Текст книги "Мозаика жизни"

Свете вдруг поняла, что она безумно, до боли не хочет, чтобы Сергей уезжал.

Ей казалось, что теперь, без него, она всего и всех, всегда будет бояться.

У девушки даже слёзы навернулись на глазах и она тоненько, совсем по-детски попросила – «Серёж… А может быть ты… со мной пойдёшь? Мне так нужен Дед Мороз! У меня даже его шуба есть… И шапка. А Деда Мороза нет! … Мне так страшно без тебя!» – вдруг выпалила Света, в отчаянии.

Сергей вдруг улыбнулся: «А я боялся, что ты меня не позовёшь с собой! Я ведь даже бороду взял на всякий случай.» Сергей вынул из кармана белую, помятую бороду, нацепил её, взял из Светиных рук, ещё судоржно сжимаемые ею, шубу и шапку Деда Мороза, надел их.

«Ой! Ну ты – просто настоящий Дед Мороз!» – радостно воскликнула Света.

«А как ты будешь объясняться с друзьями, начальником?»

«Друзьям ничего объяснять не надо. Поймут, когда протрезвеют. Тем более, я единственный холостяк среди них. Жёны с трудом их на новогодний мальчишник отпустили… А шеф – нормальный мужик. Он ещё и благодарен будет, что я уберёг его от соблазна. Уж не в первый раз так. Сначала начудит, потом раскаивается. И очень благодарен тому, кто чудить ему мешает. Чаще всего – это я мешаю. Ну что, пошли?»

Оставив у удивлённо смотревших на них охранников посёлка свой снегоход, как залог, они вошли в ярко освещённый посёлок, быстро нашли нужный особняк, сияющий огнями. Из окон лилась громкая музыка. Охранники распахнули двери. Высыпавшие на крыльцо хозяева и гости, не только не стали ругать парочку за опоздание, а были очень рады долгожданным гостям.

Особенно рады были дети. А ещё больше они были рады тому, что Дед Мороз со Снегурочкой, легко согласились встречать Новый год с весёлой компанией, ведь до него осталось так мало времени! И их поэтому спать не укладывали!

Едва хороводы успели поводить, да подарки получить. А потом Снегурочка устраивала такие конкурсы, так замечательно веселила гостей и была так счастлива! Ещё бы! Ведь у неё был самый лучший Дед Мороз на свете! И ей не хотелось расставаться с ним ни в эту Новогоднюю ночь, ни в любую другую! И верилось, что он всегда будет рядом, чтобы Снегурочке никогда не было страшно!

Лыжня

Зоя часто каталась на лыжах в этом заснеженном лесу недалеко от города.

Хотя жила сейчас совсем в другом районе, с противоположной стороны и, добираться сюда было уже далековато, Зоя упорно ехала почти через весь город с лыжами в чехле, только чтобы покататься в лесу своей юности …и любви.

Здесь, недалеко, находился институт, в котором она училась, был студгородок с ровными рядами общежитий, в одном из которых она жила когда —то.

Институт стал гордо именоваться академией, по краям ровных линий общежитских пятиэтажек вознеслись свечки высотных «малосемеек», надменно именуемые «домами иностранного специалиста», т.к. темнокожих студентов из развивающихся стран Африки и Азии в институте появилось множество.

И только лес остался прежним. С высокими соснами, разлапистыми елями, покрытыми шапками снега. На бронзовых стволах елей светились разноцветные отметины лыжных трасс разной протяжённости, и везде —везде змеились и извивались лыжни, всевозможной степени утоптанности.

То плотные и широкие как автомобильные трассы, то скромные и незаметные, ведущие неведомо куда.

По таким лыжням – Зоя любила ездить больше всего. Они вели в свои неведомые заснеженные миры. То обрывались недосказанно, то заводили в тупик, то, всё более истончаясь, вели в такую глухую чащобу и так долго, что казалось, что ты находишься не рядом с городом, а в заповедной сибирской тайге.

Такие лыжни Зоя любила больше прочих. По ним можно идти спокойно, не опасаясь летящих за спиной коньковым ходом спортсменов и их гортанных окриков, с требованием – уступить дорогу.

Зоя «коньком» бегать не любила, наверное потому, что не очень умела.

