Текст книги "Перекрёсток параллельных миров"

Маг бросил короткий взгляд на королеву, но та уже не смотрела на мага. Гейнц поклонился, вышел из комнат королевы. Закрыв дверь, прошептал: «Змея», и пошёл по коридору.

Ядвига, посмотрев на закрывшуюся дверь, усмехнулась:

– Преемница? Ах, как интересно!

Я проснулась утром, оглядела мрачную келью. И так неважнецкое настроение упало до нуля. Пройдя за ширму, я быстро привела себя в порядок и, перейдя к окну, раздвинула шторы; в лицо ударил яркий солнечный свет. Блин! как же я хочу на свободу! Сев на широченный подоконник, я с тоской смотрела в окно. Какой хороший погожий день. Солнце светит, небо голубое-голубое, как будто его всю ночь красили и лаком покрывали, а я сижу тут, как в тюрьме.

Из кельи долетело встревоженное:

– Эй, ты где?

Шасть! У окна появилась вчерашняя горничная. Увидев меня, просветлела лицом:

– А! Ты здесь! Завтрак на столе. Её величество примет тебя после обеда, – доложила горничная и ушла, но я не сильно расстроилась.

Сходив в келью, за подносом, я поставила его на подоконник, сняла салфетку и, не сдержавшись, радостно воскликнула:

– Это просто праздник какой-то!

Завтрак был великолепен: яичница с колбасой, чай, два пирожных, тарелка с клубникой и сливками. Настроение резко улучшилось, в душе затеплилась надежда, что всё будет не так страшно, как я надумала. Довольно потерев руки, я принялась за еду, глядя в окно, как в телевизор.

Моя келья находилась в угловой части большого каменного здания, нижние этажи которого, не имевшие окон, служили своеобразной оградой дворцовой территории. Из окна, на подоконнике которого я сидела, открывался вид на огромную усадьбу: богатый дом с парком и прудом, в котором плавали какие-то птицы, похожие на уток. Именно там, как я понимаю, жила вчерашняя скандалистка. Прямо под окнами проходила дорога, тянувшаяся вдоль здания гостиницы и ограды поместья и заканчивавшаяся у оврага, густо поросшего кустарником. Короче, смотреть не на что, но этот вердикт был в корне неверным. В начале двенадцатого в пустынном проулке начался экшн.

Сначала на дороге появился всадник. Я подумала, что кто-то едет в гости к скандалистке и, спрятавшись за тонким тюлем штор, чтобы не увидели с улицы, следила за всадником. Тот же, зараза, никуда не торопился, лошадь не погонял и та еле-еле шевелилась. В конце концов ленивая или усталая лошадка добралась до ворот, я напряглась, но верховой и не подумал заворачивать коня, проехал мимо! А куда это он? Молодой франт проехал по проулку, разглядывая сад за забором, поскольку больше разглядывать было нечего, доехал до оврага, обречённо посмотрел в провал и, развернувшись, так же медленно поехал назад.

Понятно, заблудился. Решив, что действие кончилось, я продолжила завтракать, но тут пришла горничная в компании слуг, нагруженных сундуком с вещами и коробкой из салона, и мне пришлось отвлечься.

Горничная осмотрела магазинную коробку, медленно шевеля губами, прочитала название фирмы и тут же брезгливо отставила в сторону. Ой, гляньте, аристократка! Горничная открыла сундук и по-хозяйски начала перебирать лежавшие там платья. В этот момент я чуть не прокололась, спросила горничную, откуда взялись вещи. Горничная была слишком занята работой, потому не придала моим словам особого значения, небрежно бросила, что это мой сундук. Сказать, что я обалдела, это ничего не сказать. Уж я-то точно знала, что никакого сундука с вещами у меня с собой не было, и тут – на тебе, здрасте. В голове всплыла картинка: вечер, у кареты стоит Сташек, передаёт распорядителю письмо. Значит, меня заколдовал тот самый колдун, который сидит в Нейлине?.. Хрень какая.

– Вот! Вот это вполне подойдёт, – горничная достала из сундука очень простое платье. В принципе, я не возражала, но всё же поинтересовалась:

– А покрасивее?

– Губа не треснет?

