Текст книги "Моя любовь и другие животные Индии"

Ирина Васильева
Моя любовь и другие животные Индии

ПИСЬМО № 1
ВИЗИТ ДАМЫ В ЧУЖДУЮ РЕАЛЬНОСТЬ

Индия – страна паломников и богомольцев.

Редьярд Киплинг

Под блеклым, как выцветшие от тропического солнца джинсы, под чужим-родным небом судьба не раз сводила меня с одним человеком. Он надолго занял мои мысли. Теперь уже тот человек не стоит неотступно передо мной. Изредка вспоминаю. Да и свел нас ничтожный случай: не было бы в жизни нечаянных встреч, я бы и дня о нем не думала. Правда?

Все вру.

Не забыла.

Здравствуй, странник!

Может быть, это сон, а я и не просыпалась. Время тянется невыносимо долго. Каким же наказанием становится вечность! Бедный Дункан Маклауд.

Но я потрачу пустое безвременье, записывая, что вспомню. А как отличить истину от лжи, как удержаться от приукрашивания? И где начало истории? Будет ли конец? Кажется, случившееся было предопределено задолго до встречи. Главное действующее лицо, виновник и того, что было, и того, что не сбылось, – Индия.

Индия притворяется географией и государством. Страна, как катализатор, увеличивает скорость событий. Где награда сразу следует за победным прохождением рискованных моментов в биографии. А ошибка будет катастрофической.

Знать бы, где упасть, соломки подстелить бы (рисовой).

Я не хотела того, о чем не знала. Не мечтала путешествовать и не гонялась за экзотикой. Не верила в прынцев на белом коне. И не искала духовности и озарений. Мне не хотелось быть продвинутой. Слишком много читала: при слове «просвятление» – идиосинкразия.

Но «дороги, которые нас выбирают» иной раз заводят в та-а-акие дебри.

Крутой поворот судьбы – и я хозяйка этнического магазина. Организовала сама. Поколение дворников и сторожей на многое способно. Очарованная идеалами хипповой юности, прошедшей в мастерских непризнанных художников и с автостопом на трассе, затурканная постсовковой нищетой, не умея строить отношения с мужчинами, я вдруг…

Вот это да! Как же это так получилось?

Состою уже в четвертом браке с кришнаитом. И беспрерывно нянчусь то с мужем, то с бизнесом, то с неуправляемым сыном-подростком. Я хотела лишь немного денег и отдохнуть когда-нибудь, и еще чтобы близкие были счастливы.

Прочесывая оптовые склады с сувенирами из разных стран, я уяснила, что спрос превышает предложение и ехать за тридевять земель предстоит самой. Муж, разрывающийся между привычной любовью ко мне и свежей страстью к наркотикам, в последний момент потерял загранпаспорт. Мне некогда было учить английский – и в голову не приходило. За годы последнего брака я привыкла рассчитывать на мужа, профессионального переводчика.

И я уже между небом и землей – в самолете. Лечу одна. Времени волноваться перед встречей с мифической страной нет.

На фоне бледных соотечественников разноцветные, задрапированные в яркие шали индусы выделялись громкими голосами и плавной жестикуляцией. Не снимая живописных тюрбанов, в туалет они ходили босиком.

Кришнаиты сидели кучно, перебирая четки, спрятанные от «нечестивых взоров» в мешочках из полотна. Они невероятно быстро и монотонно повторяли главную для поклонников Кришны маха мантру:

 
Хайре Кришна, Хайре Кришна!
Кришна, Кришна, Хайре, Хайре!
Хайре Рама, Хайре Рама!
Рама, Рама, Хайре, Хайре!
 

Население воздушного ковчега погружается в сон. Самолет плывет в бархатной черноте, разрезая пространство. Внизу далекими светляками блестят огни. Закрыв глаза, я как наяву вижу мою Индию. Звеня браслетами, маня черными очами, зазывая перстами, она танцует.

Если ты регулярно путешествуешь, то наверняка, и не так уж много лет назад, видел, не важно, в какой стране, толпу русских челночниц.

