Текст книги "Сова и хлеб"

– Когда нас ожидает мисс Эдвардс? – сухо спросил я.

– В любое удобное нам время.

– Полагаю, являться к пожилой леди во время завтрака не слишком прилично.

– Совершенно с тобой согласен.

– Тогда сначала позавтракаем, а потом отправимся к ней.

Обменявшись этими бессмысленными репликами, мы замолчали окончательно, и по непринужденности атмосферы наш завтрак изрядно походил на поминки. Или на свадьбу юной герцогини со старым конюхом, с которым ее застали в положении, не допускающем двух трактовок.

– Пожалуй, нам пора, – Рамзи аккуратно сложил салфетку и положил ее около прибора. – Ты готов?

– Дай мне еще минуту, пожалуйста – я найду револьвер.

Насколько я помню, примерно такого толка диалоги приводились в учебниках французского – хотя в них обычно говорилось не о револьверах, а либо о перьях и бумаге, либо о комнатных собачках. Еще о здоровье младших сестер и троюродных тетушек, кажется (в детстве я страшно жалел, что вариант «тетушка скончалась после продолжительной агонии, спасибо» в учебнике отсутствовал, а моих собственных познаний на такую сложную фразу не хватало).

В этом натянутом настроении мы вышли из дома и зашагали в сторону обиталища мисс Эдвардс.

Но уже через два квартала Рамзи хлопнул меня по плечу и расхохотался:

– Боже мой, видел бы нас кто! «Дай мне минуту, я найду револьвер». Самый нелепый завтрак в моей жизни, честное слово.

Я улыбнулся ему в ответ, и наше общение снова сделалось непринужденным. Ненадолго, впрочем.

– Мисс Эдвардс нет дома, – отрезала служанка, пытаясь закрыть дверь у нас перед носом.

– Нет дома или она не велела нас впускать? – уточнил Рамзи, как бы невзначай упираясь в дверь плечом. Голос у него сразу сделался глубокий и мягкий, и расстояние между ним и девушкой он каким-то образом сократил до пределов приличия.

– Нет, – повторила девушка, но заметно менее уверенно.

– Послушайте, милая, – интимным тоном начал Рамзи. – Вчера я покинул мисс Эдвардс вечером, и мы договорились о встрече с самого утра. Что могло измениться за такой короткий срок? Вы же не станете утверждать, что вашей хозяйке просто потребовалась с утра новая шляпка, она отбыла в пассаж и вернется буквально через несколько минут? – он задумался. – Ну то есть часов, конечно. Она же женщина.

Он небрежно улыбнулся, и служанка вдруг покраснела. И выдала свою хозяйку целиком и полностью.

– К мисс с самого утра пришел какой-то джентльмен. И она сразу сказала больше никого не пускать. – Тут она вспыхнула еще сильнее, сделавшись удивительно миловидной, – вы ведь не пожалуетесь ей на меня?

– Что вы, милая, конечно нет. А теперь будьте любезны нас впустить. В конце концов, мы могли оказаться удивительно настойчивыми кредиторами.

Девушка посторонилась, пропуская нас в дом, но, пока мы поднимались по лестнице, отчаянно крикнула «Говорю же, что нет хозяйки!». Ее-то алиби было обеспечено, а вот мы утратили все преимущества неожиданного появления.

Впрочем, мисс Эдвардс восседала в гостиной одна, за самым мирным занятием, которое только можно себе представить – за написанием писем. Насколько я мог судить, глядя от двери – на надушенной розоватой бумаге. Я искренне понадеялся, что это не наброски к новому роману; мир стал бы только лучше, если бы старые девы отказались от упражнений в изящной словесности или, упаси Господи, борьбы за права женщин, и все-таки повыходили бы замуж за каких-нибудь почтенных вдовцов с десятком детей. В мире стало бы меньше плохих книг и странных идей и больше счастливых женщин.

– Кто дал вам право вламываться в мой дом, господа? – вопросила мисс Эдвардс, поднимаясь во весь рост. Больше приставший бы королевскому гвардейцу, нежели даме.

