Текст книги "Пётр – внук Петра. Исторический роман"

ГЛАВА XII

К утру следующего дня великая княжна Елизавета Петровна была полностью готова к придуманному ею торжеству. Совесть ее немного беспокоила, но и оправдания находились. Траур по матери далеко еще не подходил к концу, а она, родная дочь, сама предложила внуку (он—то хоть не родной) устроить маленький бал. Конечно, приглашены только самые близкие, практически семья, но кошки на душе Елизаветы скребли. Она прекрасно помнила, что после смерти отца ей такие мысли в голову не приходили, а сейчас, когда она осталась совсем одна, ей так требовалось общение, люди кругом, что она не могла совладать с собой и воспользовалась доброй вестью от сестры. Последнее время она совсем не могла находиться наедине с собой. При ней все время должен был кто—то быть: фрейлины, камер—фрау, подруги, задействовала она и своего нового камергера Бутурлина. На самом деле он «дежурил» реже, чем остальные ее придворные, а бросался в глаза Петруше – маленькому ревнивцу, потому что – мужчина. Отдыхая после приготовлений, Елизавета присела в кресла и стала снова перечитывать письмо от Мавры Шепелевой. В углу у двери расположился Бутурлин. Елизавете нравилось его умение присутствовать и в то же время совершенно не обременять своим присутствием. Если к нему обращались, он охотно, с готовностью и интересом поддерживал разговор, если о нем забывали, он, как казалось Елизавете, становился практически невидимым, растворялся в воздухе. Перечитав письмо несколько раз, Елизавета почувствовала желание поделиться новостями.

– Получила письмо из Киля, от Мавры Шепелевой, фрейлины моей сестрицы Анны Петровны, – произнесла Елизавета

Тут же «из неоткуда возник» Бутурлин и мягко поинтересовался:

– Что ж она пишет? Как поживает её высочество Анна Петровна, если позволите узнать?

– Пишет, что все здоровы. Балы у них там через день. В Гольштинии же траура нет. У Бассевича плясали до десяти часов утра. Пишет, Бишоф танцует очень дурно, а Август и того хуже. Мы сегодня тоже чуть—чуть потанцуем! У вас готов маскарадный костюм?

Бутурлин не успел ответить, потому что в комнату Елизаветы Петровны стремительно влетел император.

– Здравствуй, Лиза, ты, я смотрю, весела сегодня, – бодро заговорил он.

– Здравствуй, государь, как тебя отпустили в такой час?

Петр подошел и поцеловал тетушку.

– Ты забыла? Со вчерашнего дня Меншиков в моей власти… – полушутливо проговорил он, но тут заметил Бутурлина, смиренно и почтительно вытянувшегося и склонившего голову, и взорвался:

– Бутурлин и ты здесь! От чего ты никогда не занят делом, во всяком случае, я тебя за делом ни разу не видел?!

– Извольте поручить мне дело, Ваше величество, так я и буду занят, —спокойно и с достоинством, но без тени вызова ответил тот.

– Непременно, непременно. А теперь оставь нас, мне нужно поговорить с цесаревной.

Бутурлин с поклоном незамедлительно выполнил команду.

– Лиза, ты опять с ним! – укоризненно произнес царь.

– Петруша, ты опять за старое! – в тон ответила цесаревна.

– Да, за старое, Лиза, выходи за меня замуж, – напористо начал Петр.

– Петруша! – с нажимом проговорила Елизавета.

– Лиза, умоляю! Разве ты не хочешь быть царицей? Ведь вот теперь тебя кто—нибудь может обидеть, а тогда никто не посмеет.., – стал уговаривать император.

Елизавета поймала его на неловком слове:

– Не думала я, государь, что меня можно теперь обижать, я думала, ты никому меня в обиду не дашь.

– Ах, я не то сказал, я не знаю, что говорю! Я так опечален…

– Не печалься, государь, не кручинься, все будет, как нельзя, лучше. Только скажи мне, ты фейерверк велишь жечь до ужина или после? – старательно отводила она племянника от ненужного разговора.

– Как угодно… – нехотя переключался тот.