С безумными глазами я ввалилась в Индию, заполошная, издерганная торговыми дрязгами и домашними проблемами, с пачкой долларов в тайной набрюшной сумке и мощным внутренним посылом: «Не дождетесь!»

Всех, кто оказывается впервые на оплавленном неистовой жарой асфальте аэродрома, окутывает запах…

Да уж… Индия без спросу лупит как кувалдой по органам чувств пресного белого человека. Ну а первым достается носу. Запах чуждый, приторный, густой, как… не поддающийся определению. Он обрушивается, как девятый вал, на прибывших и въедается в одежду, волосы и кожу. Пахнет пылью, долго скучающей по муссонному дождю, городским смогом, приторным дымком марихуаны, парным молоком, смесью тысяч ароматных деревьев и благоуханием цветов из сотен парков; тянет гарью от сожженных охапок дров для варки тысяч килограммов риса, пахнет дымящимся маслом уличных сковородок, чадом байков, масалой, чесноком, джинжер лемоном, жареными пряностями и соусом карри из тысяч харчевен, благовониями из сотен тысяч храмов и сладко-тухлым запахом сточных канав и непременно нежным ароматом манго!

Пахнет Индией. Вернувшись, одежду можно постирать, но запах – невозможную отраву – тем, кто вдохнул его хотя бы однажды, не удастся вытравить из памяти никогда.

При входе, в международном аэропорту имени Индиры Ганди мне улыбнулась красивая уборщица в сари. Однако интуиция заявила о себе уже на первых метрах передвижения. И орала она благим матом одно-единственное слово: «Берегись!»

Через полчаса после приземления я стояла в пестрой толпе, чтобы поменять деньги, и, наблюдая, вычислила, что облапошивание туристов происходит сразу же. В те далекие годы сотню долларов меняли на рупии мелкими купюрами. Пачек получалось много. В местных банках их было принято пробивать металлическими скрепками, насквозь. У торговцев существовал странный шик вскрывать пачки денег не медленно и аккуратно, а резким рывком, от чего клочки купюр вырывались из пробитых до дыр мест, специально выделенных на банкноте, и кружили по воздуху. Сначала купюры с дырками и портретами Махатмы Ганди приезжих шокируют, но… привыкаешь быстро.

Русские, выходившие из очереди с пачками пробитых степлером рупий в руках, заново пересчитывая, жаловались на то, что в каждой пачке маленько не хватает. Пустячок, подумаешь, недостача: то десять рупий, то пятьдесят. Мелочь, но в потоке – легко догадаться – навар у барыг значительный.

Восточная игра – «обмани белого человека». Пылая негодованием (кто посмел покуситься на тяжким трудом добытую копейку? Убью скотину!) и презирая никчемных соплеменников, которые, как овцы на заклание, обреченно принимали правила игры, я прорвалась к стойке. Вооружившись калькулятором, ручкой и блокнотом, я, расставив локти – ни шагу назад, устроилась напротив менялы.

Очередь обреченно ждала, когда я три раза медленно пересчитывала пачки, записывая разницу курса в блокнот, умножая и складывая на калькуляторе, каждый раз находя ошибку не в свою пользу. Приземистый меняла стал смотреть на меня с уважением, толпа русских – с раздражением.

Разгоряченная выигрышем в копеечной битве, я выхожу и погружаюсь в жару, наполненную громкими звуками. Окружающий мир широко распахнул объятия: Welcome home! Победа не осталась незамеченной. Рыженькая попутчица из самолета, решив, что я прошла огонь и воду, поехала на автобусе со мной.

На приборной доске были закреплены божества процветания: красавица Лакшми и слоноголовый Ганеша. И развешаны гирлянды свежих цветов. Смесь древнего благочестия и прогресса. Злобной волчицей я так рычала по-русски на кондуктора и водителя в пустом утреннем басе, едущем в Нью-Дели, что индийские мужики понимали меня без перевода и показывали напечатанные цифры на билетике:

– Все верно, мадам, без обмана.