Вот и сейчас она свернула на такую и, не спеша, с удовольствием катилась по ней.

Лыжня изгибалась, как будто чертила какой —то неведомый знак вопроса.

Кругом было тихо и безлюдно, только величественные ели с лапами, покрытыми снегом, проплывали по обе стороны лыжни.

Вдруг впереди, под одной из таких елей Зоя увидела статную широкоплечую фигуру. Сердце рванулось куда-то вниз, словно испуганно захотело спрятаться поглубже.

Эту фигуру она узнала бы из тысячи. Даже если бы и не 10 лет прошло, а больше. Это был он. Игорь.

Её большая институтская любовь.

Зоя подошла поближе и спряталась за широкой лапой ели.

Да. Это действительно он. Не ошиблась.

Игорь и не смотрел на неё, а зачем-то методично сбивал снег с еловой лапы. Наверное, до красивой грозди шишек добирался. Жене или любимой подарить хочет?

Зоя и Игорь любили в этом лесу кататься вместе – тогда, в студенческие годы, когда так безумно и неровно любили друг —друга.

До такой степени неровно, что всё время ссорились.

И в последний раз они поссорились в этом лесу.

Даже не поссорились, а просто расстались. Так всё было странно, недосказано и обречённо. Зоя ничего не понимала тогда.

Почему её нежный, пылкий и внимательный Игорь стал вдруг таким надменным, колким и ехидным.

Он говорил какими – то недомолвками, неприятными намёками.

Это уже продолжалось около месяца, с начала января, но в последние дни стало особенно неприятно и тяжко.

Сначала отвлекала сессия, не до выяснения отношений было.

Зоя сдала сессию хорошо, а Игорь – один из лучших студентов на потоке – практически всю завалил.

Это тоже было очень странным.

Игорь прибегал к Зое после каждого экзамена, целовал её руки, каждый пальчик, кружил по комнате в объятиях, а потом объявлял, что завалил очередной экзамен. И вряд ли пересдаст, потому что нельзя учить, когда постоянно думаешь о ком-то, и столько боли и тоски.

Зоя не понимала – какая боль, какая тоска?

У них же всё хорошо! Заканчивалась сессия. Игорь нехотя готовился к пересдаче экзаменов и к Зое приходил всё реже.

А когда приходил, странно язвил, ёрничал. Зоя ничего не понимала, ей даже не хотелось, чтобы он приходил. Особенно всё обострилось в начале студенческих каникул, в феврале.

Каждые февральские каникулы Зоя ездила в Санкт – Петербург, к родственникам, она очень любила этот город. Любила его улицы, дворцы, магазины.

Любила бродить по набережным рек и каналов.

Но в этом году она ехать не хотела, так как ещё до Нового года всерьёз обсуждалась их с Игорем свадьба и она хотела быть только с ним, или ехать с Игорем к его родным в Пермь.

Но, после Нового года Игорь и о свадьбе и о поездке молчал, а говорил только о каком-то предательстве и непонимании.

А после завала сессии и совсем отпали всякие мысли о поездках – пересдавать надо!

Зоя хотела всегда быть рядом с Игорем, помогать ему с пересдачей, поддерживать во всём. Но он вдруг так изменился.

Только на один день Игорь вдруг стал прежним – влюблённым, пылким, когда она заглянула к нему домой.

Он жил здесь неподалёку, но не в общежитии, а в квартире с родителями.

Родителей дома не оказалось.

Он сначала предложил ей чай со вкусными домашними плюшками, а потом вдруг подхватил на руки и понёс по комнате – «Смотри! Здесь будет твой дом!»

А потом долго целовал, даже был несколько дерзким, но Зоя отводила его руки и повторяла: «Да! Всё будет! Здесь! В нашем доме! Но тогда, когда на этом стуле будет висеть моё свадебное платье!»

Игорь смеялся – «Оно будет таким пышным, что на стул не уберётся!» – но наглеть перестал.

Зоя потом даже подумала, что, может быть, она зря отталкивала его родные руки и решила, что если что-то произойдёт во время каникул, так пусть произойдёт!

Все десять лет после этого она жалела, что ничего между ними так и не произошло.

