Текст книги "Защита рода"

Защита рода
Ирина Александровна Судакова

© Ирина Александровна Судакова, 2024

ISBN 978-5-0055-4566-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЭКСКУРСИЯ ПО МУЗЕЮ

Музей закрывается. Думаете, это так просто? Нет. Это настоящее таинство: дождаться пока уйдут сотрудники, пройтись по всем залам, кабинетам, хозяйственным помещениям и закуткам, закрыть все, что не закрыто, выключить все, что не выключено, проверить и поставить на сигнализацию.

Сегодня эта честь выпала Нине Николаевне Оленевой, искусствоведу по образованию, музейной хранительнице по должности и экскурсоводу по совместительству, милой молодой двадцатишестилетней девушке. Она сидела у себя в кабинете, закрыв глаза и откинувшись в кресле, и ждала, когда все покинут здание.

Вот тяжелые, но быстрые шаги Оксаны Григорьевны – директора, женщины дородной, строгой и справедливой.

А это шаги Эльвиры Евгеньевны Мирной. Шпильки в пятнадцать сантиметров цокали по плиткам пола уверенно, по-хозяйски.

Эля приоткрыла дверь в кабинет Ниночки. В проеме показалась упакованная брюнетка, тюнингованная от кончиков темных волос до педикюра в прорезях босоножек. Скривив идеальный носик и сверкнув черными очами, она презрительно бросила: «Не забудь сигнализацию включить, курица! Вот ведь ни кожи, ни рожи, а такого мужика отхватила. Что он в тебе нашел?» – и громко хлопнула дверью. Ну да, по сравнению с этой мисс вселенной у скромного музейного хранителя вместо двух девяносто было от силы два по семьдесят, зато талия была как у осы. Гордость Нины – густые волнистые русые волосы до попы. Но после того, как муж приобрел привычку таскать ее за косы, она постоянно делала невнятную гульку.

В кабинет заглянула Мира:

– Тебя подождать? Могу подвезти.

– Нет, не надо. Мне еще в магазин.

Несмотря на почти одинаковые имена: Эльвира и Эльмира, девушки были совершенно разные. Мира в пику своей фамилии – Злобина, была божьим одуваном: маленькая, подвижная, с беленькими кучеряшками и огромными голубыми глазами, она производила впечатление глупой птички. И только посвященные знали, что это лучший сисадмин города.

Эльмира Иосифовна Злобина за год работы в музее так и осталась непонятным субъектом для Нины. Невероятно любопытна, просто до умопомрачения. Иногда казалось, что она и в компьютерщики пошла потому, что через Интернет можно узнать все про всех. Настораживала ее способность подходить практически бесшумно. Иногда казалось, что утром, когда шаги сотрудников были узнаваемы в предрабочей тишине, это белокурое чудо крадется, задерживаясь и прислушиваясь у каждой двери.

Странно, что у музейной хранительницы чувство опасности вызывала хрупкая белокурая фея с чистым взглядом огромных глаз. Нина ругала себя за подозрительность, тем более, что сисадмин всегда была доброжелательна, улыбчива, в редкое свободное время таскалась за экскурсоводами и экскурсантами, кивая и поддакивая во время рассказа. Это было довольно забавно, а иногда и полезно, когда группа была сложная, неконтактная.

Наконец, собралась домой и смотритель, а по совместительству гардеробщица – Олимпиада Ивановна Валова, для всех добрая бабушка, рядом с которой можно погреться. Она тоже была любопытна, но ее способ добычи информации отличался от Миркиного умением разговаривать. Именно у этого члена музейного коллектива аккумулировались все сплетни города. Наверное, поэтому Ниночка никогда не делилась своим наболевшим с бабой Липой, и все, что та знала, было почерпнуто у третьих лиц.

Одним словом, в этом коллективе девушка чувствовала себя одиноко, впрочем, как и везде уже целых пять лет, с тех пор, как умерла бабушка. Одинока, несмотря на свой двухлетний замужний статус.

