Текст книги "Тройка с минусом, или Происшествие в 5 «А»"

Планы Алика Спичкина

А в это самое время Алик Спичкин, как было условлено, приближался к Аниному дому.

В сквере перед домом Тоси не оказалось.

«Чего это она? – подумал Алик. – С ума, что ли, сошла, уже целый час у Залетаевой торчит! Нашла у кого гостить!»

Алик захотел присесть на лавочку, но лавки были покрыты снегом и вообще было довольно холодно. Алик стал прохаживаться взад и вперёд перед Аниным домом.

Ничего, что Тося не шла. Это даже было хорошо. Ему надо было кое-что обдумать.

«Так, значит, сделаем вот что, – думал Алик, отпечатывая на чистом белом снегу ровные следы. – Возьму бинокль, влезу на дерево перед агафоновским домом и буду вести наблюдение.

…А если там занавески?.. Так. Не годится.

…А если нет занавесок?.. Тоже не годится. Он меня запросто увидит. Дерево прямо перед окном. Нет, не пойдёт.

Тогда вот что. Сделаем у него в доме обыск. Ого, это идея! Приду с милицией и сделаю у него обыск. Так и скажу в милиции:

“Товарищи, Агафонов украл классный журнал. У него надо сделать обыск…”

…А если он его выкинул или сжёг? Он ведь не дурак его в доме держать! Нет, Агафонов не дурак. Это он только притворяется балбесом, знаем мы его! Этот Агафонов жутко хитрый! Его, Алика Спичкина, на мякине не проведёшь. Не на того напал. Всё равно он выведет Агафонова на чистую воду. Только как это сделать? Как?»

Так думал Алик Спичкин и всё ходил и ходил взад и вперёд перед залетаевским домом – весь снег утоптал…

И не знал, не знал Алик Спичкин, что сверху, с высоты двухэтажного деревянного сарая, глядит на него Агафонов и, глядя на него, думает: «Ах ты, моль бесхвостая! Ты чего это тут топчешься?! Опять за своё?! Ну, погоди!»

«Тося, прости меня!»

Тося осторожно положила нетронутое печенье обратно в вазочку. Что такое? Может, она ослышалась?

Аня сказала что-то странное, что-то очень чудное… Пошутила?.. Но она была такая серьёзная. И такая бледная…

Тося встала с табуретки. Чапка вертелась у её ног.

– Чапка, это правда? – спросила Тося. Но Чапка ничего не сказала. Тогда Тося взяла Чапку на руки и пошла за Аней.

Ани в комнате не было. Тося заглянула под тахту, под стол, потом она открыла двери в туалет и в ванную. Ани нигде не было.

Страшная мысль пришла Тосе в голову, и от этой мысли у неё даже задрожали руки: вдруг Аня выпрыгнула из окна?

Тося побежала обратно в комнату… Окно было заклеено, и даже форточка была закрыта.

Тося перевела дух.

Весёлая Чапка сидела у неё на руках и, повизгивая, облизывала ей ухо. Тося спустила её на пол.

– Чапка, ищи Аню! – приказала она.

Чапка прыгала и вертела хвостом. Несерьёзная, видно, это была собака.

– Чапка, ищи Аню, – став на четвереньки и глядя прямо в глаза Чапке, раздельно, по слогам повторила Тося.

Но глупая Чапка продолжала веселиться.

Тогда Тося вспомнила, что собакам дают понюхать какую-нибудь вещь пропавшего человека, схватила Чапку, посадила её на тахту и сунула носом прямо в пуховый платок.

Чапка повертела головой, чихнула, и вдруг до неё, как видно, дошло. С деловым видом соскочила она с тахты и, оглядываясь на Тосю, побежала в коридор. Тося бросилась за ней.

Чапка царапалась в какую-то дверь в коридоре. Это, видно, была дверь кладовки.

Тося прислушалась. Из-за двери раздавался приглушённый плач. Аня плакала в тёмной кладовке. Дверь была закрыта изнутри.

Тося тихонечко постучала:

– Аня, открой, пожалуйста!

Аня не открывала, только плакать стала ещё сильнее.