Ведь буквально через день после этой яркой встречи они пошли на лыжах вдвоём в этот лес, и Игорь снова был резким, колючим и чужим.

Он до слёз довёл её странными обвинениями, что она всегда притворялась чистенькой, а на самом деле…

И всё в таком же духе, и отказывался объяснять, почему говорил о ней так плохо. Она тогда убежала от него по широкой трассе, «коньковым ходом», который так не любила, а в общежитии долго плакала.

Не успевшие ещё уехать домой на каникулы подруги – соседки, жалели её, утешали, но тоже ничего не понимали. Зоя и Игорь считались идеальной парой, им многие завидовали.

Наверное из-за этой зависти всё и произошло – их ссоры и разлука, но Зоя узнала об этом так поздно…

А тогда, на следующий же день Зоя уехала домой, в свой районный городок и, едва собравшись, почти ничего не объяснив перепуганным родителям, тем же вечером укатила на поезде в любимый Санкт —Петербург.

И только там всё высказала, выплакала любимой тёте.

Видимо тётя всё и объяснила потом Зоиным родителям, потому что они дочку больше не терзали, ни о чём не спрашивали даже после её возвращения домой, а главное, о свадьбе больше не заговаривали. Этих расспросов Зоя тогда боялась больше всего! Ведь её родители, как и родители Игоря к свадьбе уже готовились, перезванивались, уже и дата была назначена и заявление в ЗАГС подано…

И так всё сорвалось. Потом Зоя узнала, что Игорь приходил, искал её и в общежитии, и в её городок, к родителям ездил, и просил их помирить.

Но Зоя ещё по дороге в Питер решила – «Всё! Всё кончено! Хватит грязных намёков, непонятных обвинений, которые она не заслужила, каких —то липких подозрений! Всё кончено! Всё!»

Когда начались занятия, она каждый день ездила домой, только бы избежать встреч с Игорем в общежитии, ведь учились они в разных группах и на занятиях не встречались.

Но Игорь всё-таки подкараулил её у лекционного зала. Зоя, оттолкнув его протянутые руки, так и прокричала ему то, что повторяла как заклинание все прошедшие две недели: «Всё! Всё кончено!…»

Игорь потерянно постоял у двери в зал, резко повернулся и ушёл.

После этого они не встречались, только иногда случайно виделись в институте, но пробегали друг мимо друга стремглав, даже не здороваясь.

И только через пять лет Зоя узнала о причине того странного поведения Игоря, его странных намёков и обвинений.

Об этом ей рассказала её знакомая, жена бывшего друга Игоря – Димы.

С этой парой вместе Зоя и Игорь и встречали тот, давний Новый Год, после которого всё и произошло.

Зоя вспомнила, как она была счастлива накануне той встречи, ведь они с Игорем только что подали заявление в ЗАГС.

Игорь сказал ей, что они встречают Новый год в гостях у лучшего друга Игоря и его невесты.

Зое всё равно было, где встречать и что, только бы вместе с Игорем. Ничего не предвещало неприятностей.

Они пришли в обычную городскую квартиру, где их встретили приятные молодые люди – Дима и Света.

Дима был знаком Зое. Она узнала в нём молодого человека, который постоянно приглашал её танцевать на студенческой дискотеке, которая была ещё на 1-м курсе, до знакомства с Игорем.

Тогда Зоя отвергла ухаживания Димы, не думая, как это ей аукнется в будущем.

Но только ещё большим сюрпризом для Зои было то, что войдя в нарядно украшенный зал с ёлкой, она увидела сидящего за праздничным столом своего бывшего знакомого Колю, который был влюблён в неё в 10-м классе школы.

Месяца три, осенью, они даже «дружили», как среди старшеклассников называлось их общение, то есть, Коля провожал Зою с танцев, в кино ходили иногда.

Зоя не испытывала к Коле никаких чувств, она соглашалась встречаться с ним только из-за уговоров настойчивых подруг, которым очень нравился Коля.

Но насильно мил не будешь, и Зоя вскоре начала Колю избегать, не отвечать на телефонные звонки, а потом и прямо сказала, что ничего между ними быть не может.

Коля долго страдал, добивался встреч с Зоей, бродил под её окнами, но девушка была непреклонна.

