Текст книги "Моя любовь и другие животные Индии"

Христос, конечно, был в Индии. Рядом со мной.

Когда почти все уже разошлись, священник благословляет паству.

– А вы откуда? Надолго? Завтра уезжаете? Хотите благословение? – Меня радостно подталкивает мужчина сзади. Я подхожу. Индийский католический священник кладет мне ладонь на голову и что-то шепчет. Меня благословляют в дорогу.

А на Андаманских островах разразилось цунами, и что было бы со мной, окажись я на побережье…

Однажды Кира вернулась в Удайпур. А мне нравилось приезжать на пару недель каждый сезон.

Последний раз я была там, показывая город любви тебе. Улочки, храмы, дворцы, озера, парки, цветы и газоны, библиотека и маленький зоопарк…

С тобой…

Без тебя.

ПИСЬМО № 9
ЛЯГУШКА, ОНА ЖЕ ЖАБА

 
Лягушка, пой свою песню!
Сверчок, вылезай из щели!
Пусть в тишине зазвучат
Тонкие ваши свирели!
 

Федерико Гарсия Лорка

Привет, Васька! Ты должен помнить эту жабу!

Мой ангел-хранитель с юмором. А многие относятся к ангелам как к диспетчерам. Мечтательный дяденька или продвинутая, «одухотворенная» тетя посылают заказ небесам, и если накладная оформлена правильно, то благожелательная к людям Вселенная обязательно ее исполнит. Это работает, если не за чужой счет. И не всем нравится тема вселенской халявы для избранных.

Когда я первый раз приехала в город Саи Бабы, то уже знала, что Индии как единой страны нет, а есть Бхарата, от слова «Бха», знание, и «Рати» – страсть, ипостась любви. Имя Рати носит жена бога любви Камы. Бхарата – страна людей, любящих знание. Я не была поклонницей Саи Бабы, но хотела знать. Кира приехала позже.

Встречались мы в аутсайде ашрама – в «Русском кафе». Надо пройти по главной улице в сторону русла пересохшей реки, потом налево, не реагируя на приехавших за заработком попрошаек, подняться по лестнице к «Дереву желаний» и, не дойдя до середины, сойти со ступенек, и… Оно! Да-да, трогательная в своей чистоте халупа. Пара столиков, четыре разномастных стула, полка с книгами, картины. Вместо крыши тент от солнца. Без окон и дверей, с одной лишь задней стеной и маленькой кухней и есть знаменитое у диаспоры «Русское кафе».

Держись, мой читатель – о неизвестный герой! Ты смог оценить замысловатый адрес – привычный набор ориентиров для Путтарпати? Любой андеграунд говорит на кодовом языке, дабы отличать своих адептов от чужаков.

В «Русском кафе», на кафе не похожем, можно поесть гречневую кашу и съедобную пародию на борщ, почитать книги. Есть даже детективы. Согласно очередной легенде, один из русских миллионеров, приезжающих сюда, подарил деньги двум братьям, приехавшим из соседнего штата, с условием, что цены для русских в кафе не будут расти. Несмотря на обилие развешанных по стенам портретов Бабы, здесь можно отдохнуть от легкой шизы ашрама.

Украинка Леля, сидя в «Русском кафе» и дожидаясь, пока Балу (не медведь из мультика про Маугли, а один из братьев) принесет слоеную лепешку паротху, часами болтала со мной. Ежедневно, по кусочкам, она рассказывала о коротком браке в Израиле и зимней жизни в ашраме с мамой, преданной Саи Бабе. Хорошая фигура, высокая грудь, доброжелательный, веселый характер. Киевлянка полна надежд.

Мы ездили гадать к астрологу-брамину Нагонанде. Индийская астрология – джйотишь – сложна и намного древнее европейской школы. Считается, что влияние сверхкрупных объектов, таких как планеты и звезды, действует на нас напрямую. Вселенная рождает нашу судьбу своим дыханием. При положительном воздействии она помогает человеку полностью раскрыться и реализовать то, зачем его джива пожаловала в мир. Но узость мышления, ограниченность может исказить предназначение. Джива свободна выбирать бесконечное количество вариантов будущего, но отсутствие реализации лишит человеческую жизнь смысла, вложенного Божественной Вселенной, и… возможно, сбудется мрачная перспектива – устранение бесполезного или вредного элемента. Однако правильно сделанный гороскоп помогает найти верный путь. Нагонанда после ритуала приглашал пожить на фамильной территории своего храма. У него были кошки, собака и даже пара оленей, павлины. За живым хозяйством двадцать лет ухаживал русский из Уфы, живущий без визы.

