Текст книги "Весенних фресок многоцветье (сборник)"

Сычёв с чувством глубокого облегчения захлопнул индивидуальный план работы и ухмыльнулся: «Кто служит в пожарной охране, тот в цирке не смеётся».

VI

«Почему она так со мной поступает? Говорит одно, делает другое, – размышлял Карякин, принимаясь за отчёт. – Ведь это не по-человечески! Обещала в воскресенье поехать в Сокольники, потом передумала. Назначила встречу на среду, сама не пришла. Велела позвонить в пятницу, а на телефонные звонки не отвечает.

Неужели и в эти выходные не увидимся? Капитан Сычёв говорит, что все женщины двуличные. Может быть, он прав?»

Павел взглянул на большие электронные часы, висящие над входной дверью. 19:00. Набрав знакомый номер, младший инспектор опять услышал долгие гудки и тяжело вздохнул. Потом достал из шкафа тяжёлую картонную папку – дело № 5 с короткой надписью «Отчёты». Недолго думая, Паша извлёк из дела несколько листов, скреплённых канцелярской скрепкой. И закипел ударный труд.

В начале квартального отчёта рядовой Карякин применил неизменные словосочетания: «В соответствии с планом работы…» и «в части проведены следующие мероприятия…». Далее Паша перечислил эти самые мероприятия: проверено, доложено, заслушано, проинформировано, принято, приобретено, отработано, организовано, откорректировано, осуществлено… Всего сорок пять пунктов. Воодушевлённый творческими успехами, Карякин вальяжно развалился в кожаном кресле.

«Кто бы знал, что писать отчёт так легко? Прямо пару раз плюнуть, – размышлял он. – Если немного поднапрячься, серьёзно заняться службой, то и до повышения в должности недалеко. Сначала – инспектор, потом – старший инспектор, замначальника, а от зама до командира части рукой подать. Конечно, на этом останавливаться не стоит. Надо брать выше. Главный специалист отдела, заместитель начальника отдела, руководитель отдела. Там, глядишь, заметят, переведут в управление. Дослужусь до начальника управления и – в департамент. А дальше – видно будет. Не боги горшки обжигают!»

Карякин уже представлял себя в роли министра. На плечах – генеральские погоны, у подъезда – служебный мерседес. Да что там мерседес! Целый парк дорогих авто, вертолёты, самолёты…

Часы показывали 20:30. Рука сама тянулась к телефонной трубке. Гудок, ещё гудок. Любимый абонент не отвечал. Все самолёты и мерседесы полетели в тартарары. Перед глазами маячил недописанный отчёт.

Как перейти от успехов и достижений к строгим выговорам, Паша не знал. Карякин сопел, пыхтел, фыркал, но ничего не получалось. Он даже ходил с отчётом в телефонку, где дежурила приветливая Таня Пуговкина. Всё-таки один ум – хорошо, а два – лучше.

– Опиши недостатки своими словами, – посоветовала Таня. – Коснись их вскользь, как бы между прочим. Скажи, что, мол, все мы живые люди и порой допускаем промашки. Но ошибки эти незначительные. Они никак не отражаются на качестве службы. Придумай что-нибудь убедительное.

Ещё больше сбитый с толку, Карякин вернулся в инспекторскую.

«Считается, что селёдка тухнет с головы, – начал он. – По крайней мере, так кричал полковник Рыбкин, когда приезжал проверять, как налажена служба в нашей части. Под головой он, конечно, подразумевал руководителей части: начальника Николаева и его заместителя Детченко. “Селёдкой” товарищ Рыбкин, видимо, назвал всю нашу часть, а “тухлятиной” – четыре выговора, полученные сотрудниками части за второй квартал этого года. Конечно, эти досадные выговоры очень портят показатели работы всего отдела в целом, но всё-таки товарищ полковник не прав. Дело в том, что сотрудники части (и инспекторский состав, и руководители) – никакие не селёдки, щуки и караси. Они живые люди, со своими судьбами и проблемами. Вот и получается, что если работники допускают какие-то ошибки, то вовсе не по злому умыслу, а в силу неудачного случая или плохого стечения обстоятельств.

