Текст книги "Девочка плачет…"

Часть II

1. Суматра

Орнела не праздновала свои дни рождения. Вернее, праздновала, но без гостей: сама с собой, в душе. Вообще-то она любила компанию и умела быть веселой. Ей, в отличие от коллег-моряков, для этого и вина не было нужно. В редкие часы отдыха, когда команда выходила на берег, Орнела с удовольствием танцевала в портовых ресторанчиках с коллегами – с каждым по одному танцу: старалась никого не обидеть. Но день рождения она приберегала только для себя и всегда в этот день особенно чувствовала, что весь мир дан ей в подарок.

В тридцать пятый ее день рождения мир был наполнен мокрой жарой, сложносочиненными запахами тропиков, белесым блеском моря, слитым в одно неразделимое полотно с таким же белесым небом. Это был день предвкушения медленных прогулок среди беззастенчиво и невинно выставляющих напоказ свою чувственную истому орхидей; предвкушения истекающих сахаром фруктов, ленивых пляжей, журчащих фонтанов, многоязыких рынков. Они были в Малайзии.

«Мalaysia – Truely Asia» – сладко пропело радио перед вечерним выпуском новостей. Они миновали Куала-Лумпур, от которого всего несколько часов хода до Сингапура.

Там их ждала разгрузка и не меньше четырех дней – пока судно будут перезагружать – отдыха.

Орнела уже решила: первые дни проведет на Сенто-зе. Будет лежать на пляже, гулять, смотреть на орхидеи, тянуть в себя через трубочку сладковатую влагу кокосов, обедать в пластиковых ресторанчиках среди толпы туристов. А в последний день – шопинг.

Сухогруз медленно, осторожно пробирался Малаккским проливом. Мокрое, набухшее низкими облаками небо слиплось с морем, в ранней душной тьме изредка посверкивали огни катеров, мелких судов. По правому борту смутно ощущалась зловещая масса Суматры. В этих водах все, даже свободные от вахты, должны быть начеку – пара глаз лишней не бывает. Орнела стояла на крыле мостика по порт-борту, вглядывалась в темноту.

Она заметила резво бегущий красный огонь, который поравнялся с ними; тут же высветился второй, зеленый – и вдруг исчезли оба. Кто-то, погасив ходовые огни, шел прямо на них. Орнела перегнулась через перильца, стараясь разглядеть, что происходит там, внизу. К ним подвалил катер – его почти не было видно в черной тени их борта, только смутно белеющие полоски разбегающегося от винтов буруна обозначали его присутствие.

Приглядевшись к темноте, она увидела черные фигурки. Люди что-то делали возле их якоря. Вот, клацнув металлическими кошками, протянулся от якорной цепи в катер узкий канатный трап, по нему быстро стали карабкаться темные фигуры. Орнела рассмотрела за их спинами автоматы. Она бросилась бегом к трапу мостика, взлетела по ступенькам вверх, распахнула дверь рубки. Сам капитан и первый помощник были здесь. Орнела закричала:

– Пираты! Они уже на борту!

Стоявший на руле офицер тут же отбил ход, перекинул рубильник аврального ревуна, судно взвыло. В распахнутую дверь Орнела увидела, что пираты бегом приближаются к входу в рубку. Они были в масках и косынках и показались ей очень темными, почти сплошь черными.

Она прыжком кинулась к ним. Первый от неожиданности приостановился в проеме двери. Она бросилась на него, вцепилась руками в закрывавшую его лицо ткань, пытаясь изловчиться и лягнуть его ногой в пах. Сквозь вой сирены она услышала выстрел, другой, и почувствовала, как сильный, страшный удар обрушился на ее затылок. В глазах потемнело, ее пальцы разжались. Она стала падать вниз лицом, почти летя от удара, сметая в падении приставное кожаное, на колесиках кресло. Ее тело тяжело, как мешок, влепилось в стену, голова с громким стуком ударилась о металлическую переборку рубки.