Увы, Нагонанда умер, а русского слугу выслали из страны.

Задолго до этих печальных событий мы с Лелей ходили заниматься йогой на крышу института доктора Рао, а возвращаясь, болтали, сплетничали и мечтали.

Через год, устав в очередном изматывающем путешествии, я, глядя на карту, поняла, что лучшее место, где я могу отдохнуть, поесть европейской еды, а то на рисе, дале и чапатях далеко не уедешь, – Путтарпати. Один день на локалбасе.

И сразу встреча у главных ворот ашрама – Леля. А первый вопрос: «Замуж не вышла?» Рассказав ей, что у меня приключилось за год, я обсуждаю с ней последнюю местную «телегу» – это волшебная лягушка!

На ухоженной территории ашрама нет проблем. Нет грязи и хаоса индийских улиц. Подстриженный газон, чистые дорожки, магнолии в цвету, розы и гибискусы.

С точки зрения Б. Г., бывшего хиппи, а ныне гражданина мира, здесь для нас все родное – устроено по-советски. Симбиоз пионерлагеря и санатория для тихо помешанных. Под словами Гребенщикова я подпишусь. За порядком следят служители ашрама — севадалы. Они носят галстуки, как пионеры, только не красные, а цветные. Для тысяч паломников в нищей провинции на бесплодном, каменистом плато возник как мираж город.

Огромный ашрам. Величественный зал собраний – мандир. Новенькие, с иголочки, аэропорт и железнодорожный вокзал для правительства, наведывающегося посоветоваться с Живым Богом. Гестхаусы и отели, рестораны и кафе, дешевые едальни для бедных, жилые кварталы, большой госпиталь, музеи и институты, школы и библиотека, книжные магазинчики. Кто скажет, что это не волшебство материализации, пусть первым попробует бросить в меня камень. И главное необъяснимое чудо – здесь, единственное место в Индии – в маленьком городе жители моют окна!

Иногда Саи Баба выезжает с территории, и тысячи людей стоят вдоль улочки в надежде поймать его взгляд. Без строгих севадалов и охраны никак не обойтись. Боюсь, что преданные снесут машину вместе с гуру. Теперь я знаю, какая удача – родиться московской девочкой, а не индийским святым.

Страшно на даршан выходить: у многих страстных поклонников во взгляде читается «порву на кусочки». Добыть чудо, и чтобы никому другому не досталось.

Толпы искателей духовной истины, в благообразных светлых развевающихся одеждах, годами слоняются по ухоженным дорожкам в тени деревьев, среди цветущих магнолий, бугенвиллей, олеандров, розовых кустов и от продолжительного безделья сочиняют множество сплетней. Русских в стаде с каждым годом все больше, и отметь, мой друг, никто из них не работает. Дамы в основном одинокие (какой же муж свою за духовностью пустит).

Собираясь пестрыми стайками у киоска с мороженым, разочарованно они друг другу повествуют, что раньше Саи Баба чаще выходил к преданным и желания выполнял, ювелирные изделия с изумрудами материализовывал, а не только священный пепел-вибхути. Везучим даже мужей «выдавал», а ныне времена другие.

Другие времена, другие песни. Старожил ашрама Анатолий раскрыл мне и Кире очередную, «экзистенциальную», еще свежую тайну.

Оказывается, если хочешь получить мужа, то надо, поймав момент, чтобы севадалы не просекли и не пресекли нарушение правил, залезть в декоративный бассейн на территории ашрама и ПОЦЕЛОВАТЬ монументальную лягушку. Легенда гласит, что после сего блистательного подвига особь женского пола легко выйдет замуж.

Девушки и дамы, не спешите покупать билеты!