Наш начальник подполковник Николаев – человек хороший. Но ему скоро исполнится шестьдесят лет, и все вокруг мечтают отправить командира на пенсию. Николаеву же заслуженный отдых нужен как собаке пятая нога. У него есть идея построить на даче гигантский парник, соорудить металлический забор и ещё воздвигнуть какой-то кирпичный сарай (я сам слышал, как он рассказывал об этом). Конечно, на пенсии никаких заборов и сараев не построишь. Поэтому Николаев пребывает в постоянном волнении: выгонят – не выгонят? Разве кто-нибудь сможет полноценно работать в таком стрессовом состоянии? К тому же в силу своего возраста товарищ подполковник совершенно не умеет пользоваться современной техникой. Обучаться у сотрудников, которые во внуки ему годятся, Николаев не хочет, вот и барахтается в море новых технологий, словно слепой котёнок. Подумайте сами, как нелегко руководить частью, если не умеешь включить компьютер, принять факс и на ксероксе скопировать документы!

Заместитель начальника части – Андрей Ильич Детченко – вообще человек замечательный. Правда, в последнее время он стал рассеянным и забывчивым.

Иногда сердится, срывается на подчинённых. Мы зла на него не держим, потому что знаем, отчего Детченко так изменился. Просто Андрей Ильич постоянно не высыпается. Он имеет зловредную тёщу, кричащую годовалую дочку и подработку в банке, где нельзя даже вздремнуть, не то что отдохнуть как следует. От такой жизни каждый озвереет. Мой наставник, капитан Сычёв, говорит, что лучше переесть, чем недоспать, и это совершенно верно. Плохой сон разрушает нервную систему и подрывает здоровье всего организма. Поэтому майор Детченко достоин не осуждения и наказания, а простого человеческого сочувствия».

Паша задумался, посмотрел на часы. 22:10.

«Неужели Оксана ещё не вернулась домой? Ну, так и есть, никто не отвечает. Эх, Оксана, Оксана! Где же ты бродишь?»

«Теперь перейду к незначительным нарушениям дисциплины, обнаруженным в нашей части. Например, в апреле инспектор Сычёв получил выговор за порчу (заметьте, не за потерю, а за порчу) служебного удостоверения. Всё дело в том, что недавно от капитана Сычёва ушла жена. Причём ушла не к кому-нибудь, а к лучшему другу Сычёва. Разве легко пережить такое предательство? Но обиднее всего, что при выяснении отношений бывшая супруга заявила, будто бросила товарища капитана из-за того, что ей до смерти опротивели тупые шутки-прибаутки, которые Сычёв вставляет после каждого слова. Ну скажите, разве можно бросить человека из-за врождённого чувства юмора? Теперь товарищу капитану приходится жить у своей матери в Подмосковье, куда он добирается на электричке. В тот день инспектор Сычёв после рабочей смены встретился с друзьями, чтобы обсудить свои наболевшие проблемы. Все имеющиеся при себе деньги он истратил с товарищами, поэтому в электричке инспектору пришлось ехать без билета. Там к нему пристали какие-то ненормальные контролёры, требующие оплатить проезд. Сычёв пытался объяснить этим сумасшедшим сложившуюся ситуацию, даже показал им своё удостоверение, но те ничего не хотели слушать. Словесная перепалка переросла в драку. Вывод о невменяемости контролёров я делаю из того факта, что во время потасовки один из них вырвал у капитана Сычёва служебное удостоверение и в порыве ярости порвал его на мелкие клочки. Все знают, что удостоверение сделано из очень прочного материала, и нормальный человек не сможет разорвать его физически. Непонятно, в чём же заключается проступок капитана Сычёва? Разве простой инспектор виноват в том, что в электричках работают душевнобольные?

Следующее нарушение дисциплины в нашей части кажется мне ещё менее существенным. В мае майор Лунёва получила выговор из-за того, что не явилась на зачёт по физической подготовке, который проводился в отделе. В сдаче спортивных нормативов участвуют женщины-офицеры в возрасте до сорока лет. До сорокалетия Марине Вячеславовне остаётся несколько месяцев. Она решила, что эти несчастные месяцы в данном вопросе не имеют большого значения, поэтому на зачёт по физкультуре не приехала. За что была строго наказана. Вообще-то Марина Вячеславовна очень хороший ответственный работник. Она перекрывает дежурные смены, встречает проверяющих и даже ухаживает за комнатными растениями в помещениях части. У Лунёвой аккуратный, прямо каллиграфический почерк, поэтому она ведёт всю служебную документацию. Думаете, это просто? Вот, к примеру, чтобы заполнить журнал по технике безопасности, который целый месяц никто не брал в руки, нужно тридцать раз вывести: «Нарушений техники безопасности не обнаружено», – и ещё тридцать раз поставить свою подпись. Попробуй напиши! А Марина Вячеславовна пишет и даже не возмущается. Вот она какая, инспектор Лунёва! Зачем ей нужны все эти прыжки, отжимания и подтягивания на турнике? Совершенно непонятно.