Провинциалка Рита работала три года няней и, получив при расчете в подарок небольшую сумму, решила посмотреть мир. Откровенно некрасивая девушка: среднерусский нос картошкой, бледное лицо с веснушками. Неуверенная улыбка и кривые зубы, простодушно показывающиеся на белый свет, дополняли облик. У нее было ценное качество: Рита знала английский в пределах школьной программы, и я решила, что переводчица мне нужна, а тут и искать не надо, сама объявилась.

Водитель рванул по пустой магистрали в центр; кондуктор висел на подножке, ритмично выкрикивая пункты маршрута, чтобы даже неграмотные, оказавшиеся в салоне, понимали, куда они едут. Нас окружали разные люди: и белые (но не европейцы), и смуглые, и коричневые, и кофейные, почти черные, с сизым оттенком кожи. Двери не закрывались, и пассажиры заскакивали в автобус на ходу.

Незнакомый Дели выглядел странно: справа и слева тянулись заборы. В стороне от движения невозмутимо лежали коровы. Между бесконечными заборами и дорогой, под эстакадами, не стыдясь и не смущаясь, у меня на глазах начинали свое утро бездомные нищие. Люди в лохмотьях на смуглом теле вели себя обезоруживающе откровенно. Просыпаясь, они потягивались, сидя на земле у края тротуара. Женщины, обмотанные кусками ткани, расчесывали длинные, иссиня-черные волосы. Мужчины брились «музейной» опасной бритвой, закрепив кусочек зеркала на заборе. Кто-то намыливал и тело, и набедренную повязку около уличной колонки. Многие чистили зубы и, не вынимая щеток изо рта, дружелюбно улыбались проезжающим мимо машинам, рикшам, автобусам… Молодые женщины и седые старухи, в ярких, как перья райских птиц, одеждах, складывали из палочек, бумажек, картонок костры. Накрыв огонь листом жести, они пекли лепешки. Варили рис в черных котелках, отгоняя мух. Некоторые стирали, плюхая мокрым тряпьем об асфальт, вода стекала под ноги прохожим. Из кучи мусора выскочила огромная, размером со среднего кота, крыса и скрылась в канаве. Везде копошились полуголые дети. Они, как добродушные зверьки, справляли нужду открыто и беззастенчиво, у проезжей части.

От случайных сцен невозможно было отвести глаза. Другая планета. А ведь здесь живет больше миллиарда человек, каждый пятый в мире…

Слева растянулся бесконечный забор с логотипом METRO. В проеме видно, как полуголые люди долбят сухую землю мотыгой. «Неужели можно построить метро без экскаватора, голыми руками?» – думала я и не знала, что техники хватает, но «министерство людских ресурсов» решило, что эффективней задействовать безработных из городских трущоб.

Автобус повернул на более благоустроенные улицы, показались магазины, учреждения и большие офисные здания. Кондуктор прокричал нам, что мы приехали, подкрепив слова жестикуляцией, и потом еще долго махал нам из автобуса в сторону переулка. Он лучше знал, куда надо приезжим.

Перебравшись по пешеходному мосту над рельсами, я впервые попала на Пахарганж.

Нагруженные скромным багажом, мы идем утром по Мейн-роуд. Нежные солнечные лучи проникают на неширокие улочки Пахарганжа и освещают золотым светом грязные, сто лет без ремонта, фасады. На столбах и облупившихся стенах, облепленных яркими афишами индийских фильмов, на углах домов змеятся чудовищно переплетенные между собой электрические провода. Прическа горгоны Медузы – чудо упорядоченности по сравнению с электрификацией индийских улиц. Высоко в небе парят орлы и бумажные змеи.