Корни легенды почему-то нисходят не к Саи Бабе, а к другому, противоречивому гуру. К знаменитому среди состоятельных людей Раджнишу Ошо. На вопрос «Чем вы все-таки занимаетесь?» Ошо ответил: «Целую лягушек». Взаимосвязи между высказыванием покойного Ошо и местной ландшафтной скульптурой Толик не объяснил.

Леля не решалась на героический абордаж лягушачьего бассейна. Кира язвила и саркастически хмыкала. Мне же после четырех браков терять было нечего.

Надежда – глупое чувство. На испытание пойду я.

Вечером, без десяти минут девять, по правилам ашрама гости должны разбрестись по комнатам для отхода ко сну. Надо успеть.

Спугнув лягушку, не сняв рубашку, я уже по пояс в воде. На стреме от севадалов, меня и мои джинсы (не хочу их мочить в мутной воде) сторожит, ехидно улыбаясь, Кира. Раздвигая водоросли, пугая декоративных рыб и пугаясь сама: а может, и змеи имеются, вдруг еще и ядовитые, – пробираюсь к лягушке и почтительно прикладываюсь к ее бетонной морде.

Через год, в делийском международном аэропорту имени Индиры Ганди, я слышу:

– Ира, Москва! Что! Как? Замуж не вышла?

И думаю: я ведь всего пять минут на земле Бхараты, знакомых нет. Ох, верно с недосыпа меня встречают галлюцинации. Не угадала.

Я увидела Лелю. Самолет из Киева приземлился на полчаса раньше моего. Леля с мамой ждали багаж. А может быть, нашу встречу ангелы подстроили?

Леле позарез надо было узнать, помог ли поцелуй лягушки. Лезть или не лезть в пруд? Вот в чем вопрос. Куда серьезней, чем у датского принца!

– Жаба и есть жаба, что хорошего от нее ожидать, – отвечаю я, – мужик косяком пошел, а замуж – ну уж нет, выходить не за кого. Если подождешь у выхода, увидишь моего друга. Он приедет за мной на джипе. Только брак не подразумевается, его высококастовая семья не разрешит. Они не затем отправили его учиться на юриста в Англию, чтобы потом отдать безродной русской.

А он готов меня баловать. Мне нравится с высоким красавцем танцевать в закрытых (только для богатых) ночных клубах Дели.

Да, так обстоит дело с неравными браками в современной Индии. Романтичные фантазерки, забудьте фильмы, махараджи-миллионеры не для вас. Я-то, сообразив, что к чему, не влюбляясь, только играла с подходящими персонажами.

Доигралась.

А Леля была разочарована. Жизнь – не индийское кино. И больше мы не встречались. А что бы она сказала, если бы узнала, что через полгода земноводное послало мне тебя? Тебя, Неуловимый Джо? Тебя, которого затащить под венец нет никаких шансов. Да и не нужно.

Ох, милый, мне для счастья хватило бы высочайшего позволения быть с тобой рядом. Жарить картошку, как ты любишь, и млеть от нежности. Быть совершенно счастливой оттого, что ты придешь вовремя. Ведь ты обещал, а ты никогда не обманываешь.

Ждать тебя из высокогорных экспедиций и слушать вечерами, где ты был и что нового, интересного создал, быть уверенной, что через месяц или через год мы увидимся, что я нужна.

Нужна раз в год, в чужой стране. Ты позови, и я приеду.

Не позовешь, декабристки не в моде. И я не вдова-невеста.

Ах, небесный диспетчер, ангелы-хранители или ты, противная лягушка, что вы натворили? Кто обрек меня на бессмысленную разлуку? Когда мы были вместе, я выполняла все, даже безумные (с женской точки зрения) договоренности. Тебя нет рядом, а я живу по правилам. Не крашу губы, ведь тебе не понравится.

Для кого? Если я не нужна, сними заклятие.

Знаю, ты ответил бы, что колдовства не существует – люди свободны. А мне не легче.

Идут месяцы и годы, а я не могу не ждать тебя. Хочу надеяться, что так получилось случайно.