Он учился в другой школе, поэтому постепенно исчез с Зоиного горизонта, лишь после окончания школы она узнала, что он тоже уехал в областной центр и поступил в институт.

И вот – он здесь!

Коля встал, всем представился, делая вид, что он не знаком с Зоей.

Но зато уже в новом году, изрядно подвыпив, он не сводил с Зои глаз, пытался то подсесть к ней, то на танец пригласить.

А Зоя старалась избегать этих знаков внимания – отворачивалась, отходила, сидела только рядом с Игорем.

Но Николай всё-таки добился своего.

И, когда Дима вместе с Игорем вышли курить, а Света ушла на кухню за горячим блюдом, Коля увлёк Зою танцевать и, во время танца снова начал горячо говорить ей о своей любви, о своих страданиях, о том, что он на всё готов ради любимой девушки.

И вдруг потянулся к ней, чтобы поцеловать. Зоя резко отстранила Николая и вырвалась из его рук.

Но было уже поздно.

Она не знала, что в то время, когда они с Николаем танцевали, во время уговоров и попыток нелюбимого её поцеловать, за этой сценой наблюдал Игорь через стеклянную дверь комнаты, под злорадные высказывания «Лучшего Друга»:

– «Видишь? Не успел ты выйти – а твоя невеста с первым встречным целуется! И это до свадьбы! А что после свадьбы будет?»

Игорь, не дослушав, и не увидев окончания сцены, выбежал из квартиры, а потом долго и нервно курил под окном, пока за ним не вышла потерявшая его и удивлённая Зоя.

Игорь ничего тогда ей не сказал и не объяснил.

А она не чувствовала за собой никакой вины.

Ведь она не позволила бывшему другу ничего лишнего, и даже не сказала Игорю, что их с Колей связывало, что встретилась случайно (а может и не случайно!) со школьным приятелем.

А надо было рассказать!

Может быть, тогда бы Игорь понял всё и не изменился бы так резко, не было бы этих скользких намёков и непонятных упрёков.

И они бы не расстались

Это сейчас она почти уверена, что скорее всего, всё это было подстроено Димкой.

А тогда ничего не понимала, страдала, плакала по ночам.

А Игорь ничего не объяснял и не рассказывал…

В потоке своих воспоминаний она даже не заметила, что Игорь умчался по лыжне далеко вперёд и исчез из виду. Слёзы застилали глаза…

Так глупо расстались! Так глупо! И она даже не может позволить себе окликнуть его, догнать! Из оцепенения её вывел снежный поток, лавиной осыпавшийся с еловой лапы.

«Всё! Вот и точка!! Точка в нашей истории!» – сказала она себе, вытерла мокрые глаза и бодро пошагала вперёд по лыжне.

В просветы между деревьями показалась окраина города, замелькали гаражи…

Скоро лыжня выведет её из леса, вот уже подводит к тропинке…

Неожиданно сзади на неё кто-то налетел.

Грубо схватили за руки с двух сторон.

От неожиданности Зоя вскрикнула, но ей зажали рот грубой рукавицей: «Тихо, тихо, цыпочка, не шуми. Нагулялась хорошо, сейчас зайдём с нами в гаражик, винца выпьем, расслабимся… Да не дёргайся ты! Хорошо будет!»

Двое крепких верзил, отобрав у неё и отбросив в сторону лыжные палки, поволокли её по тропинке, ломая лыжи. Зоя извивалась и задыхалась под тяжёлой, жёсткой рукавицей, но не закричать не вырваться не могла.

Всё ближе распахнутая, страшная дверь гаража…

Вдруг резкий, неожиданный удар сзади оторвал от неё и свалил с ног одного подонка, потом другого.

Зоя не удержалась на ногах, упала в снег, сорвала с ног обломки лыж… А рядом завязался настоящий поединок. Двое на одного!

Два негодяя – и Игорь! Её Игорь…

Их было двое, но у него была лыжная палка в руке, она мелькала, обрушивая на парней ловкие, жёсткие удары.

«Он же занимался фехтованием!» – мелькнула в мозгу лихорадочная мысль —«И, вообще, – спортсмен! Куда до него этим алкашам!»