За окном затихала жизнь маленького городка. Ниночка любила тишину, которая здесь, в храме истории, была волшебной, густой с оттенками шепотков, шорохов и тихой чуть слышной музыки: тиканьем часов, далекой заоконной жизнью города, шелестом истории, гулкими шагами в пустынных залах, скрипом старого паркета. Можно было потрогать мягкие обивки и ажурно вырезанные статуэтки и представлять себя знатной дамой в шелках и бриллиантах. Можно было даже присесть на обитую бархатом банкетку и коснуться пожелтевших клавиш кабинетного рояля.

Вместо забитой, запуганной маленькой неудачницы в зале кружилась красивая изящная аристократка, стройная, с длинной шеей и худенькими плечами – так видела себя она сама в массивных старинных зеркалах. Бабушка говорила, что у Нинель аристократическая тонкая кость. Поэтому в зале с настоящей усадебной мебелью и атрибутами светской жизни музейная хранительница чувствовала себя королевой.

Единственным новоделом в экспозиции была бабушкина скатерть. Музейная хранительница сама постелила ее на комод начала ХХ века, поскольку сверху сыпалась штукатурка. Теперь посетители восхищались не только старинной мебелью, но и цветочной вышивкой по всему периметру. Не модной – крестом, а великолепной гладью. Переливы оттенков, аккуратные стежки – просто невозможно пройти мимо! Ниночка прикасалась, закрывала глаза и представляла свою бабушку молоденькой девушкой, склонившейся над пяльцами.

Бабуля запомнилась маленькой и сгорбленной с белыми длинными волосами, подобранными в гульку, со строгим взглядом и редкой улыбкой одобрения. Именно такой она осталась на фотографии, в кабинете Нины. Уже пять лет, как ее нет, но в голове внучки часто звучал строгий голос, дающий едкие комментарии на все Ниночкины глупости и промахи. А ей так хотелось слов одобрения, поддержки. Во всяком случае, Алексея в качестве мужа эта суровая старушка никогда бы не одобрила.

В наследство от бабушки осталась квартира в центре города, нынешнее место жительства семьи Оленевых, и домик в деревне, куда Нина вот уже пять лет не могла съездить – сначала было сложно морально, а сейчас – физически: транспорт туда не ходил, а нанять машину слишком дорого. Леша такие траты никогда бы не одобрил. Сама Нина на права сдать не пыталась – чувствовала себя в салоне любого автотранспортного средства плохо, особенно на заднем сидении: начинала задыхаться. В детстве с родителями она попала в аварию и единственная выжила. Папа умер на месте, а мама – по дороге в больницу. Пятилетняя девочка выжила чудом – ни одной царапины. Заботу о сиротинке взяла на себя бабушка Оля, властная, авторитарная, она самозабвенно любила свою единственную внучку. Почти всю жизнь бабушка прожила в деревне Долгое, расположенной среди сосновых лесов на берегу красивейшего глубокого озера с темной, как чай, водой. Даже воздух там был волшебный – чистый, целебный.

Вскоре после гибели ниночкиных родителей государство выделило бабушке с внучкой квартиру, и они переехали в центр города. Пять лет назад девушка осталась одна. Сказать, что это была потеря – ничего не сказать. Нелюдимой девушке, не имеющей подруг, предпочитавшей танцулькам или гулянкам книги, как будто вынули сердце. Внутри было пусто, холодно и одиноко.

Через три года после этого на горизонте возник греческий бог, Лелик Козлов, веселый, разбитной. Он интересовался историей дворянских фамилий, местными семейными легендами, выспрашивал о бабушке и ее семье. Ниночка, напротив, в то время говорить о своей семье не могла – все еще было больно. А о местной истории рассказывала с удовольствием. Он очаровал девушку и въехал в ее квартиру. На все про все ему хватило пары недель. Много ли нужно недолюбленному одинокому ребенку?