– У кого? У меня или у королевы?

– Хорошая шутка. На полкостра тянет.

У меня по спине пробежал холодок. Горничная, видимо, поняла. Оглядела меня насмешливо, сообщила, что придёт после обеда и пошла к двери. На пороге она обернулась, посмотрела на меня свысока; ей явно доставляла удовольствие её нынешняя должность. М-да, девица-то не так проста, как мне кажется. Надо держать ухо востро, но пока можно дозавтракать, и я вернулась к окну.

Забравшись на подоконник и выглянув в окно, я увидела того самого заплутавшего франта. А чего он тут круги нарезает? Залип? Пригляделась. А, нет! Это не он. Это другой, но очень похож. Парень проехал под окном, направляясь к оврагу. И этот туда же? Я выглянула в окно и слегка обалдела: таких красивых и заплутавших в переулке было уже штуки три, включая того, самого первого. Все всадники двигались по уже известному мне маршруту, делая вид, что они тут сами по себе. А что это за цирк? Но оказалось, что это был только пролог, около половины двенадцатого сонный переулок превратился в оживлённый бульвар.

Сидя в эркере, как в театральной ложе, я наблюдала за тем, как партер – тихий затрапезный тупичок – заполняется молодыми людьми, разодетыми в пух и прах.

Когда по дороге кружило уже более десятка кавалеров пешком и верхом в одиночку и парами, в проулок въехал экипаж. Проезжая мимо каштана, росшего почти напротив соседского сада, карета подпрыгнула, накренилась. Кучер натянул вожжи, останавливая лошадей, спрыгнул на землю и забегал вокруг транспортного средства, причитая и театрально хватаясь за голову. Из окна кареты выглянул пассажир – молодой напомаженный хлыщ, и спросил, что происходит. Кучер заявил, что колесо соскочило. Да ладно! Это когда же? Кучер позвал мальчишку, сидевшего в пыли у дороги, отправил его в ближайшую кузню. Остальные «гуляющие» посмотрели на хитреца с завистью и злобой, а я пожалела, что у меня нет времени и денег, иначе я бы открыла под каштаном шиномонтаж. На первом этаже – кузня и колёсная мастерская, на втором – терраса со столиками. Озолотилась бы. Ещё бы знать, ради какого зрелища сюда съезжаются бездельники со всей округи?

Без пятнадцати двенадцать в саду соседнего дома начались первые действия, заставившие кавалеров, крутившихся у ограды, оживиться. Сначала из дома вышел лакей – напыщенный, важный дядька под пятьдесят с большим подносом в руках. Лакей прошёл в беседку, стоявшую не так и далеко от ограды, и, поставив поднос на стол, начал нарочито медленно, как будто измываясь над почтенной публикой, раскладывать на столе книги, свитки, тетради, устанавливать письменный прибор с торчащими во все стороны гусиными перьями.

Зрители пристально следили за действиями лакея, а тот наслаждался вниманием, растягивал удовольствие, и его можно понять, не каждого лакея принимают, как голливудскую звезду. Мне стало безумно интересно, кто же в этой пьесе главный герой – Великий Магистр будет судьбу предсказывать?

Прошло ещё минут пятнадцать. Напряжение нарастало. Казалось, что скоро на дороге начнётся драка, первой жертвой которой станет хлыщ, посмевший застолбить самое жирное место. Неожиданно всё стихло. Открылась дверь, в сад вышел мужчина за пятьдесят, важный и представительный, закутанный в длинную чёрную мантию; голову мужчины украшала конфедератка с золотой кисточкой. Кто ж это такой, что его так ждут?

Шух! по дороге пролетел ветерок – кавалеры вздохнули в едином порыве. Вслед за учёным вышла… ох, вот это да! Я так ожидала увидеть отличницу-зубрилу, что растеряла все слова, когда увидела вчерашнюю скандалистку. По саду шла живая кукла Барби, модель «роковая брюнетка». Ну, теперь понятно, почему на дороге народу, как на первомайской демонстрации.