Но Игорю тоже приходилось туго, один из негодяев ударил Игоря в живот ногой, другой вырвал лыжную палку… Зоя закричала и, со всей яростью и силой, на которую была способна, ударила обломком лыжи одного врага, потом другого…

Её отшвырнули как котёнка, но на помощь уже спешили лыжники, а со стороны гаражей, привлечённые криком и шумом борьбы, люди.

Мерзавцы грязно выругались и ретировались в свой гараж, захлопнув дверь.

Прибежавшие столпились вокруг, спрашивали что-то, пытались помочь Зое, поднять её, из снега, колотили в запертую дверь гаража, куда спрятались враги, а Зоя никого не видела кроме Игоря, её Игоря, его родного, залитого кровью лица.

Люди суетились вокруг, а она вытирала кровь с его лица и гладила, гладила по волосам, по щекам, сжимала его сильные, посечённые в драке руки и плакала.

Только плакать могла. Слова исчезли куда-то.

А он говорил. Нежно, прерывающимся от волнения голосом:

«Заюшка… Всё в порядке? Очень больно тебе? Заюшка… Ну куда тебя понесло, глупенькую… Одну… Вечно во всякие передряги попадаешь. Давно уж в этом лесу тебя охраняю незаметно, когда вижу. А вижу часто..

Это ты только меня не замечала…

Всегда ты у меня была близорукая, зайчик мой…

Вечно тебе надо на всякие глухие лыжни соваться, и там, у ёлки стоял, не хотел тебя пускать сюда – нехорошее здесь место, но ты пошла всё же…»

Он говорил так, и целовал её руки и вытирал слёзы и гладил по волосам…

Шапку она где-то, в борьбе потеряла.

Она едва смогла выдавить – «Игорь! Ты же вперёд ушёл, как же ты оказался позади?»

Он засмеялся – «А лыжня здесь кольцо делает. Не заканчивается. Так и жизнь у нас – всё по кругу, по кругу. Никуда теперь тебя не отпущу, Заюшка!»

Он прижал её к себе, и несмотря на боль от ушибов, ей никогда ещё не было так хорошо.

Уткнувшись носом в его куртку она подумала – «Как хорошо, что наша лыжня идёт по кругу!»

И боль, и пережитый ужас съёжились и исчезли куда-то, и осталась только радость от того, что он рядом, что можно к нему прижаться, и что лыжня всё же вывела к ней его.

Её любимого, не забытого, долгожданного! Её Игоря.

Эхо войны

Чёрные сухари
Истинная история из жизни моей мамы

Посвящается моей мамочке —

Абашкиной Марии Андреевне.

Светлая память!

Май 41-го года выдался солнечным и тёплым. Белой кипенью цвели яблоневые и вишнёвые деревья в питомниках Тимирязевской Академии, где училась Машенька. Девушку радовало всё – и синева неба, и яркое солнце и раннее тепло, и подруги – сокурсницы. Ребят она немного сторонилась – деревенское строгое воспитание давало себя знать. Но в общежитии жить ей нравилось. Было весело и интересно.

Единственным, что немного огорчало и пугало Марусю —была предстоящая сессия, которой она очень боялась, хотя и училась хорошо. Но вид строгих преподавателей и, особенно, декана – просто вводил её в ступор.

Почему она так перед ними робела, Маруся объяснить не могла. Хотя преподаватели хорошо относились к скромной внимательной студентке с длинной косой и красивыми серыми глазищами.

Поэтому такой пугающей неожиданностью для Маши оказался вызов в деканат. У девушки просто ноги подкосились от ужаса, когда смешливая кареглазая соседка Зойка протянула ей казённое извещение с приказом – «Студентке Абашкиной М. А. срочно явиться в деканат с 14-ти до 16-ти часов.» Страшная бумажка была увенчана витьеватой, размашистой подписью самого декана!

Не зная, что и подумать, вспоминая все свои явные и тайные промахи, Машенька, на негнущихся ногах, подошла к тяжёлой, из светлого дерева, украшенной массивной витой ручкой, двери деканата.

Робко постучавшись и замирая от страха, девушка открыла дверь и шагнула в просторную комнату. Как в пасть ко льву.