«Мне все говорят: “Бросай ты эту Оксану! Она тебя не любит!” – Паша Карякин отвлёкся от отчёта и снова взял в руки телефонную трубку. – Но ведь они совершенно не знают, даже не представляют, какая она красивая, какая замечательная! Опять не отвечает. Ну ладно, ладно. 23:00 – время ещё детское».

В июне на нас навалились сразу два выговора. Один – простой, а другой – строгий. За что его получил младший инспектор Архипов, я до сих пор не могу понять. Случилось это так. Утром толстая уборщица Люба зашла в кабинет главного энергетика, чтобы вымыть полы. Открыв дверь, она обнаружила, что весь кабинет заполнен клубами едкого дыма. Уборщица ужасно испугалась и сразу же решила сообщить о случившемся в пожарную охрану. От страха она почему-то напрочь забыла о существовании нашей пожарной части (телефонный номер которой развешан буквально на каждом углу) и набрала с детства знакомое «01». В результате вскоре у ворот завода стояло пять пожарных машин, а в кабинете начальника части Николаева сидели представители отдела, управления и даже департамента. Надо сказать, что к этому моменту пожар уже был благополучно ликвидирован. Младший инспектор Архипов, услышав крики перепуганных сотрудников завода, явился на место происшествия и обнаружил, что дым валит из пылесоса, стоящего в углу кабинета. Самое интересное, что пылесос был выключен из электрической розетки и, по словам главного энергетика, в последнее время не использовался. Недолго думая, Архипов вылил на пылесос ведро воды, после чего бытовая техника прекратила дымиться. Позже ему сказали, что пылесос нужно было не заливать водой, а тушить при помощи огнетушителя. Но огнетушитель стоял совсем в другом конце комнаты, а ведро с водой, швабра и половая тряпка находились рядом. Их принесла с собой уборщица Люба.

После этой истории у меня осталось несколько вопросов. Например, как мог загореться выключенный пылесос? Начальник части Николаев пытался объяснить нам этот феномен, рассказывая про какие-то легковоспламеняющиеся отходы, внутреннюю энергию веществ и статическое напряжение. Но мне кажется, что он сам ничего не понял. Так, важничал для вида. Ещё неясно, почему младший инспектор Архипов получил строгий выговор и в чём его вина. Если уж наказывать, то уборщицу Любу. Как она могла забыть о нашей пожарной части? Мы всегда относимся к уборщицам очень внимательно, уважаем их труд. А для Любы даже собираем пустые бутылки, оставшиеся после праздников. Люба сдаёт их в приёмный пункт стеклотары.

Последний выговор схлопотала радиотелефонист Татьяна Пуговкина. Причина выговора столь незначительна, что о ней можно было бы и вовсе не упоминать. Заступив на дежурство, прапорщик Пуговкина обнаружила, что по рассеянности забыла оставить в условленном месте (под дверным половиком) ключ от собственной квартиры. У Пуговкиной имеется маленький сын, ученик второго класса. Когда Татьяна находится на службе, из школы его встречает бабушка. Понятно, что, не найдя ключа, ни мальчик, ни старушка не смогли бы попасть домой. Поэтому радио-телефонист Пуговкина решила отлучиться с рабочего места, чтобы всё-таки положить ключ от квартиры под дверной половик. Живёт Татьяна рядом с охраняемым заводом, поэтому вся эта операция заняла только двадцать минут. Кто же мог знать, что как раз в это время в часть нагрянет строгий проверяющий, который обнаружит отсутствие Пуговкиной? Хочу заметить, что, пока охраняемый объект находился без радиотелефониста, на заводе не произошло никаких чрезвычайных ситуаций. А вот что бы случилось с ребёнком и пожилой женщиной, не сумей они попасть в собственную квартиру, ещё неизвестно. Поэтому, несмотря на мнение руководства, я считаю, что Таня Пуговкина, проявив заботу о своих близких, поступила правильно, и выговор ей дали совершенно незаслуженно.

Вот такие незначительные нарушения дисциплины произошли в части во втором квартале. Все эти недостатки имеют частный характер, поэтому абсолютно не влияют на качество нашей службы, которая организована очень хорошо, в соответствии с требованиями руководящих документов».