Устроившись в беседке, красавица и учёный завели нудный научный разговор, и это стало сигналом для зрителей, которые, оживившись и делая вид, что они тут сугубо по делу, начали прохаживаться вдоль решётки, а те, кто были парами, медленно фланируя по улочке, начали вести научные диспуты. Я смотрела на эту дурную пьесу, исполняемую дурными актёрами, и не могла понять – ради чего затеяно это представление? Зачем красивая девица, которая явно в девках не засидится, выставляет напоказ свою образованность? Она нацелилась на кого-то определённого, любящего умных? Но такой мужчина точно не будет принимать участие в этом дешёвом спектакле.

Будущее показало, что я недооценила красотку. Цель учёного диспута была совершенно иной. Мудрёный разговор был затеян для рекламирования книжонки одного местного научного деятеля по фамилии Берг, который опроверг чьи-то научные изыскания и доказал, что Земля стоит на трёх китах, а не на трёх слонах. На мой взгляд, реклама была весьма неважнецкого качества. Рекламируя «весомый» научный труд страниц на двадцать, девица так переигрывала, что Станиславского бы инфаркт хватил. Впрочем, для наивных местных жителей сошло и так. Местная неискушённая публика приняла всё за чистую монету, в толпе пошли разговоры о том, что нужно обязательно приобрести научный трактат. Да, бегите-торопитесь.

Выполнив обязательную программу, красавица и учёный переключились на земные дела. Учёный, в котором я по голосу опознала вчерашнего оппонента девицы, спросил, поедет ли она во дворец на бал?

– Ах, не знаю, – девица скорчила недовольную гримаску, – что там делать? Развлекаться от зари и до зари?

Лихо переобулась. Вчера билась за право отдыхать, как львица за свиную тушку. Мужчина ответил, что надо тренировать не только ум, но и тело, и, если девица занимается целый год, можно пару недель и отдохнуть.

– Можно, – согласилась красавица, но выдвинула контраргумент: – Хотя я считаю, что мы слишком много отдыхаем. Порядки, введённые Кински, слишком дорого обходятся королевству. Стоит посмотреть, чем закончилась их расточительность в Ройтте.

– Но законы?.. – промямлил мужик, и заткнулся, поскольку девица сразу перебила:

– Это не наши законы, а законы Кински. И мы можем видеть, как они процветают на своих законах.

– Вы одобряете новшества, введённые нашей королевой, пошли ей Небо всяческих благ?

– Конечно. Её величество не раз доказывала, что умнее многих мужчин. Королевство должно работать, а не веселиться с утра до ночи, или разоримся, как южане-бездельники.

М-м-м. Ну, понятно, одному – продать, второй – лизнуть.

Показательная программа по фигурному катанию на чужих ушах продлилась чуть более пятидесяти минут. Без пяти час из дома вышла дама в строгом чёрном платье с белым передничком и в белой наколке. Подойдя к беседке, она начала кудахтать, как курица над яйцом, напоминая господам, что они занимаются «цельный час» и пора сделать перерыв. Учёный важно кивнул и приказал подавать обед, а девица, оглядев стол, не очень убедительно сделала вид, что так занята, так занята, что даже не заметила, как время пролетело. С наигранным сожалением она встала и пошла к дому

Публика, приняв всё за чистую монету или сделав вид, что принимает, проводила красавицу громким перешёптыванием, чем-то смахивающим на аплодисменты, и начала разъезжаться в разные стороны.

Минут через пять после окончания представления в мои комнаты вломилась весело хохочущая горничная и, увидев, что я сижу у окна, спросила:

– Ну, как тебе театр?

Театр? Да это, скорее, цирк.

– В точку! – горничная засмеялась, – я такое на ярмарке видела. Там учёная собачка столько раз лаяла, сколько ей яблок показывали.

Надо же! Как она точно отразила суть увиденного. А что это за красавица?

– Это Гизела Бартош – дочь герцога Бартоша. Ты с ней поосторожнее, ей благоволит сама Ядвига.

Да это понятно. Значит, королева Кастелро любит умных.

– Красивых она точно не любит, – влепила горничная, посмотрела на меня многозначительно, давая понять, что мне там ловить нечего.

– Да? А как же Гизела?

– Гизела – Бартош, а ты – Кински. Поговаривают, что Ядвига выбрала Гизелу наследницей престола. Обед подавать?