В тот день был праздник. В Индии почти на каждый день приходится религиозный праздник. По неширокой улице медленно протискивались открытые грузовики с аляповато раскрашенными статуями божеств. Неизвестные гуру в оранжевых одеждах восседали в креслах, поставленных в кузовах, разрисованных яркими узорами и украшенных цветочными гирляндами машин. Монахи весело и энергично пели под барабаны — мариданги и медные звенелки – караталы. За ними шли настоящие музыканты с медными духовыми инструментами в руках. Звуки оркестра привлекали зевак, и в толпу вливались новые потоки людей с узких окрестных переулков и двориков. Дальше было не пройти, и мы завороженно наблюдали шествие танцующих мужчин, смешавшихся с музыкантами в униформе и оглушительными барабанщиками. Ярко раскрашенные женщины в разноцветных сари приветствовали нас криками «Джай!» и радостно бросали нам в руки конфеты и апельсины. Религиозные старцы благословляли нас. Надо же, как страна встречает случайных путешественников!

Рита была в эйфории.

– Что мне дали? Что с этим делать? – спрашивала она.

– Угощение называется прасад – это пища, предложенная богу с благоговением. Еда была сегодня перед алтарем мурти – изображением или идолом божества. Сначала бог вкушает энергию еды, а потом продукт достается людям. Поблагодари и съешь, а не хочешь – отдай нищим или коровам, – объясняла я еще в Москве выученные правила поглощения прасада.

Рита подпрыгивала:

– Ира, мы в Индии! В настоящей сказке! Ты чувствуешь счастье?

Я счастья не чувствовала и сказку не наблюдала, а бдительно ощупывала кошелек, спрятанный за поясом джинсов, и думала о предстоящих закупках.

Много раз я видела людей, впервые попавших в Индию и ощущающих нахлынувшее счастье. И обнаружила закономерность. Оказывается, прилив приятных эмоций притупляет бдительность, лишает чувства опасности и… баццц! Чем больше кайфа в начале пути, тем больше непоправимых потерь и проблем впоследствии, так как тонуть в удовольствии нельзя. Для путешествия требуются сосредоточенная внимательность и трезвость разума. Люди, неспособные приходить в восторг от пустяков, справляются с трудностями в странах третьего мира успешнее, чем романтики-идеалисты, часто распятые на кресте суровой действительности.

Боги уехали, а мы отправились дальше. Идя по улице рядом с Ритой между лавочками с тесно развешанным запыленным товаром, я отмахивалась от настойчивых зазывал. Не сейчас. Мне нужно время, чтобы разобраться.

Рядом с лавкой пряностей воздух можно есть ложкой. Он густой, насыщенный ароматами: шафран, корни имбиря, мускатный орех, бордовый тамаринд, желтая куркума, сухие блекло-зеленые листья дерева карри, кумин, гвоздика, анис, палочки корицы, зерна желтой горчицы, горки черного и красного молотого перца, мешки сушеных красных стручков перца.

У прилавков с открытками-иконами толпятся покупатели. Копеечные картинки иллюстрируют для крестьян, попавших в столицу, и восторженных туристов сложные взаимоотношения многоликих индийских богов. Многие из них имеют несколько воплощений-аватар, часто противоположных по полу и сути. Индусы обожают толстого Ганешу. А как же иначе, поклонение ему – к деньгам. Туристам нравится Кришна, изображенный в виде перекормленного младенца синего цвета, и femme fatale Кали (на картинке темнокожая богиня одета в юбку из отрезанных рук, на шее – ожерелье из черепов). Кали – покровительница человеческих страстей, войн, стихийных бедствий, разложения трупов и мест кремаций. Она изображена с ярко-красным высунутым языком, с которого капает кровь. Однако даже устрашающая красавица Кали имеет страстных поклонников.

Некоторые прохожие увешаны четками, амулетами, в одной руке чаша для сбора подаяния, в другой – посох. Если пешеход шиваит, то у него металлический трезубец — тришул, один из символов бога Шивы. Мужчины с лицами, покрытыми нарисованными знаками, – саньяси, но в том, искренни они в служении или просто декорированные нищие, в первый день не разобраться.