– Тогда, Петенька, давай, лучше после, – предложила великая княжна.

Но ее уловки не помогли, Петр вернулся к интересующей его теме:

– Лиза, ты не ответила мне.

– Разве, государь, а я думала, что ещё вчера ответила, – вымолвила она не без запинки, ей неприятно было причинять боль племяннику.

– Лиза… – было заговорил он снова.

Елизавета перебила:

– Петруша, пообещай мне выполнить одну мою просьбу, обещаешь?

– Ну, обещаю, – согласился он.

– Я хочу просить тебя.., – начала Елизавета и сделала нарочитую паузу.

– Что, Лиза? – не выдержал Петр.

– Хочу просить тебя, чтобы на бале ты пригласил меня на самый первый танец. Я хочу, чтобы бал открыли мы с тобой. Обещаешь? – выпалила она.

– Лиза, ты могла и не просить, я бы и так… – начал Петр, но был прерван появлением фрейлины.

– Извините, Ваше величество, позвольте доложить, – спросила та.

– Да, – недовольно дал разрешение Петр.

– Ваше высочество, к вам прибыла её высочество Обрученная невеста государя с сестрой, – оповестила фрейлина.

– Проси, проси, – распорядилась Елизавета, не глядя на Петра.

Петр был вне себя и бросал на Елизавету отчаянные, полные упрека взгляды.

Елизавета принялась оправдываться только, когда вышла фрейлина:

– Вашу невесту, государь, я не смею не принимать.

Петр только отмахнулся, потому что почти сразу заслышались приближающиеся шаги, и вошли Мария и Александра Меншиковы. Увидев Петра, они сделали почтительный реверанс государю. Тот поклонился в ответ.

ГЛАВА ХIII

Елизавета была рада появлению дочерей светлейшего, княжон Меншиковых. Если бы не они, ей бы не весть сколько приходилось выдерживать матримониальный натиск племянника.

– Ваше высочество, Ваша светлость, прошу, я счастлива вас видеть в добром здравии и расположении духа, – искренне произнесла она.

– Мы пришли отдать вам ваш вчерашний визит. Как здоровье, цесаревна? – церемонно ответила Мария.

– Здорова, здорова, благодарствуйте, прошу вас располагайтесь, княжны. Александра, я вижу, ты оживлена! Есть приятные новости? – по—прежнему легко и приветливо вела разговор Елизавета.

– Для меня – очень! – не стала таиться Александра.

– Секрет? – спросила цесаревна.

– Нет, впрочем, отец велел пока широко не разглашать. Вы помните принца Ангальт—Дессауского, что давеча гостил при дворе? – с удовольствием рассказывала княжна Саша.

– Разумеется, милый юноша, – подзадоривала Елизавета, догадавшись, к чему клонится речь.

– Так вот. Он сделал мне предложение через послов, и мой отец склонен согласиться, – наконец, договорила Александра.

– Тебе он нравится? – спросила Елизавета.

Александра призналась честно:

– Кажется, да.

– Тогда просите с Марией, чтоб отец ваш непременно дал свое согласие, что может быть лучше, если нравится, – с многоопытным видом заявила Лиза.

– Вот именно. Поздравляю вас, княжна, – вставил Петр, который перестал надеяться, что выдержка позволит ему переждать визит княжон. – Однако, мне пора. Извините, дела!

И Петр быстро раскланялся и вышел. Мария, которая и с самого начала не имела веселого вида, помрачнела пуще. Она была равнодушна к Петру и, наверное, любовь или даже выраженная симпатия к ней с его стороны беспокоила бы ее и огорчала. Она была глубоко убеждена, что они никогда не поженятся и совершенно не стремилась к браку. Но то подчеркнутое пренебрежение, даже отвращение к ней, которые царь демонстрировал явственнее и явственнее с каждым днем, а теперь и часом, задевало и пугало ее.

– Что сурова, государыня? – обратилась Елизавета к Марии, чтобы вовлечь ее в разговор.

– Радоваться нечему, – ответила та.

