Текст книги "Четвертая империя. Заговор наркомовских детей"

2.4. Что скрывалось за подростково-юношеской
политической самоорганизацией?

Именно эта разновидность детско-юношеской самоорганизации вызывала самое пристальное и предвзятое внимание идеологических структур и карательных органов. Уже отмечавшаяся закрытость следственных материалов по этим группировкам не позволяет пока преодолеть отрывочную и невыразительную картину самодеятельной политической активности подростков в рассматриваемый период. Исключение составляют политизированные группировки, которые, с точки зрения проверяющих инстанций своего времени, не содержали признаков оппозиционности. Одна из таких образовалась в 1936 г. в 85-й школе Москвы на Краснопресненской улице и была названа «Лига справедливых». Основатели, среди которых был сын поэта С. Есенина Константин, провозглашали «борьбу за поддержание авторитета директора, учителей и комсорга». Однако безобидная и даже похвальная в глазах педагогического коллектива цель конкретизировалась как содействие объективному оцениванию учеников и уважению их достоинства со стороны учителей, соблюдению этических норм и границ своих полномочий комсоргом, искоренению несправедливых мер по отношению к учащихся со стороны директора. Закамуфлированная под защиту работников школы, «Лига» была нацелена на автономизацию корпуса учащихся и подчинение взрослого персонала своим правилам игры[134]134
  ЦГАМ. Ф. П-634, оп.1. Д. 487 (Секретные докладные записки в МК и МГК ВЛКСМ, МК и МГК ВКП(б). Л.10-11


[Закрыть]. Данная инициатива хорошо иллюстрирует отмеченную американской исследовательницей Э. Лившиц способность некоторых детей манипулировать взрослыми на базе освоенного умения «говорить по-большевистски»[135]135
  Livschiz A. Op. cit. Р. 268.


[Закрыть].

Значимую компоненту детско-юношеской политической самоорганизации составляли сообщества, которые центрировались вокруг идеи защиты прав и интересов отдельных этнических групп. Так, по сообщениям органов народного образования Осетии, в школе хутора Ардонский (с. Мичурино) была создана националистическая группировка школьников-осетин, которая третировала и выдавливала из школы русских соучеников. А в г. Оржоникидзе (Владикавказ) группа подростков, называвших себя абреками, или абрек-заурами (по имени героя советской киноленты 1926 г., боровшегося в XIX в. с российской властью на Кавказе) объединилась в т. н. «шайку Шамиля». Она преследовала неугодных учителей и соучеников других национальностей и насаждала в школе свои порядки[136]136
  ГАРФ. Ф.2306, оп.69. Д. 2357 (Стенограмма совещания наркомов просвещения автономных республик и заведующих краевых и областных отделов народного образования). Л.65, 68.


[Закрыть]. В 1936 г. в Оболони, предместье Киева, была раскрыта «Украинская социал-демократическая партия» численностью 17 человек, которой руководил ученик 9-го класса Демиденко, характеризовавшийся в информационной справке как «петлюровец». Похищение типографских шрифтов, поиск возможности закупки оружия дали основания для ее обвинения ее в террористической и контрреволюционной деятельности[137]137
  РГАСПИ. Ф.17, оп.120. Д. 237 (Докладные записки, информационные сводки, справки ЦК ВЛКСМ, инструкторов ЦК ВЛКСМ). Л.120.


[Закрыть].

Наиболее очевидная предпосылка возникновения таких групп крылась в переориентации союзной власти второй половины 1930-е гг. со всемерной поддержки национальных культур и языков, апологии исторических лидеров национально-освободительных движений на массированное продвижение русской культуры, языка и героев русской истории, с развенчанием прежде превозносимых местных лидеров, что болезненно воспринималось частью населения национально-территориальных образований[138]138
  Щербак А.Н. Болячевец Л.С. Платонова Е.С. История советской национальной политики: колебания маятника? //Политическая наука. 2016. № 1. С. 105–107; Бахтурина А.Ю. Советская национальная политика//Электронный научно-образовательный журнал «История». 2019. Трудные вопросы истории России. URL: https://history.jes.su/s207987840004708-7-1/ DOI: 10.18254/S207987840004708-7