– Мисс Амелия, – почти нежно сказал Рамзи, – дорогая…

На этот раз мне пришлось надеяться, что Рамзи не перестарался, пытаясь стать с ней на короткую ногу, и не перешел определенных рамок. В конце концов, это было бы даже противоестественно.

– Дорогая, мы же договаривались о встрече сегодня утром. Нас ждало хорошо известное вам дело.

Беспокоиться я сразу же перестал, поскольку в его «дорогой» слишком явно звучало «старая ты курица». Или какое-нибудь другое выражение из лексикона знакомого боцмана, начинавшего службу еще при короле-моряке.

– Обстоятельства изменились, – с непререкаемым сознанием собственной правоты отрезала мисс Эдвардс.

– Со вчерашнего вечера? – уточнил Рамзи.

– Да, – спокойно сказала она.

– И вы не считаете нужным хотя бы сообщить подробности?

– Если вы немедленно не покинете мой дом, я пошлю за полисменом. – На этом мисс Эдвардс сочла аудиенцию оконченной.

– Прекрасно, черт возьми, – выругался Рамзи на лестнице. – И что теперь делать?

– Как что? – я даже удивился. – Выяснить, что за… гм, джентльмен приходил к мисс Эдвардс утром и настроил ее против нас.

– Ты уверен, что это не был любовник, который пришел дать ей отставку, и она просто озлилась на весь мир?

– Рамзи. Только для тебя весь мир строится на плотской любви. У других людей бывают другие основы мышления.

– Не только, – рассеянно возразил он, – в Вене как раз входит в моду один гипнотизер, утверждающий, что мир действительно стоит только на ней. Правда, еще он имеет обыкновение лечить людей кокаином.

Я не видел в кокаине ничего дурного, потому что в моем детстве матушка употребляла его от головной боли и нервных расстройств, но припоминал, что совсем недавно это средство осудили как одно из бедствий человечества, наряду с опиумом и алкоголем. Сам я, впрочем, не любил даже табака, что уж говорить об опиуме, но остальным людям оставлял право действовать, как им заблагорассудится. Так что странности венского гипнотизера меня не удивили.

– Это не имеет отношения к делу. Предлагаю заняться нашим таинственным недоброжелателем. Возможно, это и есть похититель.

– Это человек, имеющий влияние на мисс Эдвардс, остальное вовсе необязательно, – отрезал Рамзи. – И как же ты собираешься его искать?

– Я? – я никак не мог понять, издевается ли надо мной Рамзи или просто впал в глубокую меланхолию и не замечает очевидного. – Ты поговоришь со служанкой мисс Эдвардс. Улыбнешься ей, может, поцелуешь разок. И она тебе все расскажет.

Мы уже спустились вниз, и Рамзи смотрел куда-то в стену отсутствующим взглядом, как будто не слыша меня. Потом встрепенулся.

– Извини. Ты совершенно прав. Я просто… не ожидал. Не думал, что так выйдет.

Если быть честным перед собой, я тоже не думал. Я старался не позволить себе надежды на то, что мы просто откроем тайник в кабинете Бёрча и найдем там статуэтку, но все равно надеялся. Что вот так все и разрешится, просто и почти без усилий. И очередная отсрочка на неопределенное время несколько выбила меня из колеи. Рамзи, как оказалось, тоже.

Рамзи так и смотрел в стену, и это начинало становиться неприличным – мы все же были в чужом доме, откуда нас недвусмысленно изгнали.

– Пойдем, – потянул его за рукав я. – У нас очень много дел.

– Немного, – мрачно сказал он, – теперь уже немного.

Непонятный упадок его сил и духа меня встревожил. Неужели он столько надежд вкладывал в неудавшийся поиск тайника? Неужели у него не осталось других идей? Или просто желания? И сейчас он бросит меня наедине с этой тайной и моими собственными скудными знаниями и догадками, не оставлявшими не единого шанса на успех?

– Пойдем, – повторил я.

– Пойдем, – безучастно согласился он.

Я вывел его из дома и отвел в ближайший паб, полагая, что рюмка-другая бренди еще не помешала никому, утратившему интерес к жизни. Было еще очень рано, и, исполняя наш заказ, хозяин даже посмотрел на нас укоризненно – или мне показалось – но теплое бренди и холодный портер заставили Рамзи очнуться.