Однако его восхищения своей женой хватило ровно до штампа в паспорте. Сразу же после женитьбы прекратились кино-рестораны-конфеты-букеты и начались для Нины готовка-стирка-уборка, а для Лелика – диван-телевизор-пиво. И вечный поиск работы, пока неудачный. Ниночка иногда думала, что невозможно на ее зарплату столько сибаритствовать, но решила: лишнего не просит – и ладно. Откуда берется дорогая выпивка, эксклюзивная закуска и новый айфон она не интересовалась, чтобы не нарываться.

Чем больше проходило времени, тем чаще тянуло девушку в бабушкину деревню, где она была по-детски счастлива. В памяти возникал и берег лесного озера, где она купалась, и светлый сосновый лес, куда с деревенскими женщинами ходила за земляникой, черникой, грибами, и огромная русская печь в доме, на полатях которой в зимние вечера было уютно лежать и слушать бабушкины рассказы.

Кстати, Мира, откуда-то узнав, что у коллеги есть домик в деревне у озера, не раз просила показать свои владения. Но обладательница наследства отказалась. Она пока не готова была делить эти воспоминания ни с кем.

Иногда девушка просыпалась в поту от кошмара, что дома уже нет, как и всей ее семьи, рода – так гордо называла бабушка многочисленных когда-то родственников.

А сейчас из всего рода осталась одна Нина Николаевна Оленева с тираном-мужем Лешей в придачу, белокурым красавцем, просто Аполлоном. Кстати Лелик после свадьбы взял фамилию жены, став не Козловым, а Оленевым. Теперь шикарная внешность прекрасно сочеталась с дворянской фамилией. Но женщину уже давно перестал восхищать его внешний облик. Особенно когда красивый рот кривился, греческий нос морщился, глаза совсем по-олимпийски метали молнии, а руки могли больно ущипнуть или даже ударить. Но больнее всего он бил словами: недотепа, недоженщина, фригидная, уродина. Иногда женщина не понимала, зачем она вообще Алексею сдалась, если его в ней ничего не устраивает. Но сама на разводе не настаивала и продолжала плакать, когда никто не видит, замазывать или скрывать под одеждой нередкие синяки.

Директор смотрела сочувствующе, Мира жалела, а львица шипела, что так и надо таким овцам и ела глазами этот эталон мужской красоты, когда он приходил к Ниночке в день зарплаты за деньгами. Была бы ее воля, Элечка сама бы и денег дала, и себя в придачу.

Кстати, работать он тоже не хотел: не для того учился, чтобы идти на тридцатку каким-нибудь мастером. Только начальником или крутым инженером на большие тысячи. При этом, не стесняясь, жил на мизерные деньги своей супруги.

Из невеселых мыслей Нину Николаевну вывел хлопок двери в задней, уже проверенной части здания. Страх пригвоздил ее к полу, парализовал, прошел мурашками по телу. Все же закрыто! Или нет?

ТРУП?

Постояв и выровняв дыхание, осторожными шажками на цыпочках женщина пошла на звук. Снова прислушалась: еще удар, скрипы, звякнул крюк – и тишина! Маленькая фигурка застыла от ужаса. Постояла некоторое время, решая, идти или – пошло оно все – закрыть, не проверяя, поставить на сигналку. А там при любом движении приедут охранники. Но какое-то болезненное любопытство, какое бывает перед комнатой страха, возобладало, и она медленно двинулась вперед. Ярая любительница детективов, девушка всегда возмущалась, когда герои, как идиоты, непременно бежали от маньяков туда, откуда не выйти, шли прямо в ловушки. Сейчас она была такой идиоткой.

На самом деле, в музее официально было два выхода: один парадный, с огромной лестницей, поднимающейся прямо от входа. Дверь массивная – ни выбить, ни отжать не возможно.

Другой – пожарный с запирающейся решеткой и металлической дверью.