Саньяси – отшельники, отказавшиеся от мира. Они бродят по Индии с начала времен. В древности так называли человека, достигшего четвертого периода жизни (первый – ученичество, второй – состояние домохозяина, третий – уход в лес, четвертый – отречение от мира). Когда его дети вырастали и он видел «детей своих детей», то мужчина, выполнивший семейный долг, оставлял мирские дела, удалялся в лес или в уединенное горное место и, получив наставление от мудрого гуру, совершив отречение, предавался созерцанию божественной первоосновы мира, устремив помыслы на соединение с ним. Саньяси живут милостыней. Позже появились отшельники, отрекавшиеся от материального мира в молодом возрасте. Их тоже называли саньяси, садху и названия означали не только «лесной отшельник», а вообще «бездомный странник», который отрекся от земных наслаждений и страстей. Сегодня в местах скопления туристов вместо настоящих отшельников полным-полно ряженых попрошаек.

Ну что же, на каждую дуру найдется свой гуру.

На замусоренном перекрестке дежурил полицейский с бамбуковой палкой в руке. Пахло свежим навозом. За овощными рядами невозмутимо лежали жующие коровы. Корова – священное животное. Хочется ей бродить по базару и кормиться овощами – пожалуйста! Индийская бездомная корова – высококультурное существо. Она знает свой квартал и лавки, где утром, сунув рогатую голову в дверной проем, получит подношение – рис и лепешки.

У стены сидел и курил на асфальте худой старик. У него коленные чашечки были самой широкой частью ног. Седой, в тряпье, а дым его папиросы необычайно легкомысленный.

На углу у храма – торговка с плоской корзиной, наполненной бутонами лимонно-желтых и розовых мелких роз, из которых делают гирлянды для церемоний.

Наверху беломраморного отеля я увидела золотые буквы, сложившиеся в название «Relax». На базарной улице здание выглядело как белый лебедь в стае помятых ворон. У входа стоял одетый в ливрею привратник.

Не может быть! Я полезла в карман и достала случайную визитку. На ней было написано голубыми буквами: отель «Relax».

Я работала не только днем, но и ночью в клубе «Шамбала». Организаторы клуба Миша Козлов и Леша Горобий ездили в Индию, чтобы закупать мебель и аксессуары для шикарного интерьера. Жили в Дели и здесь же оформляли карго. Они дали мне визитку, которую я машинально засунула в карман. Если бы я искала отель по адресу, то не нашла бы никогда.

При отеле есть магазин с мебелью ручной работы и сувенирами. Я безуспешно разговариваю с продавцом, требую босса. Появляется красивый мужчина средних лет. От большинства делийцев, сновавших вокруг меня сегодня, его отличает высокий рост и хорошие манеры. Он одет в длинную белоснежную рубашку с воротником-стойкой – курта. В Индии высокие и широкоплечие люди богаты по меньшей мере в третьем поколении. Простой народ акселерации не подвержен. Мужчина не понимает, несмотря на старательный перевод Риты. Глядит томными коровьими глазами, хлопая ресницами, и бубнит, рекламируя резную мебель, и заодно пытается заселить меня в дорогой номер. А мне нужна лишь информация, как переслать груз в Москву.

Вдоль улицы сотни лавочек с сувенирами, и по пути я видела множество нужных вещей, но я не знаю, где их хранить, как упаковывать и пересылать… Неопытная переводчица Рита не может ему объяснить, что мне надо. И если здесь не решат проблему, то мраморный номер с балконом мне не нужен.

Я не выспалась, с неумытым лицом, в заношенных джинсах. Может быть, представительный дяденька думает, что у меня нет денег? И я достаю пачку стодолларовых бумажек.

Ни один индус, увидев деньги, не в силах отпустить потенциального клиента.

Запоминайте: через полчаса после начала разговора следует показать деньги, а потом театрально рассердиться и гордо направиться к выходу. И любой торговец побежит за тобой, расшибется в лепешку, чтобы угодить и угадать, что же тебе надо. Горы свернет, а цену сбросит.