– Ты прав, Картрайт. Надо что-то делать. Я чего-то… – он не окончил фразы.

– Тогда иди очаровывай барышню. Вон там на углу продают фиалки. Составить тебе компанию?

– Фи, Картрайт, – поморщился он, – что за манера лезть третьим в любовь? Никогда этого не понимал, особенно когда покупают одну девушку на двоих. Куда это годится?

– Правильно, гораздо лучше купить двух девушек себе одному, – согласился я. – Неэкономно, правда.

Он только махнул рукой и вышел из паба. Через окно я увидел, что он снова направляется к дому мисс Эдвардс. В его способности получить от девушки нужные сведения, даже не дав ей обычного для таких услуг шиллинга, я не сомневался и поэтому заказал себе еще портера, приготовившись ждать. Скорее всего, он не упустит возможности полюбезничать

Сидеть мне пришлось довольно долго, и я начал уже думать, что скоро получу приглашение на свадьбу, а то и сразу на крестины, и стал прикидывать, какую бесполезную вещь можно было бы преподнести молодоженам в самый счастливый день их жизни, предшествующий свадьбе. Но не успел я перебрать в уме разнообразные сервизы и столовое белье, как увидел в окно возвращающегося Рамзи. Он шел очень быстро и с видимым усилием удержался, чтобы не пнуть уличную кошку.

– Картрайт, – быстро сказал он, подходя ко мне, – помолчи ближайшие десять минут, пожалуйста.

Кажется, с кошкой мне не показалось. Рамзи был очень бледен, шумно дышал, раздувая ноздри и сразу же заказал бренди – уже вторую рюмку сегодня, а ведь до полудня оставалось еще довольно много времени.

Выпив ее залпом, он слегка расслабился.

– И как ты думаешь, что случилось? – ядовито поинтересовался он.

– Барышня тебя отвергла? – предположил я, но тут же понял, что для шутки время неудачное, ну а если это правда, то он, пожалуй, вспомнит славные гейдельбергские традиции, сколь бы варварскими они ни казались британцам.

– А не ты ли некоторое время назад утверждал, что мне пора перестать все время думать о барышнях? – вяло парировал он, разом утратив весь задор. – Нет. Все значительно хуже.

– Тебя отвергли две барышни?

– Смешно, – согласился Рамзи, придвигая к себе мой стакан с пивом. – А теперь к делу. Клара, конечно же, все мне рассказала… но лучше бы не рассказывала. Знаешь, кто приходил к мисс Эдвардс утром, незадолго перед нами? Видишь, кстати, как вредны хорошие манеры и нежелание являться во время завтрака?

– Кто это был-то?

– Не догадываешься? Хотя нет, откуда… Имени она, разумеется, не запомнила. Зато хорошо запомнила громадный рост и бороду. Никого не напоминает?

– Нет… подожди, это твой знакомый, которого ты называл гробничным вором?

– Он самый. Знаменитый египтолог мистер Абель Трелони, – поразительно, но у него получилось выплюнуть это имя, хотя с точки зрения фонетики это вряд ли возможно.

– Если он знаменитый, почему я никогда не слышал его имени?

– Потому что ты вообще ни одного имени в современной науке не знаешь, кроме старого Роулинсона, и то только потому, что он поил тебя чаем и всегда ставил приличные оценки за эссе, – объяснил Рамзи. – Но на самом деле это очень правильный вопрос. Потому что он известен не в мире науки. И даже не среди мистически настроенных любителей Египта. А совсем в других кругах, о которых джентльмену даже знать не полагается. И гробничным вором я его называю не зря.

– Проще говоря, теперь мы имеем дело с преступниками?

– Картрайт. Любой человек, который убил несчастного старика и присвоил чужую вещь – преступник. Так что мы с самого начала имели дело с преступниками. Но я не думаю, что это был именно Трелони – не стал бы он так глупо показываться и знакомиться с нами. Поэтому сейчас надо понять, что нужно ему, и какое влияние он имеет на мисс Эдвардс.

– Ему нужен ибис. – Справедливо заметил я.