Но можно было выйти и войти тайным ходом, известным только посвященным. Улица славилась своей сплошной застройкой, и к музею примыкало здание, в котором располагалось несколько контор. Некоторые из них работали до позднего вечера.

Так вот в подсобке музея имелась деревянная лестница на чердак, которая почти не использовалась. А по чердаку можно было пройти в соседний дом. Единственное препятствие – крышка наверх, которая не распахивалась, а сдвигалась, причем, с большим трудом. Ниночке, например, это было не под силу. К тому же помещение закрывалось на старинный металлический полуметровый крюк.

Именно с той стороны раздавался шум.

Нина подошла к подсобке. Крюк на месте, шум прекратился: либо кто-то затаился, либо уже убежал. Музейная хранительница застыла на месте, не в силах сделать и шагу. Мелькнула мысль выйти на улицу и попросить помощи.

Постояв минут пять и не слыша больше ни звука, испуганная девушка взяла стоявшую на тумбе у выхода серебряную статуэтку, тихонько сняла крюк и распахнула дверь.

Первое, что она почувствовала – порыв воздуха. Крышка на чердак была сдвинута. «Наверное, дети хулиганят», – вслух успокоила она себя. Как дети могут сдвинуть крышку, она не хотела думать. Пара шагов, и ей открылся вид на подножие лестницы, где у деревянных ступенек среди ведер и швабр лицом вниз лежало неестественно вывернутое, скрюченное тело в дорогом костюме и шикарных ботинках. Нина подошла, наклонилась и повернула голову лицом к себе. На нее уставились мертвые глаза. Первый раз в жизни девушка уплыла в обморок.

ИЗ СЕМЕЙНОГО АРХИВА. ЧАСТЬ I

Чудесный день! Оленку разбудили птичьи песни и луч солнца, нагло пробравшийся сквозь занавески полатей. Девочка поморщилась, и проснулась. В доме уютно пахло теплом: огонь в печи весело потрескивал, мама готовила завтрак.

Вчера тятька отчитал Оленку за то, что до вечера с Митькой по дворам носилась: «Не девочка, а сорванец какой-то!». И отцу было обещано исправиться, и мамке помогать, и утром молитвы читать, и со двора ни ногой. Таким ярым обещаниям способствовала хворостина, сумевшая пару раз попасть по мягкому месту егозы.

Собираясь быть послушной, Оленка спрыгнула с лежанки, умылась и подошла к красному углу с ликами святых. Икон было много. Они занимали весь угол и почти всю прилегающую к нему стену. Девчушка не знала, как выглядят столичные соборы и дворцы, о которых иногда рассказывал отец, но думала, что их великолепие нисколько не лучше иконостаса в родном доме. Золотые оклады, яркие камушки, расписные лики. Красота! В солнечный день комната просто сияла. Особенно ей нравилась Богородица Скоропослушница. Стоя перед иконами после очередной провинности, Оленка обращалась с молитвами именно к ней. Настолько сочувствующе и по-доброму глядела красивая тетенька! Часто молитва переходила в задушевную беседу:

– Вот, матушка, я же сама пострадавшая! С забора свалилась, дед Федос крапивой стеганул, яблоки просыпались, да еще и Митька смеялся. За что меня наказывать? Я уже и сама наказанная. Да даже яблок тех не хотелось, Митяй подбил. Сказал, что девчонка никогда не сможет федосовых яблок натырить.

Отец с матерью переглядывались и отворачивались от страдалицы, пряча улыбки. Но Оленка чувствовала, что уже не сердятся.

Ей вообще доставалось гораздо меньше, чем братьям, которых было пятеро, и все они были уже при деле. Даже предпоследний, Мишка, который был старше единственной сестры на два года, уже ходил с отцом на сенокос, бегал с ребятами купаться и задирал нос перед младшей: «Мала еще, вот через пару лет в школу пойдешь, тогда и возьму тебя на озеро».