Младший инспектор Карякин перечитал своё сочинение. Часы показывали полночь.

«Позвоню ещё раз, – решил Паша, судорожно вертя телефонный диск. – Так и есть, ещё не пришла. А может быть, пришла, только звонка не слышит? Ну конечно! Душ принимает или уже заснула. Наверное, заснула. Подожду до завтра, тогда всё выяснится».

Паша тоже очень хотел спать, но решил во что бы то ни стало довести начатое дело до конца. Набирая текст отчёта на компьютере, рядовой Карякин не переставал удивляться: «Надо же, сколько ошибок я налепил!» Умная компьютерная программа подчёркивала почти каждое слово в Пашиной рукописи, и ему было приятно: «Вот до чего техника дошла! Теперь, даже имея по русскому языку тройку с минусом, можно составить прекрасный грамотный документ».

Выводить на компьютере диаграмму Карякин не умел, поэтому решил начертить её от руки. Он нарисовал две пересекающиеся оси: X и Y, соответственно подписав их: «время» и «дисциплинарные нарушения». Немного поразмыслив, Павел разбил ось X на три равные части: апрель, май и июнь. Из точки пересечения осей выходила жирная линия, которую младший инспектор начертил красным карандашом и наименовал «работа части». Сначала Карякин решил сделать эту линию ровной, стремительно поднимающейся вверх. Но, вспомнив про недостатки в работе, решил изобразить их в виде горизонтальных отрезков – небольших плоских ступеней, которые служили остановками на пути различных служебных достижений. Первый порог имел название «Порча служебного удостоверения инспектора Сычёва», над вторым красовалась надпись «Старший инспектор Лунёва не явилась на зачёт по физической подготовке». Третий порог оказался самым длинным. Он обозначал сразу два события: «Загорание выключенного пылесоса» и «Радиотелефонист Пуговкина отлучилась с рабочего места». Дальше красная линия, отображающая работу части, беспрепятственно взмывала ввысь и, словно пущенная стрела, исчезала за пределами бумажного листа. Нарушения дисциплины по замыслу Карякина приобрели вид трёх монументальных столбов, раскрашенных в цвета светофора: красный, жёлтый, зелёный. Своей работой Павел остался доволен. Всё изображение действительно выглядело очень убедительно.

В три часа ночи на гладкую поверхность письменного стола лёг новенький, только что законченный документ. Переполненный гордостью Карякин взял в руки замызганную тетрадь, с трудом разлепил мятые страницы и старательно вывел на одной из них: «Подготовить отчёт о работе части за второй квартал – выполнено».

Улёгся Паша здесь же. Набросав в кожаное кресло старые пыльные покрывала и накрывшись тёплым бушлатом, он стал походить на маленького зверька – суслика или хомяка, – спокойно отдыхающего в своей норке. Сладкая дрёма туманила взор, и младшему инспектору уже мерещился любимый образ: лукавые глаза, тонкие брови, губы, застывшие в улыбке. Лёгкое платье едва прикрывало стройную фигурку, гибкие руки распахнули объятия и звали, манили куда-то. В голове завертелись отрывочные мысли: «Не взяла трубку…», «Может быть, ещё не вернулась…»

«Странно получается, – подумал Карякин, – я всем рассказал, что женюсь на Оксане, а сам ещё даже ни разу не поцеловал её».

Паша сладко зевнул, потянулся. Через минуту он уже спал безмятежным сном.

VII

Наступило субботнее утро. В 8:00 ответственный по отделу полковник Рыбкин уже слонялся в своём кабинете. Ещё поднимаясь на второй этаж, он заметил удивлённый взгляд начальника караула и неохотно бросил:

– Старая офицерская привычка. Даже в выходные встаю чуть свет.

Конечно, дело тут было вовсе не в привычке. Вчера полковник Рыбкин гулял на юбилейном вечере в управлении, вот и перебрал немного. А с похмелья, как известно, спится неважно. В висках стучало, всё тело ломило. Но, главное, на душе было отвратительно.

Словно часовой маятник, Рыбкин метался из угла в угол и всё силился вспомнить: какая неприятность произошла вчера в управлении? В утомлённом мозгу вставали картины праздничного стола. Хорошего стола, с икрой, балыком и заливной осетриной на узких подносах. Потом были тосты и добрые пожелания. Рыбкин тоже держал слово, желал юбиляру трудолюбия и успехов в работе, хотя отлично знал, что срок службы тому не продлили и это торжество в стенах управления у именинника последнее. Опять наливали, опять закусывали. И всё было хорошо. Но почему же так беспокойно, так тревожно щемит в груди? Значит, всё-таки что-то случилось. Что-то плохое, омерзительное.

В последнее время все окончания праздников стали казаться Рыбкину совершенно смазанными, расплывчатыми.

«Видимо, в конце вечера и произошла какая-то гадость, которая никак не даёт покоя», – решил полковник и в задумчивости остановился посреди комнаты.

Было у Рыбкина одно хобби. Он собирал сувениры на пожарную тематику. Эти безделушки постепенно заполнили почти весь кабинет. Они теснились в шкафах, висели на стенах, занимали полки и подоконники. Наиболее крупные экземпляры размещались на полу. Здесь в изобилии хранились глиняные копилки – пожарные, дремлющие на боевом посту; зажигалки – огнетушители; пепельницы – до блеска начищенные каски; чайники – боевые машины. Вазы в виде свёрнутых рукавов, графины с изображением бушующего пламени и даже картина, на которой огнеборцы XVI века тушат горящую Москву времён Ивана Грозного. А уж сколько всевозможных вымпелов, значков и календарей с пожарной символикой имелось у заместителя начальника отдела – не сосчитать! Теперь, глядя на эту коллекцию, он изо всех сил напрягал свою память и понемногу припоминал события вчерашнего вечера.

Вот он, Рыбкин, выходит из дверей управления. Ноги почему-то не слушаются, спотыкаются и заплетаются на ровной дороге. Шофёр заботливо открывает дверь. Рыбкин тяжело падает на мягкое сидение служебной машины, хрипло кричит: «Но, поехали!» – и машет рукой. В глазах мелькают огни ярких реклам. Несмотря на позднее время, Москва не спит.

– Гони, ямщик! Гони быстрее! – командует развеселившийся полковник и затягивает: – Распрягайте, хлопцы, коней!

Потом – знакомый подъезд. Коридор слишком узкий: как ни старайся, всё равно врежешься в дверной косяк. Краска на стенах шершавая с острыми зазубринами, которые больно царапают руку. Появляется жена. Она презрительно смотрит на Рыбкина, сквозь зубы цедит какие-то колкости, наконец швыряет под ноги домашние тапочки и уходит. Рыбкин ползёт в ванную, подставляет голову под струю холодной воды. Вздрагивает. Опять подставляет голову под ледяную воду…

«Да, не очень-то радостная картинка вырисовывается, – присвистнул заместитель начальника отдела. – Но всё-таки нет в ней ничего ужасного, из ряда вон выходящего. Видно, дело не в этом».

Взгляд полковника пробежал по пёстрым стенам и вдруг остановился на одном из ярких плакатов. На заднем плане – лесная полянка, а впереди – мужская рука с поднятым указательным пальцем и лаконичная подпись: «Берегите лес от пожара!» Вроде бы обычный плакат, но, глядя на него, вернее, на эту грозящую руку, Рыбкин неожиданно съёжился и задрожал. Теперь он вспомнил всё.

На вчерашнем юбилее присутствовал сам Б. – крупная шишка из департамента. Сначала Б. держался особняком. Все боялись подойти к нему, слишком уж большая величина. Но всё-таки обилие спиртного на праздничном столе способствует сближению гостей.

Уже в середине вечера Б. воодушевлённо балагурил и предавался пьяным воспоминаниям, а в конце торжества даже отправился в общую курилку, где по-дружески обнял Рыбкина за плечи и, грозя указательным пальцем, изрёк: «Скоро всё изменится. Вот, попомните моё слово! Ждать осталось недолго. Это я вам говорю. Ждите, ждите скорых перемен!»

«Это он неспроста сказал, – подумал Рыбкин, трусливо затаившись в своём кресле. – Теперь всё понятно, ясно как белый день. До меня и раньше всякие слухи доходили, но сейчас уже никаких сомнений быть не может, информация получена из первоисточника. Скоро начнётся реорганизация. Наши отделы сократят. Управление тоже упразднят. Части переведут в городские отряды. Если какая-то структура и останется, то уж меня там точно не будет. Вышвырнут, уволят без выходного пособия. Вот она, вся благодарность за многолетний труд! А я с юности, с младых ногтей, верой и правдой… Нужно хоть коллекцию свою поскорее домой перевезти. Ведь ничего не пожалеют, всё уничтожат, изверги!»

В дверь постучали.

– Кто там?

