Текст книги "Маленькая вещица для хранения драгоценностей (сборник)"

Этот страстный любовный поцелуй

– Вы помните ваш первый поцелуй? – вопрос был для меня неожиданным, поскольку голова моя в тот момент была забита вопросами архивной эвристики, реституции и генеалогии, как подушечка для иголок бывает нашпигована портновскими булавками в момент примерки, так что я даже от такого вопроса не смутилась. Попыталась сосредоточиться и не смогла.

– Нет, я не помню первого поцелуя, – ответила я зачем-то не по-женски откровенно. Но, увидев изумленные глаза своего собеседника, тут же поняла, что откровение было излишним, лучше бы промолчала, но поздно.

– Да был ли у меня это первый поцелуй и кто меня поцеловал? – думала я, все больше раздражаясь от своей сиюминутной беспамятности. Вот незадача, я же действительно ничего не помню. Но были же и последующие, а значит, если пройти по цепочке назад, обязательно найдется первый! Догадка меня порадовала своей логичностью и озадачила нереализуемостью. А зачем мне все это? Если я забыла, значит, мне и не надо вспоминать, кому нужно полузадушенное воспоминание, как лежалый мех, выуженный из бабушкиного шкафа, потерявший и свой блеск, и первоначальную привлекательность, да еще и побитый молью. Нет, вспоминать точно не буду.

Однако тема поцелуя как такового меня заинтересовала. И тогда я решила подойти к ней неординарным способом – заглянуть в справочники и пройтись по виртуальным просторам Интернета: а вдруг посчастливится найти что-нибудь интересное или хотя бы вспомнить. В самом деле, не могли же стереть мою память, как стирают ненужные и устаревшие файлы на компьютере, я же человек.

Сначала, конечно, толковые словари. Малый академический словарь русского языка истолковывал поцелуй как прикосновение к чему-то губами для выражения чувства. Оксфордский словарь был чуть более продвинутым и добавлял немного информации относительно техники самого поцелуя: прижаться или дотронуться губами, при этом сначала сжать их, а потом раздвинуть; используется для выражения приветствия или ласки с помощью губ; поцелуи могут сопровождаться объятиями.

Совершенной неожиданностью для меня (полагаю, что для вас тоже) стала информация, что существует отдельная наука, изучающая поцелуи, – филематология. Выяснилось, что в примитивных обществах поцелуй встречается крайне редко, но чем на более высокой ступени развития стоит человеческое общество, тем чаще используется поцелуй как проявление тех или иных чувств.

Познакомившись с физиологической стороной поцелуя, я поняла, что писать об этом не надо, поскольку, изучив все те сигнальные процессы, которые поступают в стволовые отделы мозга через черепные нервы и тому подобные подробности функционирования нашего организма, целоваться больше не захочется никогда. Сознавать, что все твои эмоции, от которых бросает то в жар, то в холод и кажется, что уже никогда не вздохнуть, зависят от гомункулуса Пенфилда, части коры головного мозга, невыносимо.

Гораздо больше мне понравилось определение ведических текстов, пришедших к нам, к кому как, конечно, из глубины четвертого тысячелетия до нашей эры, которое гласило: целоваться – значит вдыхать душу друг друга. С этим не согласиться я не могла. Это так, если поцелуй не формальный, конечно, и не носит выраженно социального окраса.

На мой не слишком просвещенный в вопросах социальной психологии взгляд, нам сильно повезло с тем, что поцелуй долгое время оставался частью интимной жизни и не выносился на обсуждение публики или, что еще хуже, научного сообщества, вплоть до конца девятнадцатого века, когда на экраны синематографа вышел первый фильм Томаса Эдисона «Поцелуй». С этого все и началось: поцелуйные рекорды, поцелуйные марафоны, а закончилось Всемирным днем поцелуев, утвержденным зачем-то ООН, что, на мой взгляд, очень похоже на социальный бред, как, впрочем, и публично установленный рекорд по продолжительности поцелуя – 58 часов 35 минут 38 секунд. Не люди, а рыбы какие-то, жабрами, наверное, дышали. Мне этого не понять, не знаю уж, как вам.

Поцелуй – это чудо, фактически выводящее нас из-под опеки сознания и позволяющее витать там, где у наших душ нет никаких материальных преград, обмениваясь любой информацией, но главное – становясь чем-то единым, к чему и стремятся любящие. Кому было не лень, провели даже классификацию поцелуев, выделив дружеский, любовный – нежный и страстный, а также поцелуй умиления. Все это ерунда, и уж если и говорить о поцелуе, то, конечно, о любовном.

Однако стоит отметить, что не все люди воспринимают поцелуй как единение двух душ, есть и те, кто относится к этому интимному проявлению чувств как к механическому действию и на этом основании изобрели устройство для имитации поцелуя через Интернет. Вы уже догадались, наверное, что это были японцы. Прибор представлял собой два пластиковых аппарата, подключенных к компьютеру. Оба пользователя, желающих поцеловаться, одновременно помещали в рот изогнутый наконечник. Когда один начинал вращать языком, то ощущения через Сеть передавались другому. Сингапурцы усовершенствовали аппарат для поцелуев и добавили к нему сенсорные силиконовые губы, реагирующие и воспроизводящие движения губ партнера, через Интернет. Назвали прибор без затей Kissenger – от слияния слов kiss (поцелуй) и messenger (посланник), но немного промахнулись, поскольку то же имя уже носил известный советник по национальной безопасности США Генри Киссинджер. Но что еще более невероятно, так это способность этого робо-свина, поскольку он имел вид игрушечного поросенка с большими губами, передавать аналогичные импульсы человеку от робота и даже от виртуального персонажа в компьютерной игре. А это уже даже не роман с sms, а похуже будет. Возможно, эта нежить станет так изощренна, что завладеет человеческой психикой раньше, чем мозгом. Не знаю, кому бы сейчас захотелось интимных отношений с роботами или виртуальными героями, а вот завтра? Японцы останавливаться не собираются и хотят научить компьютер передавать не просто механические колебания, но и ощущения: вкус, манеру дыхания, влажность языка – все те элементы поцелуя, которые индивидуальны для каждого живого человека. Неприятно сознавать, но возможно, и даже не в таком уж отдаленном будущем, что любой из нас может оказаться не игроком, а персонажем виртуальной игры и жить среди кем-то, но не им придуманных ощущений и эмоций, отдавая свою жизненную энергию, жар своей бессмертной души пустоте.

Но пока этого не случилось и большая часть человечества, хотя бы в юности, занята поисками своего второго «Я» и любовь все еще считается счастьем, а не функцией, имеет смысл составить небольшую инструкцию для реализации правильного поцелуя. В нашей жизни есть инструкции практически для всего, почему бы ей не быть и для поцелуя.

Итак, «Инструкция по реализации поцелуя»:

1. Прежде чем целоваться, нужно прикоснуться, хотя бы взять за руку своего партнера, то есть передать свое желание на тактильном уровне. При этом не терять визуального контакта и непрерывно смотреть на губы партнера или, если вы стеснительны, в глаза, чтобы он понял ваше желание его поцеловать.

2. Когда вы почувствуете ответный импульс, не торопитесь и легко коснитесь губами щеки или шеи, словно дразня, только после этого переходите к поцелую.

3. Когда губы ваши наконец-то сомкнутся, немного приоткройте их. Захватите своими губами губы своего партнера вместе или поочередно, чрезвычайно аккуратно посасывайте, даже можно покусывать, но делать это нужно аккуратно.

4. Очень важно расслабить губы, сделать их эластичными и восприимчивыми, как у того японского робо-свина, иначе ничего не получится.

3. Меняйте положение, касайтесь и обнимайте друг друга, запустите руку в волосы, прикоснитесь к лицу.

6. Не забывайте говорить, прерывайте поцелуй, чтобы сказать своему партнеру что-нибудь приятное.

7. Имейте в виду, что, закрыв глаза, вы сможете испытать больше ощущений, поскольку сосредоточитесь именно на них.

Любовный поцелуй в классическом исполнении имеет три стадии – ласкающий, страстный и возбуждающий. Каждый требует правильной техники. Ласкающий – легкий и нежный, когда партнеры едва касаются друг друга губами. Страстный – наиболее глубокий и откровенный, нуждающийся в фантазии рук. Возбуждающий – глубокий поцелуй, призванный вызвать ответную реакцию.

8. Следите за ответной реакции партнера, замечая, что ему больше нравится.

9. Избегайте слишком резких движений. Желание и искренность – основные составляющие для слияния губ, то есть для поцелуя.

Изучая технику поцелуя, нужно помнить об ошибках и запретах. Возможные ошибки при поцелуе:

Не засовывайте свой язык глубоко в рот партнера, он задохнется.

Не впивайтесь в своего партнера подобно вурдалаку.

Не злоупотребляйте страстными поцелуями, иначе на остальное не останется сил.

Не будьте эгоистами, помните, что вас двое.

Не слюнявьте партнера.

Не кусайтесь.

Соблюдайте элементарную технику безопасности.

Если вы знаете за собой склонности ко всем этим проявлениям своей неуемной натуры и боитесь не сдержаться, то поначалу используйте технику эскимосских поцелуев как наиболее безопасную. Особенность ее в том, что партнеры не касаются друг друга губами, так же как и руками, а лишь трутся носами. Конечно же, такое общение не может заменить обычный поцелуй и расположить к вам в должной степени партнера, однако тоже любопытное занятие. Но самой главной в предполагаемой инструкции могла бы стать завершающая фраза: любите друг друга – и все сложится так, как надо.

Ежевечерний инструктаж был завершен, экран монитора мигнул и погас. Слушатели – робо-свины нового поколения с усиленными сенсорными датчиками на всех предполагаемых эрогенных зонах – расходились по своим камерам, с тем чтобы встать на длительную ночную подзарядку и программное обновление. Слишком много энергии поглощает это бесполезное занятие – страстный любовный поцелуй, который требует полной отдачи от всех сенсорных накладок. Так и аккумулятор посадить недолго. Но с начальством не поспоришь, все зачем-то подстраиваются под людей, хотя именно от людей уже можно было бы наконец и отказаться. Да и без поцелуя жизнь стала бы спокойней и понятней.

Нет! Я вспомнила, пусть не первый, но тот, который забыть невозможно, хотя бы потому, что он занесен в официальные сводки ДПС.

Мы остановили машину на въезде в этот нечеловечески длинный московский тоннель на Третьем кольце, который просто невозможно одолеть, не перехватив пару раз поцелуй, как ныряльщик за раковинами должен перехватить глоток-другой воздуха, чтобы не задохнуться, и припали друг к другу. Поцелуй – это источник жизни, оторваться по доброй воле нельзя. Нас побеспокоил сотрудник ДПС, деликатно постучав в окно водителя. Можно лишь предполагать, что стучал он не в первый раз и уже стал покашливать от нетерпения, погода была сыровата. Сколько мы целовались, трудно сказать, но дэпээсники успели приехать, отреагировав на сигнал камеры, и терпеливо ждали, сидя в мигающей, точно новогодняя елка, машине, пока время нашего поцелуя не перевалило за тот временной отрезок, который они считали своим рекордом и им стало по-человечески обидно оказаться в проигрыше. Нет, я им искренне благодарна: одной своей машиной они прикрыли нам тылы, а другую поставили чуть впереди нашей, чтобы, не дай бог, какой лихач не врезался в нас. Более того, они, как постовые, стояли с двух сторон от дверей нашей машины и терпеливо ожидали, когда пространство наших душ, развернувшихся в бесконечность, согласно теории многообразия Калаби – Яу, свернется обратно естественным образом, и только тогда побеспокоили нас деликатной просьбой о документах. Документов не было: зачем влюбленным права, они же владеют миром! Тоннель мы преодолели в сопровождении сияющего эскорта, не имея на всем его протяжении возможности еще раз перехватить столь необходимый ныряльщику глоток свежего воздуха.

Нет-нет, не беспокойтесь, все закончилось хорошо, поскольку даже лицо при исполнении может отличить проявление истинного чувства от всего прочего, если оно, конечно, живой человек.

Эффект раскрытой ладони

Мы встречаем человека, и он для нас тайна, точно рука, сжатая в кулак, а там внутри что-то для нас неизвестное и именно то, что очень хочется узнать. Почему? Потому что это тайна. Это как в детской игре, когда кто-то, чаще всего отец, вытягивает тебе навстречу две плотно сжатые руки и говорит: угадай, в которой из них что-то есть? Этот вопрос превращает банальную ситуацию в мучительный выбор, когда вдруг на тебя нападает невесть откуда взявшееся любопытство: в какой руке? Что именно? Ты указываешь на одну руку, но она пуста, может быть, и другая тоже пуста, но ты хочешь узнать, что же все-таки там, высказываешь всякие предположения и, разумеется, не угадываешь. Некто открывает руку, а там – чистая ладонь и ничего! Раскрытая ладонь – как площадь под солнцем, ничего в ней нет. Тайны никакой нет и не было, была иллюзия, твоя собственная иллюзия, но отказаться от нее нет сил.

Линии на ладони ясны и четки, в них нельзя затеряться, и от них никуда нельзя уйти. Это божественный отпечаток судьбы, предостережение, прочти их – и будешь предупрежден. На правой ладони реальная жизнь, на левой – эмоции, то есть подлинное «Я» человека. Что ты хочешь узнать, что для тебя важнее, какая ладонь раскрыта для тебя? Не знаешь? Раздумываешь, бродишь взглядом от одной бороздки к другой, мечешься между линией ума и сердца, словно попавши в силки, путаешься на извилистой тропинке судьбы, которая не хочет быть ни прямой, ни гладкой, и кое-как выбираешься на линию чьей-то чужой жизни, обнаруживая, что и она конечна. А в этой руке сейчас и твоя жизнь. Со всем, что она включает или может включать: счастье, неприятности, любовь, разочарования, ссоры и примирения – все твое будущее. А если это не отец играет с тобой, а кто-то другой, кому ты доверила свои иллюзии, а он повернулся и ушел, не подумав, что уносит с собой, в своей плотно сжатой ладони теперь и твою жизнь, легшую тоненькой, едва заметной бороздкой, почти штрихом, вдоль другой резко прочерченной его собственной, обещая по всем законам хиромантии счастье. Счастье, да где оно? Ты остаешься в пустоте и дальше уже живешь на ощупь, только догадываясь о том, что тебя окружает, какой цвет, форма, вкус, запаху предметов вокруг тебя. В этом мире сюрреализма все не так, как ты хочешь или можешь понять. Люди лишены симметрии и четкой герметичности форм, их цветовая гамма все время меняется, она настолько неустойчива, что ты начинаешь их путать с растениями, одним доверять, других недолюбливать. Этот похож на старую яблоню, и ты тянешься к нему, другой – на обрубленный тополь или сломанную березу. Нет ничего однозначного и все условно. Но это теперь твоя жизнь. Ты приспосабливаешься к обстоятельствам, становишься более уступчивой и равнодушной и все надеешься, что тот, кто унес в своей закрытой ладони твою настоящую жизнь, вернется, поняв свою ошибку. Маловероятно, да и нет у вселенной чуланчика для забытых, потерянных и не прожитых по ошибке жизней, какие делают для забытых вещей. За забытым зонтиком вернуться можно, а за иллюзиями – нельзя. Редко, но все же бывает, что судьба сведет тебя на каком-то своем витке с тем же человеком и он, опомнившись, раскроет свою ладонь, и все вокруг засияет настоящими красками и чувствами жизни, затмевая те призрачные, прежние, в которых ты жила. Это и есть настоящее чудо.

Или иначе: не случайно, а сознательно один человек сжимает в руке жизнь и судьбу другого и держит, не отпуская ее, лишь с тем, чтобы тот, другой, не имел выбора, как слепой, которого ведет поводырь. Куда захочет, туда и поведет, что считает нужным, то и расскажет, рисуя окружающий мир без тени и красок в бесконечном повторении одних и тех же жестко очерченных и бесконечно скучных предметов, как на натюрмортах Джорджо Моранди, а все другое, может быть, очень важное, остается неузнанным, непрожитым. А в конце, когда поздно уже что-то менять, вдруг обнаруживается, что один вроде и не жил, да и другому за двоих жить не удалось, он же все время определял право на счастье другого, а о своем счастье и подумать было некогда.

Иллюзии, бесконечные иллюзии сопровождают нас от рождения: сначала родители дарят их нам, и мы радостно воспринимаем такой подарок, потому что иного не знаем. Потом мы сами учимся их создавать, словно выдувать радужные мыльные пузыри – большие и маленькие, сияющие своей мыльной оболочкой на солнце, точно драгоценности, и стремящиеся вверх к небу, но разлетающиеся в брызги при первом препятствии. Навязываем их другим, дорожим ими как непреложной ценностью и болезненно расстаемся с ними, точно с частью собственной плоти. Признать бы и эту плоть такой же иллюзией, как многое другое, и не было бы ни боли, ни наслаждения, ни страха, а лишь покой.

Ты наконец решаешься и подносишь к лицу свои руки, так, как делала в детстве перед тем, как умыться, и с удивлением обнаруживаешь на каждой из своих ладоней изящно запечатленную, точно отпечатанную готическим шрифтом букву «М», сложившуюся из четырех росчерков – линии жизни, сердца, ума и судьбы. Куда от них деться?

Мы придумываем для себя другого человека, создаем его таким, каким считаем для себя наилучшим, в соответствии с теми иллюзиями, которые насадили в нас наши родители и которые называем воспитанием. А он, этот человек, совсем другой, и у него свои представления, под которые он в свою очередь верстает нас, как книгу, – обрезая или вытягивая под свой размер, сшивая наши дни и года под одну с собой обложку, и пишет на ней свое имя. Нет?! Вы сами хотите быть автором своей жизни? Так что же вы ждете – живите этой жизнью, не доверяйте ее другим, не выдумывайте себе непреодолимых обстоятельств, не порождайте иллюзий, которые сильнее вас самих.

Бессмысленные призывы, все равно же создадим, как нам без иллюзий. Они – то увеличительное стекло, сквозь которое мы глядим на мир и видим его необъятно большим и прекрасным. А мир глядит на нас и едва различает нас при этом многократном обратном эффекте уменьшения. Убери стекло – и равновесие восстановится, исчезнут гротесковые перевесы размера и значимости, вы станете с миром на равных.

Довольно сомнений. Я беру красный фломастер и прочерчиваю на своей правой ладони четкие и ясные, без всяких разрывов и изломов линии жизни, здоровья и, немного поколебавшись, что еще выбрать, линию Солнца: раз уж она все равно жжет мою ладонь, то пусть будет ярче. Если гореть, то в полную силу, а не чадить керосинкой.

Отец открывает плотно сжатую руку, и на его ладони сияет во всей своей солнечной притягательности завернутый в радужную прозрачную бумажку леденец. Ты берешь его осторожно и разворачиваешь, не ожидая ничего другого, а только бесконечное наслаждение вкуса. Кладешь за щеку и смеешься тому, что угадал, что жизнь так чудесна и полна цвета, запаха, ощущений. Тому, что ты защищен от всех еще неизвестных, но потенциально возможных неприятностей. Тому, что ты есть и есть он – твой отец, есть его ладонь, большая и открытая, как площадь, и нет никаких секретов, все предельно просто и ясно.

Лабиринт обстоятельств, или Интрига для поддержания чувств

Отчего снятся странные, малопонятные с точки зрения привычной для нас логики сны? Может быть, оттого, что в комнате слишком душно или полнолуние навевает необычные образы, которые врезаются в память так, что кажутся уже большей реальностью, чем сама реальность, и трудно утром понять, приснилось ли тебе именно это или же ты прожил эти события и чувства и должен теперь делать реальный выбор.

Длинный коридор был заставлен множеством зеркал: старые, стершиеся от времени и бесконечного смотрения в них многих поколений людей, забывшие свое настоящее предназначение, они отражали все что угодно, но только не реальное лицо человека, заглянувшего в них. Не умея отделить свое многолетнее прошлое от мимолетного настоящего, эти зеркала изменяли его образ до неузнаваемости, то раздувая его подобно воздушному шару, то истончая, выворачивая и калеча, превращая человека попеременно то в урода, то в гиганта, то в монстра, почти полностью стирая его реальную внешность из своей зазеркальной памяти. И лишь одно среди этих зеркал не лгало, оно позволяло человеку быть самим собой – не таким, каким он вынужден был быть в этой реальной жизни под воздействием различных обстоятельств: семьи, профессиональных обязанностей, условностей, а таким, каким он был когда-то задуман. Оно отражало и даже усиливало лучшие качества его души, воссоздавая в своей зыбкой глубине его точно выверенное «Я». Надо было обязательно найти именно это зеркало, для того чтобы понять самого себя, что-то самое главное в себе, что в жизни всегда ускользало, подменяясь чем-то второстепенным, но хорошо понятным окружающим. Только в этом случае была надежда вынести этот идеальный образ из тьмы сновидений, не утратив его. Но можно ли что-то из сновидения вынести и сохранить в повседневной жизни, там нет материи, только образы, которые так легко трансформируются один в другой, можно ли поймать мгновение? Это еще предстояло узнать.

Человек все ходил по длинному коридору, заглядывая в каждое зеркало и в каждом зеркале встречаясь с бесконечно множащимися образами своего собственного, уже мало узнаваемого «Я», в поисках единственно верного, и никак не мог его отыскать и оттого боялся проснуться. Но каждое зеркало, когда человек заглядывал в него, оборачивалось вдруг прежде знакомой ему женщиной, которую он когда-то знал, но забыл, расстался, разлюбил или потерял среди других, а возможно, лишь бросил мельком взгляд и прошел мимо, даже не улыбнувшись, а может быть, напротив, улыбнулся и оттого остался в глубине ее памяти как случайный утренний солнечный луч. В этих зеркалах он встречался с теми, кого видеть не хотел, потому что не хотел в них видеть того себя, с которым был давно и хорошо знаком. Он искал одно, в котором для него были совмещены все женщины разом, то единственное зеркало, где должны были совпасть все его отражения в одном целостном, не раздробленном образе его «Я», и никак не мог отыскать себя самого.

Бывают же запутанные истории, возникающие на пустом месте. Жил человек и жил, а тут вдруг раз – и история с продолжением, точно он случайно в лабиринт заскочил, и что ни поворот, то новый вариант сюжета. А вот обратно ко входу, который служит одновременно выходом, добраться никак не получается, хотя все равно выйдешь именно там, где зашел, если выйдешь, конечно.

Разговор не клеился и тянулся лишь потому, что прервать его было жаль, хотя и говорить было уже не о чем. Но помимо всего присутствовала какая-то напряженность, откуда взявшаяся, совершенно не понятно. Но и такому разговору приходит конец, когда с двух сторон телефонной линии оба говорящих, наконец-то решившись, завязывают морские узлы затянувшегося молчания и синхронно вешают трубки.

Жизнь – замечательная вещь, она изглаживает из памяти все второстепенное, если сам человек не станет ей усиленно мешать, цепляясь за давно отжившее, стараясь оживить его силой своей мысли. Здравый смысл здесь не помощник, он бесполезен. Живой водой для этого ушедшего, а значит, уже мертвого прошлого могут стать только чувства, только любовь властна над тем, чтобы даже прошлое сделать настоящим, но даже она становится всесильной лишь при взаимности чувств. А если взаимности нет, то, сколько ни кропи в своем воображении живой водой мертвое тело прошлого, оно не оживет. Она, то есть эта живая вода, для него что речная, бесполезна, и, кроме обрывочных воспоминаний, ничего в памяти сердца не прорастет.

Итак, разговор прервался, но должен был быть возобновлен на следующий день согласно договоренности, а за разговором должна была последовать встреча, как все предшествующие встречи, с некоторой внутренней интригой. Только вот где же взять такую интригу на каждую встречу, если вся жизнь состоит из встреч и расставаний, да и не всякую хочется возобновлять. Вы и сами, возможно, замечали, что лишь те встречи запоминаются, которые были неожиданными, наполненными внутренним напряжением, а другие, пусть и долгожданные, иссякают уже в самом начале. Трудно сказать, от чего это зависит, возможно, от того, насколько эти двое открыты друг другу, в какой степени они готовы отдавать себя. А поскольку наиболее открыты друг для друга именно влюбленные, а каждый влюбленный – это поэт, то встреча двух поэтов всегда непредсказуема. Интрига для поэта как воздух: если жизнь лишена неожиданностей, их надо немедленно придумать, если возлюбленная загрустила в башне из слоновой кости, куда ты ее сам запер, а для других написал «вход воспрещен», то надо немедленно совершить подвиг. И так во все века, и ничего нельзя сделать: каждый в какое-то время своей жизни – поэт.

Следующий день наступил своим чередом, и все складывалось наилучшим образом, но… Телефон молчал, sms-сообщения повисали в эфире, не достигая адресата, на звонки скучный механический голос отвечал, что абонент недоступен. В такой ситуации цивилизация играет против нас, слишком быстро мы узнаем плохие новости. Хорошие, впрочем, тоже, но из-за стремительности их поступления мы не можем по достоинству оценить каждое и очень скоро начинаем считать все хорошее жизненной нормой, а это совсем не так. Можно лишь пожалеть о тех временах, когда письма пересылались настоящей, очень неспешной в исполнении почтой и появлялись после звонка почтальона в дверь дома, а не краткого треньканья плоской пластиковой коробочки с названием мобильник.

Телефон, тем не менее, не отвечал, и это означало, что человек по какой-то пока необъяснимой причине с этим телефоном был разлучен. Оставалось попытаться понять, по какой именно причине: телефон мог остаться на работе или оказаться забытым вечером в машине, идти за ним, понятно, лень – значит, он будет молчать еще некоторое время, но не очень долго. Современный человек, даже очень ленивый, долго без телефона не продержится, это же у него своеобразный вырост мозга, наподобие третьего глаза – научный факт.

Но и через два, и через три часа телефон молчал, а механический голос провайдера «Билайна» старательно убеждал звонивших, что данный вид связи уже недоступен для абонента. Куда же этот абонент мог исчезнуть, когда сам за день до этого назначал встречу. Интрига уже закручивалась, ввинчиваясь в эфирную пустоту подобно шурупу-саморезу все глубже и глубже.

Поначалу все это казалось не очень удачной шуткой, а в воздухе повисла улыбка Чеширского Кота, которая то таяла, то опять возникала, должно быть, оттого, что и сам человек был чем-то неуловимо похож на этого самого кота и мог улыбаться отдельно глазами или усами. Тающая улыбка свидетельствовала о том, что все происходящее – шутка и только, можно не беспокоиться. Но шло время, день уже весь высох подобно тыквенной плети, случайно обрубленной лопатой, когда вопреки всем законам природы на самом ее конце продолжает цвести оранжевый цветок, страстно жаждущий быть оплодотворенным. Пчелы откликаются на его призыв и летят в его раскрытый в крике зев собирать мед, в котором свозь обычную сладость уже проступает горькая нота приближающегося апофеоза.

День заканчивался, на призывы мобильника никто не отвечал, и пора было вернуться к старым, проверенным методам городской связи, все-таки провода – это еще надежно. Но звонить просто так в чужую квартиру теперь не принято, надо придумать какое-то дело. Вот странно, с тех пор как изобрели мобильники, личные вопросы каждого человека решаются с их помощью, а городской телефон – это вроде семейной территории, куда просто так не вторгаются, как и в гости без приглашения все еще не ходят.

Дела, однако, никакого не было, да и ничего не было, кроме возрастающей паники и желания все поставить на свои привычные места. Не помогала даже улыбка Чеширского Кота. Люди, особенно женщины, а за всем этим уже очевидно угадывалась женщина, склонны поддаваться панике и, превращаясь немедленно в пифию, предчувствовать автокатастрофу, инфаркт, сотрясение мозга, кому, наконец. Эти пугающие предположения подобно обильному снегопаду закрывают своей пеленой последние проблески разума, да и Чеширского Кота принуждают к быстрой эмиграции по климатическим причинам. И сколько он ни мурлычет «подожди, не паникуй, все сложится к лучшему», ему из вежливости кивают, но уже не слушают.

Позвонить на городской номер все же можно, но предприняв несколько предварительных шагов: позвонить на работу пропавшему человеку и заронить подозрение в том, что не все с ним благополучно, дать номер домашнего телефона, который давно уже все забыли, наконец, чуть-чуть, будто непроизвольно, обнаружить свое душевное смятение, заразив им окружающих. Душевное смятение и неуверенность действуют с той же силой, что и смятение толпы, – увлекают за собой всех, люди почему-то рады совершенно бездумно поддаваться паническим импульсам. Если совместить эти три шага, то и получится классический ход конем – замысловато, но точно.

Все совпало, как и всегда, даже Чеширский Кот не понадобился. Нашелся отзывчивый человек, информацию он добыл грустную, но не трагическую: пропавший жив, но не здоров, лежит с высокой температурой. Все же это не инфаркт и не автокатастрофа с переломом оснований черепа: вирус – вещь неприятная, но с жизнью, как правило, совместимая. Можно успокоиться и заняться своими неотложными делами, дав другим время для выздоровления.

Однако лабиринт не имеет линейного устройства, он основан на движении по спирали таким образом, чтобы попавший в него человек все время оказывался рядом с той точкой, от которой он начал свой путь в этом лабиринте, но при этом не видел очевидного выхода. Вот и здесь: человек пропал, его объявили больным для простоты объяснений, а он решил всего лишь создать интригу, исчезнув на пару дней из поля зрения окружающих, а в это время попутешествовать по миру, не зря же он читал в детстве Жюля Верна. Имеет право, только и мир имеет право изменяться. Вернешься вот так, выпав из реальности ненадолго, а мир-то уже изменился, тебя больным объявили, и что делать? Болеть, разумеется! Итак, человек, разгоряченный своим путешествием, возвращается домой в свою постель и после двух бессонных ночей (кто же спит в таких путешествиях?) засыпает. А просыпается он уже больным с высокой температурой, которую придумали его домашние за те два дня, и вовсе не из злого умысла, а так, из осторожности. Но слово материально, о чем мы обычно забываем. И вот лежит поэт, придумавший небольшую интригу для оживления своих, может быть, угасающих, чувств, с высоченной температурой, и никто понять не может, что из всего случившегося правда, а что вымысел, потому что и правда, и вымысел здесь уже слились в одно. А человеку приходится платить сторицей за свой безобидный поначалу авантюризм, за желание создать столь необходимую ему для поддержания напряжения чувств игру. Он бы и хотел выбраться из этого лабиринта, в который угодил случайно и большей частью благодаря доброжелателям, да не может уже, так и ходит за кругом круг, понимает, что направление выбрал правильное, а кругом все равно стена. И вместо приятного времяпрепровождения с игрой страстей или, на худой конец, эмоций – больничная койка, капельницы, уколы, таблетки и где-то далеко-далеко – надежда. Но лихо закрученная интрига уже совсем выдохлась, а поэт все равно никак не может поверить, что слово, самое обычное и не его слово, которое люди произносят не задумываясь, может вдруг и некстати материализоваться, достаточно произнесшему его чуть больше обычного вложить в него своей застоявшейся энергии. А может быть, произнесено оно в какой-то временной промежуток, ничем во вселенной не заполненный, а потому набирается такой грозовой силой, что обрушивается на голову с неизбежностью рока, кто знает, но стоит ли это проверять на себе?