– Смотри, женихи хмурых невест не любят, – сказала Елизавета и сама собой осталась недовольна. Она прекрасно понимала состояние Марии. Знала, откуда оно проистекает и зачем—то задевала государеву невесту, хотя она ничем не заслужила того.

– Верно говоришь, великая княжна, не любят. Кстати, о женихах. Батюшка велел узнать у тебя, что ты решила, – проговорила Мария столь ровным и равнодушным тоном, что казалось, что она находится в каком—то забытьи.

– Насчет чего? – искренне не поняла Елизавета.

– Насчет предложения, – по—прежнему безразличным голосом продолжала Мария.

– Какого предложения? – начиная догадываться, но не желая подавать вида, удивлялась великая княжна.

– Лиза, нечто ты не помнишь? Батюшка передавал тебе предложение принца Прусского, – не выдержала более эмоциональная Александра Александровна.

– Какое еще предложение? – не сдавалась Елизавета.

– Да ты претворяешься, Лизонька! – догадалась Александра.

– И не думаю, – держалась своей линии цесаревна.

Марии надоели словопрения:

– Ах, Господи, принц прусский предлагал тебе руку и сердце, батюшка говорил тебе при мне, неужели ты запамятовала.

– Помню, только я всерьез не приняла, вот и не сообразила, о чем вы, – вывернулась Елизавета.

– Все совершенно серьезно, цесаревна, – держа за чистую монету происходящее, вставила Александра.

– Ну раз так, дорогие мои, передайте своему батюшке, светлейшему нашему князю Александру Даниловичу, что дело не подходящее, – решительно заявила Елизавета.

– Отчего? Все же принц Прусский.., – без интереса спросила Александра.

– Хотя бы от того, что прусский, не русский. На чужой стороне я с тоски угасну. Я знаю, дорогие мои, что иные люди желали бы спровадить меня отсюда подале и поскорее. Да я—то уезжать не намерена. Так что, мои ясочки, передайте своему батюшке, что благодарна я ему за заботу, но пусть не ищет мне больше женихов. Всё одно теперь замуж не выйду. Был у меня жених, да Бог взял, значит, не судьба, – отчеканила Елизавета.

Действительно, не так давно епископ Любский, по завещанию имперартицы Екатерины назначенный в женихи Елизавете, и выписанный в Россию Меншиковым, на пути в Санкт—Петербург скончался. Елизавета, практически не знавшая суженого, отнеслась к его смерти спокойно, но получила способ отказывать ежедневно (стараниями светлейшего) возникающим искателям ее руки.

– Передадим, Лиза, а теперь нам пора, – ровным тоном начала прощаться Мария.

– Вечером увидимся, – радостно намекнула на ожидаемое вечером событие Александра.

И сестры начали делать прощальные реверансы.

– Идите, идите, княжны, любезные мои! Мария не унывай! Прощайте пока. До вечера, надеюсь, он у нас выдастся приятным, – проговаривала прощальные фразы Елизавета, тоже приседая.

Когда за княжнами Меншиковыми закрылась дверь, Елизавета опустилась в кресло и задумалась. «Неладно, неладно… И что людям не живется спокойно. Марию мучают, Петрушу мучают, меня мучают и ещё многих, многих, многих… и все светлейший, ему и своих—то собственных детей не жалко! Он нам всем обидчик, как ни крути. И что ему неймется? Вроде последнее время чуть потише стал? Хотя быть такого не может! А его тронешь, пострадает и семья. Петруша сердит на Марию, да и я напускаюсь, а ежели на нее чуть внимательнее посмотреть, разве не видно, что несладко ей, ох, как несладко. А могла бы жить, да радоваться, если бы оставили ее в покое, а—то вон, как над ней мудруют! Неладно, неладно» – размышляла княжна.

Ее раздумья перебила Наталья Алексеевна. Она тихо вошла и робко спросила:

– Можно к тебе, Лиза?

– Ещё спрашиваешь, милости прошу, Наташенька.

– Ушли? – уточнила Наталья.

– Ушли. А ты вроде осунулась, устала, поди, в хлопотах к балу. Посиди, – предложила Елизавета, которой и вправду Наташин вид сегодня не понравился.