– Разрешите доложить? – рыжий начальник караула неуверенно топтался у входа в кабинет. – Тут младший инспектор Карякин приехал, привёз из части какой-то отчёт. Говорит, что вы приказывали.

– Давай его сюда!

– Кого, Карякина?

– Да на что он мне сдался, твой Карякин? Отчёт давай! Положи его на стол, – нетерпеливо пробубнил Рыбкин. Речь у него сегодня была особенно невнятная.

Полковник выждал, пока начальник караула скроется за дверью, и лишь после этого взялся за бумаги. Не хотелось, чтобы подчинённый видел, как сильно дрожат его руки.

«Отчёт о работе части за второй квартал. Ну, всё как обычно: “В соответствии с планом работы”, “в части проведены следующие мероприятия”. Далее перечислены сорок пять пунктов из плана работы отдела. А это что такое?»

Рыбкин удивлённо выпучил глаза. Даже ужасная головная боль отступила.

«Считается, что селёдка тухнет с головы…»

«Да, вкусную селёдку подавали вчера в управлении: исландскую в винном соусе…»

«Все сотрудники нашей части никакие не селёдки, щуки и пескари. Николаеву заслуженный отдых нужен, как собаке пятая нога. Он пребывает в постоянном волнении: выгонят – не выгонят? Конечно, на пенсии никаких заборов и сараев не построишь. Заместитель начальника части Детченко постоянно не высыпается. Он имеет зловредную тёщу…»

Через несколько минут Рыбкин уже забыл про все печали и звонко смеялся.

«Разве простой инспектор виноват в том, что в электричках работают душевнобольные? Старший инспектор Лунёва – очень хороший ответственный работник, она ухаживает за комнатными растениями в помещениях части. Зачем ей нужны все эти прыжки, отжимания и подтягивания на турнике? Как мог загореться выключенный пылесос? Мы относимся к уборщицам очень внимательно, уважаем их труд. А для Любы даже собираем пустые бутылки, оставшиеся после праздников. Радиотелефонист Пуговкина решила отлучиться с рабочего места, чтобы положить ключ от квартиры под дверной половик…»

«Откуда взялась эта тарабарщина? Кто написал? Надо же было такую дребедень сочинить, да ещё в отдел прислать! Наказать. Всех нужно наказать! Сейчас же позвоню Николаеву. Выговор ему объявлю, несоответствие занимаемой должности! Работаю с идиотами. В частях одни бабы, пенсионеры и альтернативщики. Что с такого личного состава можно взять?»

Рассматривая красочно раскрашенную диаграмму, полковник снова давился хохотом:

«Ну и дисциплинарные нарушения! Торчат, как трубы парохода. Да ещё разных цветов: красный, жёлтый, зелёный. Прямо светофор какой-то!»

И только взглянув на жирную линию под заголовком «работа части», Рыбкин неожиданно загрустил, даже смахнул непрошеную слезу, быстро скользнувшую на щетинистую щёку.

«Вот она – моя работа! Вся моя карьера в этой извилистой линии отображена. Стремится ввысь, на пути встречает пороги да ухабы, преодолевает их, снова поднимается вверх и скрывается вдали за горизонтом. Что ждёт меня в конце пути? Одному Богу известно. Нет, теперь уже и мне известно. Уволят, безжалостно выкинут за порог. Все труды и старания не в счёт. Вся жизнь насмарку!»

Заместитель начальника отдела тяжело поднялся и, пошатываясь, побрёл к заветному шкафчику в углу кабинета. Там хранилась заготовленная на всякий случай чекушка. Полковник поспешно откупорил бутылку, её горлышко тревожно застучало по краю хрустальной рюмки.

– Ух, полегчало!

«Ладно, не буду я никого наказывать, – решил про себя Рыбкин. – Всё без толку. И Николаеву звонить не буду. А ну его к чёртовой матери! Подумаешь, бредовый отчёт! Да кому они теперь нужны, эти отчёты?»

Воображение вновь нарисовало поднятый вверх грозящий палец.

«Скоро всё изменится. Вот, помяните моё слово. Ждать осталось недолго. Ждите, ждите скорых перемен!»

Рыбкин зажмурился от страха, потом протёр воспалённые глаза и достал тетрадь с надписью «Индивидуальный план работы».

«Вот уж она, старая офицерская привычка: пусть хоть потоп, а служебную документацию изволь заполнить», – подумал он и написал мелким неразборчивым почерком: «Принять и проверить отчёты о проделанной работе в частях за второй квартал – выполнено».