Текст книги "Сова и хлеб"

Значит, вести поиски мне предстоит самостоятельно. И если детектив (если судить по романам, конечно) начал бы с внимательного осмотра места преступления, то есть кабинета мистера Бёрча, в поисках каких-нибудь следов пепла или чего-нибудь еще в этом роде, то меня – возможно, это не слишком хорошо говорит обо мне – убийца мистера Бёрча интересовал значительно меньше, чем моя статуэтка. Сосредоточиться я решил на научных кругах. Во-первых, об этом говорил и Рамзи, и это показалось мне логичным. Во-вторых, бронзовая статуэтка, не представляющая большой материальной ценности, вряд ли бы заинтересовала господ из преступного мира. В-третьих, выходов на этот самый преступный мир у меня просто не было, а кое-какие знакомства в мире ученом все-таки были.

Я припомнил, как Бёрч упоминал некий Фонд исследователей Египта, говоря, что собирается обратиться в том числе и к нему. Я наметил себе на утро беседу с этими господами. Оставалось сущая ерунда – их найти. На всякий случай я спросил у официанта справочник Келли, и даже получил его, но никакого Фонда там не оказалось. Что ж, придется завтра еще раз наведаться в Британский музей, поинтересоваться у мистера Баджа. Тем более что он так искренне переживал о судьбе пропавшей статуэтки…

С утра мистер Бадж был грустен и явно нездоров, но мне обрадовался.

– Здравствуйте, мистер Картрайт! У вас появились какие-то новости касательно вашего дела? Или, может быть, я могу вам чем-нибудь помочь?

Кабинет его выглядел как истинное пристанище безумного ученого. Книги громоздились по всем столам, грозя обрушиться в любую секунду, только маленькое пространство для работы было расчищено на одном из столов. Кроме того, повсюду были бумаги, и то и дело попадались мелкие каменные фигурки, очевидно египетские. Какие-то бирюзовые крестики, красные столбики, зеленые контуры глаз, разноцветные скарабеи разных размеров… Поверх наполовину исписанного листа, над которым Бадж, очевидно, работал, валялся лоскуток папируса с жирными бурыми письменами. Выглядели они на удивление свежими, даже блестели в тускловатом свете газового рожка.

– Курите, если хотите, – Бадж с трудом обнаружил где-то в залежах бумаг пепельницу и закурил сам. Двигался он как-то нервно, дергано, и руки у него дрожали.

– Веселый вчера был вечер? – сочувственно спросил я. Суетливость движений, и дрожащие пальцы, и запавшие глаза позволяли сделать совершенно очевидный вывод.

– Что?.. а, да, – он улыбнулся и тут же сморщился, прижав пальцы к вискам.

– Собственно, я хотел спросить у вас, – мне было совестно трогать человека в таком состоянии. В конце концов, я сам неоднократно в нем оказывался, даже и за последний месяц, но при этом не вынужден был ходить на службу. – Как мне найти Фонд исследователей Египта? Мистер Бёрч упоминал, что хотел бы показать статуэтку в том числе им. Вдруг там что-нибудь знают.

– В самом деле? – удивился Бадж. – Ну, это нетрудно. Фонд исследователей Египта находится здесь же, в музее. Правда, я не знаю, в какие часы можно найти хоть кого-нибудь из них. Если желаете, могу дать вам домашний адрес мисс Эдвардс, души этой авантюры и почетного секретаря Фонда. Пожалуй, так будет проще.

– Буду вам очень благодарен.

Бадж записал адрес на клочке бумаги, оторвав его от одного из своих листов – кажется, на обратной стороне даже остались какие-то его заметки – и улыбнулся.

– Картрайт! Вы, наверное, ничего не слышали о мисс Амелии Эдвардс?

Имя показалось мне знакомым, но, наверное, просто из-за своей обыденности, так что я отрицательно покачал головой.

– Она у нас не только египтолог, но и поэтесса. И романистка.

– Точно! – вспомнил я. – Недавно у нее вроде бы вышел роман про какого-то лорда… или про какие-то миллионы?

– Да-да, «Лорд Бракенбюри», вы совершенно правы. Хоть это и было уже лет пять назад.