– Анечка, открой, – сказала Тося. – Ну открой, прошу тебя. Ну что ты там сидишь? Там же темно! – Тося уже потихонечку хлюпала носом: она не выносила, когда кто-нибудь плакал, да ещё так плакал!..

Ей отвечали только прерывистые Анины рыдания.

– А-а-ня! – проревела уже в полный голос совершенно расстроенная Тося. – Откро-ой-ой сей-ча-ас же!..

И тут Тосины рыдания смешались с Аниными и на какое-то время даже перекрыли их.

Чапка наблюдала всю эту сцену с безмолвным удивлением.

В квартире № 38 по Молодёжной улице стоял оглушительный рёв.

Если бы в это время сюда пришёл какой-нибудь посторонний человек – скажем, слесарь или управдом, – то глазам бы его представилась странная сцена.

На полу, перед дверью кладовки, сидит смешная рыжая девочка в школьной форме и, горько всхлипывая и вытирая мокрое лицо о мягкую собачью спину, произносит время от времени:

– Выйди! Выйди! Выйди!

А в ответ непонятно откуда, кажется из-под пола или из-за стены, сквозь глухие всхлипы и прерывистые рыдания доносится невнятно и отчаянно:

– Ни за что! Ни за что! Ни за что! Никогда!

Но всему приходит конец. Плакать без конца тоже невозможно. И даже любившая поплакать Тося Одуванчикова, с чувством поплакав перед дверью кладовки, вскоре поняла, что плакать ей больше не хочется. Надо было приниматься за какое-то другое, более полезное дело.

И вот напоследок, насухо вытерев лицо совершенно уже мокрой Чапкой, Тося прерывисто вздохнула и замолчала.

Это был не просто конец плача. Это был хитрый манёвр.

Плач за дверью тоже потихоньку смолк.

– Тося… – послышался из-за двери слабый, дрожащий голос. – Ты где?

Тося не отвечала. Она даже Чапке погрозила пальцем: «Молчи!»

– Тося… – послышалось снова из-за двери.

Тося снова не ответила.

Дверь кладовки стала медленно открываться. В двери показалось освещённое тусклой лампочкой, до невозможности зарёванное и опухшее от слёз Анино лицо.

Увидев сидящую на полу Тосю, Аня выползла из кладовки и опустилась рядом.

Малиновое озеро с расписными павлинами расплылось по тёмной прихожей.

– Я думала, ты ушла, – прерывающимся шёпотом сказала Аня.

– Да что ты! – сказала тоже шёпотом Тося. – Куда я уйду? Как же я тебя оставлю?

– Ты знаешь, мне даже легче стало, – сказала Аня. – Я даже не понимаю почему. Ты не представляешь, как мне тяжело было!

– Ещё как представляю! – горячим шёпотом откликнулась Тося. – Я тоже один раз во втором классе у одной девочки плюшевого медвежонка стащила. Так мне тоже так тяжело было! Я прямо видеть его не могла, этого медвежонка! Я его теперь всю жизнь вспоминаю!.. А тут – классный журнал. Ещё бы не тяжело!

– Вот видишь, какая я, – сказала Аня. – Ты, наверно, от меня такого не ожидала.

– Вообще-то да, – честно призналась Тося. – Но только ты не плачь! – испугалась она, видя, что Анины глаза снова наливаются слезами. – Подумаешь, классный журнал! Чепуха на постном масле!.. Нашла из-за чего плакать! Ты мне лучше расскажи всё по порядку. Ладно? Я всё пойму. Ты не бойся.

И, сидя на полу в тёмной прихожей и чувствуя рядом тёплый Тосин бок, Аня всё ей рассказала. Да, всё она рассказала Тосе – и про Борино письмо, и про тройку с минусом, и про журнал, – и отзывчивая, полная жалости и сострадания Тося только охала, слушая этот потрясающий рассказ.

«Господи, ну и дура же я! – проносилось в голове у Тоси. – И чего я думала, будто она вредная? Да она такая хорошая, прямо ужас! И ничего удивительного, что Боря Дубов в неё влюбился. Она же просто замечательная! А журнал, ну, журнал – это пустяки!»

И Тося с преданной любовью смотрела на распухший и красный как помидор Анин нос и на её глаза, которые от слёз стали совсем как щёлочки, и на всё её такое жалкое и такое беспомощное сейчас лицо.