– Или ему нужно насолить нам, – в тон мне ответил Рамзи. – Думаю, пришла пора встретиться с ним лично. И, пожалуй, придется еще раз поговорить с мисс Эдвардс, когда она успокоится. Раз уж только ей известно, где тайник.

Кабинет Трелони поражал воображение. Он никоим образом не походил на прибежище истинного ученого, каких я за последнее время навидался достаточно. Тут не было ни множества книг, ни угрожающих нагромождений бумаг… ни вообще каких-либо книг или бумаг. Так мог бы выглядеть кабинет младшего сына какого-нибудь лорда, которому выпала судьба всю жизнь проводить в клубах и ресторанах, на балах и охотах, но не рабочее места египтолога, историка.

Кабинет этот представлял собой нечто среднее между выставочным залом музея (и, кажется, в Британском музее коллекция была несколько скромнее) и копией гостиной какого-нибудь древнеегипетского вельможи. У дверей высились два громадных стража из черного дерева, с золочеными волосами.

(Рамзи на мгновение остановился, нагнулся к постаменту одного из них – там действительно виднелись какие-то знаки, но я никак не мог улучить минутку и спросить его, в самом ли деле он знает египетский язык, или это просто кажется мне из-за его привычки изучать все египетские надписи. А ведь любая из них заслуживает изучения как минимум с точки зрения изящных искусств).

Статуи эти были не единственными в комнате. У стены, по левую руку, восседал огромный черный зверь с острыми, торчком стоящими ушами – то ли пес, то ли волк, а напротив него – каменная женщина с львиной мордой, увенчанной плоским диском. И какие-то еще неясные фигуры виднелись в глубине комнаты. На неприметных полочках и столиках стояли еще десятки египетских вещиц. Среди них исчезающе мало было посеревших, вылинявших и потершихся, они поражали глаз яркими красками. Возможно, впрочем, краски эти были нанесены умельцами Ист-энда через многие века после изготовления самих фигурок. На отдельном столике лежали пыльные желтые свитки. Уж насколько я ничего не понимаю в археологии, но даже мне было очевидно, что лондонский воздух очень для них вреден (хотя вряд ли более, чем для всего остального, включая людей). Один из папирусов был растянут и пришпилен к стене, а также заботливо подсвечен с двух сторон. Сцены на нем были изображены самые фривольные… хотя некоторые из них показались мне просто невозможными в силу человеческой анатомии.

Конвенциональная мебель здесь тоже имелась. В глубине кабинета стояли стол и несколько кресел – за столом восседал ожидающий нас Трелони, и в одном из кресел тоже кто-то сидел, от двери было не видно, кто.

– Здравствуйте, джентльмены, – кивнул Трелони. – Садитесь. Я же говорил, что нам еще доведется встретиться.

– Желаете шерри? – продолжил он, но я замер, едва опустившись в кресло, и никак не мог ему ответить.

Рядом со мной, в соседнем кресле, сидела в самой естественной позе фигура, плотно спеленатая истрепанными, засохшими коричневыми бинтами. Только на месте глаз и рта были прорезаны неаккуратные дыры. На худых пальцах – у живого человека они не могут быть такими худыми – прямо поверх бинтов красовались массивные золотые кольца, а на груди горел адским огнем огромный красный камень.

– А, я вижу, вы впечатлены, мистер Картрайт. Познакомьтесь, это Тера. Между прочим, когда-то она была царицей и великой колдуньей.

Я почти ожидал, что царица сейчас протянет мне мертвую руку для поцелуя, и даже произнесет какие-то слова сквозь небрежную дыру в бинтах, но она хранила неподвижность.

– Не бойтесь, мистер Картрайт, она вас не тронет. Она, к сожалению, давно уже совершенно безобидна. Думаю, она была потрясающей красавицей. А признайтесь, интересно было бы… вступить в определенные отношения с египетской царицей?

– Я совершенно уверен, что в Британской империи за это предусмотрено соответствующее наказание, – нашелся я. Хотя даже представить не мог, чтобы труп многовековой давности мог вызвать у кого-то желание.

Рамзи молчал – я заметил только, как он передернулся, увидев царицу, и пришлось брать разговор в свои руки.