– В колониях непросто было следить за литературными новинками, – как бы извинился я, на самом деле не упустив случая показать этому юнцу, что я тоже не обычный бездельник со средствами.

– Понимаю, – он не обратил на это никакого внимания, – но перед разговором с мисс Эдвард посоветовал бы все-таки ознакомиться с ее творчеством. Повосхищаться стихами и прочее, сами понимаете. Кстати, Картрайт… – он на некоторое время замолчал. – Мисс Эдвардс – не первой молодости старая дева, не полностью утратившая привлекательность и… и страсть к жизни. Вы понимаете, что я хочу сказать?

Я понимал и даже слишком хорошо – я никогда не принадлежал к числу тех, кого не смущала излишне пылкая любовь пожившей жены армейского командира в качестве пути к карьере, но видывал их в жизни немало.

Но какой все-таки деликатный человек мистер Бадж. Он и сам совсем молод и имеет как раз тот тип внешности, который привлекает подобных дам. И хоть явно смущается от этого, все же счел нужным меня предупредить. Я рассказал ему в меру сальный армейский анекдот о жене полковника, еще раз горячо поблагодарил и наконец ушел, оставив его наедине с головной болью.

Если бы Рамзи навестил меня, он остался бы доволен моей конспирацией. По стечению обстоятельств и необходимости, пришлось все-таки посвятить весь день изящной словесности. Последний роман мисс Эдвардс оказался ужасно слащавым и никуда не годным, а уж для ее стихов и самый доброжелательный критик не нашел бы теплых слов, но я все же заготовил пару приятных фраз, совершенно необходимых для налаживания дружбы с любым тружеником пера.

Разумеется, я не забыл и отправить мисс Эдвардс телеграмму с просьбой о встрече, и ближе к вечеру получил ответ с приглашением. Я подумывал даже вооружиться букетом, но по размышлению решил, что все-таки не стоит.

Амелия Эдвардс оказалась весьма немолодой леди, чтобы не сказать – старухой – с властным, тяжелым лицом, неуловимо напоминавшей Ее Величество королеву Викторию. Я начал было говорить про то, что бесконечно рад знакомству, поскольку всегда был в числе самых верных поклонников ее творчества, и…

– Мистер… – она близоруко прищурилась на мою карточку, которую держала в руке, – Картрайт.

Голос у нее был громкий и грубый, под стать внешности.

– Мистер Картрайт, я надеюсь, что вы всего лишь отдаете дань светским условностям. Потому что если вам на самом деле нравится эта ужасная писанина, нам не о чем разговаривать. А вы писали, что у вас ко мне дело, связанное с покойным Сэмюэлом и наследством Страны Пирамид.

Последние два слова она произнесла с неким восторженным придыханием, очень мне не понравившимся. Во-первых, я не мог понять, кокетничает ли она, жестоко осуждая собственные произведения, или в самом деле опомнилась на старости лет. Во-вторых, это совершенно не соответствовало тому, что сообщил Бадж, а ему я был склонен доверять заметно больше, чем даме-романистке. В-третьих, ее экзальтированное отношение к Египту настораживало. Мистер Бёрч вроде бы отзывался о Фонде как о серьезных исследователях, но здесь я, кажется, рисковал найти кружок дам, попивающих чай с пирожными и судачащими о придворных сплетнях тридцативековой давности и возможности обратиться к какому-нибудь фараону путем столоверчения.

– Вы несправедливы к себе, – возразил я на всякий случай.

– Я – справедлива. – Отрубила она. – Что у вас было за дело, мистер Картрайт? У меня нет времени выслушивать восторженные излияния пустоголовых молодых людей. О нет, я имею в виду не вас. Если, конечно, у вас впрямь есть дело.

Я подумал, что подозревать эту женщину в кокетстве было не очень умно. Правда, и в то, что она написала сиропного «Лорда Бракенбюри» тоже не верилось.

– Я обращался к мистеру Бёрчу за консультацией касательно одного предмета, и он упоминал, что может передать его вашему Фонду. Вы понимаете, о чем я говорю?

Мисс Эдвард придвинула к себе кисет и принялась набивать крошечную, буквально на две затяжки трубочку с длинным чубуком.