– Ерунда! – говорила Тося. – Ерунда! И чего ты так плакала? Да подумаешь, журнал, дело какое! Что его, обратно, что ли, нельзя положить? Вот уж чепуха на постном масле!

– Понимаешь, я не могу, – говорила ей Аня. – Я боюсь. Я теперь даже к школе близко подойти боюсь. Я даже из дома выйти боюсь. Мне кажется, все на меня смотрят. И потом, мне стыдно. Мне так стыдно, я даже тебе сказать не могу как!

– Знаешь что, – говорила Тося в великодушном порыве, – если ты боишься, я сама это сделаю, вот что! Да-да, я сама его обратно положу!

И Аня смотрела на Тосю, как смотрела бы, наверное, на ангела, если бы ангел вдруг, откуда ни возьмись, появился бы на свете и влетел бы, похлопывая белыми крылышками, в квартиру номер тридцать восемь и уселся бы рядом с Аней на полу в прихожей.

– Неужели ты это сделаешь? – говорила Аня, и глаза её снова начинали блестеть от слёз.

– Сделаю, – говорила Тося. – Ты не беспокойся. Да это мне ничего не стоит. Вот пустяки-то – журнал на стол положить!

– А если кто-нибудь увидит?! – волновалась Аня.

– Да я так сделаю, что ни одна живая душа не увидит. Ты только не волнуйся!

– Тося, – говорила Аня, – Тося… – и бросалась обнимать и целовать Тосю, и той даже приходила в голову мысль: а не сошла ли Аня с ума от горя и переживаний? Так это было непохоже на Аню, что она вдруг лезла целоваться… – Тося, прости меня, – говорила Аня, – я была такая вредная!

– Да что ты! – с жаром защищалась Тося. – Это ты меня прости! Это я вредная была! Прямо ужас, а не человек!

А потом вдвоём они вытаскивали из-под ванны классный журнал и всовывали его в Тосин портфель.

А потом они прощались, и напоследок Тося Одуванчикова мерила в кухне китайский малиновый халат, так поразивший её воображение.

Сцена с портфелем

Когда Тося Одуванчикова спускалась по лестнице на улицу, на сердце у неё было и весело и тревожно.

Посреди двора стоял Алик. Вид у него был совсем замёрзший.

– Ну ты даёшь! – услышала она. – Я тебя целых два часа жду! Я весь окоченел, пока ты там с «классной доской» рассиживала. Ты что, с ума, что ли, сошла? О чём это вы там могли беседовать?

«Так я тебе и сказала!» – подумала Тося. Но вслух произнесла:

– Не сердись, Алик. Я уроки Ане объясняла. А потом мы с ней пили чай. И вовсе она не «классная доска»! Зря ты её так называешь.

– Что? – удивился Алик. – А ты сама-то как её называла?

– Мало ли что, – сказала Тося. – Может, я дура была. И вообще она очень даже хорошая!

Эта незначительная фраза заставила Алика насторожиться. И ему даже захотелось обидеться, что он моментально и сделал.

– Очень интересно, – сказал Алик, надувшись как индюк. – Я тут стою на морозе, а они чай распивают за моей спиной.

– Алик, ну прости, – примирительно сказала Тося. – Пойдём, а?

– Может, теперь ты и дружить с ней начнёшь?.. Давай-давай, дружи…

Похоже было, что он разозлился.

– И начну, – сказала вдруг Тося. – И тебя не спрошусь. Подумаешь, какой начальник нашёлся!

Это решительное заявление несколько охладило пыл Алика Спичкина.

– Ладно, давай портфель, – сказал он. – Думаешь, легко на морозе два часа ждать?

И он протянул руку к Тосиному портфелю.

Алик теперь носил Тосин портфель, но только когда знал, что никто из одноклассников этого не видит. Если ему казалось, что кто-нибудь видит, он сразу совал портфель обратно в Тосины руки. Да, такая странная особенность была у Алика Спичкина. И Тося охотно прощала ему эту странность. И она охотно разрешала ему носить свой портфель. И сейчас она хотела отдать его Алику, но спохватилась…

– Спасибо, Алик, – сказала Тося. – Не беспокойся. Лучше я его сама понесу.