Чтобы поймать рыбу на крючок, надо сделать ей больно. Любовь и вечная к ней рифма кровь. Боль-любовь, любовь-боль пребывают в восхитительном симбиозе. Нежная, чувственная ласка-леска – приманка, необходимо рыбку поводить на длинной леске (иллюзия свободы), исчезновение ловца, потом резкий рывок-подсечка, стальной крючок пробивает и цепляет живую мякоть губ. Боль, и снова острый кайф – возвращение любовника. Зацепило: наслаждение-боль. Рыбка поймана. Не соскочить с мучительного крючка. Теперь можно из любовницы веревки вить. Широкий размах амплитуды от наслаждения до боли намного усиливает остроту восприятия. И ведь никто не выиграет, ведь вампиры еще несчастней своих жертв. Стоило мне добровольно (жертвенно?) поставить знак равенства между болью и любовью, как я разрушила свою благополучную жизнь.

Когда ты был рядом, я была спокойной. Оставалась собой. Ни ревности, ни страха, ни подчинения. Можно уйти.

Вернуться. Вот он – ты.

Ты рядом и работаешь на компе. Серые глаза сияют, и по лицу я читаю, как по открытой книге, что ты счастлив меня видеть. Каждый день. Нажимаешь кнопки на электрическом друге и на моем послушном тебе теле. Так и должно. Зачем беспокоиться?

Я хочу уйти и вернуться. Увидеть тебя. Обрадоваться. Есть в мире двое, и им вместе хорошо. Разве в наше время повального одиночества это не чудо?

До свидания. Так хочется добавить: до скорой встречи.

ПИСЬМО № 10
ЯВЛЕНИЕ САИ БАБЫ

 
Чем более странным нам кажется сон,
Тем более глубокий смысл он несет.
 

Зигмунд Фрейд

Не знаю как, но в зависимости от неотвратимо утекающего Хроноса, пожирателя своих детей, меняется даже виртуальное пространство. Неосязаемая реальность диктует невозможность писать всерьез. Романтика? Ну нет. Ирония, сарказм и черный юмор. Трагический штиль. «Я страдала-страданула» или «Ох, люди добрые, пожалейте меня, какого изверга я, разнесчастная, полюбила», не выстукивается на клаве, не выкладывается на флешку.

А индийских святых, творящих чудеса в наше время, настоящих садху, я люблю и уважаю. Они дают возможность прикоснуться – нет, не к богу, конечно, – но хотя бы к идее его постижения, здесь и сейчас, на скучной материальной земле. Согласно традиции индуизма, я с глубоким почтением встаю на колени, «дабы, получив позволение, коснуться дорожной пыли на их лотосных стопах».

Невозможно писать, я не могу. И не писать невозможно! Буйство чувств… Пальцы дрожат, я бросаюсь от мысли к мысли. Та реальность постоянно зовет меня к себе!

***

Когда я увидела Саи Бабу во время первых походов на даршан в мандир, чтобы придать многочасовому ритуалу осмысленность, я хотела поймать взгляд Бабы. Я, девушка давно взрослая, конкретная и материальная. Хочу разглядеть лицо и получить без книг и чужих рассказов представление о нем как о личности. Божественной или человеческой. На аудиенцию и исполнение желаний я (скромница этакая), видя многотысячную толпу, не рассчитывала. Издалека в ашрам годами приезжали парализованные люди и с тяжелобольными детьми. Если кому и необходимо чудо, то им, страдающим от боли калекам, а я что, я так – проездом.

Ожидая появления Саи Бабы, я сидела на полу на женской половине мандира, разглядывала сари и украшения соседок, а под потолком на хрустальной люстре, не обращая внимания на толпу, нежно переговаривались грудными голосами сизый голубь с голубкой.

Толпа вздохнула и заволновалась: в сопровождении охраны появился Саи Баба.

Но четко увидеть черты лица и выражение глаз не получалось, мне казалось, Баба отворачивается. Перед глазами плывет, и резкость меняется наяву, как во сне или на экране испорченного телевизора. То ли старый, то ли молодой.

А может быть, раздав поклонникам растиражированный миллион раз портрет, старик потерял истинный облик и не дано его разглядывать никому? Кто же отражается по утрам в его зеркале? Я спрашивала у старожилов ашрама, что это. Получала ответы: «Ты недостойна светлого взгляда Бабы», «Сознание у тебя грязное» и так далее…

Лелина мама убеждала, что Баба придет во сне и все объяснит сам. Но чтобы получить дакшину – благословение в осознанном сновидении, надо бесконечно молиться и думать только о нем…

Необоснованный поток информации не удовлетворил, и я отправилась дальше.