– Мистер Трелони, – начал я самым внушительным тоном, – светская беседа – это чудесно, но мне кажется, вы догадываетесь о цели нашего прихода.

– Что вы, мистер Картрайт. Ни в малейшей степени. И, надо сказать, меня мучает любопытство.

Он развалился в кресле поудобнее и извлек сигару, как будто приготавливаясь слушать. Толкнул коробку с сигарами по столу в нашу сторону.

– Хорошо. Если вам будет угодно, я объясню, – сигара сейчас была очень кстати, она мгновенно сломалась, стоило мне взять ее в руки, зато позволила не ударить откровенно издевающегося надо мной Трелони.

– Да уж, будьте так любезны, – согласился он.

– Все здесь присутствующие заинтересованы в одной и той же вещи… причем вещи, по закону являющейся моей собственностью.

– Я уже говорил вам, мистер Картрайт, что не видел подтверждения ваших прав на эту вещь. Да его и не может быть. Впрочем, продолжайте.

– Доподлинно известно, что последний владелец вещи получил ее от меня, – отрезал я. – Можете съездить в Палестину и справиться у торговца, который мне ее продал. Впрочем, мы не в великом Риме, так что нужды в probatio diabolica1111
  Probatio diabolica, оно же дьявольское доказательство – в римском праве, чтобы доказать свое право собственности, необходимо было доказать право собственности предыдущего владельца вещи. И бывшего до него. И так – до основания Рима.


[Закрыть] не вижу.

Итак, вы ищете вещь, которая принадлежит мне. Более того, очевидно, убедившись, что вы не сумеете ее найти, вы начинаете чинить мне препоны.

– В самом деле? – приподнял брови Трелони. – С чего вы взяли? Возьмите лучше еще сигару. И не стоит их ломать, право слово, они стоят по три шиллинга. Курить их значительно приятнее.

– Вы были сегодня утром у мисс Эдвардс.

– Был, – не стал отрицать он. – Не знал, что это запрещено. Я очень уважаю мисс Эдвардс за независимый ум и проведенные ей исследования. Кое в чем они мне очень помогли. Врываться к человеку в дом и обвинять его в том, что он нанес визит почтенной пожилой леди – это, знаете ли…

– Трелони, – вдруг хрипло сказал Рамзи. Я, признаться, уже успел забыть о его существовании, но он сидел рядом со мной. И завороженно смотрел на багряный рубин на груди мертвой царицы.

– Трелони, прекратите издеваться. Картрайт получил слишком хорошее воспитание, чтобы отреагировать так, как вы того заслуживаете. Чего вы хотите?

– Отлично, – спокойно кивнул Трелони, продолжая раскуривать сигару, – пошел деловой разговор, давно бы так. Что мне нужно, вы знаете. Чего я хочу – вероятно, объединиться с вами. Я верю, что вы сумеете найти статуэтку. И в этот момент мне хотелось бы быть на вашей стороне. Мистер Картрайт, – обратился он ко мне, впервые без тени насмешки, – я полагаю, что сумею найти человека, который даст вам за нее подходящую цену.

– Об этом не может быть и речи, – отчеканил Рамзи, но потом спохватился. – Впрочем, решать мистеру Картрайту. Я не уверен, что он захочет продавать эту статуэтку, а я достаточно хорошо его знаю. Если же она не будет выставлена на продажу – что вы можете предложить нам? Мы в самом деле скоро найдем эту вещь. Зачем же нам нужны вы?

– Я не знаю, чего вы хотели от мисс Эдвардс, но без моего участия вы этого не получите. Хотя бы.

– В самом деле? – поинтересовался Рамзи, кажется, искренне удивившись. Я тоже подумал, что еще одного разговора с ней будет достаточно – еще не бывало так, чтобы мой друг не добился от женщины того, чего хотел.

– Думаю, мы вынуждены отказаться от вашего предложения, – вмешался я.

– Как вам будет угодно, – пожал плечами Трелони. – Если вы все-таки соберетесь продать эту вещь, обращайтесь ко мне, я найду настоящего покупателя.

– Всенепременно, – заверил Рамзи, поднимаясь из кресла и кидая прощальный взгляд на мертвую царицу. – Пойдем, Картрайт.