Орнела очнулась на полу, вся осыпанная осколками стекла и пластика. Людей в рубке не было. Попыталась встать. Движение отозвалось страшной болью в нижней части затылка, там, где начинается шея. Она осталась лежать, опустила голову на пол, немного на бок, щекой. Увидела, что на полу у входа в рубку лежат два тела. В руке лежавшего ничком капитана был зажат пистолет – единственное оружие на судне. «Успел он выстрелить?» – подумала Орнела. Аварийный ревун все еще выл.

Потом подвалил полицейский катер, лоцманы. Пиратов уже и след простыл. Полицейские долго писали, опечатывали, фотографировали. Объясняли, как им повезло: пираты оказались несерьезные: просто банда мелких грабителей. Взяли и правда по мелочи: кассу экипажа, часы, видеокамеры, бинокли, видеоприставку из салона. Капитан успел застрелить одного бандита, но сам лишился жизни.

Орнела несколько дней провела в медицинской каюте, под наблюдением судового врача. Ей повезло: в береговой госпиталь ложиться не пришлось, она осталась на судне и ко времени отхода из Сингапура уже смогла заступить на вахту.

После этого случая, впервые за всю свою морскую карьеру, она узнала морскую болезнь. Никогда раньше, даже в самую сильную качку, она не страдала тошнотой. Врач успокаивал ее:

– Ничего, в нашем деле это – нормально. Кто не травил? Таких нет. Все травили.

– Я не травила, – говорила Орнела. – У меня никогда не было.

– Ну не было, так будет, – отвечал врач. – Возраст, гормональные изменения. Устала, давно не отдыхала по-настоящему. Вот таблетки китайские, попробуй. В Сингапуре для себя купил. Говорят – чудеса!

Вскоре пришел приказ от руководства компании: за отличную работу и героические действия в опасный для жизнеспособности судна момент Орнелу награждали – по приходу в порт приписки – отпуском в двойном размере. Орнела сразу решила, что часть отпуска проведет на Сардинии. Надо было повидать Педро.

Вот уже двенадцать лет, как она плавает. Она увидела весь мир, во многих странах побывала не один раз, неплохо освоила английский, выучилась почти свободно говорить по-испански – и все это самостоятельно, в свободное от вахты время. С испанским, правда, оказалось проще, чем с английским: в команде почти всегда были испанцы или латиноамериканцы; практикуйся, сколько хочешь.

Конечно, в свободное время она не только языками занималась. Бывали у нее и отношения с мужчинами. Ей больше нравилось с «латинами» – они к любви относились легко, просто, ничего не обещая и не ожидая сердечных привязанностей. И она к ним относилась так же: как к десерту по воскресеньям. Чаще нельзя – фигуру испортишь. И только Педро, верный и уже потерявший надежду завоевать ее как женщину – оставался в сердце: не мужчина, а друг.

Она получала от него письма в каждом порту, но сама не писала, всегда звонила по телефону. Ему было уже сорок два; ей казалось, пора бы ему забыть о своих мечтах жениться. Но письма его неизменно заканчивались уверениями: он по-прежнему не теряет надежду, что однажды она скажет «да».

В Сингапуре, почти перед самым отходом, Орнела получила письмо, которое все всколыхнуло и перемутило в ее душе; так волна прибоя, обрушиваясь, вздымает песок и мутит воду. Письма дежурный рассовывал по алфавитным кармашкам «почтового» стенда в салоне, где был телевизор и небольшая библиотечка; где свободные от вахты моряки собирались, чтобы перекинуться в карты, посмотреть видео или просто «почесать языки».

Она надорвала конверт, достала письмо, начала читать и почувствовала, как ее всю обдало жаром: краска бросилась в лицо, мелко задрожали пальцы, подкатила к горлу предательская тошнота. Орнела пожалела, что вскрыла письмо прямо в салоне, где было полно коллег. Она выскочила, быстро прошла в общий, рядом с салоном, гальюн, закрылась в кабинке. Она чувствовала себя обманутой, обокраденной.