Белые брови Алика Спичкина сошлись у переносицы.

– Как так «сама»? Почему это «сама»? Всегда не «сама», а сейчас вдруг «сама»?

Может, эта Залетаева подговаривала Тоську против него, Алика Спичкина, чтобы она с ним не дружила? Всё ясно. Так и было.

– А ну давай сюда портфель! – рассердился Алик. И он схватил Тосин портфель и изо всех сил потащил его к себе.

– Отдай! – закричала Тося. – Не твой, и не бери!

Но Алик вцепился в портфель мёртвой хваткой, как будто вместе с Тосиным портфелем он хотел вернуть себе Тосину дружбу.

Но Тося ни за что на свете, хоть режьте её на кусочки, не отдала бы сейчас портфель. Шутка ли, в портфеле лежал классный журнал! С покрасневшим лицом изо всех сил тянула она к себе свой портфель… Но Алик не отпускал.

Кажется, пришла пора вмешаться третьему действующему лицу.

И третье действующее лицо не замедлило вмешаться.

С громким криком «И-эх!» оно соскочило с двухметровой высоты и кинулось в атаку. Оно подскочило к обидчику и занесло над ним увесистый кулак.

– Отдай портфель! – угрожающе прорычало третье действующее лицо. – Ах ты, моль бесхвостая!

И третье действующее лицо со страшной силой дёрнуло портфель в третью сторону.

И тогда бедный Тосин портфель, не выдержавший такого бурного натиска, раскрылся, и всё, что там было, и тетрадки, и учебники, и пенал, и… (ой, Тося даже глаза закрыла!) классный журнал – всё, всё вывалилось прямо в снег.

Ах!

Тося, как пантера, метнулась к журналу, укрывая его своей грудью от посторонних взоров, а третье действующее лицо недолго думая стало дубасить Алика Спичкина своими кулачищами.

– Я тебе покажу, как чужие портфели хватать! – приговаривало оно.

Бедный Спичкин совсем растерялся. Он часто заморгал белыми ресницами и даже закричал тоненько:

– Мама!

А Тося не могла прийти к нему на помощь, потому что вынимала из снега журнал и прятала его между учебниками и тетрадками и засовывала обратно в портфель.

Но зато уж потом…

– Алик, держись! – закричала она. И разбежалась и так наподдала Агафонову головой в живот, что тот даже отлетел. – Вот тебе! – сказала Тося. – Дурак, хулиган!.. Пойдём, Алик.

И она схватила бедного Алика за руку и потащила его скорее подальше.

«Так я же…» – хотел ей вдогонку сказать Агафонов, но только почесал ушибленный живот и так ничего и не сказал.

Не умел говорить Сергей Агафонов. Плохо он умел выражать свои мысли. А если бы умел он их выражать хорошо, то вот что он сказал бы вдогонку Тосе Одуванчиковой:

«Так я же хотел как лучше! Эх ты, дура ты, дура! Ничего-то ты не поняла!»

А Одуванчикова и Спичкин быстро удалялись. И эта моль бесхвостая, этот портфеленосец, этот рвотный порошок время от времени поворачивался и грозил издали кулаком ему, лучшему драчуну класса Сергею Агафонову.

– Дела-а! – произнёс удивлённо и задумчиво Сергей Агафонов.

Никогда в жизни не был так удивлён и озадачен самый отчаянный и самый отстающий ученик пятого класса «А».

Никак он не ожидал, что эта Одуванчикова, эта тихоня, умеет так драться!

«Дела-а! – подумал ещё раз Агафонов. – Такая девчонка… Отличная девчонка!.. И на что он ей сдался, этот трус?!»

Вон они идут, голубчики, вдвоём, чуть ли не за руки держатся, а он тут стоит один, дурак дураком…

И, подумав об этом, Агафонов в сердцах сплюнул на снег, сунул в рот два пальца и так оглушительно свистнул, что стая ворон с шумом поднялась с соседнего дерева и полетела догонять Одуванчикову и Спичкина.

«Вот это номер!»

Некоторое время Тося и Алик шли молча.

Время от времени Алик оборачивался и устрашающе грозил Агафонову кулаком, что должно было, несомненно, означать: «Ты ещё у меня поплачешь!» А Тося шла и думала о своём.