– Плохо спала я, Лиза, кашель мешал, беспокойство томило, – пожаловалась та.

– Господи! О чем тебе—то тревожиться? Родная и любимая сестра государя! – воскликнула Елизавета и снова подумала: ” Вот уж, действительно, что людям не живется…»

– О том и тревожусь. Перед сном с нашим воспитателем, Андреем Ивановичем, поговорила, он тоже неспокоен.

– Ну его, этого Остермана, вечно скуку наведет, – буркнула тетушка.

Елизавета не любила Остермана, не доверяла ему, подозревала в неискренности, хитрости, интриганстве, двурушничестве, неблагодарности, жестокости, даже в подлости и во многом была права, но мало кто, кроме нее, видел Остермана столь ясно.

– Нет, Лиза, он – хороший, добрый, я ему верю, он искренне любит нас, – возражала ей племянница.

– Вас с Петей – возможно, только не меня, – отрезала Елизавета.

– А я светлейшему не верю, боюсь его… – продолжала Наташа.

– Ну, бояться—то нечего, – ободрила Лиза.

– Тиранит он брата. Навязал в невесты свою дочь… Петруша так этим мучается!.. Отвести бы Меншиковых! – мечтала государева сестра.

– С одной стороны, оно так, но не станет Меншиковых, появятся другие, а будет ли лучше? – умерила энтузиазм Натальи ее собеседница.

– Я уж об этом подумала. Боюсь, без Меншиковых подберутся к Пете Долгорукие, через Ивана, а они тоже надежды не вселяют. Да и сам Иван, я слыхала, беспутную жизнь ведет, даже пить начал, ты что—нибудь слышала?

– Ничего особенного, – не желая повторять многочисленные сплетни про Ивана, уклонилась Елизавета.

Наталья поняла, настаивать не стала и вдруг заговорила с отчаяньем:

– Что делать, что делать? Освободить бы Петю, хоть от невесты постылой! Для него я на все готова и Меншиковых низвергнуть, и Долгоруких отмести. Только бы не мучили его. Только бы жил он в покое и в радости. Никому его не дам в обиду. Но чувствую, не долго мне жить осталось.

– Что за мысли, Наташа, отчего? – недоумевала Елизавета.

Наталья отвечала непрямо:

– Андрей Иванович говорит, большие дела нужно делать осторожно и медленно. А мне нужно поскорее, боюсь не успеть.

– Да ты что, право, заладила, прекрати, – возмутилась Елизавета. (Она с детства привыкла слышать, что Наташа здоровьем некрепка, но та благополучно жила и даже нечасто болела, поэтому опаска за нее понемногу прошла.) – А с Меншиковыми мы разберемся, не горюй!

– Да, надежда есть. Петенька силу наберёт. Позавчера он ребенком был, а вчера стал императором. Теперь он Меншикову не поддастся, – подхватила тетушкин энтузиазм Наталья.

– Дай то Бог, дай то Бог, и довольно про скучные дела. Взбодрись и будь вечером повеселей. Петруша так хочет развлечься. Постарайся, ради него. Поди, приляг, отдохни немного и начинай собираться. Смотри, чтоб на бале всех милее была! – наставляла Елизавета.

– Спасибо тебе, Лиза, на добром слове, ты – хорошая, хотя иногда мне кажется…

Елизавета не стала дослушивать:

– Иногда тебе кажется, потому что ты маленькая, глупенькая и ревнуешь всех к брату понапрасну. Ступай, ступай…

– Прощай пока, – кланялась Наталья в дверях.

– С Богом, с Богом, – повторяла Елизавета, провожая племянницу.

Елизавете хотелось побыть одной. «А—то кто ни придет, всяк со своей хандрой. А мне самой несладко, но никому дела нет. Как после этого не станешь ценить Бутурлина: никогда не жалуется, не ноет, ничего не требует, всегда в спокойном, ровном настроении, а если видит, что меня подбодрить нужно, каждый раз найдется… Знаю, Меншиков мне его специально подсунул, чтоб Петруша ревновал и рассорился со мной, и все идет по его плану, как ни досадно, но Бутурлин тут не при чем, и мне он удобный и приятный компаньон… Однако, к сборам, – остановила свои размышления Лиза и позвала, чтобы помогали переодеваться.

