Текст книги "Пётр – внук Петра. Исторический роман"

ГЛАВА XV

На несколько минут Наталья замерла в смятении. Во время танца ее потрясло многое. Во—первых, что о ней кто—то, кроме брата и воспитателей, думает и думает серьезно и много. Во—вторых, что, более того, ею интересуются. Она, разумеется, сделала скидки на то, что де Лириа – дипломат, и его слова нельзя принимать впрямую и буквально, и все же… В—третьих, до последнего времени ей даже не приходила мысль в голову, что у нее может быть муж, своя семья, дети. Мир для нее сходился на одном брате, и вдруг… Последнее, пожалуй, потрясло ее больше всего: и радостно волновало и пугало, и приводило в растерянность и в недоумение, и льстило и задевало, а сверх того, она никак не могла понять, правильно ли, достойно ли она вела себя во время разговора, хорошо ли, что взяла, точнее, что у нее в руке осталась миниатюра. Портрет почему—то жег Наталье ладонь, или ей так казалось. Нестерпимо хотелось на него взглянуть, но великая княжна не решалась.

«От чего я так растревожилась, разволновалась, от чего удивилась, – урезонивала сама себя Наталья Алексеевна. – Конечно, мне едва тринадцать, какие женихи, но если взглянуть вокруг: Марию уже дважды обручали, а постарше—то она меня только года на два, на три. Елизавете чуть ни каждый Божий день женихов сватают, а она, даром, что тетушка, а по возрасту скорее в сестры годится, моей ровеснице Саше Меншиковой, слышно, какого—то немецкого принца подыскали… Нет, надо скорее с Петрушей переговорить, а—то не успокоюсь.» – решила Наталья и двинулась к брату.

– Петруша, друг мой, … – только и успела произнести она.

– Ах, Господи, иду, иду приглашать твою Марию! – перебив, ответил тот и направился к Меншиковой, решив, что сестра напоминает о просьбе Остермана протанцевать с невестой.

– Я не о том … – попыталась было договорить Наталья, но бесполезно, тогда, махнув рукой, она отошла в сторону в надежде украдкой взглянуть на портрет.

Снова заиграла музыка и началось приглашение на следующий танец. К Ивану, который нацелил на кого—то свой глаз, стремительно подлетела его младшая сестра, Елена.

– Иван, батюшка гневается, что ты не выполняешь его просьбы, – протарахтела она.

– Какой? – недовольно буркнул Иван.

– Чтобы Государь пригласил Катеньку.

– И на балу от него покоя нет, – посетовал Иван и заспешил к Елизавете.

Елене, видимо, были даны жесткие указания, потому что она не отставала:

– Что прикажешь передать батюшке?

– Скажи, что постараюсь, – буркнул брат и ускорился.

Пригласив свою невесту, Петр танцевал с ней молча, внутренне сильнее и сильнее раздражаясь, что вынужден терять с ней золотое время, которое мог бы провести с Лизой. Наконец, его недовольство выплеснулось:

– Зачем вы выбрали этот костюм? Ужели вы не знали, что у нас было решено моей сестре быть Минервой?

– Не знала, государь, – кротко прозвучал ее ответ.

Но Петру было не остановиться:

– Стало быть вы решили, что вам такой костюм пойдет?

– Мне было безразлично, – сказала она, и Петр почувствовал, что она искренья, но накопившаяся досада выплескивалась сама собой:

– Напрасно. Вы в старухи не записались. Вам нужно быть прекрасной, хоть и наперекор создателю.

Мария была горько обижена, но отвечала просто:

– Зачем вы колете меня, государь?

Петр смутился, он с самого начала понимал, что ведет себя некрасиво, но мало постарался, чтобы сдержать себя. Ему стало стыдно.

– Я не хотел, простите, – только и вымолвил он.

Дальше слова не шли с его языка. Мария не пыталась ни упрекнуть его, ни загладить впечатление, казалось, что она вообще где—то отсутствует. Так в полном молчании они и закончили танец.

Остальные танцевавшие, наоборот, оживленно общались.

Секретарь австрийского посольства юный граф Милезимо который раз приступал с расспросами к своей партнерше и возлюбленной Екатерине Долгорукой, она была сегодня такая странная, закрытая, застывшая, углубившаяся в себя:

– Катюша, милая, что с тобой? Ты сегодня сама на себя не похожа… тревожишься будто, нервничаешь…

Она целый вечер уклонялась от его вопросительных взглядов и фраз, но вдруг ее прорвало:

– Я сейчас тебе скажу ужасную вещь.

– Не пугай меня, Катя.

– Меня родители прочат за царя…, вернее, отец, матушка ни при чем…, я случайно слышала их беседу…

– Шутишь? У него есть невеста, – не поверил граф.

– Считай, уже нет. Их дела совсем плохи.

Милезимо на мгновенье задумался, потом облегченно высказал пришедшее ему соображение:

– Не обижайся, Катя, но, как я замечаю, государь равнодушен к тебе.

– Отец так решил и всё устроит, я его знаю. Думай, что делать!

– Но что я могу? – растерянно вымолвил тот.

– Мужчина и спрашиваешь! Увези меня! – как—то отчаянно вырвалось у нее.

