Текст книги "Трансформация статуса белорусской сельской женщины в ХХ – начале ХХI в."

Глава 2
Трансформация статуса сельской женщины в семье

2.1. Трансформация добрачных установок сельской женщины

Важное место в жизни женщины занимают брак и семья. Главным предназначением женщины в белорусском обществе начала XX в. было замужество, рождение и воспитание детей, ведение домашнего хозяйства. Об этом свидетельствует и белорусский фольклор: «Выйсці замуж хоць за старца, абы адной не застацца». Полная самореализация женщины была возможна только в замужестве. Процесс гендерной социализации сельской девочки начинался с ее рождения и оканчивался моментом вступления в брак. С самого рождения девочки ее родители начинали заботиться о том, чтобы она, повзрослев, обязательно вышла замуж и стала матерью. «А дзеля гэтага, паводле погляду сялян, трэба: 1) каб яна вырасла ўдалаю, прыгожаю, 2) каб здароваю і характарам ветліваю І паслухмянаю, 3) каб умела рабіць усё, што патрабуецца ад сялянкі як гаспадыні і маткі і 4) даць ёй добры пасаг, каб хутчэй выйшла замуж і не сядзела ў дзеўках, чаго горш за ўсё баяцца ў вёсцы» [65, с. 46]. Таким образом, главным для девочки на протяжении всего периода ее взросления было постепенное усвоение основных гендерных ролей матери и хозяйки. В связи с этим у сельских незамужних девушек формировались определенные брачные установки на обязательный и ранний брак, на подготовку приданого девушкой как обязательного этапа приготовлений к замужеству, на сохранение добрачного целомудрия. Статус девушки в традиционном сельском обществе зависел от того, как эти установки выполнялись.

Молодая крестьянка, д. Бездеж Дрогичинского повета Полесского воеводства. 1929 г. Архив Института искусства Польской академии наук

В начале XX в. замужество и последующее рождение детей должны были реализовать потребность в рабочих руках в хозяйстве крестьян. Крестьяне стремились к ранним бракам, чтобы обеспечить возможность женщине родить больше детей. Как отмечают демографы и этнологи, более трети сельских белорусских девушек в начале XX в. выходили замуж в возрасте до 20 лет [350, с. 28; 354, с. 258–259].

Раннему замужеству способствовали и традиционные представления о браке, бытовавшие в это время. Например, если девушка не выходила замуж до 24–25 лет, ее называли «перастарак», «старая». Существовали также прозвища для девушек, которые остались незамужними («вековуха», «старая дева» и др.). Как правило, таких девушек сельское общество осуждало. По мнению белорусского этнолога Г. И. Касперович, таким образом прослеживалась направленность сельского общества на укрепление семьи и рождение детей [150, с. 10; 151, с. 387].

Молодые крестьянки, д. Новая Иолча Брагинского района Гомельской области. 1943 г. Фото из семейного архива Л. П. Артюшенко

В начале XX в., по свидетельству современников, у белорусов преобладал относительно свободный выбор молодыми людьми будущего супруга или супруги. Это выражалось в том, что родители старались узнать как можно больше о возможном будущем избраннике или избраннице своих детей и согласовать свои интересы с интересами молодежи [88, с. 109; 353, с. 323; 354, с. 268]. Влияние на увеличение личной свободы в характере заключения брака оказывали отходничество и разделы семей. Однако традиционализм мышления молодых белорусских крестьянок, как правило, сдерживал принятие несогласованных с родителями решений.

Сельская молодежь, д. Логишин Пинского повета Минской губернии. 1938 г. Фото Д. Гергиевского. УК «Музей Белорусского Полесья»

Несмотря на новое советское законодательство (согласно «Кодексу о браке, семье и опеке» (1926 г.), был установлен единый брачный возраст для женщин и мужчин – 18 лет, в дореволюционное время он составлял 16 лет для девушек, для юношей – 18 лет), средний возраст вступления в брак сельской девушки в период первых десятилетий советской власти практически не изменился. В то же время, как отмечают демографы, количество ранних браков (до 18 лет) у белорусов на протяжении первой трети XX в. снижалось [349, с. 28; 449, с. 143].

Как и в дореволюционный период, девушка, которая не вышла замуж до 24–25 лет, у белорусов считалась старой, ее называли «в девках осталась», «старая», «вековуха» [51, с. 35]. В некоторых регионах Беларуси, в частности на Полесье, где браки заключали в более раннем возрасте, даже двадцатилетняя девушка считалась «перастаркам» [417 с. 62].

Мнение родителей при выборе будущего супруга в 1920-1930-е гг. по традиции имело важное значение как в БССР, так и на территории Беларуси, находящейся в составе Польши. Дети обычно просили разрешение на брак у родителей [194, с. 70]. В рассматриваемый период продолжает существовать практика выбора мужа для дочери родителями. Однако это перестает быть обязательным правилом [438, с. 153]. При отсутствии отца, матери или обоих родителей, по свидетельству опрошенных нами женщин, решения о браке могли принять другие родственники (дяди, тети и др.). Так, например, выходила замуж в 1920 г. мать информантки из д. Малинники Бобруйского района Могилевской области А. Б. Лобосок, 1927 г. р., православная: «Калі бацька (мой дзед) памёр ад тыфа, у сям’і засталіся адны жанчыны. Мая маць, якая была старэйшая, усё навучылася сама рабіць: і пахаць, і бараніць. А калі ёй было 18, прывялі да яе прымака, і дзяцька сказаў: “Мы памагаць табе болыи не будзем, так што глядзі сама”. Маці спачатку плакала, баялася яго, а потым прывыклі адзін да аднаго, так і жылі» [15, л. 3].

На осуществление брачного выбора молодых крестьянок определенное влияние оказывали проводимая советскими партийными органами идеологическая работа в деревне, комсомольское движение, коллективизация. Характеризуя новации в жизни белорусских крестьянок на основе собранных в конце 1920-х гг. данных в деревнях Шалавичи и Новые Наборки Бобруйского округа, Дрозды и Малишево Мозырского округа, А. Д. Горбач пишет, что до революции ведущая роль при выборе жениха для девушки принадлежала родителям, близким родственникам. И только в послереволюционное время все чаще родителям приходится считаться с желаниями самой девушки [65, с. 48]. В это время в деревнях участились браки «самокруткой», «самоходкой», когда молодые игнорировали волю родителей, и девушка брала свое имущество и переходила в дом мужа [455, с. 108]. О таких браках пишет и А. Д. Горбач: «Бываюць выпадкі, калі дзяўчына без згоды і супраць волі бацькоў употайку ўцякае да свайго каханага. Так было, напрыклад, нядаўна ў в. Саўкова і Певязцы Слуцкага раёна» [65, с. 48].

Невеста и жених, Хойникский район Гомельской области. 1950 г. Фото М. Я. Гринбалта. Архив Института искусствоведения, этнографии и фольклора им. К. Крапивы НАН Беларуси

В Западной Беларуси в 1920-1930-е гг. в сельском обществе также отмечается снижение роли родителей при выборе супруга в процессе принятия девушкой решения о заключении брака. Так, польские исследователи указывают, что на этой территории в данный период индивидуальный выбор девушки выходит на первое место. Браки заключаются по любви, однако чаще по материальному расчету [125, с. 418; 475, с. 483]. Повышение влияние девушки при принятии решения о браке польский этнолог Ю. Обрембский связывает с развитием капиталистических отношений в деревне, увеличением возможностей заработать деньги без помощи большой семьи [475, с. 482].

Молодые, Западное Полесье. 1930-е гг. Репродукция с альбома J. Obrębskiego «Zdjęcia poleskie».Special Collections and Archives. W. E. B. Du Bois Library.University of Massachusetts

В послевоенные десятилетия (вторая половина 1940-х -1960-е гг.) происходят дальнейшие изменения добрачных установок сельских женщин, постепенно стираются традиционные представления о браке, характерные для белорусского общества. Данные нашего опроса белорусок-сельчанок 1920-1940-х гг. рождения показали, что в 1950-1960-е гг. поменялось отношение к девушкам, которые не вышли замуж до 25 лет или остались незамужними: исчезает осуждение со стороны местного сельского окружения. Главной причиной этих изменений был половой дисбаланс населения, возникший за период Великой Отечественной войны, когда резко сократилась численность мужчин, следовательно, и потенциальных женихов. Так, согласно переписи 1959 г., одиночек (лиц, не связанных с семьей общим бюджетом и не имеющих семьи) на 1000 человек в сельской местности приходилось 5 мужчин и 26 женщин [142, с. 202]. С одной стороны, необходимо отметить повсеместное бытование во второй половине 1940-х – 1960-е гг. в белорусских деревнях прозвищ, которыми выделяли особое положение таких девушек в сельском обществе («вековуха», «старая дева»), с другой – практически исчезает осуждение их со стороны односельчан.

Молодые крестьянки, д. Гребье Бобруйского округа. 1928 г. Фото В. Ластовского. Отдел редкой книги Центральной научной библиотеки НАН Беларуси

Изменения в образе жизни сельских женщин (дополнение традиционной семейной формы занятости крестьянки профессиональной и общественной деятельностью, осознание важности получения образования) на протяжении второй половины XX – начала XXI в. способствовали смене брачных установок, характеризовавшихся ранним возрастом вступления в брак, новыми, когда в брак вступают в более позднем возрасте [102, с. 11; 103, с. 18; 139, с. 15; 423, с. 347]. Ранние браки среди колхозников стали очень редким явлением, как и браки в возрасте после 30 лет [103, с. 18; 104, с. 15]. По данным демографов, в 1950-1960-е гг. в сельской местности в Беларуси большинство девушек выходили замуж после 20 лет (в 21–23 года) [350, с. 58].

Сельские девушки, д. Олыпаны Столинского района Брестской области. 1953 г. Фото М. Я. Гринблата. Архив Института искусствоведения, этнографии и фольклора им. К. Крапивы НАН Беларуси

Во второй половине 1940-х – 1960-е гг. большинство женщин, как правило, учитывали мнение родителей при заключении брака [221, с. 401]. Например, жительница д. Малинники Бобруйского района Могилевской области Л. М. Шутовец, 1930 г. р., православная, вспоминала, что на ее выбор будущего мужа большое влияние оказала мать: «У мяне быў жаніх, але ён маёй маці не нравіўся, бо быў з другога пасёлачка. Таму мяне маці ўгаварыла пайсці за другога, сказала, што “любоў да вянца”, а мой дзед быў з нашага пасёлачка з харошай сям’і. Я і паслухала маці, бо тады такая скромная, ціхая была» [15, л. 3–4].

Во второй половине 1940-х -1960-е гг. браки по договоренности родителей практически исчезают. Кроме того, сами респондентки считали, что такие браки были, как правило, «несчастливыми». В случаях, когда девушку выдавали замуж насильно, женщина могла самостоятельно расторгнуть брак, пусть даже и неформальным образом. Например, М. А. Федоренко, 1931 г. р., жительница д. Гряда Житко-вичского района, рассказывала, что первый раз ее выдал замуж отец в 17 лет в 1948 г.: «Не я, не ён не хацелі, але пажаніліся, праўда, я ў першую брачную ноч і ўбёгла, і болей не вярнулася. Праз 7 год я выйшла за другога па сагласію» [15, л. 1].

Сельские девушки, д. Милославичи Климовичского района Могилевской области. 1955 г. Фото Н. И. Комсюк. Архив Института искусствоведения, этнографии и фольклора им. К. Крапивы НАН Беларуси

В западных областях Беларуси в большей степени, чем в восточных, сохранялось влияние традиций, определявших поведение девушки, ее самостоятельность в выборе будущего супруга, что подтверждают и полевые материалы, собранные в 2009–2011 гг. На вопрос «Как раньше заключались браки?» белорусские сельские жительницы западных областей 1920-1940-х гг. рождения часто давали следующий ответ: «За каго мне тата (бацька) або маці сказалі, за таго і пайшла». На наш взгляд, устойчивость данных традиционных представлений во многом была связана с религией, влиянием духовенства, стремлениями сельчан, особенно представителей старшего поколения, следовать нормам христианской морали, церковным предписаниям.

В 1970-1980-е гг. добрачные установки сельских женщин продолжали трансформироваться. С ростом уровня образования уменьшается количество ранних браков, несколько увеличилась доля браков, заключенных девушками в возрастной группе 25–29 лет. Согласно переписи 1989 г., большинство сельских девушек выходили замуж в возрасте 20–24 года [82, с. 242]. Опрос респондентов показал, что большинство сельчанок 1940-1950-х гг. рождения придерживались мнения, что «выходить замуж или нет» является личным делом каждого. Исчезали традиционные прозвища, которыми называли девушек, не вышедших замуж или вступивших в брак в более позднем возрасте. Расширялись жизненные приоритеты сельчанок: важными становились не только замужество и семья, но и получение образования, интересная работа и др. Активное участие сельских женщин во всех сферах общественной жизни измененило круг их интересов, мировоззрение, потребности. По результатам социологических исследований, советские женщины свою главную жизненную задачу видели не только в организации семейной жизни и воспитании детей, но и в профессиональной деятельности [407, с. 70]. Данные нашего опроса белорусских сельских женщин 1949-1960-х гг. рождения свидетельствуют, что первое место среди их жизненных приоритетов занимала семья – 87,5 %. Однако были и такие женщины, для которых более важными являлись самостоятельность и независимость, интересная работа, карьерный рост-2,3 % [14].

Регистрация молодоженов, д. Соковщина Воложинского района Минской области. 1969 г. Фото П. Н. Захаренко. Архив Института искусствоведения, этнографии и фольклора им. К. Крапивы НАН Беларуси

За советский период произошло дальнейшее снижение роли родителей при заключении браков в деревне. Данные этносоциологического опроса 1986 г. белорусских жителей ряда сельских населенных пунктов показали, что 68,2 % опрошенных сельских девушек и юношей при вступлении в брак посчитали необходимым посоветоваться с родителями, выказывая тем самым уважение отцу, матери [137, с. 123].

В современный период усиливаются те тенденции в добрачных установках сельских девушек, основа которых была заложена в советское время. По мнению большей части опрошенных молодых сельчанок (1980–1991 гг. рождения), семья является наиболее важной среди их жизненных приоритетов (79,7 %). В то же время увеличивается количество тех, кто на первое место ставит работу, карьерный рост, самостоятельность и независимость (11,3 %) [14].

Как показало исследование, среди замужних сельских женщин 1969–1991 гг. рождения в последнее десятилетие происходит дальнейшее снижение роли родителей при заключении брака. Так, половина из них (50,4 %) не советовалась с родителями, принимая решение о замужестве [14]. Таким образом, в современный период трансформация добрачных установок сельских женщин продолжается.

На протяжении XX в. произошли существенные изменения в институте приданого, которое в начале столетия имело большое значение для девушки, так как должно было способствовать ее скорейшему и удачному замужеству С одной стороны, приданое демонстрировало уровень достатка семьи, с другой – хозяйственные навыки самой девушки: ее мастерство ткать, прясть, шить. Приданое готовилось задолго до заключения брака. Подготовка приданого была одной из важных задач незамужней девушки. М. Ф. Пилипенко выделяет три части в составе приданого у белорусов в начале XX в., каждая из которых имела свое предназначение. Первая часть состояла из одежды, которую невеста с помощью матери готовила еще задолго до свадьбы, постели, обуви. Эта часть приданого называлась «бодня», «бадья», «коробье», «кубел», «кухар», «куфар», «камода», «скрыня». Второй частью приданого был скот как помощь молодым в создании своего хозяйства. Третья часть состояла из денег. Последняя часть получила распространение у зажиточных белорусских крестьян во второй половине XIX – начале XX в. Приданое традиционно считалось собственностью невесты [303, с. 16–17; 304, с. 107].

Женщина сама распоряжалась одеждой, вещами. Скотом пользовалась вся семья. В случае ухода жены из семьи мужа она забирала свой скот обратно. Денежным приданым распоряжались либо муж с женой совместно, либо только муж [304, с. 107; 416, с. 77]. Приданое невесты обычно осматривали и оценивали односельчане, когда молодую привозили в дом мужа. А. Д. Горбач приводит пример, который был распространен и в 1920-х гг.: «Вялікая ганьба, калі дзяўчына ідзе замуж, а яе куфар, які яна прывозіць з сабою, легка могуць зьняць з возу два чалавекі, тады сяляне сьмяюцца і звычайна кажуць: “толькі дзясятак верацён браскацела на дне ў куфры, а палацён, мабыць, зусім няма”. Зусім іншая справа, калі куфар прыходзіцца зьнімаць з возу 4, а то 5–6 чалавекам; “вось”, – кажуць, – “навезла гаспадару ўсякага дабрышча, гонар і слава такой дзяўчыне”» [65, с. 47]. Можно было выходить замуж и без приданого, но это не поощрялось, более того, осуждалось белорусским сельским обществом.

В первые десятилетия советской власти приданое для девушки, как и прежде, имело важное значение, однако его содержание несколько по менялось. В частности, в состав приданого девушки в некоторых регионах Беларуси, например, на Полесье, стал входить земельный надел [418, с. 112, 113, 130; 438, с. 155]. Включение в приданое земли зависело от ряда факторов, таких, например, как зажиточность семьи невесты, требования семьи жениха, личностные качества девушки, состояние ее здоровья, возраст, количество в деревне девушек брачного возраста и т. и. Получение земли в приданое укрепляло положение молодой девушки в семье независимо от того, жили молодые отдельно или с родителями мужа. Например, польский социолог В. Липиньска-Мрозек в своей магистерской диссертации, написанной по результатам собственных полевых исследований в д. Ольманы Столинского района Бресткой области, подчеркивает: «Сягонняшняя маладая дзяўчына, выходзячы замуж, мае свядомасць сваей незалежнасці, а факт, што яна з’яўляецца ўладальніцай такой самай, а часам і болыпай часткі маёмасці, якую мае муж, яшчэ болып умацоўвае яе пачуццё сваёй асабістай незалежнасці» [цит. по: 438, с. 155].

На территории БССР в межвоенный период, особенно после коллективизации, структура состава приданого нарушилась. В него обязательно входит та часть, которая именовалась «скрыней», «бодней», «куфарам» и т. и., а также, по возможности, семья старалась дать девушке что-нибудь для первого капитала будущей семье. Как и в дореволюционный период, приданое для девушки при ее замужестве играло немаловажную роль. Девушка с богатым приданым считалась завидной невестой. После свадьбы, когда молодую привозили в дом мужа, односельчанки шли смотреть, что она с собой привезла в качестве приданого [339, с. 362]. Например, А. С. Козиначикова, жительница д. Бабичи Чечерского района Гомельской области (1934 г. р., православная), рассказывала, что когда ее мать выходила замуж в 1929 г., а после и она сама (в 1956 г.), женщины приходили смотреть «сундук»: «Падушкі складалі на койцы красіва, посцілкі. Рушнікі, набожнікі на гвоздзікі на сцяну, на партрэт ці іконы развешвалі, каб людзі бачылі, што ўсё ёсць, што дзеўка рукадзельніца, і не асудзілі» [15, л. 1]. Новым явлением стали так называемые комсомольско-молодежные («красные») свадьбы, на которых наличие приданого не поощрялось, а, наоборот, осуждалось как «пережиток капитализма», однако в белорусской деревне они не получили широкого распространения [104, с. 14].

Сельские девушки, д. Соколовичи Крупского района Минской области. 1956 г. Фото М. Я. Гринблата. Архив Института искусствоведения, этнографии и фольклора им. К. Крапивы НАН Беларуси

В первое послевоенное десятилетие приданое, как и ранее, имело важное значение для девушки. Этому способствовало сохранение в белорусской деревне некоторых традиционных занятий, в частности домашнего ткачества, а также определенных семейных обычаев. Большинство опрошенных нами сельских женщин, которые выходили замуж в конце 1940-х – начале 1960-х гг., на вопрос «Что ценилось в девушке при выдаче ее замуж?» кроме личностных качеств невесты (красота, здоровье, трудолюбие и др.) назвали и приданое. Нередко информаторы рассказывали о случаях, когда наличие богатого приданого стало решающим при выборе будущей жены. Как и в предыдущие периоды, подготовка приданого к свадьбе считалась важной для девушки. М. А. Семиход, 1928 г. р., уроженка д. Михалевка Брагинского района Гомельской области (после 1986 г. проживает в д. Губичи Буда-Кошелевского района Гомельской области), православная, вспоминала: «Замуж жа ўсё роўна трэба было ісці, дык рыхтавалі прыданае. Я калі ў 1951 г. працавала ў городзе на торфзаводзе… дык купіла сабе краснае ватняе адзеяла, яшчэ такіх І не было, і две просціны, ды яшчэ там кое-што ў краме купіла, а маці ўжо дома посцілкі і другое прыгатаўляла. Замуж я шла ў 1953 годзе 3 мая. Дык, калі прывезлі мяне, дзеўкі і жанчыны ўжо шлі глядзець. Дык адна, гляджу, стала і пачала лічыць: “I тое, і тое ёсць”. Думала, што я ў каго ўзяла, каб болей павесіць…» [15, л. 1]. Н. А. Семенюк 1936 г. р., уроженка д. Мннойты Лндского района Гродненской области, католичка, также отмечала, что, когда в 1957 г. выходила замуж, односельчанки приходили смотреть приданое: «Тое, што мы наткалі і навышывалі, вывешывалі на жэрдкі ці дома: палаценцы, скацеркі, пакрывала… А людзі ўжо прыходзілі глядзець, каб маладая рукадзельніцай была. Успамінаць смешна» [15, л. 3]. Аналогичные примеры приводят и другие белорусские ученые, в частности, фольклорист О. В. Изотова [138, с. 72].

Сельские девушки, д. Иванки Брагинского района Гомельской области. 1959 г. Фото из семейного архива Л. П. Артюшенко

Наиболее значимые изменения в отношении приданого начали происходить в 1960-е гг., что было обусловлено урбанизацией и ростом миграции (многие девушки стали чаще уезжать учиться или работать в город, возвращаясь обратно, они старались следовать «новому», «городскому образу жизни»), массовым распространением в деревне предметов промышленного производства (одежды, обуви, постельных принадлежностей и т. и.), идеологической работой советских органов власти, направленной на ликвидацию «капиталистических пережитков» в деревне, к которым относился и институт приданого, а также снижением роли традиционных способов трансляции культурного опыта. В конце XX – начале XXI в. приданое перестает выступать показателем хозяйственных навыков невесты, оставаясь только материальной поддержкой молодой семьи. По данным исследования О. В. Изотовой, в XXI в. меняется содержание приданого (на первое место выходят деньги и бытовая техника), сохраняется только его утилитарное назначение [138, с. 97].

Сельские девушки, д. Малое Кашо Городокского района Витебской области. 1960-е гг. Фото из семейного архива T. К. Тяпковой

В течение XX – начала XXI в. в белорусской деревне наблюдается также трансформация отношения к добрачному целомудрию и рождению детей до брака [200, с. 116; 216, с. 69–71].