Про трех старших отец говорил: «Отрезанные ломти», поскольку жили они уже самостоятельно. В отчем доме из детей остались только Григорий, Михаил и младшая Оленка вместе с отцом, мамкой и старенькой бабушкой Ириньей.

И этим утром девочка была абсолютно счастлива: умылась, помолилась, солнышко светит, сарафан красивущий, провиниться еще не успела и, может быть, бабушка ее за брусникой возьмет. Чем не счастье!

ОХРАНА

И Нина очнулась. От видения или сна осталось послевкусие счастья, которое таяло по мере возвращения памяти. Подсобка. Ступеньки. Труп?!

Стараясь не глядеть в сторону лестницы, выскочила, пролетела три зала, ворвалась в кабинет администратора и нажала на кнопку экстренного вызова охраны. Агентство располагалось через три дома от музея, поэтому два молодца одинаковых с лица в форме появились буквально через пять минут после вызова.

Ниночка взглянула на молодцев, вспомнила любимый мультик, представила, как они скажут: «Что – новая хозяйка – надо?» – и ее накрыла истерика, она начала хохотать, размазывая слезы по лицу.

Через несколько минут, стакан воды и пару салфеток она смогла дать показания, бессвязные и непонятные.

– Ладно, веди, показывай свой труп, – устало и снисходительно проворчал один из охранников.

– Труп не мой, а мужской, незнакомый. Может из конторы какой. Его, похоже, с чердака сбросили.

Они дошли до подсобки, молодцы отодвинули с дороги свою провожатую и первыми вошли в тесное помещение. Два недоуменных лица повернулись к пострадавшей:

– И где труп?

Девушка протиснулась между охранниками и удивленно уставилась на пустую лестницу. Потом подняла глаза вверх – крышка была закрыта.

– Ну как же, он здесь лежал, видите, ведра сдвинуты, они обычно не так стоят, и крышка закрыта, а была сдвинута. Вот здесь лежал. Скрюченный.

Парни синхронно развели руками и один из них снисходительно и как-то успокаивающее, как больному ребенку сказал:

– Шла бы ты домой, красавица! Привиделось что-то. Может от усталости, а может, употребляешь чего?

– Да как вы можете! Я такого страха натерпелась! А вы!

– Вот-вот, у страха глаза велики! – охранники, подталкивая сопротивляющуюся Ниночку, закрыли подсобку. Она обреченно шла, думая, что может, и правда показалось? А может, он совсем и не мертвый был? Очнулся, встал и ушел своими ногами? Ладно. Утро вечера мудреней.

МИЛЫЙ ДОМ

Нина не помнит, когда начала не любить приходить после работы домой. Ее бы воля – оставалась бы ночевать на работе: в кабинете директора такой замечательный диванчик! Она однажды его опробовала, когда Леша напился и устроил дебош с рукоприкладством. Это было в День пограничника. Муж бил себя бутылкой в лоб, разорвал хорошую майку и дал Нине затрещину за то, что она не служила в десантуре, хотя сам в конфетно-букетный период рассказывал про стройбат. Тогда она еле-еле смогла незаметно улизнуть из дома, позвонила директрисе, и та разрешила переночевать у нее в кабинете – мало кто знал, что кабинет директора не имел сигнализации. Потом Оксана настаивала на освидетельствовании – благо шишка на затылке была ого-го! – и на разводе. Ниночка подумала-подумала и отказалась – ну, кому она нужна, куда пойдет, да и Леша чуть не в ногах валялся на следующий день, обещал, что больше ни-ни, и в любви вечной клялся.

Оксана Григорьевна поджимала губы куриной попкой, качала головой и молчала. Ниночка же думала, что старорежимная тетка ничего не понимает в семейной жизни, что муж обязательно перевоспитается, когда найдет работу. А сейчас это так, от скуки. Но на работе больше не ночевала. Когда Леша сильно напивался и буянил, она сбегала на улицу и бродила по ночам, пока муж не засыпал. Потом потихоньку прокрадывалась домой. И так до следующего раза.