Я не сразу поняла, что имеет в виду горничная, ведь только-только завтрак был, но вовремя поймала себя за язык, кивнула. Да, обед. Почему бы и нет?

Горничная ушла, а я посмотрела в окно – дорога была пуста. Ну, понятно, ротозеи рванули за трактатом Берга.

Я не ждала, что кто-то появится, приближался обед, а в это время по гостям особо не ездят, но снова ошиблась с предсказаниями. Вскоре на дороге показалась карета. Следя за небольшим изящным экипажем, я предположила, что это приехал Берг с откатом, но, когда карета остановилась у парадного подъезда и из экипажа вышла Эмилия, я чуть с подоконника не свалилась. Фея давно скрылась в дверях, а я всё смотрела на дом Бартошей, не зная, что и думать.

Оставшееся до визита к королеве время и весь путь в королевский кабинет я потратила на размышления, причём настолько сильно погрузилась в мыслительный процесс, что, если бы мне пришлось самостоятельно возвращаться в гостиничную келью, я бы до сих пор блудила по извилистым королевским коридорам и бесконечным лестницам.

Я не знаю, сколько зданий мы прошли, но подниматься и спускаться по лестницам пришлось не менее десяти раз. К тому времени, как мы добрались до предбанника, ведущего в королевский кабинет, я мечтала лишь об одном – присесть, но, увы, мечта пока была недостижима. Вскоре ситуация ухудшилась: в приёмную, где я ждала вызова в кабинет её величества, вошли учитель и Гизела, разодетая в пух и прах. И тут я дала маху – не присела, как положено, да ещё и посмотрела на Бартош сверху вниз. Встретившись взглядом с красавицей, я поняла, что видела её раньше. Да, встретились на пути во дворец Нейлина. Я ещё тогда подумала, что взгляд у неё, как у наркоманки. Но в этот раз ничего необычного в глазах девицы не было, кроме злобы. Кажется, я нажила себе врага. И это только потому, что не присела в книксене? Я боюсь и думать о том, что будет, если я попытаюсь увести у неё кавалера. Но будущее показало, что это были только цветочки.

Вскоре из королевского кабинета вышел секретарь её величества, громко сказал:

– Её сиятельство Маргарита Кински, – и сделал приглашающий жест рукой.

За моей спиной раздалось злобное шипение:

– Ссссс…

Я оглянулась, чтобы узнать, какой змее наступила на хвост. Встретилась глазами с Гизелой, и поняла, что лучше всего будет сбежать в какие-нибудь дальние леса. Лучше всего, в сибирскую тайгу.

Её величество, королева Кастелро Ядвига Первая, когда-то очень красивая, но сильно сдавшая дама в районе пятидесяти, окинула меня недовольным взглядом, выслушала секретаря, что-то прожужжавшего на ухо, и сказала:

– Рада видеть свою родственницу живой и здоровой…

Но никакой радости в голосе королевы не было. Не найдя ничего лучше, я присела в реверансе. Королеве моё поведение, кажется, понравилось. Она помолчала, оглядывая меня с ног до головы, и спросила:

– Почему вы решили покинуть Пазолини именно сейчас?

Я не поняла вопроса, потому только ниже склонила голову, но Ядвига, кажется, ответа и не ждала. Пообещала позаботиться о своей юной родственнице, то есть, обо мне, и дала понять, что приём окончен. Меня попросили подождать в приёмной.

Когда я вышла из королевского кабинета, Гизела уставилась на меня, как будто что-то искала. Желает найти следы благожелательности королевы? Бедолага, как её плющит-то! А, может, сказать, что я не претендую?.. нет, не буду. Всё равно ведь не поверит. Ну, и пусть дальше дурью мается.

Не зная, сколько придётся ждать, я прошла к окну, села на стул, чем заслужила очередной прожигающий взгляд от Гизелы. Ну, да, ну, не знала я, что кресла в королевской приёмной стоят не для сиденья, а для красоты. И что, убить меня за это? Но, кажется, Гизела и на такое была готова.