Педро писал, что встретил женщину, которая, несмотря на почти четырнадцатилетнюю разницу в возрасте, согласна стать его женой. В конверте Орнела нашла по-лароидную фотографию: еще больше располневший, улыбающийся Педро обнимал за плечи рослую молодую женщину. У нее были крупные черты лица, большие черные глаза – немного слишком большие, навыкате – и густые брови. Темные вьющиеся волосы убраны в пучок сзади. Оба были в полицейской форме. Педро писал, что она тоже работает в полиции, в отделе несовершеннолетних, что она очень добрая, что он свозил ее в Милан, где живет его мама, что маме она понравилась. Еще он писал, что свадьбу решили отложить до того дня, когда она, Орнела, сможет взять отпуск и приехать.

Прочитав письмо, Орнела постояла несколько минут в кабинке, стараясь успокоиться. Она свернула письмо, просунула в него квадратную пластинку фотографии, спрятала в карман. Нажала рычаг унитаза, вышла из кабинки, умылась холодной водой. Потом стащила с волос заколку, достала из кармана деревянную, из пахучего сандала, расческу, тщательно причесала волосы. «Ничего, – думала она, – я своего не отдам, не на ту напала, сестрица».

Впервые Орнела изменила заведенному порядку и не позвонила, а написала в ответ:

«Дорогой, любимый Педро.

Я так счастлива узнать радостную новость: ты, наконец, нашел женщину, достойную тебя! Спасибо за фото. Твоя невеста мне очень понравилась! Но почему ты не написал, как ее зовут? Была ли она раньше замужем? Ведь ей уже около тридцати? Она, наверное, спортсменка? Такая статная, крепкая! Она будет тебе надежной опорой. Мне не терпится узнать все подробности.

Мы идем на Маврикий, потом Кейптаун, Монтевидео, Гибралтар и – домой! Так что я уже скоро, всего через несколько недель, увижу тебя и твою невесту.

Я так благодарна тебе, что ты решил подождать меня со свадьбой! Ведь ты – мой единственный друг, самый близкий, самый дорогой мой человек. Я все чаще думаю о том, что, наверное, сделала ошибку, не соединив свою судьбу с твоей. Но теперь уже поздно сожалеть, ведь правда? У тебя есть невеста… Стало быть, и твоя любовь, как все на свете, проходит.

Жду встречи с тобой и твоей невестой и очень скучаю. Любящая тебя Орнела».

В следующем порту Орнела опять получила письмо:

«Дорогая Орнела.

Я ждал, как всегда, звонка, а получил письмо и перечитал его уже, наверное, сто раз. Алессандра – так ее зовут – очень хорошая, и я, конечно, очень тепло отношусь к ней. И мама считает, что она – отличная для меня пара. Она очень порядочная и делает важное дело: старается спасти заблудших детей.

Алессандра очень хорошо относится ко мне и к маме, даже любит – она сама так сказала. И поэтому готова бросить карьеру ради семьи. Она хозяйственная и очень заботливая.

Но… не знаю, решусь ли высказать мои самые большие сомнения. Ты пишешь, что сделала ошибку, не соединив наши судьбы… Одним словом, если ты считаешь, что у меня есть шанс, хотя бы надежда…

Я никого не любил так, как тебя, и, наверное, уже не полюблю. Если ты думаешь, что я еще могу надеяться…

Если когда-нибудь ты сможешь стать моей… Скажи только слово, я порву с Алессандрой, чтобы быть с тобой.

Позвони, напиши. Я люблю тебя по-прежнему. Моя любовь не пройдет, только дай мне надежду.

Твой всегда

Педро».

Но Орнела не смогла ни позвонить, ни написать.