– Какой… интересный человек, – осторожно сказал я, когда мы оказались на улице.

– Какой ублюдок, имел в виду ты? – равнодушно сказал Рамзи. – Понял, почему я его недолюбливаю?

– Зато теперь мы знаем, что ибис нужен ему только из соображений денежного характера.

– Согласен, пожалуй. Ну что, займемся мисс Эдвардс? Есть у меня, правда, и еще одна версия, но я бы предпочел для начала закончить с тайником.

«Ты все-таки веришь, что ибис там?» – чуть не вырвалось у меня, но я не стал снова лезть Рамзи – да и себе – в душу, и вместо этого глубокомысленно заметил:

– С мисс Эдвардс, пожалуй, придется подождать денек-другой. Поэтому, раз уж у нас есть некоторое количество времени, расскажи о своей версии.

– Потом, – отказался Рамзи. – Мало ли… Между прочим, ты обратил внимание на рубин? На мумии?

– Я скорее обратил внимание на саму мумию, – честно ответил я. – Любопытные пристрастия встречаются у людей. А что рубин? Это еще какое-то сокровище древнего бога?

Честно говоря, я все еще не утратил скепсиса. Самым страшным ударом по нему стала неожиданная сентиментальность Рамзи, ожидать от которого речей о мечте и смысле бытия было странно, но остальная неприятная суета пока мало выходила за рамки обыденности. Довольно забавно было жить в мире, где вместе с чашкой чая в кондитерской тебе подают древнее проклятие, а молчаливым свидетелем делового разговора становится мертвая египетская колдунья, но, в конце концов, мало ли на свете людей со специфическими вкусами? Почему вызывать дух Александра Великого на спиритическом сеансе – допустимо и даже модно, а излагать свои сообщения покойной царице – нет? А если вспомнить услуги, которые оказывают некоторые, очень дорогие, продажные женщины? Я и не подозревал о существовании многих возможностей, но ведь, раз подобное предлагают, значит, есть и любители? Да что там, я был знаком даже с парой джентльменов, которые жили вместе, как супруги – если уж Господь допускает такую вопиющую неправильность, то что уж говорить о безобидных причудах вроде привычки накладывать на людей проклятия.

Не могу сказать, что я совсем не боялся исполнения этого проклятия – я уже говорил, что с древними богами шутки плохи. И если этот рубин, так понравившийся Рамзи, происходит из какого-нибудь заброшенного храма, вполне возможно, что скоро мы избавимся от Абеля Трелони, не приложив к тому никаких усилий.

– Да нет, – пожал плечами Рамзи. – Это просто невероятно огромный и потрясающе чистый рубин, который к тому же представляет безусловный интерес с точки зрения науки. Возможно, в таком качестве он даже дороже. Обладателю подобного камня можно больше не беспокоиться о деньгах.

Тон его меня немного удивил – в нем было несколько больше горячности, чем полагается при пустых светских разговорах.

– Уж не собрался ли ты сделаться грабителем?

– Я думаю об этом. На тот случай, если карьера на флоте не сложится.

– Сейчас ты в отпуске? – я вдруг понял, что ничего не знаю о карьере своего друга, и даже ни разу не видел его в форме.

– Да. – Как-то очень коротко ответил он. – Как ты предполагаешь очаровывать мисс Эдвардс?

– Думал оставить эту почетную задачу тебе.

– А если бы она была юной красоткой? – подмигнул Рамзи.

– Тем более. Хватит с меня юных красоток из приличного общества. Обойдусь пока теми, что оценивают себя непредвзято, в шиллингах или гинеях.

– Какая чудесная идея! – оживился Рамзи. – Не наведаться ли нам в одно интересное заведение?

Поводов отказаться я не нашел, да и не искал. Заведение оказалось как раз таким, как любил Рамзи – безмерно пышным, излишне украшенным, очень дорогим, но зато предлагавшим хорошеньких, живых и совсем молодых барышень, а также весьма приличные вина. Я поворчал для порядка, что подобная восточная роскошь не совсем уместна в центре Империи, но Рамзи прервал все мои возражения, заплатив за нас обоих. Вероятно, флотская карьера все-таки складывалась весьма удачно.