Вот и сегодня домой идти не хотелось, и шла она медленно, наслаждаясь приближающейся осенью, уже поселившейся желтизной в листве деревьев, запахами увядания и быстрыми сумерками. Мысли о происшествии толпились в голове, перебивая друг друга, наскакивая, превращаясь в кашу. Было или не было? Перед глазами стояла картинка со скрюченным телом. Куда делось? Как можно было так быстро его убрать? А может, живой был… Да нет! Глаза были определенно мертвые. Да, еще статуэтка! Она осталась там, но когда пришли охранники, ее уже не было! А еще одежда… Мужчина явно не местный – таких красивых начищенных, блестящих и явно дорогих туфель Нина раньше не видела. Именно туфель. Раньше, когда так называли мужскую обувь, ей хотелось хихикать: такое название в ее понимании предполагало шпильки, изящество, разнообразие цвета. Но вот на трупе точно были туфли. И костюм – дорогой, сразу видно, и галстук – все под тон. «Как денди лондонский одет», – вспоминалось образованной музейной работнице.

Или все-таки привиделось? А может, приснилось? «Ладно, подумаю об этом завтра, – знаменитой фразой она подвела итог внутренним спорам. – В магазин!».

Однако в кошельке денег было кот наплакал. Чем накормить мужа – вечный вопрос замужних женщин. Самый выигрышный вариант – пару куриных окорочков, которые можно и на суп, и на второе употребить. Хлеб и кефир. Леша не разрешал жене есть вечером, потому что, по его словам, не любил жирные тушки. Поэтому в корзинку отправилась еще пара яблок – совсем уже роскошь по ее деньгам.

На улице уже ходили группками и парами студенты близлежащего колледжа, приехавшие пораньше. Послезавтра осень. Хотелось просто побродить по набережной, впитывая остатки лета, наслаждаясь одиночеством. Но дома ждал злой и голодный огнедышащий дракон. Хотя какой дракон – обычная ящерица. Ниночка улыбнулась такому сравнению и прибавила ходу.

Позвонив в свою дверь, девушка стала ждать, когда муж откроет ее. Был в этом момент какого-то унижения. Подходил он медленно, открывал замки, снимал цепочку, распахивал дверь и стоял, преграждая дорогу и разглядывая жену. Потом отступал, и только тогда хозяйка квартиры могла в нее войти.

Сегодня Ниночку опять встречал разъяренный взгляд Леши.

– Где шлялась? – руки в боки, треники пузырятся на коленях, ворот футболки растянут. И не потому, что Ниночка за его одеждой не смотрит. В шкафу все полки и плечики заполнены. Леше так удобно, и не перед кем марафет наводить – его слова.

Устало вздохнув, женщина отодвинула злое туловище, вошла, села на тумбу, чтобы снять туфли.

– На работе задержалась, с сигнализацией проблемы были, – рассказывать мужу о происшествии не хотелось.

– Жрать нечего, а она шляется не пойми где! – голову ожег подзатыльник.

«Сам бы приготовил, все равно целый день дома сидишь», – вертелось на языке, а прозвучало:

– Я быстренько, сейчас все будет. – Нина встала.

– Ладно тогда. – шлепок по попе. – По телеку сегодня футбол – меня не трогать, есть в комнате буду, принесешь. – И пошел в комнату, больно оттолкнув Нину плечом.

«Слава Богу!» – подумала Ниночка, потирая ушибленное место, и привычные домашние дела накрыли с головой: приготовить еду на ближайшие пару дней, убрать следы жизнедеятельности мужа, приготовить одежду на завтра. Когда она доползла до кровати, муж уже спал, как всегда по диагонали. Усталая женщина свернулась клубочком на самом краю, чтобы не потревожить хозяина, и, засыпая, подумала: «А некоторые еще и сексом умудряются заниматься, хорошо, что Леша с недавних пор забил на это неприятное занятие».