Сельские девушки, д. Лучин Рогачевского района Гомельской области. 1965 г. Фото П. Н. Захаренко. Архив Института искусствоведения, этнографии и фольклора им. К. Крапивы НАН Беларуси

В начале XX в. особое значение придавалось сохранению девушкой целомудрия до свадьбы [45, с. 282; 88, с. 113; 352, с. 167]. В некоторых регионах Беларуси в XIX в. существовали даже специальные обряды демонстративного оглашения целомудрия невесты. В начале XX в. они подверглись наибольшей трансформации: молодой супруг чаще всего никого не пускал осматривать постель, а сам объявлял о невинности невесты [32, с. 170–171; 197, с. 387]. В начале XX в. девушка, которая преступила закон невинности, строго осуждалась сельским обществом и получала обидные прозвища: «гуляшчая», «брадзяшчая», «шалашоўка», а если родила ребенка – «пакрытка», ее не хотели брать замуж [354, с. 268–269]. Как правило, такую девушку ожидало замужество без выбора за вдовца или бедного сироту.

Рождение ребенка вне брака в белорусской деревне в начале XX в. было редкостью, чему способствовали, во-первых, обычное право, согласно которому отношение родства между родителями и детьми признавалось лишь в законном браке, внебрачные дети объявлялись вне закона и были лишены многих прав; во-вторых, существовавшая в то время социальная система норм, регулировавшая добрачные отношения молодежи; в-третьих, религиозность сельского населения. От женщины, родившей вне брака, нередко отказывалась даже ее семья [189, с. 339]. В отдельных случаях односельчане могли проявить к ней сочувствие и даже оказать необходимую помощь. Так, Н. Н. Улащик пишет: «Сяляне надзвычай непрыязна ставіліся да пазашлюбных дзяцей, жыццё якіх было гэткае ж гаротнае, як і доля іхніх мацярок… У суседнім Грычыне…бацька, заўважыўшы, што ягоная дачка-прыгажуня цяжарная, выгнаў яе з хаты. Аднак у вёсцы знайшліся спагадлівыя людзі, якія расстараліся лесу і цэглы і за адзін дзень на прысадах каля гасцінца збудавалі дзеля гэтай жанчыны хату і змуравалі ў хаце печ» [416, с. 72]. Такой женщине одной было нелегко воспитать ребенка. Случалось, что она, доведенная до отчаяния, подбрасывала своих детей другим. Известны случаи убийства детей. Н. Н. Улащик приводит такой случай: «У Віцькаўшчыне байструкоў не было, але казалі, што адна парабчанка нарадзіла дзіця, якое адразу задушыла» [416, с. 72]. Однако вышеперечисленные случаи были редким явлением для белорусской деревни. Рождение до брака, как правило, накладывало негативный отпечаток на всю дальнейшую судьбу не только матери, но и ребенка. Добрачных детей сельское общество и детское окружение называли «байструкамі», «самасейкамі», «бязбацькавічамі» и т. п. Согласно статистическим материалам, в городе внебрачных детей было значительно больше, чем в уездах, – примерно в 5 раз [191, с. 131; 466, с. 25].