– Понимаю, – соизволила сообщить она, раскурив трубку. Я сам курю редко и в сортах табака разбираюсь мало, но этот показался мне неподходящим для женщины. Если честно, он и для старого боцмана не слишком подходил.

– Сэмюэль упоминал, что ему попала в руки странная статуэтка ибиса… бога Тота, видимо. Вы ведь ее имеете в виду? Он хотел показать ее мне, но не успел. Вы ее принесли?

– Нет… статуэтка пропала после смерти мистера Бёрча… я надеялся, что вы можете знать о ее местонахождении.

– Может, и знаю, – протянула мисс Эдвардс и глубоко затянулась, так, что я чуть не закашлялся от вонючего дыма. – У Сэмюэла не было от меня секретов.

Она повела плечом, демонстрируя огромный бюст, и мне сделалось как-то очень неприятно. Скорее всего, в молодости она была очень хороша – статной, свежей красотой. Видимо, не сочла нужным выходить замуж, имея возможность получать все жизненные удовольствия и без этого. А состарившись, так и не смогла этого признать, и продолжает вести себя, как юная красавица. Раньше этот ее жест, да и вся манера поведения, должно быть, были ошеломительны. А теперь жалки.

– Я был бы вам очень признателен, если бы вы поделились со мной. Эта статуэтка дорога мне из сентиментальных соображений, – сухо сказал я, совершенно не собираясь поддаваться сомнительным чарам.

– Только из сентиментальных? – хмыкнула мисс Эдвардс. – Или вы все-таки верите во всю эту магическую чушь?

Я так и не услышал никакой магической чуши о своей статуэтке, о которой, кажется, знали все вокруг, и мне это уже надоело.

– Не верю, – отрезал я. – Если вы что-то знаете о местонахождении моей собственности, будьте любезны, расскажите.

– Вы смотрели в тайнике Сэмюэла? Конечно же нет, откуда вам о нем знать. Но настолько ценная для него вещь, скорее всего, хранится именно там.

– Где найти этот тайник?

– У него в кабинете, разумеется. – Она затянулась в последний раз и выбила трубочку. Запахло еще хуже.

Кроме того, она явно не собиралась раскрывать мне подробностей сама, полагая, что я буду задавать вопросы и просить. Но что мне оставалось делать?

– Я немного помню кабинет мистера Бёрча, и не представляю, как найти там тайник, не зная точно его местонахождения. Мало того, мне кажется сомнительной сама идея поисков тайника в чужом кабинете. Не могли бы вы разъяснить мне, где он находится? Или, если это не слишком самонадеянно с моей стороны, поехать со мной в дом мистера Бёрча?

– Может, и могла бы.

Нет, она все-таки надо мной издевалась.

– Я очень вас прошу, мисс Эдвардс, – проникновенным тоном сказал я, подаваясь вперед. – Эта вещица – память о женщине, которую я так и не смог назвать своей. И она очень, очень мне дорога.

Вот так-то. Вот что я думаю о престарелых красотках.

Честно говоря, я давно не вспоминал даже имени своей несостоявшейся невесты, но формально все же не солгал – я действительно купил ибиса во время лечения сердечной раны.

– Хорошо, мистер Картрайт, – она выпрямилась, и лицо ее закаменело. – Думаю, мы с вами можем нанести визит юному Бёрчу на следующей неделе.

– Благодарю. Я не тороплюсь.

Но, кажется, победа все-таки осталась за ней.

Я вышел на грязную улицу, не особенно представляя, что делать дальше. С одной стороны, я был почти уверен, что статуэтка мирно лежит во внезапно обнаружившемся тайнике. Ведь не зря же неведомый грабитель перевернул в кабинете все – возможно, он был тоже о нем осведомлен. Но при этом никаких вывернутых и раскрытых тайных ящичков и секретных отделений не было, я бы запомнил… наверное. Ну или Рамзи бы заметил. С другой стороны, это выходило слишком просто.

Ну а с третьей стороны, других версий у меня все равно не было. Не идти же к поклонникам труда о разоблаченной Исиде, тем более что я совершенно не был уверен, что этот труд посвящен именно египетским богам.

Так что мне оставалось только ждать. Или следующей недели, или появления Рамзи. Карьера частного детектива не задалась с самого начала.

Впрочем, долго ждать продолжения мне не пришлось.

Рамзи появился у меня тем же вечером и потребовал, стоя в дверях:

– Вставай, одевайся, пошли.

– Куда?

– Куда угодно, главное, чтобы это было публичное место.

– Паб? – предположил я. – Или сразу публичный дом?

– Скорее ресторан или театр. Собирайся.

– Зачем? – я не двигался с места. Даже если Рамзи просто хочет провести вечер в моей компании, он не имеет никаких оснований мною командовать. А если уж если речь идет о поисках ибиса, то тем более.

– Затем, что было бы неплохо, если бы нас опять увидели вместе. Есть у меня подозрение, что за тобой следят. Хотелось бы выяснить, кто.

Так мы и оказались в утомительно приличной кондитерской на Флит-стрит, где подавали исключительно чай и прочий горячий шоколад, и щебетали за столиками такие же утомительно приличные барышни. Из чувства противоречия мне захотелось рома, но рома не было. А вот Рамзи заказал чай и долго объяснял, каких специй в него добавить.

– Где тебя приучили пить такую дрянь? – буркнул я.

– В Абиссинии, – спокойно ответил Рамзи.

Я на мгновение задумался о его возрасте – насколько я помнил, единственный случай присутствия флота и войск Ее Величества в Абиссинии имел место почти двадцать лет назад. Каким бы старым я себя не чувствовал, двадцать лет назад я едва успел сменить платьице на короткие штанишки. Значит, Рамзи гораздо старше, чем я предполагал, хотя выглядел он совсем молодым человеком. Но всерьез думать о такой ерунде не хотелось, поэтому я спросил:

– Тебе удалось что-нибудь выяснить?

– Не без того, – он самодовольно улыбнулся. – Я почти уверен, что знаю, кто наш противник. Мне нужно буквально одно-два подтверждения.

– А я знаю, где статуэтка! – торжествующе сказал я.

– Что? – он мгновенно стал серьезным. – Где? И главное, откуда ты это знаешь?

– Вернее всего, она так и лежит у Бёрча в кабинете, и похититель просто не смог ее найти. Там есть тайник.

– Тайник? – озадачился Рамзи. – Да, это многое бы объяснило – иначе зачем понадобилось бы, например, переворачивать все книги и прочие мелочи? Но это значит, что похититель знал о наличии тайника, так? Откуда о нем узнал ты, между прочим?

– Мне рассказала старинная подруга Бёрча, мисс Эдвардс.

– Эдвард? Амелия Эдвардс? Из Фонда исследования Египта?

Я кивнул.

– Поздравляю, Картрайт, – устало сказал Рамзи. Он вдруг закрыл глаза, и лицо его как-то обмякло и стало беспомощным. – Ты идиот. Зачем ты впутал в это дело эту несчастную старую дуру? Которая так и не смогла смириться с отсутствием у него литературного таланта и мужа и нашла себя в исследованиях, возможно даже имеющих некоторое отношение к науке.

– Слушай, Рамзи, – я обиделся, – возможно ты прав насчет ее биографии, но она точно не дура.

Тут я внезапно понял, что защищаю мисс Эдвардс, и это меня слегка удивило.

– А главное, я совершенно не понимаю, что не так в моем поступке. Она хорошо знала Бёрча и рассказала мне о его тайнике. И даже обещала показать.

– Да, конечно. Только либо она на одной стороне с похитителем, и тогда это ловушка. Либо нет, и тогда она в опасности. Она мне не нравится, пусть я с ней даже не знаком лично, но все-таки преждевременной смерти не заслуживает даже она.

– Не драматизируй, Рамзи, – поморщился я.

– Картрайт, сколько трупов тебе нужно, чтобы ты поверил в серьезность происходящего? Я все время боюсь, что следующий будет твоим.

– Рамзи, я вполне способен о себе позаботиться. Как-то дожил до сегодняшнего дня без твоей помощи.