Очень волновала её одна вещь. Она не знала, никак не могла понять, заметил ли кто-нибудь выпавший из портфеля классный журнал?

Заметили или не заметили?

Тося искоса взглянула на Алика. Воинственный пыл Алика всё увеличивался, по мере того как увеличивалось расстояние между ним и Агафоновым. Лицо у Алика становилось всё злее, а складка между белых бровей всё более решительной.

– Зря ты вообще в это дело вмешалась, – вдруг сказал Алик. – И кто тебя просил?

– Что?

Тося поняла не сразу: мысли её витали вокруг классного журнала.

– А то! – сказал Алик. – Не надо было мне мешать, вот что! Если бы не ты, я бы его так излупил! От него мокрое место бы осталось!..

– А-а, – сказала Тося рассеянно.

«Видели или не видели? Заметили или нет?»

– Послушай-ка, Алик, – вдруг сказала она. – Скажи честно, ты всё знаешь?

«Про что это она?» – подумал Алик. Но вслух сказал на всякий случай и сделал при этом очень важное и таинственное лицо:

– Может, кое-что и знаю.

– А что ты знаешь? – безразлично спросила Тося.

– А всё знаю, – сказал Алик. – Я всё знаю, ты не думай.

– Так, значит, ты видел? – Большие голубые Тосины глаза с тревогой глядели прямо в глаза Алика.

– Ещё бы, – сказал Алик. – Я всё вижу, не беспокойся.

Тося побледнела.

– Алик, – сказала она с усилием, – а ты никому не скажешь?

Тут Алик слегка растерялся.

– Не скажу, – сказал он нерешительно.

«Что же это она имеет в виду? – подумал Алик. – Про что это она?» Но, как настоящий сыщик, виду не подал.

Лицо Тоси было необычайно серьёзно.

– Клянись! – сказала Тося.

– Клянусь! – сказал Алик.

Тося вздохнула с облегчением.

– Я так и знала, – сказала она. – Я знала, что ты меня не выдашь… Вот, неси, – сказала она и дала ему свой портфель.

Алик взял портфель. Он был совершенно сбит с толку. Он нёс портфель и ничего не понимал.

– Алик, – сказала вдруг Тося, – а ты не поможешь мне его обратно положить? Ты знаешь, я боюсь ужасно. У меня прямо руки и ноги трясутся.

«Про что это она? – опять подумал Алик. – Что обратно положить? Почему у неё руки и ноги трясутся? Ничего не понимаю!»

Он посмотрел сбоку на Тосю, и вдруг одна странная мысль пришла ему в голову.

«А что, если… Что, если это она про журнал, про пропавший классный журнал говорит?»

От этой мысли у Алика даже пересохло в горле. И он остановился как вкопанный.

Ну конечно, конечно, она говорит про классный журнал, про что же ещё? И как же это он сразу не догадался?

– Тоська, – закричал он, – так, значит, журнал у тебя?

– Какой журнал? – тоже остановившись и сильно побледнев, сказала Тося.

– Да журнал классный! Ты ведь сейчас сама призналась, что он у тебя.

– Я?.. Призналась? – вдруг тихо сказала Тося. И она быстро вырвала у Алика свой портфель. – Ничего я не признавалась. И чего ты выдумываешь? Какой-то журнал… Ничего у меня нет.

И тогда Алик Спичкин, как настоящий сыщик, пошёл на хитрость.

– Да я же поклялся! – сказал он. – Ты не бойся, я никому не скажу. У тебя он или не у тебя?

Тося остановилась и поглядела долгим-долгим, испытующим взглядом на Алика.

– Нет у меня никакого журнала! – негромко и решительно сказала Тося. – И вообще я тороплюсь. Пока.

И она повернулась и пошла. А Алик так и остался стоять на месте.

«Вот это номер! – думал он. – У неё журнал! У неё! Провалиться мне на этом месте! И как же я сразу не догадался? А я-то, дурак, ей про Агафонова… А она поддакивает, поддакивает… Вот тебе и тихоня! Обвела меня вокруг пальца. Притворялась хорошей такой, а сама… Ну ничего, это мне урок будет. Если хочешь быть настоящим следователем, никому нельзя доверять! Никому!»