[Закрыть]. На связь с этой сменой приоритетов центра указывают имена предводителей национальной сопротивления XIX в. или акцент на этнониме («Украинская социал-демократическая партия») в самоназваниях детских групп. Серьезные опасения, которые вызывала у надзорных органов эта детская активность, проявлялись в применении к ней тех же оценочных категорий – «буржуазного национализма» и «национал-уклонизма», через призму которых рассматривалась позиция взрослых функционеров, не вписавшиеся в отмеченный поворот.

Наиболее частотный тип объединений за рамками национального дискурса представляли группы политического сопротивления. Так, среди упоминаемых в информационных сводках ЦК ВЛКСМ за 1937–1938 гг. враждебных советскому строю и групп значились: «КОМИ» («контрреволюционная организация молодых интеллигентов») из 15-й школе Иркутска, нацеленная, по версии следствия, на подготовку молодых террористов[139]139
  РГАСПИ. Ф. М-1, оп.2. Д. 131 (Протокол, постановления III Пленума ЦК ВЛКСМ и материалы по его подготовке). Л.224.


[Закрыть]; несколько конспиративных объединений старшеклассников из Таштыпского района Хакасии, Карагандинской области Казахстана, которые, как установил НКВД, распространяли контрреволюционные листовки, рисовали фашистскую свастику и оскверняли портреты советских вождей[140]140
  РГАСПИ. Ф. М-1, оп.23. Д. 1255 (Докладные записки, справки отделов, комитетов ВЛКСМ о состоянии работы комсомольских организаций).Л. 55; Ф. 17, оп.126. Д. 3 (Докладные записки секретарям ЦК ВКП(б). Л.68.


[Закрыть]. В июне 1939 г. на стол к Сталину легло донесение Л.П. Берия о 13 молодежных антисоветских организациях, выявленных НКВД преимущественно в Москве и Ленинграде. Семь из них целиком состояли из учащихся школ. Состав приписываемых им преступлений был практически одинаковым: распространение клеветнических измышлений о партийно-правительственной политике, восхваление троцкизма, составление антисоветских листовок, подготовка террористических актов против советских руководителей[141]141
  Лубянка. Сталин и НКВД – НКГБ – ГУКР «Смерш». 1939 – март 1946 /Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. Под общ. ред. акад. А.Н. Яковлева/Сост. В.Н. Хаустов, В.П. Наумов, Н.С. Плотникова. М., 2006. С. 88–91.


[Закрыть].

Несколько школьных групп были раскрыты в Сибири в конце 1930-х – начале 1940-х гг.: все они пытались при помощи листовок и прокламаций выразить свое несогласие с теми или иными социальными реалиями и аспектами государственной политики: плохими условиями жизни людей в городе и бедственным положением крестьянства, произволом местного начальства, массовыми арестами. Все ставили своей целью борьбу с искажениями принципов Октября 1917 г., которые они усматривали в современной им действительности. Некоторые ради того, чтобы раскрыть согражданам глаза на правду, были готовы идти в народ[142]142
  Савенко Е.Н. Нелегальная печать в Сибири в контексте социального протеста (конец 1920-х– середина 1940-х гг.//История сталинизма: жизнь в терроре. Социальные аспекты репрессий. Мат-лы межд. Науч. Конф. СПб., 2013. С. 406–409.


[Закрыть].

Все упомянутые организации аттестовались в официальных документах как антисоветские и контрреволюционные, несмотря на то, что ставившиеся им в вину дела (подготовка террористов, покушений на советских руководителей, противодействие негативным явлениям общественной жизни и т. п.) остались только декларациями о намерениях, а некоторым из них в виду дефицита ресурсов не удалось распечатать и распространить ни одной листовки. Их контрреволюционную направленность, в оценке следствия, опровергал тот факт, что многие строили свою идентичность на параллелях с революционным движением XIX – начала ХХ вв. в России: подобно народникам, группа из сибирской Кулундинской средней школы собиралась идти в гущу масс для разъяснения своей позиции[143]143
  Там же. С.409.