– О, конечно-конечно. В этом я совершенно не сомневаюсь. – Его тон ясно давал понять, что он сильно сомневается в моей способности самостоятельно снять с женщины корсет, а уж то, что я дожил до своих почтенных лет, кажется ему комической случайностью.

– Подумай еще вот о чем, – добавил он, – если тебе о тайнике рассказала близкая подруга Бёрча, а похититель… убийца о тайнике явно знал, что из этого следует?

– Убийца тоже был его близкой подругой?

– Скорее всего, – задумчиво кивнул Рамзи, не обратив внимания на неуклюжую попытку иронии. – Вероятно, это кто-то из ближнего круга. Что нисколько не приближает нас к разгадке, поскольку абсолютное большинство подозреваемых были достаточно близки покойному. Наука молодая, людей в ней немного… Господи, они в этот чай пива налили, что ли?! – без всякого перехода воскликнул он, выпив уже не менее половины чашки.

– Да, это особый абиссинский рецепт, только для тебя, – мрачно заметил я, но Рамзи в очередной раз не обратил на меня внимания, вместо этого заказав себе новый чай. Только потом он соизволил на меня посмотреть и поучительным тоном заявить, что подобную дрянь если где и пьют, то разве что в монгольских степях, а вот в Абиссинии – великая древняя культура.

– Рамзи, а что, если следующий труп в этой истории будет твоим? – кротко поинтересовался я. – Ты сам настоял, чтобы я везде носил с собой револьвер.

– Ну попробуй, – обрадовался он, но тут ему принесли его чай и еще какую-то непонятную ерунду на блюдце, больше всего напоминавшую мокрую тряпку.

– Великая древняя культура предусматривает употребление в пищу грязных тряпок? – обрадовался я, но объяснение пришло со стороны.

– Это вам просил передать джентльмен вон за тем столиком, – пояснила девушка и сразу же ушла.

«За тем столиком» решительно никого не было.

– Прекрасно, – мрачно сказал Рамзи и двумя пальцами приподнял непонятный подарок. Это оказался обрывок мокрой плотной бумаги и, стоило его развернуть, мне в нос шибануло запахом плохого кислого пива. Рамзи брезгливо поморщился и принялся изучать листочек. Мне было не очень хорошо видно, мы сидели довольно далеко от газового рожка, но я все-таки разглядел бледные, мутные закорючки. То ли детский рисунок, то ли совсем дурной почерк, то ли неизвестный мне язык.

Рамзи с минуту глядел на них, нахмурившись, а потом уронил листок и суетливо схватил чашку с забракованным им чаем, отставленную в сторону. Зачем-то ее понюхал. И побледнел так, что это стало видно даже в совсем несовершенном освещении. При его природной смуглости вид получился довольно-таки отталкивающий – лицо сделалось желтым, восковым.

– Что с тобой? – испугался я.

Он слепо зашарил по столу, ища другую чашку, с новым чаем, и выпил его залпом, хотя был там почти кипяток. Зубы стучали по тонкому фарфору, а руки сильно дрожали – мне показалось даже, что чашку он до рта не донесет.

Бренди, конечно, помог бы лучше, но он, кажется, слегка успокоился. Ссутулился, сделал глубокий вдох и поднял на меня глаза – затравленные какие-то. Запавшие.

– Знаешь, Картрайт, – он попытался улыбнуться, но улыбка вышла жалкая, – ты был прав. Следующий труп и правда может стать моим. Хоть и без участия твоего револьвера…

– Что… что случилось? Это яд? – а о чем еще может говорить странный вкус чая? – Немедленно к врачу!

– Скорее к священнику. Или… медиуму, – заколебался Рамзи.

Услышав про священника, я успел его похоронить и оплакать, и испугаться до смерти, и понять, что не очень знаю, как выбраться из этой истории без него. Заодно я осознал, что не представляю, к какой конфессии принадлежит мой друг – вероятнее всего, конечно, что к англиканской, но в пору нашей совместно проведенной юности мы никогда не сталкивались в церкви. Но вот когда он сказал про медиума, мне захотелось убить его самому.