Алик Спичкин поднимает руку

Приближались каникулы. Приближался концерт для детей в институтском клубе. Но Боря Дубов думал теперь о предстоящем концерте без всякой радости.

«Она не придёт, – думал Боря. – А если и придёт, то ни за что не станет со мной разговаривать. После той встречи в столовой… Да она же совершенно теперь убеждена, что я полный дурак. Нет-нет, она не придёт…»

И тогда Боря решил ехать на Молодёжную улицу.

Сквер перед домом был пуст. Аня смахнула с лавочки снег, села и принялась чертить что-то веткой на земле.

Опять её грызла тоска.

«Мало того что я украла журнал, – думала она, – я ещё и Тосю впутала в эту историю!.. Ну почему она должна расхлёбывать за меня мой ужасный поступок? Как это нечестно, гадко, отвратительно! Как мне такое могло прийти в голову?.. И что я вообще тут сижу? Мне надо идти в школу и во всём сознаться. Во всём, во всём сознаться. Хватит уже! Я и так столько времени потеряла!..»

И Аня вскочила и быстро пошла между деревьями.

У выхода она столкнулась с каким-то мальчишкой, пробормотала «извините» и, не поднимая головы, двинулась дальше.

Она шла в школу.

Она не видела, как мальчишка долго-долго глядел ей вслед, а потом повернулся и решительно направился за ней.

А в школе между тем происходили вот какие события.

Тося Одуванчикова, придя в класс ни свет ни заря, выдвинула ящик учительского стола и, воровато озираясь, сунула в него классный журнал. Потом пулей выскочила из класса и бросилась в пионерскую комнату, которая находилась на втором этаже.

К счастью, пионерская комната оказалась открыта.

Тося вбежала в неё и дрожащей рукой закрыла дверь на крючок. Потом, отдуваясь как паровоз, села на стол, где были разложены изделия кружка «Умелые руки». Ещё немножко, и пластилиновый пионер, вылепленный учеником третьего класса Перепетуевым Валентином Ивановичем, как гласила табличка, висевшая у пионера на шее, оказался бы просто куском пластилина.

Тося испуганно поправила покосившегося пионера и стала ждать.

Так ждала она и смотрела то на вышитые салфетки, то на часы, а потом на дощечки, оформленные художественным выжиганием (по дощечкам ходили рогатые олени), а потом снова на часы и, наконец, только на часы, только на большую стрелку часов, которая медленно и постепенно подползала к началу урока… И только когда на часах стало двадцать минут девятого, Тося слезла со стола с экспонатами, причём оказалось, что она сидела на белой кругленькой салфеточке, обвязанной кружевами и вышитой розами.

Тося расправила это помятое художественное изделие и робко выползла из пионерской комнаты.

Когда она вошла в класс, пятый «А» гудел как улей.

Увидев Тосю, Гвоздева и Собакина бросились к ней и чуть не сбили её с ног. Они схватили её за руки и потащили к учительскому столу.

– Журнал… нашёлся… – прерывистыми от волнения голосами сообщили они ей по дороге. – Вот лежит… Гляди!

– Ну и что? – сказала Тося, стараясь казаться равнодушной. – Подумаешь! Что я, журнала не видела?

– Как?! – Гвоздева и Собакина разом выпустили Тосю и поглядели на неё как на сумасшедшую. – Да ты что?!

Они оставили Тосю в покое и бросились в правый угол. Там горячо обсуждалось возвращение журнала. Толстый Петька Фёдоров, первым вошедший сегодня в класс, весь красный, со слезами на глазах клялся и давал честное слово, что это не он положил журнал в учительский стол. А Нинка Сорокина в сотый раз рассказывала, как она полезла в стол за мелом, смотрит, а он… лежит…

Агафонова, между прочим, ещё в классе не было, и те, кто имел подозрения на Агафонова, недоуменно пожимали плечами.

– Ну что, разоблачил? – спрашивал почти каждый у Алика Спичкина, но Алик с гордым и таинственным видом отмалчивался.

Все ждали начала урока. Первый урок был русский язык.

И вот…

Зазвенел звонок, и в класс вошла Нина Петровна. Ещё с порога Нина Петровна взглянула на учительский стол.

