с ножом! Представляешь? Она от него, он на неё: матом трехэтажным кроет и угрожает, что зарежет. Думала, правда убьёт. Кошмар!

Тьфу, чтоб эту трещётку разорвало и подбросило. Чижова вообще-то не знала подробностей. И я не особо хотел, чтоб узнала.

– Дай угадаю, это вы ментов вызвали?

– Конечно! А если бы, не дай бог, Петю перемкнуло, и он на других пошёл кидаться? Он, конечно, всегда отличался буйством, но в этот раз совсем до горячки допился. Я такого страха натерпелась! Восемьдесят капель корвалола вместо шестидесяти пришлось накапать. Ой, здравствуйте, милая девушка, ― улыбаются неполным комплектом зубов Алисе, изображая удивление. Ага. Вот она её только сейчас заметила, как же. Оскар в студию, будьте любезны.

– Здрасте, ― вежливо откликаются.

– Я тут страсти такие рассказываю, вы только не пугайтесь. Витюша-то он хороший. А вы учитесь вместе, да? Форма одинаковая.

– Вроде того.

– Как замечательно. Витюш, а Яночка, Яночка как? Давно её не видела. У неё всё хорошо?

Бл. Она заткнётся, нет?

– У Яны всё прекрасно. Давай, баб Зин, некогда лясы точить. Дел по горло, ― пресекаю задушевную беседу, втаскивая малую за плечи в квартиру. Не планировал, но хотя бы так отделаемся от этой назойливой мухи. ― Вот же старушенция говорливая. Когда у неё язык отсохнет.

– Ничего удивительного. Пожилые люди все любят потрепаться.

– А эта особенно. Не поняла ещё, чего она так распиналась? Хотела посмотреть, как ты пятками сверкать будешь, убегая.

– Почему? Из-за упоминания Яны или потому что твой отец с матерью в догонялки играл?

– Полагаю, последнее звучит более солидным аргументом, чтобы испугаться.

– Ну не знаю. Всего-то с ножом. Вот если бы с бензопилой… ― мечтательно добавляют, приставив пальчик к губам. Ля, ещё одна актриса. Правда, здесь я могу лишь благодарно моргнуть, задерживая опущенные веки дольше положенного. За удивительно спокойную реакцию.

Смотрю на неё и понимаю, что злость улетает в форточку, сменяясь… облегчением. Ситуация ведь реально паршивая. Любому здравомыслящему человеку не грешно после такого призадуматься: стоит ли рисковать, если в наличии есть такие родственнички. Кто знает, может уехавшая кукушка передаётся генетически.

– Да, Чижова. Ты либо бесстрашная, либо с напрочь сломанным инстинктом самосохранения.

– А мне есть чего опасаться?

– Разве что меня.

– Ой, брось. Угроза давно не актуальна. Это ты меня бойся. Ты ведь уже понял, что я умею быть назойливой… О! У меня у бабули с дедулей тоже до сих пор такая висит, ― с коридора замечают люстру на кухне: сссровский дутый плафон, какие раньше можно было найти буквально в каждой квартире. ― И трельяж почти такой же есть. Чуть-чуть отличается, ― кивают на тумбу с зеркалами в коридоре. ― Предлагаем ремонт нормальный сделать, а они отказываются. Старики ведь не любят перемен. Купили им ноутбук, чтоб те хоть немного были в теме, так они из него подставку под цветы сделали.

– Ага. Мои тоже не любят новшества. Потому и живут как свиньи.

– Зря ты так. У тебя вполне… миленько.

– Врать не умеешь, малая. Вот от слова совсем.

– Да не, правда. Вполне ничего. Хотя пыль погонять не помешает, ― замечают, рисуя сердечко поверх осевшего слоя. ― Ну и проветрить, а то пахнет тяжело.

Неудивительно: мебель и ковры настолько впитали в себя табачку, что хоть оконные рамы выкорчёвывай с мясом ― никакой сквозняк не поможет.

– То есть бетонные стены тебя не парят?

– А чего бы и нет. Закос под лофт.

– Ага, а сортир тогда что? Гранж?

– Не знаю. Я ж ещё там не была. Главное, чтоб полчища тараканов не шныряли.

– К счастью, нет. Для того, чтобы они тут захотели остаться на ПМЖ, нужен хавчик в доме. А такого у нас не водится. В холодильнике вечно шаром покати.