Мне казалось, что подобные сны заказаны сновидцами и, если целыми днями медитировать на фото Саи Бабы, привидится что угодно с его участием. Я выбросила из головы, есть проблемы насущные.

Не тут-то было.

Через пару месяцев, за три дня до возвращения в Москву. Сезон спелых манго: на каждом углу Пахарганжа телеги с грудами благоухающих нежных плодов – месяц май. В дешевой, какую смогла найти, комнате из сломанного душа течет тонкой струйкой ржавая вода, на стенах грязь, на предметах слой пыли. На стене крошечное зеркало с растрескавшейся амальгамой. Продавленный матрац, твердая как камень подушка. Маленький гестхаус на Мейн-базаре, на улочке зной, пыль и смог. Окна нет, вместо него под потолком зарешеченное отверстие вроде амбразуры дзота, предназначенное, видно, больше для ведения обороны, чем для обозревания окрестностей переулка. Если случится сидеть в осаде – вражеская пуля не попадет!

А по ночам собаки лаяли так оглушительно, так пронзительно, будто терзали какую-то добычу.

Пересохшая пыль была везде: на коже, одежде, в ушах, волосах. Я выхожу на улицу, завязав лицо влажным шарфом, – так легче дышать. А в комнатке… В Индии часто не знают, что пыль можно вытереть или смыть. Стремление к чистоте, к тому, что простыня после стирки не должна быть серо-желтой, для среднестатистического индуса – дикость.

Можно рассчитывать лишь на смахивание коридорным мальчиком сантиметрового слоя пыли. Непривычными движениями бой хлопает по столику грязным платочком. Пыль взмывает вверх с одной поверхности, чтобы медленно опуститься на другую. Я дышу пылью. Везде: и на улице, и в комнатенке. Мне кажется, что пересохли и потрескались не только губы, а бронхи и легкие.

Господи, в Москве неделю, лучше две не буду далеко отходить от ванной. Буду в ней жить, отмокая! Буду, не вылезая из воды, слушать тихую музыку, есть что-нибудь вкусное, пить чай, читать книги на русском. В моей ванной! Полной чистой воды!

И душной ночью под мерный шум вентилятора и доносящийся с улицы постоянный перебрех собак я вижу сон.

Во дворце я вижу незнакомца в оранжевом шафрановом одеянии, символизирующем отречение. Лицо в рамке мелко кудрявых черных волос, и я догадываюсь, что это Баба. С хитрой улыбкой святой говорит: «Ты хотела разглядеть мое лицо? Хотела узнать, кто я такой? Смотри».

Да уж! Вот так всегда! Когда я не готова, please welcome – исполнение желаний! Какая разница, во сне или наяву. Чудо не предупреждает, где и когда придет. А я-то, дура недоверчивая, не приготовила серьезной мечты. Вопроса не нашла важней!

И так всю жизнь!!!

И я, зачарованная, смотрю долго, не отрываясь. Лицо меняется ежесекундно. Узнаваемые черты сливаются, перетекают в другие. Быстро, как языки пламени в костре, текут, как вода в стремительной реке. Пытаюсь запомнить. Идут чередой лица: Иисус, Божья Мать, дьявол, Шива, Кришна, Будда, православные святые, индийские учителя, кто-то в чалме, может, гуру-сикх Нанак, а может быть, из мусульманских дервишей-суфиев, я не знаю. Разные лики в раме пышных темных волос. Перетекание форм останавливается.

«Кто же остался? Чей лик я смогу рассмотреть?» И вижу, в длинной оранжевой тоге, своего лохматого сына. От неожиданности во сне ничего не могу сказать. Но почему-то громко думаю: «Ага, выходит, сын теперь работает Саи Бабой, боюсь, он будет слишком занят, теперь мы будем видеться еще реже, чем обычно».

Хотела всерьез, а получилось то ли старина Зигмунд, то ли анекдот. Тяжкое тысячелетие – Кали-юга – диктует мне ернический стиль.

А мой шестнадцатилетний сын, детина почти двухметрового роста, встречая меня со своей девушкой в Шереметьеве, как только услышал торопливый пересказ волшебного сна, оглянувшись на такую же юную подругу, приосанился и гордо произнес: «Да, я такой. Я – бог секса».

Ну-ну.

P. S. Тело Сатьи Саи Бабы умерло 24 апреля 2011 года в 7 часов 40 минут по индийскому времени в связи с сердечной и дыхательной недостаточностью. Согласно календарю народа телугу (штат Андхра-Прадеш) он прожил 96 лет.

ПИСЬМО № 11
ПАТНЕМ-БИЧ И ЕГО ЖИТЕЛИ

 
Когда б вы знали, из какого сора…
 

Анна Ахматова

Здравствуй, милый.

Увы, письма от тебя нет. Начитанные люди знают, «из какого сора растут стихи, не ведая стыда». А из каких пустяков вырастает любовь? И как набирает великую силу, что неподвластна Хроносу?

Ты знаком с необычной семьей, а я же присутствовала при зарождении чувств, что окрепли задолго до того, как меня на тебе заклинило.

Здесь пальмы и море, жар солнца и песок. Окно открыто. Сквозь москитную сетку врывается утренний птичий гам. На ветках сидят и выясняют отношения краснощекие бюльбюли. Хочешь – верь, хочешь – не верь, индийские соловьи так называются!

На террасе мраморный пол стрелой пересекает ящерица. Выбежав из тени на свет, она внезапно останавливается, чтобы погреться на солнце. Видно, как бьется пульс на горлышке, хвост изогнулся и лег на полированный камень тонким полукольцом.

В душ. Однако водные процедуры прерывает появление из стока санузла тропического таракана. Шестисантиметровое чудовище нагло смотрит на меня. Струей из душа и уговорами я пытаюсь загнать монстра обратно. Но таракан не лыком шит и на призывы сдаться и суровые взгляды не обращает внимания и лишь шевелит усами, двигаясь перебежками. Завязалась у нас битва.

М-да, роль палача мне не годится – я не выдержу звуков казни. Мерещится хруст под тапкой. И явления тараканища в ночных кошмарах я не хочу. Бой закончился пленом гиганта в полотенце.

В окно его – на волю! Может, его ворона сожрет!

Варю кофе, надо успокоиться. Расчесываю влажные волосы, накинув невесомое платье, шлепаю по теплой пыли вьетнамками на работу. И иду на пляж, потому что я работаю поваром в Гоа!

Выйдя из дверей виллы, щурясь на пальмы, я думаю, какой же дорогой пойти?

Короткой – напрямик через заброшенный рисовый чек, а длинной – по единственной улице мимо ресторанов-конкурентов и лавок, где годами сидят одни и те же торговцы, ожидая счастливого случая: вдруг появятся богатые туристы и скупят сувениры подряд. В послеполуденную жару торговцы крепко спят под прилавками. Не сходя с рабочего места. Жизнь слишком мимолетна, чтобы торопиться.

Главная улица немного длиннее. Но сидельцы, если не все, то через одного, приглашают зайти в лавку. Хорошо, когда клиент располагается на подушках, услужливо предложенных, и, попивая желтый кашмирский чай, не спеша рассматривает камни. Продавцы, со свежей газетой в руках, желают обсудить, что случилось на границе с Пакистаном. Они живо интересуются, дают ли мне клиенты чаевые, пишет ли письма сын. Можно пошутить, поторговаться, всласть насмотреться на ткани и украшения. Пока я дойду до работы, пройдет час-полтора, но здесь никто не торопится, и я в любом случае появлюсь вовремя.

– Как у тебя получается! Беседу с тобой не назовешь английским языком, но ты знаешь все, что у нас происходит, – удивляется мусульманин Алтаф. Он зовет меня «Радио Би-би-си».

Ну наконец-то дошла. Надо осмотреться, и если за столиками заседают наши люди, то включаюсь в процесс обслуживания гостей. Русские отдыхающие утомлены индийской и гоанской кухней. Они скучают по родному вкусу окрошки и винегрета. А если затишье, то успею сделать себе салат и искупаться в океане.