– Рамзи, если это опять твои шутки…

– Да какие тут шутки, Картрайт, – он постепенно успокаивался, начинал дышать ровнее, только пальцы то отбивали дробь по столу, то вцеплялись в чашку. Кажется, он не отказался бы вцепиться и в мою руку, но, разумеется, не мог себе такого позволить. – Ко мне применили древнее египетское проклятие, вот и все.

Желание убить не только не прошло, но сделалось сильнее.

– Проклятие, значит. Древнее. Жрецы, или злые духи из разграбленной гробницы? – максимально ядовито поинтересовался я. – Не ты ли говорил, что древнеегипетская цивилизация полностью прекратила свое существование тринадцать столетий назад? Я, кстати, полагал, что минимум двадцать.

– И по-твоему, это означает, что египетская магия более не действует? – искренне изумился он.

– Ты действительно в это веришь?

– Конечно, – он удивился еще сильнее. – Насмотрелся, знаешь ли…

Я слабо представлял, где в наше время можно «насмотреться» на древнюю египетскую магию, поэтому спросил только:

– А как ты распознал проклятие? Вот эта бумажка?

– Это не бумажка, это папирус. На нем необходимо написать заклинание – кровью – смыть ее пивом и дать выпить жертве.

– Знаешь, я не представляю, как напоить незнакомого человека пивом в общественном месте. Не следует ли нам расспросить официантку? Или повара? В конце концов, провернуть все это в любой пивной было бы значительно проще.

– А ты делаешь успехи, – восхитился Рамзи. – До следующего вывода дойдешь сам?

– Этот человек часто здесь бывает? – добросовестно придумал я, весьма гордясь собой.

– Возможно, – согласился Рамзи. – Что нам почти ничего не дает. А больше тебя ничего не смущает?

– Да нет…

– Правда? По-твоему, все в Англии владеют приемами египетской магии? И достаточно хорошо знают египетский язык, чтобы сочинить текст проклятия?

Сказать, что я почувствовал себя болваном – не сказать ничего. За последнее время я, конечно, привык, что все окружающие знают о Египте почти все и вообще посвятили ему жизнь, и только я – как нерадивый школяр, не понимаю, о чем говорят окружающие. Но забывать о реальности все-таки не следовало.

– Между прочим, с самого начала было ясно, что наш противник – также египтоман. Иначе он просто не обратил бы внимания на статуэтку.

– Твоя правда, – согласился Рамзи. – Но все-таки тех, кто занимался изучением магии, значительно меньше. Ладно, давай все-таки поговорим с местным персоналом.

– А к врачу ты не пойдешь?

– Зачем? Это не отравление. А что до священника – собороваться мне еще рано, надеюсь, а надеяться, что он снимет проклятие – нелепо. Слишком уж чуждые силы…

Мне показалось, что он действительно верит в то, что говорит. Подобная, невесть откуда взявшаяся суеверность меня изрядно удивила. Да, мы никогда не бывали вместе в церкви, но он всегда относился к самому этому институту с огромным уважением, и даже никогда не допускал направленных против церкви шуток.

– Значит, будем иметь в виду, что ты можешь в любое мгновение скончаться в страшных муках?

– Значит, да. – Он уже полностью владел собой, и согласился с улыбкой.

Мы сумели переговорить даже с поваром, однако это ничем нам не помогло. Все в один голос клялись, что в кухне не было никого постороннего, а «джентльмена за тем столиком», который просил передать нам странную записочку, никто никогда здесь не видел.

– Бесполезно, Картрайт, – наконец сказал Рамзи. – Либо они его и правда не знают, либо просто не хотят нам выдавать. Пойдем отсюда.

– И куда? У нас есть дальнейший план?

– Спать, – отрезал Рамзи. – Уже поздно.

– Значит, нету, – удовлетворенно заключил я. – В таком случае я бы предложил все-таки принять предложении мисс Эдвардс и ознакомиться с содержимым тайника Бёрча.

– Черт возьми! – вспомнил Рамзи – мисс Эдвардс! Дай-ка мне ее адрес, Картрайт…

Адрес он получил, пренебрежительно отмахнувшись, когда я сказал, что мисс Эдвардс принимает исключительно по средам. В его способности очаровать любую женщину, пусть даже упрямую литературную старуху или самую ярую поборницу избирательных прав для женщин, я не сомневался.