– Ну, а я что говорю! Тараканов нет ― уже не всё так плохо. Поверь, мне есть с чем сравнить: мы как-то с Кариной ездили в общагу к знакомому на днюху, а там тараканий оазис. Натурально. Я после четвёртого десятка сбилась на счёте. Свет включишь, а им хоть бы что, и не думают разбегаться. Ещё под ногами так мерзко хрустят, брр. Вот это действительно было гадко.

– Какие хорошие у вас знакомые.

– Да не, ребята-то сами нормальные. Это за общагой не следили: пропшикаешь все углы, а вся мерзость через неделю опять прёт табуном. А приезжим студентам деваться куда? Приходится жить в тех условиях, что есть. Но сами ночевать мы там, конечно, не рискнули. Побрезговали.

Тут не поспоришь. Когда особого выбора нет, сгодится даже такая ночлежка. Всё лучше, чем на улице.

– Тогда не будем травмировать твою утончённую натуру вновь, ― проверяю в глазок, свалила ли соседка. ― Чисто. Наверняка, пасёт, но главное, чтоб не доставала. Пошли.

– Куда?

– Куда-нибудь. Здесь нам делать нечего.

– Думаешь?

– Ещё скажи, что хочешь остаться?

– А почему нет? ― женская сумка с учебниками глухо ставится на тумбочку трельяжа. ― Или сюда разрешено входить только Яне?

Блин. Вот спасибо, баб Зина, удружила.

– Я бы не сказал, что она прям часто сюда захаживает. Но бывало, не отрицаю.

– Значит, ей можно, а мне нельзя?

Вот выдерга. Подловила. Чтобы не ответил ― везде в проигрыше останусь.

– Как скажешь, ― равнодушно отмахиваюсь. ― Можешь не разуваться. Полы тут мылись, и даже в этом году, но побереги носочки. Испачкаешь, ― выгибаю бровь, наблюдая за тем, как Чижова демонстративно игнорирует предложение и стаскивает с себя туфли, босыми пятками встречая старенький паркет.

– Я без них, если не заметил.

– Заметил. Бунтарский дух взыграл?

– Не понимаю, о чём ты. Можно? ― кивают в сторону гостиной-тире-спальни предков. Снова даю отмашку, разрешая. Чего уж. ― Знакомая стенка. И кресло. И торшер. И обои. Надо же! Не, я прям будто реально к бабуле с дедом приехала. Правда в слегка запущенный вариант, конечно… Расслабься, Витюш.

Эм, это она мне?

– Да я и не напряжён.

– Заметно. Что, неуютно моё присутствие?

– Мне неуютно здесь даже своё присутствие, так что догадайся сама.

– Сочувствую. Плохо, когда нет своего угла. Понимаю, что сравнение неуместное, но я в отеле тоже не чувствую себя как дома. Да, там классно, но… всё же это проходной двор, полный чужих. На двадцатиоднолетие папа вроде как обещает подарить мне квартиру. Тогда, наконец, можно будет спокойно выходить завтракать в пижаме, не боясь наткнуться на какого-нибудь левого мужика в коридоре.

– Нехило. Мои на двадцать один год могут подарить мне разве что заоблачные долги и неизлечимый геморрой, ― открываю оконные створки нараспашку, впуская свежий воздух и иду в дальнюю часть к запертой двери собственной комнаты. Стоит отдать должное, там всё же попрезентабельней, хоть я и никогда не отличался особым рвением убираться. Зато и попоек не устраивал.

Алиса следует за мной с таким видом, будто прогуливается на увлекательной экскурсии. Так внимательно всё рассматривает: будь то обычный календарь на стене или же старый бесполезный хлам на полках.

– Это не очень тактичный вопрос, но… они всегда такими были?

– Кто? Родаки? Всегда. Но пока был мелкий дело ограничивалось компаниями и частыми пьяными посиделками во дворе. Потом компании самоликвидировались, градус повысился, а запои стали продолжительнее.

– Грустно, ― осторожно снимают с верхней полки игрушечный военный вертолёт на радиоуправлении, сдувая с пропеллера пыль. Подарок Норы лет на десять. Рука не поднялась выкинуть. Тем более он вроде как рабочий. Если джойстик найти и батарейки новые вставить.