Закрыв глаза, качаюсь на волне. Если бы жадный до богатств и почестей Васко да Гама знал, когда открыл путь в Индию, что Гоа станет приютом для тысяч русских туристов и для меня!

А как же это получилось? Обычно – случайно.

Жила-была в Москве Варвара, работала в школе учительницей английского языка, вышла замуж, родила. Однажды утром муж встал не с той ноги. Его осенило, что любовь прошла. Семья у Варвары, по нашим меркам, большая: папа, мама, бабушка, младший брат и маленький сын. Они любимицу во время развода поддержали. Сидели с двухлетним внуком, пока она пыталась прийти в себя. Ездила по семинарам – восстанавливала покой: училась оздоровительным практикам. Тогда я с ней и познакомилась. Оказалось, что живет Варечка по соседству. Не раз ездили вместе танцевать под этническую музыку в клуб «Ротонда». Год-два я наблюдала, как Варя безмятежной бабочкой порхала от одного молодого человека к другому, легко завязывая необременительные отношения. Не подумайте дурного, Варю выручала крепкая нервная система и потрясающая доброжелательность, потому что и юнцы, и взрослые мужчины не спешили вступать в брак с молодой красавицей, обремененной наличием сына и отсутствием отдельной квартиры.

Мне казалось, что-то не так. Годы идут, а серьезной мужской заботы не видно.

Когда я вернулась из Индии, то говорила, сидя на кухне, зашедшей в гости подруге:

– Варя, ну что ты в Москве сидишь? Езжай в Индию. Я-то английский плохо знаю, а ты легко найдешь работу и выйдешь замуж за интересного англичанина или итальянца. Тебе же и тридцати нет! Зачем бесконечные временные отношения?

Варечка недоумевала и рассуждала разумно: «Мне и дома хорошо. Родители меня любят, сыну уже четыре года, обожаемый брат, поклонники каждый день названивают. На частных уроках могу легко заработать. Не поеду».

Не тут-то было. От судьбы не уйдешь.

Кто-то уговорил Варвару съездить летом в Тибет и совершить пеший обход вокруг горы Кайлаш, обители великого аскета Шивы. Где Маха йогин проводит не одну вечность, пребывая в состоянии глубокой медитации, поддерживающей существование Вселенной.

После паломничества, отдыхая в Непале, Варя решила задержаться в Гималаях. Виза на три месяца, до первого сентября далеко, сын в Москве обихожен любящими бабушками.

Варечка познакомилась с людьми, решавшими открыть ресторан на юге Гоа. Русским Вовой, по прозвищу Сундар («красивый» на хинди), и японкой Нетти. Для успеха предприятия им не хватало всего ничего: людей, способных работать.

Вернувшись в Москву, Варвара думала о перспективах. Однако кулинарией в ее доме занимались бабушка и мама. На поварском поприще девушка чувствовала себя неуверенно. Она решила посоветоваться и сейчас сидела с компаньоном у меня на кухне – слушала, как закупаться необходимым для ресторана оборудованием в Дели, и приглашала участвовать в перспективной затее. Сундар – утонченный блондин с томным взором, в пестрой гоанской одежде. Желания вкладывать средства в затею незнакомого Вовы-Сундара у меня не было. Но провести осень-зиму, пожить на пляже заманчиво, ведь я знаю, как можно устать, странствуя по бесконечным дорогам, и как хочется найти «рай» и пожить в свое удовольствие. Простое желание – очередная иллюзия и система бегства.

Однако место повара привлекало, и, выторговав у Сундара зарплату – труд надо уважать, – я стала собираться в дорогу. А Варвара решила рискнуть, отдав что имела на будущее дело.

Когда я приехала на юг Гоа, ресторан еще не открылся. Много времени у хозяев уходило на разговоры во время строительства. Каждый из них хотел как лучше, видел устройство и украшение помещения по-своему. Ребята тянули в разные стороны искренне, ни на секунду не задумываясь о последствиях для общего дела. Лебедь, рак и щука. Постойте, а я же не сказала, что компаньонов на месте оказалось уже не трое, а четверо.

На сцене появляется Чандан!