Расстроенный красавец схватился за телефон. Я полагала, что в дорогом отеле должен быть переводчик и босс его срочно разыскивает. Не угадала. И ты не поверишь, до чего додумался хозяин отеля, напрягая извилины. Он вспомнил, что в отеле проживает частая гостья – славянка, знающая языки. И не важно, что накануне она легла спать в первом часу ночи, а сейчас еще раннее утро и она спит. «Проснется», – решает дядька и, подняв с кровати звонком в номер, требует мадам спуститься по важному делу. Ни в одной стране Европы это невозможно, но в Индии нет понятия о частном пространстве другого. Даже клиента. Межличностные дистанции бесцеремонно нарушаются на каждом шагу.

Заспанная, с торчащими дыбом белыми кудрями, в халатике в фойе появилась дама. Солидного возраста Евгения регулярно ездила в Дели из когда-то братской нам Болгарии, где владела магазинами. Пока я приходила в себя от странной метаморфозы, когда подневольного переводчика заменяет состоятельная женщина, она представилась:

– Зови меня Дженни, меня здесь так зовут, – и схватила меня за руку. – Не говори с ним, он дурак. Пошли к Раме! Делом занимается и все решает его жена Рама, она умница.

Пройдя холл наискосок, мы подходим к неприметной двери, несколько ступенек вверх – и оказываемся в офисе миссис Рамы Кумар.

Миссис Рама выглядела чудесно, как и положено индуске высокой касты. Пышная красавица в дорогом сари, с чудесным золотистым цветом кожи. Искусно заплетенная коса уложена в замысловатый пучок на затылке, украшенный гирляндой из живых цветов. Жестом она приглашает нас присесть на резной диванчик с шелковыми подушками и велит служанке подать чай и сладости. Пол покрыт коврами. В них мягко тонут ноги. В чаше на подносе кусочки нарезанной ореховой халвы, ладду – шарики из смеси сухого молока и манки, обжаренные в масле. Изящные руки хозяйки притягивают взгляд. Они покрыты изысканным узором, нарисованным хной – мехенди. Рита пытается утянуть меня к выходу, приговаривая:

– Тут слишком дорого, Ира, пойдем. Ничего не получится. Пойдем отсюда.

– Сейчас разберусь, и пойдем. – Мне тоже не нравится раззолоченный интерьер. Результат важен, но платить втридорога за декорации?

Неизбалованной Рите дурно от роскоши, она умолкает. Болгарка, выучившая русский в Московском университете, отлично переводит. Хорошее образование давали в эпоху развитого социализма!

Выпив чай и перепробовав сласти, я рассказала о желании найти решение проблем поскорее. Мне еще надо в Калькутту, где живет один бенгальский святой. Мне нужно пройти ритуал – святой дал мне имя Йогамайя.

Мои слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Рама разразилась темпераментной речью. После перевода многое разъяснилось, но не уменьшило интриги. Оказывается, что мое индийское имя – Йогамайя – является тайным именем хозяйки и она поражена совпадением. В этот момент, вовремя, как в театре, в комнате появился настоятель ближайшего храма.

В Индии порядочные люди из приличной касты заходят в храм хотя бы раз в день. Миссис Рама Кумар – самая богатая прихожанка на улице, и если у нее нет времени на богослужение (получить ежедневное благословение и поставить положенный знак, бинди – круглую точку между бровей), то священник придет к ней сам. Не иначе. Ведь ее семья больше всех в квартале жертвует на нужды бога, на прокорм достойного священника, на гирлянды и на праздничные одеяния божествам. Больше денег – больше уважения.

Настоятелю объяснили, свидетелем какого счастливого случая он явился, и, будучи потомственным ученым-пандитом, он растолковал благотворное совпадение имен в мою пользу. Созвездия индийской астрологии сошлись так сегодня. Не иначе. Брамин объявил нас с Рамой сестрами и прочитал подходящие случаю мантры на древнем языке – санскрите. Поставил желто-красной куркумой нам обеим между бровями бинди, как третий глаз, для глубины внутреннего видения истины. А мне нарисовал еще и тилаку – вайшнавский знак – двойную линию на лбу, спускающуюся вдоль носа. Тилаку ставят себе на лоб поклонники Вишну, глиной, собранной в священных местах, на берегах реки Джамны-Ямуны во Вриндаване. Поклоняющиеся Шиве наносят на лоб три горизонтальных полосы.