Встала на краешке ковровой дорожки, красной с широкими зелёными полосками по краям – невероятное сочетание цветов! Только эта мысль билась в её опустевшей вдруг голове. Глаз от дорожки она оторвать не могла.

«Здравствуйте, Мария!» – послышался приятный баритон. Машенька, наконец-то, смогла поднять полные ужаса огромные глаза и увидеть восседавшего за тёмным столом такого же массивного и темноволосого декана, одетого в строгий чёрный костюм. Вопреки всем её опасениям, декан ласково улыбался ей. «Здравствуйте…» – пролепетала Маша пересохшими губами.

«Будьте добры, Мария, пройдите по дорожке и повернитесь.»

Ничего не понимая, Маша пошла по невероятной дорожке, которая тянулась до стола. Подошла к столу.

«Ну смелее! Теперь повернитесь и идите обратно!»

Маша резко повернулась, и её длинная и толстая коса тяжело взметнулась и обвила талию девушки. Декан даже крякнул от удовольствия.

«Ну, хороша! Подходишь!» Ничего не понимая, Маша снова повернулась и взглянула на декана, при этом коса её снова колыхнулась и обвилась змейкой. Декан снова одобрительно крякнул.

«Знаете, Машенька, к окончанию учебного года мы ставим спектакль про Стеньку Разина. По мотивам народной песни. Скорее не спектакль, а сценку – зарисовку – под песню. Нам нужна исполнительница роли персидской княжны. Делать тебе ничего не нужно будет. Просто сидеть рядом со „Степаном“, а в конце песни он тебя поднимет и бросит в „Волгу“ – девчата голубые ткани будут колыхать. А там тебя так мягонько поймают на мягкую перинку… Да не бойся ты!»

Но Маша уже не боялась. И декан был приятным и весёлым, и всё предстоящее было интересным.

«А предложил тебя на эту роль как раз сам „Степан“. Он старшекурсник. Где-то тебя увидел. Видно понравилась.» Декан снова улыбнулся.

«Ну, решено? Ладушки! Репетиция завтра после занятий. В 16—00!»

Маша с радостью побежала в свою комнату, где её уже ждали подружки – соседки, изнывая от любопытства. Девушка поделилась с ними новостью, под довольные возгласы и хихиканье.

На следующий день Маша едва дождалась конца занятий и помчалась на репетицию в актовый зал.

Сначала миловидная девушка в восточном костюме, её служанка, по роли, завела Машу а комнатку рядом с залом и помогла надеть красивый восточный костюм, состоящий из голубых с золотистой вышивкой лёгких шальваров, короткой плотной синей с вышивкой кофточки и полупрозрачного верхнего халата. Переплела её косу золотисто – жемчужными нитями.

Этот очень красивый наряд был принесён даже из настоящего театра, как потом сказали Маше.

Затем они вместе вошли в зал и подошли к сцене.

Там уже собрались почти все – «Дружина Степана», парни одетые в старинные русские костюмы воинов, и он сам – высокий, статный русоволосый парень, с улыбчивыми голубыми глазами. Костюм русского воина с кольчугой шлемом, красным плащом шёл ему невероятно. «Степан Разин» был очень красив!

Конечно, Маша не раз видела этого студента. И в учебных корпусах и в общежитии и в питомниках. Но как все старшекурсники, он казался надменным и неприступным. А тут он весело улыбнулся Маше и сказал, – «Привет, моя княжна!», – а потом протянул руку и помог взойти на палубу «струга», с изящным, по лебединому изогнутым носом и белым парусом над «кормой».

Все декорации уже были готовы и выглядели очень красиво.

Хор дружным многоголосьем затянул «Из-за острова на стрежень…»

Маша сидела рядом со «Степаном», которого звали, на самом деле, Николаем. Он слегка приобнимал её за талию и Маше было приятно и надёжно, и веяло силой от этой красивой, мужественной руки.

Маша, едва сдерживала улыбку, наблюдая, как ропщет и «бунтует» дружина, как строит козни за спиной «Степана», как колышутся голубые волны из лёгкой прозрачной ткани, которые держали девушки в голубых платьях.

Мощное звучание хора всё нарастало. И вдруг Степан подхватил её на руки и под слова «и за борт её бросает» на самом деле бросил со «струга».