Ёжиться под пронизывающим взглядом красотки мне пришлось недолго: красавицу и её спутника пригласили в кабинет, и почти сразу же в предбанник зашла статс-дама, которой было приказано проводить мадемуазель Маргариту в отведённые для неё комнаты. Тётка бросила на меня удивлённый взгляд. Я встала, присела в коротком книксене, окончательно вогнав важную даму в ступор. Да что ж такое-то? Тётка приказала идти за ней, резко развернулась, шурша платьем, пошла к дверям. Я поплелась следом, как собачка на поводке, мечтая добраться куда-нибудь, где можно будет спокойно отдохнуть.

Дежурная статс-дама провела меня по дворцу к широкой лестнице, которая на площадке между вторым и третьим этажом делилась на два рукава, расходящихся в противоположные стороны. Мы пошли по лестнице, ведущей вправо – на женскую половину, поднялись на площадку третьего этажа. У входа в коридор сидела дородная дама, похожая на вахтёршу в общежитии. Увидев нас, дама достала из ящика стола связку ключей, встала и пошла к ближайшей от входа двери, сказав, что именно эти комнаты выделены для Маргариты Кински.

– Её вещи? – статс-дама обратилась к вахтёрше так, как будто меня в коридоре не было.

– Уже доставили.

Меня впихнули в комнаты, сказав, что ужин будет в семь. Закрылась дверь, и я тут же услышала, как вахтёрша спросила:

– Это та самая?

– Да! Вы представляете, эта нахалка посмела сидеть в королевской приёмной.

– Дрянь! Считает, что родство с Хельмутом даёт ей право вести себя, как заблагорассудится?

– Очевидно.

Холера!.. кажется, я попала.

Голоса в коридоре стихли, и я отправилась на экскурсию, которая меня порадовала. Хоромы мне выделили поистине царские: гостиная, спальня, будуар, совмещённый с гардеробной, и ванная комната с остальными удобствами. Правда, позднее выяснилось, что хоромами это можно было назвать только с точки зрения Изабеллы Коробкиной. По местным меркам Маргариту Кински запихали на дальние антресоли, показав всему двору, что бедной родственнице Ядвига не рада. К счастью, я узнала об этом значительно позже, когда мне было уже всё равно.

Около семи пришёл лакей, которому было приказано проводить меня в столовую, где ужинали королевские придворные. Там я испытала первое разочарование: местное великодушие, так поразившее меня на балу в Нейлине, оказалось лишь видимостью – красивой витриной, прикрывающей жестокие придворные нравы. В реальности придворные её величества Ядвиги Первой не жалели дёгтя, щедро поливая чужие заборы. Представляю, что будут говорить обо мне, когда меня не будет в комнате!

Второе разочарование постигло меня чуть позже, когда я, вернувшись к себе, устроилась в гостиной у камина. Не прошло и пяти минут, как в комнаты без стука вломилась статс-дама, в тот вечер дежурившая у входа в гостевое крыло. Пробуравив меня взглядом, дама, давно похоронившая в душе буйную молодость, учинила допрос, засыпав меня вопросами. Почему не раздета? Почему сижу в гостиной? Почему свеча на подоконнике горит?

Бесцеремонность дамы так меня разозлила, что я чуть не ляпнула про каторжника Сэлдона, но вовремя прикусила язык, вспомнив про полкостра. Впрочем, ответа никто не ждал, мне было приказано отправляться спать. На выходе церберша добавила, что позже придёт и проверит. Я подумала, что это пустая угроза, но указание всё же выполнила и, как выяснилось, не зря. Тётка вернулась и проверила! Убедившись, что я уже легла, дама мощно выдохнула, одним махом потушив сразу три свечи, и вышла, хлопнув дверью.

Когда наступила тишина, я выбралась из кровати и открыла окно – в хорошо протопленных комнатах было душно. Сквозь открытые створки в комнату ворвался свежий воздух. Какая благодать! Разглядывая сад, я почему-то вслух ляпнула:

– Да, надо делать ноги. Надо завтра прогуляться в парк, поискать выход.

Сороки, сидевшие на дереве, застрекотали:

– Наивная.

– Дура неучёная.

Много позже я сообразила, что меня нисколько не удивил тот факт, что я понимаю птичью речь, но очень обидело, что птицы считают меня дурой. Я не выдержала и возмутилась:

– Чего это я дура?