2. Метеотрон

Аэропорт «Шереметьево-Два», построенный специально к Олимпиаде 1980 года и в те времена сверкавший невиданной для советского человека «западной» роскошью, через десяток лет представлял собой грустное зрелище. Красновато-коричневые металлические цилиндры, сработанные на Ждановском, – теперь Мариупольском, – металлургическом заводе и составлявшие потолок просторных залов аэропорта, заросли пылью; зашмыганный пол давно забыл, что когда-то сиял отполированными плитами, эскалаторы стояли. По углам, под огромными цельными, давно не мытыми стеклами лежали на баулах какие-то восточного образца люди: не то ждавшие вылета по немецкой программе репатриации казахи, не то неизвестно куда направлявшиеся корейцы.

Иван, стоя в толпе прилетевших, долго ждал у неподвижной багажной ленты. Наконец, лента ожила. Вскоре он выхватил из багажного потока свой не слишком большой, но заметный «Самсонит», купленный недавно в валютном магазине. Сам он никогда не стал бы тратиться на такой дорогой чемодан, но жена настояла: «Ершик, перед иностранцами надо выглядеть прилично».

В чемодане было почти пусто: пара рубашек, шорты, кое-какие мелочи. Единственная ценная вещь – роскошный, огромный: коробка занимает почти весь объем чемодана – конструктор «Лего-пираты», Минькина мечта. Уже несколько раз сын, провожая его в командировку, просил: «Пап, привези Лего-пираты!» Но всегда находились более насущные заказы: то сапоги Аньке, то непромокаемый, на синтепоне, лыжный комбинезон с капюшоном для сынишки – в Ленинградском климате такая вещь не роскошь, а спасение. В этот раз Иван решил: все, в эту поездку – Минькина мечта. Неизвестно, удастся ли еще выехать. Дела в институте идут кисло, финансирование мизерное, надежды на командировки тают.

Иван подошел к когда-то автоматически раздвигавшимся, а теперь просто открытым дверям аэропорта. У дверей толпились «бомбилы» – «левые» таксисты. Они заговорщицки бормотали, вплотную приближаясь к каждому выходящему, заглядывая в лицо, иногда трогая за рукав: «Командир, машина до города, недорого», или «Девушка, до города едем?» Все пассажиры мужчины были для них командирами, все женщины – девушками.

Иван пошарил глазами. Его взгляд остановился на худощавом лице, не казавшемся откровенно наглым. Он махнул водителю рукой, тот торопливо выскочил из толпы «бомбил», засеменил рядом с Иваном, смущенно бормоча:

– Вон туда пройдите, за эстакаду. Машина там припаркована. Немного далековато, но зато вам же за парковку меньше платить.

Автомобиль оказался «жигуленком» четвертой модели: «пикап» – мечта советских дачников. Иван положил чемодан в просторный багажник, сам сел рядом с водителем. В машине стоял застарелый запах табачного перегара, к нему примешивалась затхлость влажной ткани.

– Можно я окошко приоткрою? – спросил Иван и покрутил ручку.

– А, конечно. Курите, если хотите, – доброжелательно отозвался водитель. – Откуда прилетели?

– Да нет, я не курю. Просто воздуху… – сказал Иван. – Я из Дубая прилетел, Арабские Эмираты.

– Ого! Работаете там? По какой линии?

– Просто короткая командировка. Научная конференция.

– Надо же, – водитель покачал головой в серой кроликовой шапке. – Я думал, с нашей рухнувшей наукой мы уже в научных конференциях не участвуем. И как оно там? Восток дело тонкое? – он усмехнулся. – Все в паранджах?

– Там скорее запад, чем восток, – невольно втянулся в разговор Иван. – Они там такое строительство развели! Говорят, через несколько лет это будет крупнейший мировой центр.

– Ну это-то вряд ли, водитель, не выпуская руля, одной рукой вытащил откуда-то смятую пачку сигарет, ткнул пальцем в кругляшок зажигалки. – Я закурю, не возражаете? – спросил он и, не дожидаясь ответа, все так же одной рукой вытряхнул из пачки сигарету, подхватил ее губами, взял выстрелившую зажигалку, прикурил. – Пустыня, верблюды… – произнес водитель мечтательно. – А вы по какому профилю? Строитель?