Маша закричала от ужаса, и всё это вышло очень естественно и правдоподобно. Чьи-то сильные руки подхватили её, смягчили падение, и Маша упав на мягкий матрас, совсем не ушиблась.

Все вокруг аплодировали. В жизни Маши это были первые аплодисменты.

Подошёл декан, который и был режиссёром этой постановки и пожал Маше руку.

Но главное, к ней подходил её «Степан», улыбающийся, красивый. Он тоже пожал Маше руку и похвалил: «Ну что ты за молодец!»

И всё это было так приятно и волнующе!

Каждый день она с радостью ждала репетиций, и хотя участвовала только в последней, «песенной» части спектакля, с удовольствием смотрела его сначала, где ребята обыгрывали сцены восстания Степана Разина, а потом поднималась на «струг» и вновь проживала всё с самого начала, весь маленький, трагический отрезок чужой жизни. Она уже не боялась и не визжала, когда «Степан» швырял её в «набежавшую волну». Ей стал нравиться этот полёт и мягкое приземление на матрас. Хотя и «Степан» и режиссёр просили её завизжать, как в первый раз, она отказывалась, заверяя, что во время концерта завизжит обязательно!

И вот, наконец-то настал день концерта. Перед спектаклем Машу нарядили и причесали особенно тщательно. Подвели карандашом и оттенили Марусины и так огромные и выразительные глаза. «Жемчужные» и «золотые» нити переливались на её длинных, густых, полураспущенных волосах. Машенька была очень красива.

Не менее красивым был и «Степан».

Не понимая почему, Маруся волновалась.

Снова запел хор, действие разворачивалось своим чередом.

«Степан» поднял свою княжну на руки и вдруг властно, по-настоящему, по-мужски, поцеловал в губы и только после этого бросил за борт. Маруся завизжала изо всех сил и искренне. От негодования, от неожиданности, от стыда. Поцеловал! При всех! Как он посмел!

Это был первый поцелуй в недолгой Марусиной жизни.

Зато успех спектакля был потрясающим, публика разразилась овациями, криками «Браво» и «Бис».

Но пунцовая от стыда и негодования Машенька убежала, даже не выйдя на поклон. Целый месяц она дулась, избегала встреч с Николаем, который бродил под окнами общежития, носил цветы к дверям её комнаты.

Но Маша упорно не выходила на его зов.

Как она пожалела об этом позже! Столько времени потеряла!

А тут ещё и сессия закружила, которую Маша так боялась. Но сдавала её успешно. Сессия закончилась.

Так и не позволив Николаю проводить себя, Маша уехала к родителям в подмосковное село Лучинское, недалеко от величественного Ново – Иерусалимского монастыря.

Надо было проведать маму перед практикой, которая начиналась в конце июня в питомниках Академии.

В конце июня 1941-го года…

Маруся ещё гостила у мамы и отца, когда ярким солнечным утром из радиоприёмников на всю страну прогремело страшное известие.

И Марусино счастье закончилось…

Узнав о войне, Маша помчалась в Москву.

Её не волновало, что будет с практикой, с учёбой. Ей только хотелось увидеть Николая! Немедленно! Пока не случилось непоправимое!

Когда Маша примчалась в Академию, там повсюду сновали озабоченные встревоженные люди. Паковали ящики, собирались вывезти и спрятать самое ценное. Студентов – старшекурсников видно не было – всех отправили на военные сборы и курсы.

Кое-как узнав у суетящихся людей, где проводятся курсы, Маруся поехала туда.

Еле прорвавшись на территорию военного училища, Маша долго искала Николая в толпе призывников, её постоянно окрикивали, пытались вывести, но она, с умоляющими, полными слёз глазами упрямо не выходила, а только повторяла заветные имя и фамилию и спрашивала, спрашивала…

И вот наконец-то Николай вышел.

Не сдерживая слёз, Маруся бросилась к нему, обняла, прижалась и горько разрыдалась на его груди. Николай покрывал поцелуями её лицо волосы, руки, что-то шептал горячо и нежно. Маша уже никого не стеснялась. Их поцелуи были долгими, но горькими.

Практику в Академии не отменили.

Хотя обстановка везде была очень нервная. Сводки с фронтов были не утешительными. Враг наступал, захватывая всё больше советских городов.