Подойдя к столу, она взяла в руки журнал, внимательно перелистала его и только потом произнесла:

– Здравствуйте, ребята. Садитесь.

Все ожидали, что она ещё что-нибудь скажет, но Нина Петровна как ни в чём не бывало начала урок.

Это несколько разочаровало учеников пятого «А». Но когда за несколько минут до окончания урока Нина Петровна вдруг произнесла: «Ребята, сегодня после уроков состоится классное собрание. Попрошу вас не расходиться!» – пятый «А» снова заметно оживился.

Нина Петровна шла в учительскую.

Под мышкой она несла классный журнал.

По дороге ей попался Агафонов. Вид у него был, как всегда, непроницаемый.

«Спасибо тебе, – благодарно подумала Нина Петровна, – всё-таки у тебя есть совесть. Недаром я за тебя заступалась».

Когда Нина Петровна снова вошла в класс, все уже чинно сидели по местам. Никто не вертелся, не шушукался, и даже Гвоздева с Собакиной не шептались, как всегда, а смотрели возбуждёнными глазами на Нину Петровну, словно хотели сказать: «Ну, скорее, скорее… Давайте же скорее начнём собрание! Давайте скорее всё узнаем!»

Нина Петровна оглядела притихший класс. На всех лицах было написано волнение, любопытство и напряжённое ожидание.

Место Ани Залетаевой пустовало.

«Жалко, что старосты нет, – подумала Нина Петровна. – Не вовремя она заболела».

Сидевшая одна Тося Одуванчикова сегодня выглядела неважно. Обычно такая весёлая и румяная, сегодня она была бледной и подавленной.

– Ну что ж, начнём, – сказала Нина Петровна. – Итак, ребята, пропавший журнал нашёлся. Вот он лежит на столе. Я очень рада, что он нашёлся. И всё же, ребята, я бы хотела знать, кто из вас положил его на стол.

В классе стояла тишина. Слышны были сквозь закрытые окна отдалённый гул стройки и шум машин.

– Я жду, ребята, – сказала Нина Петровна. Она глядела на класс.

Ученики пятого «А» глядели друг на друга. Все ждали – вот поднимется чья-то рука. Вот кто-то сознается… Некоторые, не скрывая, посматривали на Агафонова.

Сама Нина Петровна изо всех сил старалась на него не глядеть. Она смотрела на Петю Фёдорова, у которого от возбуждения пылали уши, на Гвоздеву с Собакиной, которые вертелись как на иголках, на такого важного и торжественного сегодня Алика Спичкина, на Тосю Одуванчикову, которая и в самом деле выглядела сегодня совсем плохо – ходила, наверно, навещать Аню, уж не заразилась ли от неё?.. На Агафонова она старалась не смотреть, но волей-неволей взгляд её несколько раз коснулся его скуластого непроницаемого лица.

Агафонов глядел в окно. Да, твёрдый это был орешек.

«Ну подними, пожалуйста, руку, – мысленно молила его Нина Петровна. – Ну сознайся. Ну что тебе стоит? Ведь тебе же будет лучше, если ты сознаешься…»

Молчание становилось уже просто невыносимым.

– Так. Никто не сознаётся, – сказала Нина Петровна. – Это очень жалко. Честно говоря, я была уверена…

И тут весь класс повернулся, как один человек: руку поднял Алик Спичкин.

«Алик, погоди! – захотелось крикнуть Нине Петровне. – Погоди! Пусть он сам сознается!»

Но Алик уже вставал с места.

– Я знаю, кто это сделал, – отчеканивая каждый слог, сказал Алик. – Этот человек сидит здесь, в классе.

Все большими глазами глядели на Алика. Алик молчал.

– Ну кто, кто? Говори скорей! – не выдержала Гвоздева.

Многие, уже не стесняясь, в упор смотрели на Агафонова. Агафонов оставался невозмутимым.

– Вы хотите знать, кто этот человек? – сказал Алик. – Это Одуванчикова.

Тося Одуванчикова побледнела.

Все взгляды, все, как один, устремились теперь на Тосю, и под этими взглядами Тося Одуванчикова вся как-то сникла и съёжилась за столом, и даже яркие её волосы как будто сразу поблёкли.