– Климатология, – ответил Иван. – Я – аэролог.

– А, понимаю. Ирригация! А я врач. Кардиолог. А теперь вот пришлось еще и таксистом стать. Надо как-то семью кормить.

– Да, у нас то же самое, – проговорил Иван.

Машина подъехала к выезду из зоны аэропорта и остановилась. Водитель вышел из автомобиля и побежал к будке платить за парковку. Иван задумался. Кормить семью действительно становилось все труднее, впору самому начинать «бомбить» под аэропортом. Похоже, скоро будет совсем не до науки.

Проблемами климата Иван заинтересовался еще в институте. И даже не совсем климата, а методами активного воздействия на погоду. Его увлекла идея Анри Лан-немезана. Француз разработал и построил первый метеотрон – устройство для создания дождя. Не провоцирования дождя с помощью осыпания облаков химическими реагентами, а именно создания. Принцип воздействия метеотрона на атмосферу заключался в том, что мощный поток теплого воздуха направлялся вертикально вверх. В результате в пространстве над метеотроном возникала зона пониженного давления, что могло привести к рождению циклона.

Еще в институте Иван написал курсовую работу, в которой изложил принципиально новую идею, позволявшую вывести метеотрон на уровень практического применения. На основе той курсовой он потом сделал и диплом.

Идея Ивана заключалась в том, чтобы использовать авиадвигатели, отлетавшие свое, но еще работавшие и способные производить мощнейшие горячие воздухопотоки.

Работая в Амдерме он узнал, что его идея получила развитие. Анька прислала сначала небольшую вырезку из газеты. Заметка называлась «Вторая жизнь крылатых сердец» – имелось в виду, что мотор – сердце самолета. Потом от нее пришел толстый конверт, в который был целиком вложен журнал «Вокруг Света» с большой статьей о суперметеотроне, построенном на озере Севан в Армении. Статья так и называлась: «Дожди над Севаном».

Фамилия Ершов в публикациях не упоминалась, но Анька провела целую «военную операцию», и в 1982 году Иван получил приглашение работать в группе АВП (активного воздействия на погоду) института Арктики и Антарктики. Денег, заработанных на Севере, как раз хватило на то, чтобы выплатить взнос за кооператив. На мебель и машину, как мечтала Анька, уже не хватало, но оба они единодушно решили, что работа, особенно такая перспективная – важнее. Иван распрощался с Амдермой и стал работать в Ленинграде.

На одной из конференций он сделал доклад, в котором было упоминание о пустыне Сахаре:

«…Поднимаясь, нагретый воздух достигает верхней границы тропосферы с отрицательными температурами, где влага конденсируется в водяные капли, часть из которых превращается в лед. Осадки в виде воды и даже льда опускаются, охлаждая воздух и орошая почву. Подача в тропосферу в зоне Сахары нагретых воздушных потоков может оказаться импульсом, способным запустить природный циклонический процесс. Как нам известно, циклон – это вихрь, в котором восходящие потоки воздушных масс, поднимаясь, охлаждаются. Если поставить метеотроны на подвижные платформы, перемещающиеся по окружности 100–120 км, и направить под углом к горизонту, то, по законам аэродинамики, образуются мощные вихревые воздухопотоки. Подобно штопору они «ввинтятся» в атмосферу, поднимаясь в тропопаузу, где охладятся. В дальнейшем процесс пойдет аналогично природному. Возникновение циклона с осадками, словно кумулятивный заряд, способно пробить в антициклоне Сахары брешь, открывающую путь обильным муссонным дождям…».

Буквально через несколько недель после доклада в институт на имя Ивана Ершова пришло приглашение приехать на научную конференцию в Дубай. Он съездил туда несколько раз: близость гористых образований и пустыня делали этот регион идеальным местом для практических испытаний. Открывалась перспектива неплохого сотрудничества: сотрудничества международного, а значит – с заграничными командировками. Валютные командировочные были кстати: они с Анькой напряглись, подэконо-мили и купили подержанный «Москвич».