– Грустно, что я, по сути, результат хреново сработавшего презерватива, ― усмехаюсь, расчищая с компьютерного стула наваленные шмотки, чтобы можно было посадить зад. ― Мать бы сделала аборт, но узнала слишком поздно. Пришлось меня оставить. А вот моей потенциальной сестричке или братишке, уж не знаю, кто бы был, повезло больше ― ему не пришлось рождаться в придурошной семейке, ― пропускаю момент, когда вертолёт ставится на место, а Алиса, обогнув выпирающий угол рабочего стола, подходит ко мне… И молча обнимает, привстав на цыпочки. ― Что, настолько жалко выгляжу? ― вместо ответа ногти зарываются в мои волосы, ласково почёсывая. ― Видимо, да. Но ты продолжай. Это приятно, ― откровенно говоря, само её присутствие приятно и действует умиротворяюще. Хоть и максимально странно. Девушки, подобно ей, смотрятся слишком сюрреалистично в таких декорациях.

– Я ведь так и не поблагодарила тебя, ― тихий голос греет тёплым дыханием щеку и ухо.

– За что?

– За то, что ты сделал.

– А что я сделал? ― малая чуть отстраняется, выразительно округляя кукольные глаза. ― А, ты про Маркова? ― делаю вид, что вспомнил. ― Нашла за что благодарить. Ничего бы не было, не… ― мягкие губы касаются моих, обрывая предложение. Мягкие и как никогда смелые. ― Ммм, ― выдыхаю ей в рот. ― Мне нравится, когда ты первая целуешь. Это заводит. Оу… ― замираю, когда её пальцы спускаются ниже, развязывая болтающийся на шее галстук. Медленно стягивают его и вешают на спинку только расчищенного стула. Всё интереснее и интереснее. ― И что дальше? ― а дальше пуговицы на моей рубашке расстёгиваются. Одна за одной. Ууу, горячо. В смысле, от её ладоней, скользящих по коже, адски горячо. ― Позволь уточнить: это так, чисто побаловаться или всё-таки пойдём до конца?

– А как хочешь ты?

– А ты сантиметров на пять ниже ручку опусти и узнаешь, ― бл, опускает! Вынуждая протяжно заскулить, стискивая её за задницу. ― Значит, идём до конца. Понял. Ещё одно уточнение: как понимаю, после того мудака у тебя больше никого не было? ― отрицательное покачивание возбуждает даже сильнее, чем попытки соблазнения.

Кабздец. Либо меня так таращит от неё, либо недельные воздержания решили напомнить о себе, потому что не передать как сильно хочется просто нагнуть её и, не тратя время на прелюдию, оттрахать от души! Только, блин, нельзя. У неё и так негативный опыт остался после прошлого раза, а если ещё и я включу скотину, то это вообще финиш будет.

Нет. Здесь надо как-то иначе, но проблема как раз в том, что прежде "невинные цветочки" мне не попадались. Что с ними делать? Осторожничать? Быть аккуратнее? Бережнее? Неторопливей? Сахарная ванильность не моя тема, а тут ещё и башка едва соображает от её дразнящих поцелуев. А когда она сжимает свои пальчики покрепче на моём члене…

Всё. Окончательно вылетаю в астрал.

Бл. Ну его, нахрен эту осторожность!

Подхватываю Чижову, усаживая на столешницу и впиваюсь в обжигающие жаром губы. Нихрена не бережно и уж точно нихрена не аккуратно, но по-другому просто невозможно. Она такая сладкая и покорная, что силе воле приходит тотальный пздц.

Слишком сильно хочу. Её.

Глава пятнадцатая. Саламандра

POV САЛАМАНДРА

– Я. Не умею. Быть. Нежным, ― стискивая мои плечи, цедят неразборчиво, не разрывая поцелуя. Долгого, голодного и всепоглощающего.

– А кто-то разве об этом просит? ― выдыхаю в ответ, стягивая с Вити рубашку окончательно. Чтоб иметь возможность трогать его. Везде. Трогать, изучать и делать всё то, что позволяла себе лишь в фривольных фантазиях.

Мамочки, что же я творю…

Все происходящее как в тумане. Словно не я. Я ведь так не делаю. Не умею. Мой навык сексуальной практики слишком жалок, чтобы кого-то соблазнять, но сейчас я именно этим и занимаюсь. Накинулась на него, будто способна чем-то удивить. И остановиться не могу. Но, может, и не надо? В конце концов, я делаю это для себя. Потому что хочу… Именно с ним. Почему нет? Кто запретит?

Кто-то. Судя по дверной трели, разнесшейся по всей квартире. Да такой настырной: словно кнопку звонка вжимают и держат, не отпуская. Раздражающий звон тяжело игнорировать и, как бы мы не старались, он портит момент. Страстный поцелуй сбивается, а после и вовсе прекращается.

Блиин…

– Вот же… Убил бы гада, ― раздосадовано бурчит Сорокин, прижимаясь лбом к моему. ― Засунуть бы ему эту кнопку в задницу.