Птицы переглянулись, вспорхнули с ветки и улетели. Нормально? Я обиделась ещё больше. Меня даже птицы за человека не держат.

Вжик! Бум! Мимо окна пролетел какой-то тёмный предмет, послышался странный шелест, на подоконник легла пухлая детская ручка, следом появилась вторая. Детские ручки шарили по ровному дереву, ища зацепку. Мама дорогая, а это что такое? Снизу донеслось пыхтение, тонкий детский голосок прохрипел:

– Ну, помоги!

Я взялась за ручки, потянула.

Бум! Неизвестный айкнул, крикнул:

– Осторожнее! Ты мне голову разобьёшь.

– Ах, простите, я не хотела.

Пришлось немного повозиться, но я всё же вытянула на подоконник странное существо. По виду это был мальчишка с торчащими во все стороны светлыми вихрами, носом-пуговкой, большими хитрыми голубыми глазами и пухлыми щёчками. Ростом мальчишка был не больше метра, одет был обычно: в простые штаны на лямках и клетчатую рубаху, а за спиной его торчали настоящие крылья, похожие на стрекозиные. Офигеть! Я спросила:

– Ты кто?

– Эльф, – ответил мальчишка, почёсывая ударенную макушку.

– Эльф? – я оглядела сказочное существо. Пухлые ручки, толстые щёки, круглый живот. Это эльф? Не удержавшись, спросила: – А что такой толстый?

Эльф пожал плечами:

– Плюшки люблю.

– А тебя случайно не Карлсон зовут?

Мальчишка аж подпрыгнул, заверещал возмущённо:

– А чё сразу Карлсон? Чё Карлсон? Других имён нет, что ли?

– Что ты так кричишь? А если услышат?

Я согнала гостя с подоконника. Эльф перелетел на камин, устроился там, закинув ногу на ногу, смотрел недовольно, а когда я закрыла окно и задёрнула шторы, снова перешёл в атаку:

– Не, а чё сразу Карлсон? – видимо, с этим именем были связаны какие-то не самые приятные воспоминания. – Можно подумать, что других имён на свете не бывает.

Я кивнула головой, перебралась на кровать, устроилась в изголовье:

– Бывают. Меня, например, Изабеллой зовут. А тебя как?

– Нильс, – пробурчал эльф, – надо же, Карлсон. Всё он, да он. Нашли героя.

– Ну, разгром он устроил эпичный, но ты-то эльф воспитанный, надеюсь? Кстати, как твоя фамилия?

– В смысле?

– На коромысле. Если есть имя, должна быть и фамилия. Ты же не из воздуха возник, семья-то есть?..

– Что это ты моей семьёй интересуешься? – забеспокоился эльф.

– Я не твоей семьёй интересуюсь, а твоей фамилией. Она у тебя есть или нет?

– Тебе зачем?

– Ну, мало ли Нильсов на свете. Я одного знаю.

– Да? – эльф прищурился, – ладно. Нельсон я. Нильс, сын Нельса.

– Очень приятно, товарищ адмирал.

– Кто? – Нильс насторожился, почувствовав насмешку, и я совершенно серьёзно и, главное, честно, пояснила:

– Был такой очень известный моряк – адмирал Нельсон.

Моё объяснение Нильсу понравилось, он сразу забыл все обиды. Он оглядел меня свысока и заявил:

– А ты, значит, лесная фея.

У меня аж холодок пробежал по спине. Я – фея? Этого быть не может, хотя, очень хочется. Постаравшись скрыть волнение, я как можно небрежнее спросила, почему Нильс так решил. Эльф пожал плечами:

– Ты же поняла, что сказали сороки, а так только лесные феи могут. И чего ты тогда во дворце делаешь? И как ты вообще тут оказалась?

Я вздохнула:

– Ты не поверишь.

– Ты попытайся и, если будешь достаточно убедительна, я, может быть, и поверю, – ехидно заметил эльф.