[Закрыть]; на опыт «Народной воли» опирался подпольный кружок из г. Сумы Полтавской области, так же, как, вероятно, на него ориентировалась «КОМИ»; группа учеников 114-й московской школы подражала анархистам и собиралась пропагандировать их идеи посредством своего журнала[144]144
  Лубянка. С.91.


[Закрыть]. Не исключено, что какую-то часть дореволюционного опыта партии большевиков пыталась перенять оболонская организация, позиционировавшая себя как социал-демократическая. Революционное (а не контрреволюционное) самоопределение выявленных групп косвенно подтверждали и следователи, инкриминировавшие всем без исключений идейную связь с троцкизмом – понятием официальной риторики с самыми негативными смыслами, однако, удерживавшим в своем составе центральный семантический компонент революционного радикализма[145]145
  Уханов А.Д. Мамычев А.Ю. Троцкизм как самостоятельное политико-правовое учение: проблемы понимания и интерпретации// https://lawbook.online/prava-pravovedenie-osnovyi/trotskizm-kak-samostoyatelnoe-politiko-62294.html.


[Закрыть].

Тенденциозная репрезентация этих групп в официальных документах, обосновывавшая их последующее наказание, отражала устоявшуюся практику. Как выявили авторы фундаментального пионерского исследования, посвященного составу осужденных сталинской судебно-пенитенциарной системой, абсолютное большинство людей, обвиненных в контрреволюционных преступлениях, никогда не совершали враждебных действий против советской власти и оставались ей преданы, несмотря на то, что стали ее жертвами[146]146
  Getty J.A., Rittersporn G.T., Zemskov V.N. Victims of the Soviet Penal System оn the Basis of Archival Evidence//Аmerican Historical Review,1993. October. P.1033.


[Закрыть]. В оценке прецедентов, которые подводились под эту категорию преступлений, упор делался не на совершенные деяния, а на «опасность» личности, обусловленную ее принадлежностью к определенной группе[147]147
  Kareniauskaitë М. Thе Criminal Justice System in Soviet Russia and the USSR (1917–1953): Emergence, Development and Transfer to the Lithuanian SSR //Litthuanian Historical Studies, 2015. № 20. Р. 162.


[Закрыть]. Как считают сторонники одной из наиболее валидных объяснительных версий государственного террора, в основе последнего лежали профилактические зачистки социально чуждых и потенциально «опасных» элементов, не вписывавшихся в модель однородного общества строителей социализма. Технологически подобные операции облегчала, с одной стороны, каталогизация индивидов по степени их пригодности к реализации социалистического проекта (с помощью личных дел, паспортов, трудовых книжек и т. п. средств), с другой стороны, своего рода картография общественных сегментов по критерию их перспективного использования в том же проекте[148]148
  Holquist P. State Violence as Technique: the Logic of Violence in Soviet Totalitarism//Landscaping the Human Garden. Ed. by A. Weiner. Stanford University Press, 2003.Р. 146–147, 153; Weiner A. Making Sense of Revolution. The Second World War and the Fate of the Bolshevik Revolution. Princeton University Press, 2002. Р. 28–30, 32; Ertz S. Making Sense of the Gulag: Analyzing and Interpreting the Function of the Stalinist Camp System. Stanford University. Persa Working Paper. 2008, no 50. March. Р. 31–32.


[Закрыть].

Категорическая нетерпимость контролирующих органов к политической самоорганизации детей и юношества была обусловлена тем, что эта возрастная когорта располагалась на нулевом меридиане карты социо-возрастных групп, которым предписывались ключевые функции в исполнении предначертаний власти. Если первое поколение комсомольцев, по словам американского историка М. Ноймана, помогло большевикам выиграть гражданскую войну на всех фронтах – военном, экономическом, культурном, то второе, воспитанное на мифологии революции, гражданской войны и жаждавшее активных действий, поддержало Сталина в преодолении стагнантного нэпа и осуществлении революции «сверху», а также в борьбе со старой партийной гвардией[149]149
  Neumann M.”Youth, It’s Your Turn!”: Generations and the Fate of the Russian Revolution (1917–1932)//Journal of Social History. 2012. № 2. Р. 282, 294


[Закрыть]. Однако, как пишет тот же автор, реставраторские и консервативные тенденции сталинской политики 1930-х гг. перемололи революционный элемент в комсомоле. От следующих поколений требовались уже только конформизм, дисциплина, обслуживание запросов режима по обеспечению политической социализации детей и подростков[150]150
  Ibid. Р. 295, 297.