После ритуала названная сестренка Рама торжественно объявила, что я могу жить в отеле бесплатно и спать спокойно: она мне поможет.

– Я останавливаюсь у Рамы десятый год, но проживание бесплатно! Такого не бывало, – удивилась Дженни, округлив глаза. Она платила хозяевам.

Потерявшая дар речи Рита, казалось, была близка к обмороку.

Я поблагодарила Раму за гостеприимство: шукрия, что значит «спасибо» на хинди, и вызвала скромным знанием взрыв восторга у Рамы и брамина.

– У тебя легкая рука. Твой перевод приносит удачу, – обратилась я к ошеломленной Дженни и весело сказала Рите: – А ты заладила: «Уходим, уходим отсюда!» Видишь, как обернулось. Ты – моя ассистентка, будешь жить со мной. А что? Могу я быть с девочкой-помощницей? Я же солидная дама. Пусть бросит камень тот, кто считает тебя мальчиком, – смеялась я. – Хотя тебе и больше двадцати, но ты не мальчик.

Хотя обычно для индусов между словом и делом пропасть, Рама оказалась исключением. Договорившись с сестрицей о курсе доллара и тщательно пересчитав деньги, я оставила всю сумму в ее сейфе и гуляла по рынкам, уже не опасаясь карманников, которых полно в любой стране третьего мира. Не понимаю туристов, полагающих, что в религиозной Индии нет преступности. Есть, как и в любом месте, где живут люди.

Я условилась с Ритой, и девушка носила сумки, считала товар, переводила. А я оплачивала ее еду. Суп в кафе был настолько острый, что дыхание перехватывало и брызгали слезы. Приходилось сморкаться в бумажную салфетку. После обеда нам подавали терпкие семена – анис. Его принято есть для улучшения пищеварения и освежения рта после еды.

Вдоль улицы, под навесами, бесстрастно восседали важные или чрезмерно подобострастные негоцианты у своих товаров, наваленных грудами. И каждый день я училась играть в любимую здесь игру: правильно владеть искусством торговли. Важнейшими словами на хинди, заученными в первый же день, стали: «Китне рупая?»

Надо как можно дольше вести обстоятельную беседу, сбрасывая рупию за рупией. И еще немножко. Нельзя кричать и оскорблять. Чтобы обозначить себя как серьезную женщину, надо потребовать стул. Торопливая покупка чего-либо – оскорбление для торговца, а в жару находиться на ногах в каждой лавке тяжело. Постепенно я привыкла, что на местном языке жестов элегантно-непринужденное покачивание головы из стороны в сторону, когда макушка выписывает восьмерку, хотя и слегка похоже на наше категоричное «нет», означает согласие и одобрение происходящему между собеседниками.

Я соглашалась попить чаю, выбирая десятки сумок или шляпок, расшитых вручную маленькими зеркальцами племенами из Раджастана или Карнатаки. Договорившись об окончательной цене, велела принести в отель и получить деньги по курсу у Рамы. Ни разу меня никто не подвел, не подменил дорогие вещи на дешевые. Сходилось и качество, и количество, а если, засидевшись в лавке, я забывала ручку, записную книжку или калькулятор, за мной по улице стрелой летел мальчишка и, догнав, сияя широкой улыбкой, приговаривал: «Возьмите, это ваше, мадам». В стране на высшем законодательном уровне уже лет тридцать, как запрещен детский труд, но дети бедняков работают везде. У них прекрасные глаза и улыбки. Бездомные, оборванные попрошайки на центральных улицах по вечерам предлагают пронзительно пахучие гирлянды из белого жасмина по десять рупий. Неправдоподобно прекрасные шести-восьмилетние девочки, умело плетущие гирлянды из цветов, полны энергии, горящей в огромных глазах. Бездомные дети не ведают, как мало им будет доступно в жизни. Малыши очень красивы. Куда исчезают правильные черты лица и очарование, когда они подрастают? Среди взрослых людей прекрасные лица я вижу намного реже. Позже знакомые торговцы – и индуисты, и мусульмане – объяснили мне, что я вела себя правильно и вызывала уважение. Здесь считают: «Мужчина, легко расстающийся с деньгами, – вор, он не зарабатывает, а берет, поэтому и швыряет, не считая. Женщина, если тратит без счета, – не хозяйка, а проститутка: легко достались». Нуворишей аборигены и облапошивают, и презирают.