Я подумала немного, и начала рассказывать о своём сомнительном везении, о первом приходе в сказку, о поездке на бал, о возвращении домой, о втором пришествии. Нильс оказался благодарным слушателем, слушал не перебивая, только иногда уточнял некоторые подробности. Я расслабилась, решила, что мне верят, и начала рассказывать более подробно, но, когда я закончила, эльф поинтересовался:

– Ты ещё кому-нибудь это рассказывала?

– Нет.

– И правильно. И не рассказывай. Не морочь людям голову.

Я расстроилась чуть не до слёз. Я так старалась, столько души вложила в этот рассказ, ни слова не приврала, а мне не верят. Переспросила:

– Не веришь?

– Да.

– Думаешь, я вру?

Ответ эльфа оказался вполне логичным:

– Так чего бы тебе и не врать, цену себе набивать?

Я даже не нашлась сразу, что ответить на такое. А! нет, есть, что ответить! Я побежала в гардеробную, нашла коробку из магазина, порылась в ней, нашла свою куртку, достала из кармана смартфон, но включить не удалось – за время моих скитаний прибор разрядился. Ну, ладно, и так сойдёт. Я вернулась в спальню, показала Нильсу смартфон:

– А это, по-твоему, что? Где у вас такое производят?

Нильс глянул свысока, пожал плечами:

– Ну, коробка. Чёрная. Дерево?

– Сам ты дерево! Нет, это же надо! Я сказала чистую правду, а мне не поверили. Как это может быть?

– Запросто. Или ты думаешь, что раз мы туда попасть не можем, то ничего о другом мире не знаем? Нет там лесных фей. Там и лесов-то, почитай, нет. Всё извели на волшебство.

– Не поняла. На какое ещё волшебство?

Эльф оживился, начал рассказывать мне о моём собственном мире, который, по мнению местных, был таким волшебным, что волшебнее не бывает. И по воздуху там люди летают, и под водой плавают, и каждый житель там маг, всё обо всех знает, даже о тех, кто на другом конце Земли живёт. И ещё тамошние жители любого человека могут скопировать и у себя дома его портрет поставить, чтобы управлять им.

Я слушала и понимала, что в чём-то эльф прав, и именно поэтому переубедить его будет очень сложно. Заканчивая описание сказочного соседнего мира, Нильс сказал:

– Там такие колдуны живут, что тебе до них, как до звёзд! Так что сиди, и не чирикай. Из другого мира она! Ага-ага. Ты это, если ты – фея, так давай, наколдуй нам чего-нибудь.

Если Нильс хотел меня озадачить, то у него это получилось в лучшем виде. Я развела руками, сказала, что колдовать не умею. Нильс так удивился, что чуть не грохнулся с камина, а придя в себя от изумления, начал насмехаться. Не желая слушать упрёки, предложила кое-кому очень умному, научить некую бестолочь. Нильс возгордился, начал рассказывать, как надо колдовать.

Примерно через час мне удалось создать чашку чая, причём сразу с сахаром, а для Нильса я наколдовала плюшки. Нильс поворчал, недовольный количеством плюшек и сахарной пудры на них, но я уже не обижалась. Подумаешь! На примере Эмилии представляя, что может сделать фея, решила уточнить границы возможного. Нильс пихнул в рот очередную плюшку, сказал, громко чавкая:

– Что ещё? Ты сначала это научись делать нормально, а потом за остальное хватайся.

– Я должна знать пределы своих возможностей.

Нильс пожал плечами, заметил философски:

– Да кто ж их знает, твои пределы? Феи колдуют, в зависимости от образования. Научишься читать, сможешь больше.

– Что? Я умею читать!

– Читаешь? Ты умеешь читать? Ты только никому не говори, чтобы за умную не приняли.

– Как я понимаю, в этом королевстве только Гизеле позволено быть и красивой, и умной.

Нильс поинтересовался, кто такая Гизела, а когда я рассказала, важно кивнул:

– Правильно. Она – наследница, она титулованная, ей можно.

Я не поняла, эльф пояснил, громко чавкая:

– Что ты не поняла? Нельзя быть и тем, и другим сразу. Либо ты фея, либо – вельможа.

– Хм, интересно, а если я выйду замуж за вельможу?

– Ну, и выйди. Кто-то мешает, что ли? – фыркнул Нильс. – Решать-то всё равно он будет, а не ты.