[Закрыть]. Используя определение М. Ноймана, можно утверждать, что рассмотренные случаи юношеской самоорганизации вобрали в себя «не перемолотые» революционные элементы молодежного социума, которые на данном этапе резко отвергались политическим руководством страны.

Сказанное позволяет увидеть общую подоплеку в формировании национально-этнической протестности и политического нонконформизма детей и юношества. Подобно тому, как первая аккумулировала несогласие с русско-центристским этатизмом, продвигавшимся на базе консервативной национал-большевистской доктрины[151]151
  Бранденбергер Д.Л. Национал-большевизм. Сталинская массовая культура и формирование русского национального самосознания (1931–1956). Спб., 2009. С. 58–59.


[Закрыть], второй воплощал реакцию на угасание революционных импульсов в ходе сталинской «революции сверху». Отказ от идеи мировой революции, переключение революционной энергии трудового населения на замещающие объекты в рамках хозяйственной модернизации и сведение самого понятия революции к нескольким иконическим постерам и ходячим фабулам в медийном пространстве – вызывали неудовлетворенность в детской среде, даже если и не осознавались ею в полной мере[152]152
  Kirschenbaum L.A. Small Comrades. Revolutionizing Childhood in Soviet Russia, 1917–1932. Routledge, New York, 2001. Р. 117–118,125; Oushakine S. Translating Communism for Children: Fables and Posters of the Revolution //Вoundary. 2016. Аugust. Р.203.


[Закрыть]. А предложенная ей альтернатива революционного участия в виде маршевых прохождений по улицам с красными знаменами, пионерских сборов у костра, коммеморации павших героев, подражания образцовым персонажам детско-юношеской литературы – не сублимировала зарядов радикального действия, одолевавших многих подростков[153]153
  Литовская М. А. Воюющие дети в русской литературе первой половины ХХ в.//Homo militaris. Литература войны и о войне. История, мифология, поэтика. Калуга, 2010; Литовская М. А. Аркадий Гайдар (1904–1941) //Детские чтения. 2012. № 2. С. 93–99; Kucherenko О. Ор. cit. P. 70–77.


[Закрыть]. Это с наглядностью показывали стихи молодых поэтов, пронизанные духом революционной наступательности, распространенные среди юношества ожидания от грядущей войны революционных трансформаций в мире и страстное желание принять в них участие, а также массовые, хотя и безнадежные, попытки подростков достичь театра гражданской войны в Испании, воспринимавшейся как «римейк» борьбы «красных» и «белых» в России[154]154
  Сухих И.Н. От стиха до пули// Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне. /Сост. М.А. Бенина, Е.П. Семенова. Спб., 2005. С. 18, 28–29,44; Шарова М. Контуры грядущей войны в советской литературе 1930-х годов. // «Бумажные» войны: военная фантастика 1871–1941. Антология/Сост. М. Фоменко. Б.м. 2015// https://www.litmir.me/br/?b=548373&p=1; Волкова И.В. Пиренейский конфликт 1936–1939 годов и формирование советского поколения войны//Новейшая история России. 2020.№ 1. С. 186–187.


[Закрыть]. Революционная пассионарность, не находившая выхода в делах текущего времени, направлялась на политическую самоорганизацию. Но и здесь ее практическая отдача в лучшем случае состояла в гальванизации левых настроений в радиусе микроскопического социального действия (разброс листовок, рассказ анекдота или хлесткое высказывание о текущей политике и вождях).