Около подземного рынка Палика-Нагар, отдыхая на зеленом газоне от трудов праведных, я наблюдала за представителем новой для меня профессии – чистильщиком ушей. Мужчина с загадочными инструментами и жуткими длинными палочками в руках подходил к прохожим. После недолгих переговоров клиент усаживался на траве, а чистильщик копался в его ушах минут пятнадцать. Смысла в проведении гигиенической или антигигиенической процедуры я не видела. Но клиент щурился от удовольствия!

Газоны будто созданы для того, чтобы по ним гонялись друг за другом мальчишки и запускали в вечернее небо бумажного змея. Змей поднимался боком, выравнивался, ложился на ветер и летел, треща длинным хвостом. Малыши бегали, пока не устали, а потом уселись на траву. Вокруг сидели и лежали, отдыхая, люди. В лучах заката сари женщин вспыхивали золотом.

Рама, как и обещала, присматривала за поставщиками. Меня не касалось, брала ли она с лавочников процент, ведь я ничего не теряла. Она нашла мне упаковщика, умеющего разговаривать на восьми европейских языках (и на русском!), хотя он не учился в школе. В перенаселенной стране безработица, и у человека, на лету схватывающего чужую речь, больше шансов. Он умело паковал майки с изображениями божеств, сумки, шапки, сотни декоративных наволочек, расшитых бисером, зеркальцами и золотой нитью, с вышитыми птицами и волшебными зверушками, собранными из шелка и парчи…

Рама не взяла деньги за карго, а отправила груз нелегально. Никто не верил в удачу на родине. Смеялись в глаза, но через месяц я все получила у подъезда моего дома и благополучно расплатилась с контрабандистами, работниками русской таможни.

Ежедневно в течение двух недель я выходила из отеля на азартную торговую охоту, и мой, пока еще европейский, организм уставал от шума, гама и бесцеремонности окружающих. Никого не интересовало, готова ли я общаться. Хотелось укрыться от волнений людского моря. Душа просила тишины.

Когда я увидела арку, украшенную католическим изображением Христа, тем, где он распахнул пылающее сердце людям, то потянулась к нему как к родному. За аркой было тихое кладбище, и там, где нашли покой под могильными плитами индийские христиане, я и полюбила гулять. Высоко на деревьях сидели и ворковали серебристо-розовые горлицы. Между белыми крестами и кустами марихуаны играли и, цокая, скандалили, гоняясь друг за другом, полосатые белки. Может, в Сибири это бурундуки, но в Индии их называют пальмовыми белками. Отдохнув на погосте, угостив полосатых проныр арахисом из газетного кулька, я, собравшись с силами, возвращалась на рынок.

По утрам я выходила на украшенную горшками террасу и с чашкой кофе разглядывала незатихающую трудовую жизнь Мейн-роуд. За завтраком Дженни сказала мне, что одежду лучше стирать самой, а не отдавать в прачечную. Машин нет; стирая, скручивают ткань жгутом и, намылив, с силой бьют о каменный пол. При таком способе стирки легко «замочить» дорогую вещь насмерть. Дхоби – так называется каста потомственных мужчин-прачек, которая испокон веков существует в городах, – ломают пуговицы и портят нежные кружева. Я стирала сама и поднималась на крышу отеля развесить на веревке постирушки. Но, снимая через час уже высохшие на полуденном солнце вещи, я пару раз недосчиталась носочков. Что такое? И, встретив Дженни, я попросила объяснить сей загадочный феномен.

– Это орлы воруют твои носки, – улыбнувшись, ответила Дженни.

– Какие орлы? – удивилась я.

– Городские орлы. Смотри на небо. Их в Дели много.