Я снова не поняла и переспросила. Нильс пояснил, что даже если я выйду замуж за титулованного человека, то вести переговоры, принимать решения, ставить подписи на документах и прочее будет мой муж, но не я.

Если честно, то я не увидела особой логики в объяснениях эльфа, поскольку знала на примере собственных бабушки и дедушки, что при желании жена может убедить мужа в чём угодно. С другой стороны, мне-то какая разница? Замуж я не собираюсь и вообще планирую вернуться домой, в обыкновенный мир, где нет места феям.

В этот момент где-то на задворках сознания кто-то тихо-тихо спросил: «А зачем вообще возвращаться? Чем тут не жизнь?», но тогда я не обратила на это никакого внимания. Передо мной стояла цель: встретиться с феей, потребовать назад своё лицо и вернуться домой. Тот факт, что я сама стала феей, внушал надежду, что я смогу договориться с Эмилией, нужно только узнать, что я ещё могу и выбраться, наконец, из этого чёртового дворца.

Над широкой рекой занимался рассвет. Первые лучи солнца осветили водную гладь и фрегат, лениво покачивающийся у деревянного причала. На палубу вышел матрос. Оглядевшись по сторонам и широко зевнув, он сбежал по сходням и скрылся в прибрежных кустах. Качнулись ветви, взлетела в небо вспугнутая птица.

В рассветной тиши раздался топот копыт, начал быстро приближаться, и вскоре на вершине невысокого холма появились два всадника, остановившись на мгновенье, они пришпорили коней и помчали вниз по склону. Матрос выскочил из кустов как ошпаренный, всмотрелся лица верховых, но, видимо, увидев знакомых, заметно расслабился.

Добравшись до причала, всадники растеряли весь свой пыл, неторопливо спешивались, явно оттягивая тот момент, когда надо будет идти на судно. Одним из всадников был некий Норберт Валевски – аристократ и дальний родственник короля Нейлина. С этим молодым человеком на балу в Нейлине танцевала Изабелла Коробкина и отметила его высокомерие. Она была права. Родство с королями наложило свой отпечаток, и Норберт действительно порой был излишне высокомерен и заносчив, особенно, с людьми, которые стояли ниже, причём, не только по социальной лестнице, но по уму и образованности. Но так вели себя все представители династии Кински и её боковой ветви – Валевски, Норберт не был исключением. Это был его фамильный, и, к сожалению, не единственный недостаток.

Берт, как звали его друзья, пребывая во хмелю, бывал не сдержан на язык, особенно, если собеседником оказывалась юная особа женского пола. За хвастовство и болтливость Валевски не раз прилетало от товарищей и, леча синяки, Норберт клялся, что будет молчать, как рыба, и молчал, но лишь до первой хорошей пьянки, а потом всё повторялось снова.

Спутником Валевски был рыжеволосый сероглазый парень, весьма простецкого вида, но эта простота была лишь кажущейся. Мартин был колдуном, причём, не из последних, но своими умениями не хвалился, и не из ложной скромности, а просто не считал нужным афишировать.

О семье и юных годах Мартин ничего не рассказывал, говорил, что это неважно и неинтересно. Но интересующихся было немного, и дело было не только в умениях Мартина. Колдун водился с людьми, в чьи дела даже самые любопытные предпочитали не вмешиваться.

Спешившись, Мартин и Норберт передали поводья подоспевшему матросу, и Валевски деловито спросил:

– Кэп на месте?

Матрос кивнул. Друзья пошли к сходням. Мартин остановился, придержал Валевски за плечо и произнёс нерешительно:

– Может, ты сам скажешь?

– Не ссы, – на удивление грубо ответил Валевски, но, пребывая в компании друзей, он мог и не такое завернуть, а когда его упрекали в этом, говорил, мол, с кем поведёшься. Мартин упрекать в грубости не стал. Валевски же, потрепав друга по плечу, ободрил: – Убить не убьёт, а там, глядишь, отбрыкаемся.

Валевски и Мартин поднялись на борт корабля, прошли на корму. Валевски нагло толкнул одну из дверей, скрылся внутри. Мартин постоял немного, и тоже вошёл в каюту.