Перестройка изменила все. Научные программы застопорили, денег в институте не было. Коллеги в Дубае намекали о возможности эмигрировать, остаться там. Об этом Ванька старался не думать и Аньке не сказал ни слова…

…Вернулся водитель. Хлопнул дверцей, плюхнулся за руль, отвлек Ивана от мыслей. «Жигуль» поехал, часто перестраиваясь, вклиниваясь в ряды автомобильных огней, размытых мокрой тьмой августовского вечера. Они еще не успели выехать на Ленинградку, когда Иван заметил, что водитель стал гнать, часто глядя в зеркало и время от времени даже оборачиваясь назад.

– Что случилось? – спросил Иван. – Не гоните, я не спешу. У меня билет на Красную стрелу, это только в одиннадцать пятьдесят пять.

– Да тут спеши, не спеши… – пробормотал водитель. – У вас ценности есть? Похоже, нам на хвост сели.

– Что это значит? – спросил Иван, еще не веря в реальность происходящего. Ему приходилось слышать, что на Шереметьевской трассе людей, возвращающихся из-за границы, грабят, но… мало ли слухов, самых невероятных, ходит теперь в этой взбудораженной «перестройкой» стране.

Иван оглянулся и прямо у заднего бампера их «жигу-ленка» увидел нависший над ними здоровенный «джи-пешник». Второй «джип» обходил их, притирая «жигуль» к обочине. Машины остановились. Из «джипов» вылезли шесть парней, из каждого – по трое; все с бритыми головами, в широких кожаных куртках, в отдувающихся на коленях спортивных штанах с тройной полоской белых лампасов. Парни подскочили и рванули дверку, водитель «жигуленка» даже не успел щелкнуть замком. Один из бандитов сгреб водителя за куртку-варенку, выволок из машины, приказал открыть багажник. Иван выскочил сам, не дожидаясь, когда его заставят. Он увидел, как бандит взял его чемодан, небрежно швырнул в открытую дверь «джипа». Моторы «джипов» продолжали работать. Дверки были распахнуты, оба водителя – за рулем.

Иван рванулся к тому, кто взял его чемодан, успел заехать ему в ухо и тут же сам получил удар. Двое парней схватили его, заломили руки.

– Ты чё, дядя, – прокаркал один. – Хочешь дырку в башку? Иван увидел, что его водитель протягивает бандиту кучку смятых рублей.

– Баксы давай, не прикидывайся целкой, – проговорил парень, запуская обе руки в карманы водителя. Остальные заржали.

– Нет долларов, ребята, правду говорю, – начал водитель Ивана и тут же был сбит с ног. Один из парней наклонился, пошарил в «жигуле» под сиденьем и достал оттуда тонкий сверток в газетной бумаге.

– А-а, вот они, гринки. Чего ж ты, падла, людей морочишь?.. Серый, пассажир из-за бугра, у него проверь.

Один из парней подошел к Ивану, которого держали двое, протянул обе руки к его карманам. Иван резко подтянулся на руках державших его бандитов, сжался в пружину и сильно пнул подошедшего ногами в грудь. Парень захрипел. Державшие стали бить Ивана.

Послышалось завывание сирены. К ним приближался милицейский автомобиль с синей мигалкой. Бандиты бросили Ивана, вскочили в «джипы» и, на ходу прихлопывая дверцы, исчезли в темноте. Иван, который упал в грязь под насыпью дороги, увидел, как из остановившейся возле них милицейской машины вышли двое в форме, подошли к водителю «жигулей». Тот стоял, согнувшись, привалившись боком к машине. Милиционер приложил ладонь к козырьку, представился по форме:

– Сержант Морошко, шереметьевский отдел ГАИ. Попрошу предъявить документики, товарищ водитель. Почему нарушаем, стоим в неположенном месте?