ГЛАВА XIV

Коль скоро вечер у императора был замышлен как небольшой и семейный, то и собирались на него, просто, как домашние в гостиную. Петр и Иван были уже там, когда следом друг за другом появились Мария и Александра Меншиковы и великие княжны Елизавета и Наталья.

– Смотри—ка, Иван, у нас две Минервы, только одна – фальшивая, – отметил император со вчерашнего дня настроенный крайне раздражительно по отношению ко всем Меншиковым, да и сегодня княжны подлили масла в огонь, не вовремя появившись у Елизаветы.

– Ой и правда, глядите—ка, ваша невеста, государь, тоже оделась Миневрой, как Наталья Алексеевна, – подтянул в тон Петру Иван Долгорукий. – Прикажешь открывать вечер, ваше величество?

Петр кивнул. Иван дал сигнал, и зазвучал первый контрданс. Петр незамедлительно направился приглашать Елизавету, Иван – Наталью Алексеевну. Остальные последовали их примеру: Бутурлин ангажировал Екатерину Долгорукую, испанский посланник, герцог де Лириа – Марию Меншикову, Милезимо – Наталью Борисовну Шереметеву. Словом, все с готовностью и удовольствием включились в танец. В момент когда присутствовавшие перемещались наиболее беспорядочно и суетливо, в зал тенью скользнул некто завернутый чуть ли не с носом. Трудно было понять, кого он собою представляет, но было очевидно, что он исполнен намереньем не быть узнанным никем. Более того, казалось, что к тому же он не хочет быть и замеченным, потому что бесшумно войдя, он, мягко ступая, проскользнул в самый дальний и темный угол гостиной и там замер у колоны, как бы стараясь слиться с ней. На первых порах ему это более чем удалось. Все танцевали, были заняты своими партнерами и беседами, и никто, действительно, никто не обратил на его появление ни малейшего внимания, даже бдительно отслеживающие происходящее родители, воспитатели и прочие заинтересованные лица, к танцу не присоединившиеся.

– Позвольте мне поблагодарить вас, государь, первым делом произнесла Елизавета, лишь Петр вывел ее к танцу на середину зала.

– За что, Лиза? – искренне не догадался тот.

– За то, что вспомнили и выполнили свое обещание, – пояснила она.

– Какое, Лиза? – не припомнил государь.

– Открыть праздник со мной, – растолковала, наконец, цесаревна.

– Я тебе сразу сказал, Лиза, что счастлив буду и другого не мыслю, – искренне говорил Петр.

– Мне лестно ваше внимание, государь, – держалась официального тона Елизавета.

– Что ты, Лиза, все государь, да государь! – подосадовал император.

– Ваша твердость с Меншиковым вчера мне так запечатлелась, что я иначе не смею ныне, – вела она свою линию.

– Будет, Лиза, зови меня по—прежнему Петрушей, – попросту попросил племянник.

– Как прикажешь, Петенька. А что, я гляжу, Наташа невесела? – перевела разговор на другую тему тетушка.

– Должно быть, как всегда, ревнует меня к тебе, Лиза.

– Не перестаю удивляться, ты так её любишь! – немного досадливо произнесла Елизавета Петровна.

– Люблю, но тебя много больше, и она чувствует. Я тебе очень, очень люблю, – страстным шепотом закончил он.

– Полно, Петруша, ты молод и не понимаешь, что такое любовь, – попыталась охладить его великая княжна.

– Зря ты, Лиза, меня коришь: молод, да молод. Не ребенок я, и понимаю, понимаю, отчего ты не хочешь быть моей женою.

– Отчего, по—твоему, государь?

– Ты любишь другого, и я подозреваю, кого.

– Ну говори, а сама я не знаю.

– Александра Борисовича Бутурлина. Сегодня я застал его у тебя. Ты была так ласкова, так счастлива.

– Оставь, никого я не люблю! – буркнула Елизавета.

– И то хорошо, – уныло подытожил Петр.