В 1920-1930-е гг. у белорусов в отношении к сохранению целомудрия до свадьбы и рождению ребенка до брака можно было наблюдать как некоторую толерантность, так и решительное осуждение. Традиционно невинность девушки у белорусов высоко ценилась как в сельской местности в БССР, так и на территориях, находившихся в данный период в составе Польши [284, л. 13; 319, л. 107; 329, л. 30; 438, с. 155]. В некоторых местностях Беларуси продолжали бытовать обычаи демонстративного оглашения целомудрия невесты. Например, в д. Бабичи Чечерского района Гомельской области, как рассказывала А. С. Козиначикова со слов своей матери, «засцілалі простынь, а потым пасцель паказывалі свякрусе. Калі дзеўка была “нячэсная”, то тэта быў сорам, яна лічылася парочнай» [15, л. 1]. Н. Г. Силик (1930 г. р., уроженка д. Барашково Кричевского района Могилевской области, с 1952 г. проживала в Каменецком районе Брестской области, с 1960 г. и по нынешнее время – в д. Клетище Кобринского района Брестской области, православная) вспоминала, что во времена молодости ее матери имел место следующий обычай в первую брачную ночь: «Когда уже свадьба заканчивалась, молодым рыхтавалася постель. Затым назавтро наутро глядели рубашку нявесты. Свякрова са свёкрам, значыть, раздевали эту молодую и паказывали всем рубашку. Если она была девственницей, то это очень было почетно. Рубашку показывали всем гостям. Отцу и матери одевали венки с полевых цветов, с васильков и ромашев, если это было летом, но если зимою, то у каждого под страхою весели засушенные венки. И уже их там кормили, и поили, и подарки давали. Эта рубашка висела на воротах сорок дней. Если же оказвалася, что нет, значыть, этому батьку и матки не давали ничего есть, як тольки варыли бульбяны суп и малоком заливали. Это был большой позор. В мое время таких обычаев уже не было» [15, л. 4]. В довоенные годы на Ветковщине сохранялся обычай, согласно которому сваты после брачной ночи проверяли постель и выносили ее на всеобщее обозрение. Если невеста была «честная», то гостей встречали с красным флагом, а если «нет», то с дырявым [60, с. 140]. Бытовали также обычаи символической проверки девственности, в частности, в некоторых регионах Полесья «садили на дежу», а в д. Горяны Полоцкого района Витебской области нами был зафиксирован обычай, когда невеста должна была переступить через свадебный стол в доказательство своей невинности. Эти обычаи сохранялись в отдельных белорусских деревнях до середины 1950-х гг. [15, л. 2; 436, с. 95]. В то же время влияние традиционных общественных санкции, направленных против добрачных половых связей, снизилось. Внебрачные половые отношения, как правило, встречались среди пар, которые собирались пожениться. При этом представление о позорности данного явления сохранялось [475, с. 483, 499].

В межвоенное время отношение к рождению детей до брака со стороны сельского общества большей частью оставалось негативным. А. Д. Горбач писал про советскую деревню 1920-х гг. следующее: «Незамужние женщины, забеременевшие вне брака, старались любыми способами избавиться от ребенка, так как боялись осуждения со стороны семьи и односельчан» [65, с. 49]. В первых декретах советской власти правовая дискриминация внебрачных детей была ликвидирована, вся совокупность отношений родства и родительства рассматривалась с точки зрения интересов детей, устанавливались алименты, необходимость доказательства отцовства устранялась [34, с. 15; 84, с. 22]. Иногда вышеперечисленные меры могли использоваться женщиной в корыстных целях. Но для сельского общества это было не столь характерно, поскольку случайная связь всегда считалась аморальной и противоречащей бытовавшим традиционным социальным нормам [84, с. 34]. А. Д. Горбач среди новых явлений отмечал тот факт, что иногда желание женить на себе отца ребенка, угрожая ему алиментами, придавало женщине смелости не избавляться от ребенка и родить вне брака [65, с. 49].

На территории Западной Беларуси наиболее жесткое отношение к незаконнорожденным детям и их матерям было характерным для белорусских крестьян-католиков. Гродненский краевед А. П. Цыхун писал про довоенные годы: «У тыя часы з боку царквы і ўсяго насельніцтва было нечалавечае стауленне да незаконнанароджаных дзяцей… Такое дзіця называлі байструком, ім пагарджалі, крыўдзілі, а матку, якая незаконна нарадзіла дзіця, маглі і пакараць» [430, с. 36]. В тоже время отмечается некоторое увеличение внебрачных рождений по сравнению с предыдущими периодами. Как и на территории БССР, в Западной Беларуси алименты становились способом заставить мужчину жениться на женщине, которая ждала от него ребенка [475, с. 483]. В целом у белорусов как в БССР, так и в Западной Беларуси, рождение детей вне брака было редким явлением.