– Извините, товарищ сержант. Сейчас уезжаю. Просто показалось, что колесо лопнуло. Извините, пожалуйста.

– Ба-амбите, товарищ водитель? – московским развалистым говорком спросил гаишник. – Нелегальные пасса-жироперевозки осуществляете?

– Нет, что вы, – быстро ответил водитель. – Я друга встречал.

– А где же он, друг? Не встретили, что ли?

– Почему, встретил. Он это… ну… за кустик побежал. Вот мои документы. Извините, пожалуйста.

– Ну ладно, документы в порядке. На первый раз прощаю, – сказал сержант и бросил своему напарнику: – Поехали, здесь голый номер.

Гаишники сели в машину и отъехали. Ивана они так и не заметили.

Иван вылез из канавы, подошел к «жигуленку». Его водитель уже сидел за рулем, ждал. Увидев Ивана, он наклонился через салон, толкнул нараспашку пассажирскую дверь:

– Ты что, друг, зачем полез! Это же бандиты! Они ведь и ножом пырнут – не моргнут. Да у них, наверное, и стволы есть. Садись скорее, поедем отсюда.

– Часто у вас так? – спросил Иван.

– Ребята говорят, бывает. Меня пока Бог миловал, первый раз. Документы-то целы?

Иван полез во внутренний карман. Паспорт, бумажник – все оказалось цело.

– А ты молодец, не испугался их, – одобрительно проговорил водитель. – Давай познакомимся, что ли. Меня Виталий зовут, – водитель протянул ему руку.

– А меня – Иван, – Иван пожал руку и увидел, что испачкал руку Виталия грязью.

– Вот блин, грязный весь, извини.

– Ну что ты! Я не лучше. Давай, может, ко мне заедем, хоть почистишься.

– Нет, на поезд опоздаю. Жена с сыном завтра встречать придут. На вокзале умоюсь.

Комсомольская площадь казалась темной, захламленной, как брошенный, необитаемый дом.

Желтые огни расплывались в удушливом тумане автомобильных выхлопов, группы людей с баулами, вьюками, огромными клетчатыми пластиковыми мешками передвигались по замусоренному, выбитому асфальту. Тускло освещенные ряды ларьков с сигаретами, выпивкой и мишурной мелочевкой толпились вдоль тротуаров. Кое-где взгляд натыкался на группки странно одетых женщин: почти несуществующие короткие юбки из блестящего кожзаменителя, низко вырезанные на груди блестящие люрексом майки, чулки в сеточку, высокие каблуки, густой, почти цирковой макияж, взбитые крашеные волосы. В этот сырой, не по-летнему холодный вечер казалось, что женщины – почти голые.

«Жигуленок» подъехал к тротуару. Водитель протянул руку:

– Ну счастливо тебе, Иван. Извини, что так вышло.

– Спасибо, Виталий. Счастливо. Смотри, давай осторожно.

Ему хотелось сказать что-то еще, но… Человеческая связь, возникшая, было, в минуту опасности, теперь как будто растаяла, и опять между ними выросла отстраненность чужих друг другу людей. Иван пожал протянутую руку, полез в бумажник.

– Вот, – он протянул деньги. – Как договаривались.

Водитель как будто засомневался, замешкался, но только на короткое мгновение. Он взял деньги, быстро сунул их в карман, повторил:

– Извини, еще раз. Счастливо.

Машина взвизгнула, резко отваливая, ее огни смешались с огнями транспортного потока. Иван остался стоять на краю тротуара. В душе скребло, как будто он увидел что-то… что-то такое… как, например, щенка топят. Он видел однажды в детстве.

– Да, это – не Север, – пробормотал он себе под нос, повернулся, было, уже к вокзалу, и почти наткнулся на подошедшую к нему высокую женщину – одну из тех, что стояли кучками на площади.

– Мужчина, хотите провести время? – спросила она громко, отводя от ярко нарисованных губ сигарету. Иван резко отшатнулся и быстро пошел к дверям Ленинградского вокзала.