Как только я думаю о нем, сначала в памяти возникает его теплая улыбка. Улыбка и непалец едины – как серп и молот, как джин и тоник, как Ромео и Джульетта и тому подобное. Когда Чандан выходит из комнаты, кажется, что улыбка еще висит в воздухе. Как у Чеширского кота!

Он появился на свет в феодальной семье непальских землевладельцев. Брамин – высшая каста – индуист с правом проведения ритуалов. В Непале «время перемен», в которое не дай бог родиться. К власти приходят ставленники Китая – маоисты. И Чандан лишился и родового поместья, и счета в банке. Потерял друзей, с которыми вырос вместе.

Сколько скандалов в детстве он закатил родителям, чтобы ровесника, слугу, с которым Чандан играл вместе, сколько себя помнил, отправили с ним учиться. Он отказался ходить в школу, пока его родители не оплатили учебу слуге.

Ныне друг детства, успешный дипломированный доктор, живет в Америке и вспоминает Чандана добрым словом.

В семье Чандана было принято давать старшему сыну военное образование. Одно время Чандан служил в армии. Был ранен. Размеренная жизнь осталась в прошлом. Он перепробовал множество занятий. Однажды ему показалось, что хотя он знает, как добиться успеха, но душевного покоя и прежнего, как в детстве, счастья ничто не приносит. Психологи называют это кризисом, а русские обычно уходят в запой. И бывший помещик и офицер отринул успех, бросил бизнес. Раздав деньги и имущество, он стал монахом и в двадцать восемь лет отправился по Индии как бездомный монах. И даже имел специальный документ, заменяющий паспорт для садху. Так власти пытаются проследить за неконтролируемым перемещением тысяч монахов, и чтобы среди них не прятались преступники.

Но, все потеряв, на пыльных дорогах он спокойствия не нашел. Через два года странствий снова начал с нуля и окончательно осел в Индии… У Чандана рентабельный бизнес: сезонные кафе на пляжах в Гоа. Организационными вопросами нового ресторана занимался именно он, потому что знал, кому дать бакшиш.

Ему предлагали вступить в брак. Семьи девушек из хороших индийских и непальских семей преследовали меркантильные цели, но Чандан не хотел быть игрушкой в чужих руках, пусть даже и женских.

В предвкушении событий, которые обязательно должны были принести изменения, Чандан и затеял новое дело с людьми из разных стран. Глубоко в душе Чандан знал, что мужская творческая энергия может воплотиться только вместе со своей шакти – женской материальной энергией. Он терпеливо ждал встречи с необычной девушкой. Только с ней он обретет единство и цель.

Шакти – энергия всего, что существует. Шакти проявляет себя в различных формах. Каждая молекула во Вселенной содержит Шакти. Индийские божества неразделимы со своими Шакти – женами. У Брахмы – Сарасвати, богиня мудрости и красноречия, покровительница искусств и наук. У Вишну – Лакшми, богиня счастья и процветания, идеал безукоризненной хозяйки. У Шивы – несравненная йогиня Парвати. Ибо без своей Шакти они ничто, теряют существование. Творить не могут. Почитать Шакти – признавать ее священность.

Вскоре в уединенную бухту из Дели приехала Варя, нагруженная невообразимым количеством багажа, с посудой, кальянами и дорогим кинопроектором для ресторана. Каждый день во время общих посиделок часами Чандан не сводил с нее влюбленных глаз, но девушка, привыкшая к бесцеремонному напору, а не к робким взглядам, ничего не замечала до тех пор, пока монтажник-кровельщик Антон, помогавший собирать интернациональный ресторан, не сказал ей прямо о страсти Чандана:

– Ты что, не видишь, он же глаз с тебя не сводит!

Вечером говорили не на производственные темы, а о любви. Нетти произнесла патетическую речь о полном подчинении и верности возлюбленному. Дочь богатого самурая была рабой Вовы-Сундара. Высокий и худой белокурый русский казался ей идеалом подростковых грез о эльфах. Познакомившись в ашраме Ошо с Сундаром, японка два года мечтала о нем и была готова вложить любую сумму в дело, лишь бы не расставаться с любимым. Вова благосклонно принимал преклонение перед собой.