Начались бомбёжки. То и дело гудел надсадный вой сирены, в небе жуткими стаями скользили вражеские бомбардировщики и люди бежали в бомбоубежище или метро, с ужасом на лицах прислушиваясь к грохоту взрывов.

По утрам Маруся работала в питомниках, а вечером, до введённого «комендантского» часа они бродили с Николаем по растревоженным улицам, или, по тревоге, спускались в метро, где сидели, тесно прижавшись друг-другу.

Несмотря на весь ужас происходящего, Марусе было хорошо и спокойно рядом с Колей. А по ночам они время от времени дежурили на крыше, сбрасывая противно жужжащие «зажигалки.» По ночам, под звёздами…

Но пожары, несмотря на дежурства, всё же начались.

Москву уже было не узнать. Её улицы ощерились развалинами взорванных домов, чернели глазницами пожарищ. По ним, и по площадям грохотала бронетехника

В одно из воскресений Маша, еле оторвавшись от Николая, уехала в Лучинское. Провожали на фронт отца.

Весело заливалась гармошка на станции, но все плакали. Надсадно, пугающе завыла мама, уткнувшись в гимнастёрку отца. Её, еле-еле, оторвали от мужа.

Плакала Маруся, прижавшись к отцу, и маленький братик Вася, вцепившийся, как клещами – ручонками в отцовскую ногу. Брат Лёша – подросток, мужественно сдерживал слёзы и только хмурился.

Отец весело прокричал – «Ну что вы меня хороните раньше времени?» – и встал на подножку товарного вагона.

Маруся напоследок поцеловала отца в колючую щёку, вдохнула запах крепкого табака и чего-то родного, домашнего, отцовского, и её оттеснили от вагона.

Какое-то время она бежала за поездом, отчаянно махая рукой, в толпе, но поезд набрал ход и исчез вдали.

Больше Маруся отца не видела никогда.

А через два месяца она так же провожала Николая.

Но уже в Москве.

Так же бурлила привокзальная площадь, плакали матери жёны и дети. Весело заливались гармошки и духовые оркестры.

Маруся шла, вцепившись в руку Николая. Она не хотела, не могла его отпустить. Коля осторожно разжал её руки. Надо было идти в колонну, на построение.

Нежно поцеловал запрокинутое, залитое слезами лицо и сказал: «Ты моя невеста! Слышишь – невеста! Сразу после войны, как только я приду – мы поженимся! А тебе задание – копить к нашей свадьбе чёрные сухарики. Такие, как я люблю. Надо же нам будет чем-то угощать народ на свадьбе? Гостей будет много, а обещают – голод. Копи, родная, сухари. И сахар! Они будут вместо пирожных! А уж со спиртом мы разберёмся! Все напоим до отвала… И кабанчика найдём! Не плачь, родная! Жди! Я скоро! Готовься к свадьбе!»

Он ещё раз крепко поцеловал её и побежал к колонне.

…Похоронки пришли так же быстро и в той же последовательности, что и проводы на фронт.

Сначала на отца.

В самом начале зимы. По первому снегу.

Маруся сначала пыталась успокоить катающуюся по полу и безумно воющую маму, а потом начала рыдать сама.

Отец погиб под Смоленском. Точнее, тяжело раненый в грудь, умер в госпитале.

Маша проплакала неделю и днём и ночью, а потом вернулась в Москву, где нужно было дежурить, сбрасывая с крыш «зажигалки», копать окопы и оборонительные сооружения на окраинах Москвы, ставить огромных чёрных «ежей» и …ждать писем от Николая. А так же, конечно, сушить и копить чёрные сухари.

От каждой своей пайки хлеба Маруся заботливо отрезала несколько кусочков, подсолив, заботливо сушила в остывающей печке и складывала в вышитый белый полотняный мешочек.

Скоро один мешочек наполнился, Маруся принялась наполнять другой, хотя пайки хлеба становились всё меньше.

Письма Николая – треугольнички, сначала приходили часто.

Маруся читала и перечитывала их, а потом носила на груди, под платьем, у сердца, до следующего треугольничка.

Николай писал ей, что его родители давно погибли, и что она – единственный, самый дорогой и близкий человек.