А вот наши поиски статуэтки – не слишком.

На следующий день мисс Эдвардс снова отказалась нас принять, заявив служанке, так, чтобы мы услышали «Я же сказала, что для этих джентльменов меня нет дома».

– Может быть, письмо ей написать? – неуверенно предложил я.

– Или шиллинг дать, – в тон мне продолжил Рамзи. – Она не станет читать твое письмо, зачем. Сожжет. Да еще позаботится, чтобы это увидела служанка, которая будет открывать тебе дверь в следующий раз. Боже, как же тяжело с этими старыми девами…

– Можно написать ей письмо от тайного воздыхателя.

– «Ваши прекрасные глаза напоминают мне о тайнике покойного Сэмюэля Бёрча»? Такое письмо она откроет, конечно. Но вряд ли сменит гнев на милость.

– Ты мог бы на ней жениться, – предложил я на всякий случай.

– Да и ты мог бы. Но давай все-таки поищем более… мягкие методы.

В конце концов мы решили, что обратимся за помощью к наследнику мистера Бёрча. Скорее всего, он не знает о тайнике отца, но, по крайней мере, может позволить нам поискать его самостоятельно. Я не знаю, каким способом можно найти тайник в кабинете, но полагаю, что постепенное методическое исследование мебели, стен, пола, книг и прочего могло бы увенчаться успехом.

Но нам не повезло и тут. Мистер Бёрч согласился встретиться с нами на следующий день, но был не слишком любезен.

– Вы в самом деле полагаете, что я позволю вам обыскивать дом своего отца? Из-за какой-то сомнительной вещицы, о которой не слышал никто, кроме вас? Джентльмены, вы не в своем уме. Насколько я помню, частные лица не обладают droit de visite.

– Возможно, нам придется подключать к делу полицию, – мрачно сказал Рамзи.

– О, сколько угодно, – отмахнулся Бёрч. – Смерть отца и так оказалась не слишком мирной. С вашего позволения, джентльмены, мне нужно вернуться к работе.

За последние три дня нас трижды беспардонно выставляли из дома, и мои и без того небольшие запасы терпения и учтивости были близки к полному истощению. Проще говоря, ужасно чесались кулаки и хотелось учинить драку. У Рамзи подергивалась щека, но он сохранял на лице улыбку, пока мы не вышли на улицу.

– Картрайт, – проникновенно сказал он, – мне очень хочется кого-нибудь убить.

– Мне тоже.

Несмотря на всю злость, ничего полезного мы выдумать не смогли. Направление поисков оставалось прежним – мы решили предпринять еще одну попытку сближения с мисс Эдвардс, а потом переходить к запасному плану Рамзи, о котором он по-прежнему отказывался говорить. Правда, на сей раз он проговорился, что это может быть опасно.

Если бы план Рамзи был бы быстро исполним, меня бы не смутила никакая опасность. Неопределенность здорово мне надоела. Более всего это дело начинало походить на визит к какой-нибудь престарелой тетушке в загородное поместье, перед самым лондонским сезоном, когда погода уже совсем плоха. За окном серо и непроглядно, стена дождя кажется не менее плотной, чем стена церкви, камин, если его и затопят, практически не греет, знакомые и соседи начали уже разъезжаться, и приятного общества во всей округе найти, и можно было бы коротать дни в библиотеке, но тете Элинор ведь необходимо уделять внимание – и посиживания в гостиной и чаепития длятся бесконечно, и что угодно уже кажется превосходной альтернативой подобной идиллии. Но есть обстоятельства, когда человек не властен в своих поступках, и семейные и светские обязанности относятся к ним в полной мере.

Я поделился этим брюзжанием с Рамзи, и он поежился.

– Слава Господу, что моя юность прошла довольно далеко от подобных поместий и тетушек.

– В колониях? – поинтересовался я, по-прежнему ничего не зная о прошлой жизни своего друга. Внезапно мне даже пришло в голову, что его мать могла быть из туземных жен, это объяснило бы и необычайную для наших широт смуглость, и нелюбовь к рассказам о детстве и юности, и избранную карьеру. А что до его великолепного образования и воспитания – он вполне мог оказаться единственным сыном своего чиновного отца, пусть и по чистой случайности.