– По крайней мере, прошу, не вламывайся к ней среди ночи, – смиренно попросил я.

– А как же обеспечить охрану даме? – хмыкнул Рамзи, по-видимому, забывая, что сам аттестовал ее старой дурой.

– Твоя дама старше тебя самого вдвое, – напомнил я.

– Ну, в этом я, положим, сомневаюсь, – странно сказал он. – Но беспокоить ее сейчас в самом деле будет не слишком удобно. Будем надеяться, что до завтра с ней ничего не случится. Или… – он заколебался. – Знаешь, Картрайт, иди домой.

– А ты?

– А могут у меня быть личные дела?

– Очень надеюсь, что у тебя нет романа с мисс Эдвардс, – мрачно сказал я и действительно направился домой, не ожидая его ответа.

Вряд ли он действительно собирался нагрянуть к ней едва ли не ночью. Но, если он правда воображал, что ей угрожает какая-то опасность, с него бы сталось если не провести всю ночь у нее под домом, то хотя бы нанять или припугнуть уличного мальчишку, заставив его караулить неведомого злодея. Хотя, судя по последним событиям, опасаться стоило уже не людей, а магии или еще каких-нибудь эльфов.

Впрочем, здесь за мисс Эдвардс я был спокоен – никакая магия ее бы не взяла. Да что там, от нее наверняка нильские крокодилы уплывали в ужасе. Сам я тоже не слишком боялся разнообразных тонких планов, духов и прочего, о чем любят твердить экзальтированные барышни – и, как оказалось, взрослые мужчины, офицеры флота Ее Величества, и поэтому ночь моя прошла совершенно спокойно, как и большая часть следующего дня.

Как пишут в газетах и детективных романах, следствие зашло в тупик. У меня не было больше ни одной идеи, так что я просто ждал, когда будет уместно снова обратиться к мисс Эдвард и проверить вместе с нею тайник покойного Бёрча. Честно говоря, я был полностью уверен в успехе этого мероприятия, поэтому совершенно перестал тревожиться о судьбе своей статуэтки и проводил время в праздности. Никакие египетские жрецы и темные силы меня тоже не беспокоили.

Рамзи появился ближе к вечеру – как обычно, идеально одетый, но явно измученный и реагирующий на все несколько запоздало. Видимо, он действительно не спал всю ночь.

– Кофе? – предложил я.

– Бренди, – согласился он. – Наша прекрасная мисс Эдвардс оказалась никому не нужна, как и следовало ожидать.

– Именно поэтому ты провел ночь у нее под окном?

– Я же должен был убедиться? Никто не потревожил покой ее девичьей спальни. Полагаю, ее считают неопасной. Или следят за тобой не так тщательно, как я думал. А самое главное – она ждет нас с тобой завтра утром, чтобы вместе посетить дом Бёрча и показать нам его тайник.

– Боишься? – прямо спросил я.

Сам я боялся. Не знаю, чего – то ли того, что статуэтки в тайнике не окажется, и бессмысленные блуждания по Лондону в поисках неизвестно кого продолжатся. Или не продолжатся, потому что станет окончательно неясно, где искать. И маленький бронзовый ибис, почему-то настолько дорогой множеству людей, никогда ко мне не вернется. И я так и не узнаю, какой цели он служил тысячи лет назад, и что в нем такого, из-за чего можно пойти на убийство. Или вдруг встречу его лет через пятьдесят, глубоким стариком, в какой-нибудь еще антикварной лавке, и снова куплю его за скромную сумму, но так и не буду знать, зачем. Просто к запаху глубокой древности прибавится запах моей давно ушедшей молодости, и, сидя у камина в компании подушек и теплого пледа, я буду смотреть на него и вспоминать эти дни. И, конечно, знать, как нужно было поступить тогда и поступать потом, как со статуэткой, так и с жизнью вообще. Но ничего будет уже не исправить.