Они оба угрюмо замолкли. Она переживая, что у нее вылетела неудачная фраза, а он то, что услышал. Однако, когда танец подошел к концу они заметно оправились, и Петр спросил:

– Следующий танец со мной, Лиза?

– Как прикажешь, государь, – учтиво ответила та.

– Я не приказываю, а прошу, Лиза, – поправил император.

– С удовольствием, мой дорогой, – искренне проговорила великая княжна.

Елизавета любила танцевать с племянником. Он, несмотря на свой юный возраст, был заметно выше своей тетушки и уже приобрел стать, фигуры знал прекрасно и выполнял их с изяществом, при том всегда с нескрываемым и неподдельным восхищением следил за ее движениями, а она гордилась своим умением и ценила его признание.

В перерыве между танцами император лишь чуть отошел от своей партнерши, но к нему успела подбежать сестра:

– Извини меня, Петруша, на два слова.

– Слушаю тебя, Наташенька, – предельно ласково проговорил Петр.

– Меня отзывал Андрей Иванович и рассказал, что Меншиков выговорил ему за то, что ты – его воспитанник, не соблюдаешь приличий, не проявляешь достаточно внимания своей невесте.

– Что Андрей Иванович ему ответил?

– Сказал, что ты был много занят приготовлениями к вечернему празднику, поэтому сегодня рассеян, и обещал доложить тебе о твоем поведении, да вот меня попросил.

– Разве не довольно Меншикову, что я держу невесту в сердце, внешние знаки излишни. А что касается до женитьбы, я уже говорил, что не намерен жениться ранее двадцати пяти лет. Поди, и пусть Остерман передаст мои слова Меншикову, – договорил скороговоркой император и заспешил к Елизавете, так как зазвучал следующий танец.

Все направились приглашать партнерш. Лишь закутанный с головой странник остался стоять вжавшись в колону. С первыми звуками он было качнулся, чтобы направиться к кому—то, но, видно, опоздал потому что тут же принял прежнее положение.

Иван пригласил Марию Меншикову. Милезимо – Екатерину Долгорукую. Музыка стала громче и энергичнее танец захватывал новые и новые пары. Герцог де Лириа и Наталья Алексеевна присоединились позже всех.

– Ах, Ваше Высочество, великолепна ваша Россия, не медля завел беседу посланник. – Но наша Испания! Я говорю так, не потому что я – испанский посланник. Испания – воистину волшебная страна!

– Разумеется, герцог, разумеется, – поддерживала разговор сестра императора.

– Вам непременно надо побывать в Испании. По секрету должен вам сказать, наш инфант, Дон Карлос, чрезвычайно заинтересован вами заочно. Я писал ему о вас, – не откладывая дела в долгий ящик, продолжал работать де Лириа.

– Неужели? – нескрываемо удивилась Наталья Алексеевна.

– По чести вынужден признаться, что послал ему ваш портрет. И в последнем письме он пишет, что в восторге и восхищении…

– Как же так…

– О, вполне естественно. Ведь вы – небесное создание, и все от вас – без ума!

– Вы сильно преувеличиваете, герцог.

– Ничуть! А наш дон Карлос, такой впечатлительный, такой нежный и в то же время столь порывист и горяч, что я просто не знаю, что может случиться, если вы оставите его без надежды, – ковал железо пока горячо дипломат.

– Но я … – залепетала было великая княжна. Герцог ее перебил, как бы подхватывая ее мысль:

– Да—да, вы даже не видели его. Вот его портрет.

Быстрым, неуловимым движением он вложил что—то в руку вконец растерявшейся Натальи.

– Зачем… – силилась воспротивиться она.

Но у опытного и ловкого посланника все было рассчитано до секунды. Танец закончился. Партнеры начали раскланиваться. Герцог же, не давая Наталии возможности возразить или вернуть портрет, вел свою партию:

– Я так благодарен вам за танец, Ваше Высочество. Вы танцуете божественно.

С тем он подвел ее поближе у обществу, в частности, к Петру, чтобы она оставила попытки вернуть ему портрет, еще раз раскланялся и отошел.