– Да… можно и так сказать. – И прежде, чем я успел уточнить, что он имеет в виду, он продолжил поучительным тоном: – а тебе бы, Картрайт, вовсе не помешало бы оказаться в море. Нет, не пассажиром.

Он долго еще говорил. Про то, что на море учишься ждать, не расслабляясь ни на секунду. Про то, что мертвый штиль, пугающий скукой и жаждой, может в любое мгновение смениться штормом, как внезапный шквалистый порыв может вырвать снасть из рук зазевавшегося матроса – или выкинуть за борт его самого, вместе со снастью. Как томительно тянутся ночные вахты в те часы, когда сильнее всего хочется спать, но приходится держаться и неотрывно смотреть на пустое черное море, иначе по твоей небрежности может произойти катастрофа…

– В общем, текущая ситуация кажется мне вполне обыденной. – Закончил он. – Кстати, ты разве никогда не бывал на охоте? Или в других обстоятельствах, когда приходится ждать долго, но напряженно?

– Понял, – отозвался я. Не то чтобы он меня пристыдил в самом деле, но разговор казался мне бесполезным. Хотелось действовать.

– Ну раз понял, тогда придется подождать еще некоторое время. Как ты все-таки предполагаешь обойтись с мисс Эдвардс?

– Если она не сменит гнев на милость сама, возможно, все же придется вступить в соглашение с Трелони? В качестве тактической хитрости?

– Я даже не знаю, что сказать, Картрайт. По достижении успеха ты собираешься нарушить слово джентльмена или письменный договор? Или… ты все-таки хочешь продать эту вещь?

Здесь его голос вдруг изменился, как будто бы горло сжало кашлем. И лицо, кажется, дрогнуло.

– Нет, пожалуй. Ибис мне самому нравится. Поставлю на каминную полку.

На самом деле я уже довольно давно раздумывал подарить этого ибиса Рамзи. В отличие от меня он явно знал, что с ним делать, и, кажется, давно мечтал хотя бы его увидеть. А я мог разве что в самом деле водрузить статуэтку над камином рядом с застывшей в мучительной позе фарфоровой собачкой и еще какой-нибудь декоративной дрянью.

Но говорить это вслух показалось мне во-первых, преждевременным, а во-вторых, ужасно сентиментальным. Только и оставалось, что улыбнуться. Очень надеюсь, что он хоть что-то понял.

На следующий день мисс Эдвардс снова отказалась нас принять и вернула записку нераспечатанной.

– Это бесполезно, Картрайт, – зло сказал Рамзи. – Мне надоело таскаться сюда, как просителю.

– А что нам остается?

– Я уже почти готов завести роман с этой старой коровой, но для этого нужно хотя бы ее увидеть. Или можно пробраться в дом, оглушить ее и выкрасть.

– По-моему, ты уже вполне обдумал свою преступную карьеру, – заметил я. – Взлом, нападение, похищение… Как минимум, тебя точно отправят в отставку с флота.

– Не говори так, – он снова стал серьезным, – без моря жить нельзя.

В последнее время он вообще говорил про море заметно чаще, чем раньше. Вероятно, отпуск его излишне затянулся, и он начал тяготиться сухопутным бытием и, верно, и моим обществом.

– Не пора ли тебе возвращаться на корабль? – спросил я, движимый внезапным сочувствием.

– Чтобы более тебя не отягощать? – с интересом спросил он. – Тебе осточертело мое общество?

Я понял, что вопрос мой прозвучал не слишком учтиво.

– Наоборот, – буркнул я.

– Тогда продолжаем. На самом деле, даже если мы и в самом деле выкрадем мисс Эдвардс, это нам ничего не даст… кроме дурной славы. Ее никто не обяжет помогать своим похитителям.

– Подожди… ты говорил это серьезно?

– Вполне, – заверил он. – С женщинами вообще хорошо действовать силой.

– Ну не так же! Вот если бы она, к примеру, испытывала ко мне – или к тебе – благодарность… Если бы, скажем, спасти ее от уличного грабителя.