Или я боялся того, что ибис будет мирно лежать в тайничке, устроенном где-нибудь в книжном шкафу, бережно обернутый в мягкую ткань. И я все-таки заполучу его себе, но по-прежнему не буду знать, что с ним делать. А что до таинственных людей, собравшихся вокруг него… окажется вдруг, что он просто невероятно дорог в денежном выражении, и только это и нужно было всем, а проклятия – всего лишь способ запугать и отказаться от борьбы, а убийство – всего лишь ради наживы. И тогда, конечно, я продам его, и все пойдет по-прежнему, и последний след тайны исчезнет из моей жизни. На этот раз уже навсегда.

И, конечно, боялся я – уже совсем потеряв всякий здравый смысл – что ибис найдется, и в самом деле окажется предметом, заключающим в себе невероятные древние силы, и я вдруг сделаюсь их хозяином и вынужден буду что-то предпринимать. И обычной, нормальной жизни, со службой, детьми, утренним кеджери, ежедневным «Таймс» и вечерней рюмкой бренди мне так и не видать.

Все эти страхи прекрасно уживались в моей душе, несмотря на очевидные противоречия между ними. Вернее всего, я просто боялся перемен, какими бы они ни были. И неизвестности. Так, наверное, больной с равным облегчением принимает как известие о том, что его болезнь не опасна, так и предупреждение о скорой смерти, лишь бы не терзаться неопределенностью будущего.

– Боюсь, – так же прямо ответил он. – Вдруг это окажется не то, что я думаю?

– А что это должно быть, Рамзи?

– Мечта, Картрайт. Очень давняя мечта. О чем-то далеком, но доступном, прекрасном и неизведанном, где все обязательно станет так, как должно быть. Где все обретет смысл, где всему найдется место…

Он, кажется, не был пьян – всего-то вторая рюмка бренди пошла. Но такие разговоры мы вели обычно в студенческие годы, надираясь, как матросы, сошедшие на берег после полугода плавания, и полагая себя большими философами. Странно было слышать это сейчас.

– Там все будет по-другому, понимаешь? – я вдруг понял, что ему тяжело говорить, просто сил не хватает на это. Что он измучен до последнего края, и алкоголь тут был уже совсем лишним, его бы даже капля свалила бы с ног.

– Рамзи, – я осторожно забрал у него рюмку, – может быть, ляжешь спать?

– Иди к черту, – сказал он с трудом, – я в порядке. А ты ничего не понимаешь. Никто… ничего не понимает…

– Спать, – решительно велел я.

Он пытался еще что-то говорить, что-то объяснить – очень важное, скорее всего – но все-таки заснул прямо в гостиной. Я укрыл его пледом, хотя хотел, конечно же, сделать какую-нибудь пакость. Например, поставить рядом с ним ванну, чтобы утром он мог сразу же в нее вскочить. Но мне стало лень тащить ее сверху, да и совестно, поэтому я тоже лег спать.

Утром Рамзи был бодр и трезв, хоть и слегка небрит, и склонности к рассуждениям о мечтах не выказывал.

– Готов, Картрайт? – весело спросил он.

– Нет, – мрачно сказал я.

Мои собственные страхи никуда не делись за ночь, даже стали сильнее. Я так и не понял, какой исход был бы для меня худшим, но полностью не устраивал меня ни один. Пожалуй, более всего я боялся все-таки утратить последнюю ниточку, ведущую к статуэтке, и так никогда и не узнать разгадки. Не узнать, куда ведет эта мечта. Пусть и чужая.

– Не бойся, – очень серьезно сказал Рамзи, неожиданно положив руку мне на плечо. Подобные интимности не то чтобы были у нас в ходу, несмотря на долгие годы дружбы. А он еще и наклонился, и долго смотрел мне в глаза с совсем близкого расстояния.

– Не бойся, – повторил он, хмуря брови, – в любом случае, как бы все не закончилось, это в твоей жизни уже было.

– Не было ничего, – упрямо сказал я. – Вся жизнь впустую.

Он улыбнулся – очень непривычной, горькой, невеселой улыбкой, вдруг показавшей, что у смуглых губ давно лежат морщины.

– Все будет хорошо, Картрайт. Обещаю. И вся жизнь еще впереди.

На этом мы оба резко стали смущаться (я так уж точно) и перешли на сугубо деловой тон.