Они оба смолкли. Екатерина действительно подслушала беседу родителей, когда Алексей Долгорукий рассказал о своих планах относительно старшей дочери своей жене. В первый момент ее глубоко потрясли, как слова отца, так и рассуждения матери. Ее больно задела их оценка ее отношений с Милезимо и соображения матушки, почему она привязалась к нему. Ей захотелось доказать им, что они не правы, и самой в это верить, и вроде бы искренне верилось, но в глубине души, совсем, совсем на дне у нее копошилось ощущение крайне, исключительно неприятное, едкое и ядовитое. Всеми силами она старалась задавить его, отвлечься, не слушать, не чувствовать, однако, нет—нет, да в мыслях ворохнется: «А матушка—то права, она меня лучше меня самой, видать, знает…» И снова княжна Екатерина переубеждала себя и снова пыталась запереть накрепко тот уголок сознания, где пробегали подобные мысли. И сейчас все оставшееся время танца она долбила себе: «Нет, нет, нет, никогда, нет, нет, нет, ни на кого, нет, нет, нет ни за что..! – и так без конца.

– Вечер начался роскошно. Что не весел, государь? – спросил Иван, подойдя к Петру в короткий перерыв между танцами.

– С невестой танцевал…

– Бросил бы ты её совсем! Почто себя тиранить? – брякнул камергер,

впрочем отнюдь неспроста.

Петр не обратил внимания на его последнюю фразу, потому что его

мысли были заняты Елизаветой, о чем он и хотел сказать:

– Елизавета Петровна…

Иван бесцеремонно перебил:

– Чудо красавица! Блеск! Пойду снова приглашу. А вам государь—император негоже мрачно глядеть. Чего доброго всё веселье рухнет. Пригласили бы хоть сестру мою Катюшу. Ишь, как на вас зыркает, небось влюблена. Осчастливьте.

– И то… – нехотя согласился Петр, понимая, что не может себе позволить вечер напролет танцевать с Елизаветой.

Приблизившись к княжне Долгорукой, Петр удивленно отметил, что секретарь австрийского посольства вдруг ни с того ни с сего как—то странно дернулся, схватился за голову и выбежал из зала. Однако, его не долго занимало это наблюдение. Он знал, что, если Милезимо потребуется помощь, его без внимания не оставят, а так «вольно ему» – между делом заключил император.

ГЛАВА XVI

Заметив, что к сестре никто не спешит с приглашением, да и подле себя никого не обнаружив, Александра Александровна приблизилась к Марии: страшно хотелось узнать, как прошел ее танец с женихом.

– Что говорил с тобой государь? – без прелюдий спросила Александра.

– Назвал меня уродом, – ответила Мария.

Александра была ошарашена:

– Полно, возможно ли?

– Не этими словами, но смысл был такой, – равнодушно подтвердила та.

– Боюсь я что—то! Ты погляди, на нас никто внимания не обращает. Давно ли проходу не давали.

– Не ладно. Так не ладно! И ждёт нас только погибель! С каждым днём очевиднее, а батюшка не желает замечать, куда и разум его девался. Ему надо властвовать, а обо мне он и не помыслил. Чает на его век хватит! А коли – нет? А как все мы пропадем!!! Полагает император мал, не знает своей силы, а император начинает чувствовать силу—то свою.

– Что нам—то делать? Пойти разве с Наташей переговорить? Она, правда, тоже на меня не смотрит, но ведь подруги мы с ней. А ты, Маша, пойди к матушке, скажи ей, да успокойся, на тебе лица нет.

Мария была огорчена словами императора, досадовала на батюшку, но больше всего ее приводило в уныние, что ее надежды на сегодняшний вечер не оправдались. Она в тайне мечтала, что Федор найдет способ и возможность появиться, но – нет, его не было, и мир померк окончательно для Марии. Когда, где теперь можно надеяться увидеть его. Машинально послушавшись сестру, Мария побрела в сторону, к матери, как вдруг отделившись от одной из колон на нее двинулся странный пилигрим.

«Кто так закутался – и не узнать, “ – мелькнуло между прочим в голове у Марии.

Она даже не предположила, что этот человек направляется к ней и хотела было с легким поклоном обойти его, но он уверенно остановился напротив, преграждая дорогу, и склонился в приглашении на танец. Марии совершенно не хотелось танцевать, но отказывать было хлопотливее: подбирать слова, показать, что не узнала, дальше пустые ахи насчет удачного костюма, куда проще было молча принять приглашение и оттанцевать, что Мария и сделала. Оставаясь погруженной в свои мысли, Мария проследовала со своим кавалером к центру зала и встала в фигуру. Только тогда она подняла на него глаза. Боже! Боже! Боже! Перед ней стоял Федор Долгорукий. Мария вся засветилась, глаза ее залучились, губы изогнулись в сияющей улыбке, стан сам собой выпрямился, ноги охотно и непроизвольно принялись выделывать танцевальные па. Хорошо, что Федор сразу предупредительно приложил палец к губам, а то бы она, наверное, завизжала от радости, такой нечаянной и такой нестерпимой. По привычке они не говорили, а лишь молча смотрели друг другу в глаза. А еще они танцевали, впервые танцевали друг с другом…

Петр, пригласивший Екатерину Долгорукую не слишком интересовался свой партнершей, а больше скользил взором по залу, отслеживая Елизавету. Неожиданно его взгляд остановился на невесте. Петр долго не мог понять, почему он смотрит на нее, и не может оторваться. Она вдруг показалась ему исключительно красивой, просто прекрасной, чуть ни как Елизавета. Он полюбовался ей довольно долго и даже совсем потерял из виду Лизу, потом, наконец, отвел взгляд и подумал: