Текст книги "Подарок Сахары"

Глава 3
Игра в мяч, или Венсан

На следующий день Юля заявилась ко мне с утра пораньше и потащила на разведку. Мы обошли все виллы, заявились к доктору и прихватили с собой стесняющуюся Аню. В глубине души я рассчитывала увидеть Жорика, но он не попался мне на глаза, а спрашивать Аню я не решилась.

Потом мы встретили Наташу, и та познакомила нас со своей местной подружкой Фудзией. Темнокожая, круглолицая, с двумя черными косами, одетая непривычно: под платьем из блестящей ткани она носила джинсы. Был у нее и платок, но он все время сбивался с головы и просто болтался на шее. У Фудзии оказался хриплый, как будто сорванный голос.

Сначала она смущалась и отворачивалась, но понемногу нам удалось ее разговорить. Конечно, нам было трудно. Наташа немного знала по-французски, а мы с Юлей запомнили пока лишь несколько слов.

Освоившись, Фудзия расспрашивала нас, но мы с Юлей мало понимали, зато Наташа довольно точно переводила смысл вопросов нашей новой подружки. Мы сказали, сколько нам лет, как зовут наших родителей. Наташа от себя добавила, что папа Фудзии работает вместе с нашими отцами на руднике, а мама сидит дома. У Фудзии еще семь братьев и сестер, старшему, Али, уже пятнадцать лет. А младшему брату нет и года. Еще мы узнали, что Фудзия ходит в школу. И она показывала нам, как по-арабски пишется ее имя и разные другие слова. Она писала разноцветными мелками на каменных ступенях крыльца пустующей виллы. Получалось очень красиво, как будто плетеная веревочка с бусинками.

Потом Фудзия ушла домой, потому что должна была помогать маме. А Наташа рассказала, что как только Фудзии исполнится тринадцать лет, она станет закрывать лицо, иначе ее никто замуж не возьмет.

– Что за глупости! – возмутилась я. Мне стало жалко Фудзию. Надо же в тринадцать лет нацепить длинный балахон, закрыть лицо и никуда не выходить из дома одной. В столице я почти не видела закутанных женщин, но то – столица, а то – провинция. В прежние времена алжирская женщина даже представить себе не могла, что когда-то сможет позволить себе ходить в европейской одежде и иметь равные права с мужчиной.

– Это же очень неудобно, длинный балахон и намордник в пол-лица, – поделилась я своими мыслями, – очень глупо.

Девчонки согласились.

Мы сидели на теплом от солнца крыльце пустующей виллы и болтали. Делать, в общем, было нечего. Я спросила у Ани, где ее драгоценный братец, в ответ она лишь пожала плечами. Все понятно. Великовозрастный Жорик игнорирует нас. Подумаешь! Но стоило только поговорить о нем, как он внезапно появился на гравиевой дорожке, и не один, а с Аленкой! Парочка неторопливо прошествовала мимо нас. Аленка едва повернула голову и кивнула небрежно. Мы ответили тем же. Жорик и Аленка скрылись за воротами. Мы молча проводили их взглядами.

– Что это было? – спросила Юлька.

Аня покраснела и опустила голову. Лично мне все стало понятно, – Аленка активно клеила единственного парня контракта. Он не сопротивлялся, значит, девушка ему нравилась. Нам оставалось только облизываться. Ничего, как-нибудь переживем, я, во всяком случае.

– На безрыбье и рак – рыба, – я постаралась произнести это как можно презрительнее, но вспомнила об Ане и прикусила язык.

– Гога очень хороший, – тихо, но упрямо произнесла Аня. Девочки промолчали, а мне пришлось оправдываться:

– Я не в том смысле, извини…

Спасла положение Юлька:

– Смотрите! Смешные такие!

Недалеко о нас резвились малыши: двое братишек Коля и Костя, симпатичный карапуз пятилетний Нурик и самый старший – Сережа. Они неумело гоняли мячик и все время ссорились. Мы понаблюдали за ними, потом подошли поближе и незаметно включились в игру. Просто так гонять мяч было скучно, Юля предложила играть в картошку. Это когда один человек садится в круг, а остальные бросают мяч друг другу, тот, кто в кругу, старается поймать мяч, если поймает, то выходит из круга, а на его место садится тот, кто бросал. Сначала мы с Юлей все время выигрывали. Аня поддавалась малышам, поэтому оказывалась в кругу вместе с ними, а мы вдвоем оставались и монотонно перебрасывались мячом. Но постепенно мальчишки разыгрались. Сережка умело подпрыгивал, хватая мяч, даже если он летел довольно высоко. Братья тоже старались. Только робкая Наташа да маленький Нурик подолгу сидели в кругу. У нас с Юлей взыграла совесть, и мы тоже стали немного поддаваться.

Сами не заметили, как увлеклись. Началась возня, все громко смеялись, раскраснелись, запыхались, придумывали новые правила, азартно кричали, если удавалось поймать трудный мяч.

В какой-то момент я побежала за мячом, отвлеклась и заметила очень красивого парня, он остановился неподалеку и наблюдал за нами. Мяч, естественно, укатился. Юля крикнула:

– Ну, что же ты!

Я ничего не ответила, только кивнула ей на незнакомца.

Игра приостановилась. Наши мальчишки нетерпеливо подпрыгивали.

Я подошла к Наташе и спросила:

– Кто это?

Получив в ответ очередное пожимание плечами, я даже не удивилась. Наблюдавший за нами парень показался мне необыкновенным! Он был старше меня, такой стройный, слишком светлокожий для араба, но с длинными черными волосами, густыми и блестящими, хоть сейчас бери и снимай фото для рекламы шампуня. Одет он был в вельветовые джинсы песочного цвета и белую футболку. Прямо картинка в глянце, а не парень.

– Давайте же играть! – потребовал Нурик. Но мы с Юлей отмахнулись от него:

– Погоди…

Парень не уходил, он улыбнулся и неуверенно махнул нам рукой.

– Давайте позовем его! – предложила я и сразу же приветливо махнула в ответ.

– Как сказать: иди к нам? – спросила я Наташу.

– По-французски будет вьен, – наморщив лоб, сказала она.

– Вьен? – переспросила я. – Это значит: иди сюда?

– А чего – вьен? – вмешалась Юля. – Надо как-то по-другому пригласить, чтоб он понял, что мы зовем его не просто так, а… – она запнулась и посмотрела на меня.

– Мы зовем его играть в мяч, – подхватила я. – Наташа, как будет – играть?

– Кажется – жу… жуэ, – ответила она.

Мы слишком долго совещались, составляя фразу так, чтоб она была понятна красивому незнакомцу, малыши загрустили.

Как назло, все французские слова из головы вылетели. А ведь я учила! Честное слово! В очередной раз мысленно отругала себя за лень и поклялась выучить иностранные языки, чем больше, тем лучше.

Как правильно знакомиться? Нам хотелось сказать: привет! Как тебя зовут? Иди к нам… Но все это было слишком длинно, он мог неправильно понять или подумать что-нибудь не то. Мы совещались долго, я все поглядывала за забор: не ушел ли? Но парень терпеливо стоял там, как будто ждал.

Наконец, фраза была составлена:

– Вьен жуэ авек ну! – тщательно выговаривая незнакомые слова, произнесла я, повернувшись к незнакомцу.

Наташа и Юля широко улыбались и махали руками. Аня смущенно отвернулась. Мальчишки, раскрыв рты, смотрели на нас и никак не могли понять, отчего это мы решили позвать чужака.

Он энергично закивал головой и сразу же подошел к нам.

– Бонжур, – мы поздоровались почти хором.

– Bonjour, – ответил он, и у него это слово вышло журчащим, легким, хотя он произнес его как бы в нос, словно был простужен.

Мы по очереди представились, называя свои имена, прижимали руки к груди, потом представили мальчишек. Незнакомец каждый раз внимательно слушал, кивал и повторял за нами, ставя ударение на последний слог. Потом слегка склонил голову, встряхнул длинными густыми волосами и назвался:

– Венсан.

– Венсан, – подхватили мы, – это твое имя? Как красиво звучит!

Он, конечно, не понял, но, увидев наши улыбки, улыбнулся в ответ.

– Венсан, вьен жуэ авек ну, – снова повторила я заготовленную фразу.

– Уи, мерси, – поблагодарил он. Я уже знала, что мерси – значит спасибо. Ему не надо было объяснять правила игры, он их понял, пока наблюдал за нами. С Венсаном сразу стало веселее. Он с удовольствием поддавался малышам, особенно его забавлял Нурик. Венсан даже стал учить его правильно бросать и ловить мяч. Наташа и Аня стеснялись нашего нового знакомого, поэтому часто пропускали мячи. Зато Юля металась как угорелая, она громко вскрикивала, охала, ахала, закрывала лицо руками и хохотала невпопад. Я же все время старалась оказаться напротив Венсана, чтоб получше рассмотреть его. Он совсем не походил на местного. Его имя тоже не было арабским. Но как расспросить? Никто из нас не смог бы этого сделать. Сегодня же возьмусь за французский!

Играли мы не долго. Скоро к ограде подошла светловолосая женщина в наброшенном на плечи белом одеянии – халке. Эта женщина не была похожа на арабку, так зачем же ей этот балахон?

– Мама, – объяснил Венсан и что-то еще сказал непонятное, наверное, ему нужно было идти домой, и он прощался. Мы разочарованно притихли. Венсан снова улыбнулся и быстрым шагом направился к воротам. И тут я увидела, что они вместе с мамой вошли в калитку соседней виллы, той самой, двухэтажной, среди деревьев. Так вот, оказывается, кто там живет!

После ухода Венсана игра разладилась. Мне хотелось поговорить, обсудить сегодняшнее знакомство. Все-таки интересно было разузнать о Венсане. Только у кого? Наташа ничего не знала о нем, хотя он жил с нами по соседству. Оставалось надеяться, что мы еще увидимся.

Пока мы обсуждали новое знакомство, в воротах показалась Аленка, она почему-то прикрывала лицо рукой и почти бегом пробежала к своему дому, за ней следом, еле поспевая, торопился Жорик, тоже какой-то странный, расстроенный, побледневший… Мы проводили их недоуменными взглядами. Аленка взлетела по ступенькам, хлопнула входной дверью, Жорик замер на мгновение, но последовал за ней.

– Она плакала? – спросила Наташа.

– Разве? – засомневалась я.

– А почему она за лицо держалась?

Несколько минут ничего не происходило, мы подошли поближе к дому шефа. Вдруг из-за двери донесся какой-то шум или крик, створки с треском распахнулись, и на веранду выступила разъяренная жена шефа. А она действительно была в ярости. Погрозив кому-то неведомому кулаком, тетя Лида выкрикнула:

– Ну, я этого так не оставлю! – Она величественно спустилась с крыльца и, подобно грозному военному судну, устремилась куда-то, гневно выкрикивая угрозы и размахивая руками. Юлька первой бросилась к дому, мы – следом.

Аленка и Жорик сидели в гостиной на диване. Аленка прижимала к щеке пакет со льдом.

– Что случилось? – с места в карьер выкрикнула Юлька. Аленка от неожиданности внезапно разрыдалась. Мы столпились в дверях, мешая друг другу. Жорик досадливо отмахнулся:

– Местные камнями бросались.

– Что?! – возмутилась Юлька.

– Я так и знала, – обреченно произнесла Наташа.

Жорик растерянно посмотрел на плачущую Аленку.

– Дикость какая, – у меня не было слов. – На вас напали? Но кто, почему?

– В такой юбке нельзя выходить, – неожиданно заявила Наташа.

Аленка зарыдала еще громче.

– Я знал… но забыл предупредить, – начал оправдываться Жорик. – Я не думал, что так… Ведь она не одна, со мной…

– Это все равно, – почти равнодушно ответила Наташа, – ты чужой, они нас не любят.

– Кошмар. – Юлька покачала головой.

– Алена, а мама твоя куда пошла? – зачем-то спросила я.

Вместо Алены ответил Жорик:

– Она сказала, что знает того, кто это сделал, сказала, что разберется.

Наташа кивнула:

– Понятно, опять Али постарался.

– Кто? – не удержалась я.

– Брат Фудзии, он тут главный заводила. Тетя Лида к его родителям пошла, теперь отец его опять выпорет… или не выпорет… А может, выпорет, а потом похвалит… Их не поймешь. Лицемерные, в глаза одно, за глаза – другое.

– А ты откуда знаешь? – удивилась я такой осведомленности.

– Все знают, – равнодушно ответила Наташа.

Вернулась Аленкина мама, привела с собой испуганную арабку в длинном национальном одеянии. Тыкала пальцем в Аленку, кричала по-русски. Та молчала, только мелко-мелко кивала головой.

Вечером отец Аленки тоже ходил к родителям Али. Контракт казался взбудораженным ульем. Говорили, отец так и не выдрал Али, тот сбежал и не показывался на глаза разгневанному родителю.

Для себя я сделала несколько простых выводов, все они сводились к одному: в чужой монастырь со своим уставом не суйся. Не стоит разгуливать по незнакомой стране полуголой, особенно если это мусульманская страна.

Дома я первым делом заявила маме, что буду учить французский язык. Мама обрадовалась, достала учебник в синем переплете, раскрыла его на первой странице и показала алфавит. Мы вместе называли буквы, причем мама все время путалась, потому что в школе она учила немецкий.

– Это ничего, – сказала мама, – папа вернется с работы и все тебе расскажет. К тому же с нами занимается языком наш переводчик.

– Правда! – обрадовалась я. – А когда?

– По вечерам.

Глава 4
Новый знакомый. Контрабандист

Послышался деликатный стук у черного хода, и мама, думая, что местные дети принесли на продажу яйца, не спрашивая, открыла дверь.

Увидев молодого незнакомого араба, мама не испугалась, она вообще, по-моему, ничего не боится.

– Кес ке? – спросила она у пришельца. – В чем дело?

Араб словно оцепенел, несколько секунд смотрел на нее полуоткрыв рот, затем вдруг очнулся и заговорил быстро-быстро, понизив голос до шепота. Во время своего монолога он все время указывал рукой куда-то за спину и тревожно озирался по сторонам.

– Ничего не понимаю, – сама себе сказала мама. – Кес ке ву вуле? Чего ты хочешь? – еще раз раздельно произнесла она и перешла на русский. – Ты что, по-французски не понимаешь?

Араб в очередной раз испуганно оглянулся, с мольбой посмотрел на маму и тихо произнес:

– Же сви контрабандист…

Для убедительности он похлопал себя по большой спортивной сумке, висевшей у него через плечо:

– Пур ву…

– А, так это ты. – Мама с облегчением вздохнула, она была наслышана от старожилок о приходящем в поселок торговце. Она посторонилась, и мужчина прошмыгнул мимо нее в образовавшийся проем.

– Бонжур, – сказал он, увидев меня.

– Бонжур, – вежливо ответила я.

Мама указала арабу на табурет у кухонного стола, он робко присел на краешек, сумку поставил на колени, положил на нее худые, маленькие, как у женщины, руки и принялся нас рассматривать. Глаза его, казавшиеся на узком темном лице особенно большими и яркими, перебегали с мамы на меня.

– Вотр фий? – спросил он у мамы.

– Да, да, дочка, Ирина, – объяснила она.

– Ирина, – произнес араб, растянув мое имя и сделав ударение на последнем слоге. Потом спохватился и представился:

– Азиз. – Он приложил ладонь к груди.

– Азиз? – переспросила мама.

– Уи, уи! Бьен! – он обрадовался. – А ву?

И взгляд его снова пробежал по маминой фигуре, сверкнул, но мгновенно затих и уткнулся в пол.

– Галя, Галина, – мама слегка качнула головой, словно подтвердила свои слова.

– Галина, – выдохнул Азиз.

– Кофе будешь? – спросила мама.

– А? – Азиз встрепенулся. – Кофи? – произнес он на свой манер, после чего застеснялся, и его щеки из бронзовых стали темно-кирпичными.

Мне стало интересно, и я устроилась на табуретке с другой стороны стола, наблюдать.

Не мог же Азиз знать того, что мама подкармливает всех бездомных животных и раздает детишкам булочки своего приготовления.

Между прочим, Азизу просто повезло, потому что наш Рыжий отлучился куда-то по своим собачьим делам и выпустил из виду черный ход. Иначе, он просто не подпустил бы чужака.

Мама сварила кофе, налила его в большую фаянсовую кружку и поставила перед незваным гостем.

Азиз удивился размеру чашечки кофе, но ничего не сказал, опустил сумку на пол и ногой задвинул ее под табурет, робко взялся за ручку кружки, поднес к губам, попытался отпить, обжегся, но кружку не поставил и сидел молча, прихлебывая кофе маленькими глотками.

Его поза и эти жадные глотки подействовали на маму, как на нее всегда действовал вид любого несчастного существа. Она, сердобольно вздохнув, пододвинула к Азизу плетенку с печеньем. Потом вернулась к плите, открыла кастрюльку и положила на тарелку несколько котлет, нарезала длинный батон хлеба толстыми ломтями; всю эту снедь поставила перед арабом.

– Вот, поешь… манже… сильвупле…

Азиз чуть не поперхнулся кофе, потом все-таки отставил кружку и потянулся за печеньем.

– Ты мясо ешь, дурачок, – мягко приказала мама. Еще немного – и она стала бы тыкать его в тарелку носом, как несмышленого котенка.

Теперь и я увидела, что Азиз голоден; он старался изо всех сил не показывать этого, был деликатен, если можно так сказать. Но еда все-таки поглотила его целиком, он даже забыл о нас с мамой; ел он быстро, но очень аккуратно и бесшумно.

Арабы вообще могут быть неслышными. Они умеют двигаться, как призраки: возникает такой призрак перед тобой неожиданно, сначала ты его видишь, только потом – слышишь. Шумными арабы делаются только тогда, когда хотят, чтобы их заметили, или когда пьяны; спиртное подчас доводит их до буйства.

Дорожки в поселке были засыпаны гравием, даже дети-арабы бегали так, что не слышно было перекатывающихся под их ногами камешков.

Наконец Азиз закончил с едой, отставил тарелку, вздохнул, сказал «мерси» и снова обратил свой взгляд на маму.

– На здоровье, – ответила она.

Азиз встрепенулся, поднял с пола свою сумку, раскрыл и начал доставать оттуда всякую всячину.

– Но, но, – попыталась протестовать мама, – нам не надо.

Но Азиз, казалось, не обратил на ее слова никакого внимания, я увидела, как он усмехнулся, только краешками губ, но сразу же спрятал свою усмешку, словно смазал ее.

Теперь покраснела мама. Она потянулась к сувенирам.

Азиз молча следил за ее движениями: как она взяла какую-то деревянную фигурку, мельком взглянула и сунула в карман платья.

Обрадованный Азиз попытался было назвать свою цену, но с мамой торговаться невозможно, она всегда платит торговцам столько, сколько считает нужным. У нее даже есть свой комплект гирек, с которыми она ходит на рынок.

Азиз об этом не знал. Он побледнел, его скулы, и без того острые, теперь заострились еще больше, глаза сузились, кожа на лице стала почти серой от волнения. Он сделал попытку вернуть свой товар, рассказывал, как он, рискуя жизнью, пробирается через границу. Мама время от времени переводила для меня отдельные слова или целые фразы, иногда я сама догадывалась, уж очень красочно Азиз описывал. Он то повышал голос, то снижал его до шепота, втягивал голову и озирался, показывая, как он боится пограничников. Но маму заставить расстаться с деньгами всегда было очень непросто.

– Что ты мне рассказываешь, – отмахивалась она от торговца, – да этого барахла и здесь полно, зачем через границу?!

– Но, но, мадам! – Он чуть не плакал.

Сбиваясь и путаясь во французских и арабских словах, помогая себе жестами, Азиз рассказал о том, что ему несказанно повезло с этой самой границей. Несколько километров по горам и – Марокко. Здесь, на этой стороне, объявились иностранцы, практически отрезанные от больших городов с их огромными магазинами. А значит, у Азиза появился шанс. И он решился. Он берет у себя дома, в Марокко, всякий мелкий товар и продает здесь. И, казалось бы, все складно, правда, есть одно «но»: на границе жандармы, а у них автоматы. Жандармы злые, им нельзя жениться. Азиз тоже пока не может жениться, за невесту надо заплатить, а у Азиза на руках семья – мать и куча младших братьев и сестренок, – примерно так я поняла его историю.

Поспорили и как-то неожиданно успокоились, сошлись в цене. Прощались уже как деловые партнеры.

– Же сви камрад, – Азиз хлопал себя по груди, а мама ворчала:

– Иди, иди, камрад, много вас тут, друзей, ходит, – и чтобы припугнуть, она сообщила, что вот-вот муж вернется домой. – Муа мари ту свит марше а ля мезон. Так что давай, о’ревуар.

Азиз закивал, вскочил поспешно со стула, понял. На крыльце снова втянул голову в плечи и огляделся, нет ли поблизости этих страшных жандармов.

– Да кому ты нужен! – подбодрила его мама.

– О’ревуар, мадам, о’ревуар, Ирина!

Он простился и исчез. Мама закрыла дверь и вернулась в кухню.

– Мам, а зачем это? – спросила я, рассматривая сувениры: деревянные фигурки, брелоки, открытки…

– Кто его знает, – неопределенно ответила мама.

Глава 5
Самир, Аднан и американцы

Как выяснилось, в Алжире полно русских. Казалось бы, не так давно в стране бушевала многолетняя гражданская война, унесшая жизни десятков тысяч граждан. Все это время границы Алжира были закрыты не только для туристов, но и для иностранцев вообще. Да и кому охота лезть под пули и ножи. Разве только каким-нибудь безбашенным журналистам или военным советникам, нанятым за большие деньги.

– Так откуда столько русских? – спросила я у отца, и он объяснил. Оказывается, Алжир после того, как добился независимости от Франции, подружился с бывшим СССР и даже начал строить социализм по примеру «большого старшего друга». Строил, строил, да так и не построил. Зато в это время в стране работали советские специалисты: строители, инженеры, горняки, медики, нефтяники. Они возводили плотины, мосты и фабрики, открывали и разрабатывали месторождения полезных ископаемых, лечили, учили, добывали. В свою очередь, алжирские студены учились в наших вузах, знакомились с девушками, бывало женились и увозили с собой.

Среди взрослых ходили страшные истории о русских девушках, вышедших замуж за арабов. Звучали они почти одинаково: «…он ей наобещал, она, дура, поверила… Ей говорили, чтоб она не отказывалась от гражданства, но она смеялась… Они приехали, а у него здесь уже три жены, и родители – звери… Там – одни девочки, а у нее – сын! По их законам дети принадлежат отцу. Она – никто. Он ей говорит: иди куда хочешь… А она ему: а дети? Ушла, в чем была, явилась в наше посольство, а там ей: мы ничего не можем сделать, надо было раньше думать… Ее видели в каком-то баре, она там танцует стриптиз…»

Эти истории вызывали во мне почти панический ужас. Поэтому, когда я увидела русскую, вышедшую замуж за алжирца, я с нескрываемой жалостью искала в ней признаки ее дальнейшей тяжелой судьбы и судьбы ее маленького сынишки. Она была совсем молоденькая, круглолицая, с ямочками на щеках. Дом, где они жили, находился недалеко от нашего контракта. Он был похож на барак. Длинный такой дом с ободранными стенами и с двумя входами. Муж-алжирец был такой же молодой, как она, худощавый и симпатичный. Семья как семья, только бедная очень. Я не слышала, чтоб эта женщина жаловалась, но я все равно жалела ее.

Однажды мы с родителями вышли пройтись после заката, когда спала дневная жара. И встретились с ней и ее мужем. Она шла и повторяла, как заклинание: «Какая я счастливая, какая я счастливая…» Кого она пыталась убедить? Нас, себя, мужа или всех вместе?

Вторая русская приехала с мужем-палестинцем и двумя мальчиками – Самиром и Аднаном. Палестинца звали Саидом, он прекрасно говорил по-русски, долгое время жил и учился в России. Лиза – так звали женщину – ходила к маме и потихоньку рассказывала о чем-то, жаловалась… Семья поселилась «на той стороне», у американцев, в крайнем домике слева.

Самир и его младший брат Аднан вообще говорили только по-русски и с удовольствием играли с нашими малышами, пока матери обсуждали свои проблемы. Мальчишки были очень хорошенькие: смуглые, с густыми черными волосами и огромными бархатными глазищами. От скуки мы возились с ними, как с куклами. Они не возражали и полностью подчинялись нам.

Заполучив в личное пользование «детский сад», по образному выражению Юльки, мы разнообразили прежние игры, добавив в них свои правила. Например, мы разбивались на две команды: разбойников и героев. Разбойники должны были украсть и спрятать одного из героев. Герои отправлялись на поиски, находили своего, а потом начиналась финальная битва. Мы бились на самодельных шпагах, а у Самира была игрушечная, потом всем нашим мальчишкам купили такие.

Постепенно игра стала напоминать спектакль. У каждого появилась своя любимая роль. Самир непременно хотел быть героем, рыцарем или принцем. Ему очень нравилось спасать, особенно Наташу. Она и получила роль принцессы. Мы с Юлькой с удовольствием выкрадывали ее, уводили к нежилой вилле на отшибе и прятали там. Прибегал Самир с мальчишками, вооруженными шпагами, мы сражались, Наташа закатывала глаза и ахала, все, как в кино.

Еще мы играли в шпионов и разведчиков. Сами придумали. У каждой команды был секрет, другая команда должна была этот секрет раскрыть. Все честь по чести: два штаба, разведывательные операции, стычки с врагом. Эта игра могла длиться несколько дней, с перерывами на сон и еду. Ни Алена, ни Жорик в этих играх не участвовали, видимо, считали ниже своего достоинства. Аленка после неудачной прогулки по поселку некоторое время вообще не выходила из дома. Мы честно наведывались к ней, только для того, чтоб посидеть в сумерках комнаты с закрытыми жалюзи и послушать ее сетования на скуку и дикость.

Жорик с утра лежал с книгой у себя в комнате, вечером перебирался на веранду. Мы по-прежнему почти не общались, только здоровались, сталкиваясь где-нибудь. Он меня раздражал.

Самир и Аднан выглядели вполне счастливыми детьми. Их мама Лиза тоже вроде бы не страдала. Но моя мама была убеждена в обратном.

– Несчастные они женщины, несчастные, – твердила мама, – нечего им тут делать с этими арабами!

Но соглашались с ней далеко не все. Некоторым матерям казалось, что брак с иностранцем – для дочери очень выгодная партия.

– С засранцем! Я еще понимаю француза какого-нибудь, там хоть цивилизация, права какие-то, а здесь?!

– Да ты-то чего в голову берешь? – удивлялся отец.

– А расстраивают они меня, – говорила мама, – приходят и на жизнь жалуются, плачут… А наши словно не понимают ничего! Саид этот, как учиться, так в России, а как приехал сюда, так сразу к американцам кинулся, лебезит, смотреть противно. Нужен он им!

Американцы.

Они оказались смелее нас. Хотя первый смельчак, решившийся вступить за наш забор, заметно нервничал. Видимо, там вышел какой-то спор, типа: «Слабо тебе зайти к русским?» Парню было страшно, а ну как эти ужасные русские только и ждут, чтобы он пришел? И что они могут сделать с ним? Пока он, двигаясь, как лунатик, пытающийся сохранить гордый и независимый вид, шагал, не видя ничего перед собой, по нашей гравиевой дорожке, мы, открыв рты, смотрели на него.

Это был совсем обычный светловолосый мальчишка, лет четырнадцати, в джинсах и зеленой кофте, тоже, наверное, связанной мамой или бабушкой. У него хватило характера, чтобы пройти нашу территорию до конца, но вернуться тем же путем он не решился – обошел вокруг. Русские казались страшнее стай одичавших собак и не менее диких аборигенов.

Несколько его товарищей поджидали первопроходца у самой дороги, они переговаривались и поглядывали на нас. Я решилась и помахала им рукой, в знак того, что с их другом все в порядке. Они то ли не ожидали, то ли уж очень удивились, но сначала замерли, а потом как по команде подняли руки и помахали в ответ. Тем временем смельчак подошел к своим, и они встретились, как мужчины после боя, каждый похлопал его по плечу и сказал что-то негромко.

– Кто тебе нравится? – шепнула я Юле.

– Этот, который приходил, ничего, симпатичный…

– А мне тот, высокий, в красной шляпе, – призналась я.

– А как же Венсан?

– Ну… Венсан тоже…

Следом за смелыми американскими парнями появились две почти одинаковые девочки. Они безбоязненно пересекли дорогу и подошли к нам, держась за руки и улыбаясь. Девочки оказались сестрами. Старшая представилась как Эмми, младшая – Лейли. Они совершенно не знали французского, а мы по привычке все пытались с ними говорить на этом языке. Но быстро сообразили и перестроились на английский.

С ними было так интересно болтать, что мы забросили наших малышей и весь день посвятили новым подругам. Они много чего рассказали нам, главное, мы узнали имена ребят, заславших к нам шпиона. Самого «шпиона» девочки называли Лани, а главного заводилу всей «банды», того, в красной шляпе, – Келли.

На следующий день американки пригласили нас к себе. Как выяснилось, живут они не в вагончиках, а в составных домиках-модулях. В доме сестер полы были покрыты ковролином, низкие потолки и много вещей, разбросанных как попало. Их мама, высокая худощавая блондинка с распущенными волосами, щеголяла по дому в длинной зеленой юбке и мужской рубахе. Позднее мы познакомились и с папой сестер – добродушным, рыжим и бородатым.

Казалось, наши родители только и ждали предлога, чтобы поближе познакомиться с американцами. Буквально через несколько дней после моего посещения американского дома, вечером родители, принарядившись (мама даже надела новые модные туфли на высоком каблуке), вышли под руку из дома и направились через дорогу с другими такими же нарядными парочками. Американцы устроили совместную вечеринку.

Я осталась и долго ждала их возвращения. Не дождавшись, уснула.