Однако революционная романтика привлекала не всех подростков. Групповая активность некоторых школьников начала 1940-х гг. направлялась установками, которые существенно отклонялись от исходных эмансипационных и эгалитаристских целей советского проекта. Помимо описанной выше группы Шахурина, к этой категории относились еще две тайные ученические организации, которые следователи обнаружили в процессе изучения «Четвертой империи», хотя и не нашли в них признаков оппозиционности и антисоветской деятельности. Одна из них под предводительством Пети Бакулева – сына выдающегося хирурга, ученика того же 7 класса 175-й московской школы, образовалась как альтернатива группы Шахурина (впрочем, некоторые ее участники сохранили членство и в «Четвертой империи»). Вторая, названная по первым буквам фамилий основателей – “ЛИМЖЭК” (Лига Мишнаевского, Жолдака, Эггерса, Китаева), сложилась в престижной 19-й школе среди детей ответственных работников, проживавших в Доме Правительства на улице Серафимовича. Как и организация Шахурина, эти две группировки занимались игрой в государство. Имея схожую структуру с группой Бакулева, ЛИМЖЭК использовала наименование «министр» для обозначения высших должностей (Бакулев для себя ввел должность «премьер-министра») с обращением друг к другу «господин министр»[155]155
  ЦА ФСБ РФ. Д. Р-788 («Четвертая империя»). Т.2. Л. 163, 181.


[Закрыть]. Сами участники поясняли, что название «министр» они почерпнули из романов европейских писателей[156]156
  Там же. Л. 239, 250.


[Закрыть]. И организация Бакулева, и ЛИМЖЭК интенсивно взаимодействовали с внешними контрагентами. Первая с «Четвертой империей», а вторая – с одиночными учениками своего класса вели войны, заключили мир, обменивались нотами, меморандумами, ультиматумами и договорами[157]157
  Там же. Л.239–241, 249.


[Закрыть].

Психологические пружины игры в государство приоткрывал рассказ самого младшего из «Четвертой империи» – шестиклассника Серго Микояна о формальной и скучной пионерской работе в школе, побудившей его принять приглашение В. Шахурина в тайную организацию, где «будут введены разные звания и участники …будут назначаться на разные должности»[158]158
  Там же. Л. 43.


[Закрыть]. Из этого можно заключить, что организация со звучными наименованиями должностей и возможностью быстрого продвижения по их ступеням в глазах подростка была привлекательной альтернативой реальному социуму. Если в последнем он занимал скромное и зависимое положение, то здесь мог ощутить себя взрослым и значимым субъектом, облеченном властью. Однако в контексте военного времени этот мотив получал более глубокое обоснование. По словам британского исследователя жизни детей III Рейха Н. Старгардта, в этот период детскую психологию определяла «интоксикация войной»: она вторгалась в их воображение и бушевала внутри них, меняя менталитет, привычки, занятия, еще задолго того, как полномасштабно пришла на территорию Германии[159]159
  Stargardt N. Witnnesses of War. Children’s Lives under Nazis. London, Jonathan Cape Ltd, 2005.


[Закрыть].

Эта же закономерность относилась и к советским детям, включая участников трех названных групп, не видевших войну вблизи и не испытавших ее разрушительного воздействия. Тем не менее, она внедрялась в их существование через уплотнившиеся связи страны с внешним окружением, приток разнообразной информации о западном обществе и поступление заграничных вещей, т. е. через те свои побочные проявления, бенефициаром которых являлась, главным образом, номенклатура высших рангов[160]160
  Материалы дела «Четвертой империи» содержат указания на то, что по рукам «элитных» мальчиков 175-й школы ходили французский порнографический журнал, немецкий журнал с портретами нацистских лидеров, дома им показывали западные фильмы. Некоторые из именитых подростков состязались в обладании предметами престижного потребления, вроде заграничных велосипедов и мотоциклов, абсолютно недоступных «массовому» ребенку// ЦА ФСБ. Д. Р-788.Т.2. Л.232.


[Закрыть]. Эти впечатления, с одной стороны, разжигали консьюмеристские аппетиты детей из советского «истеблишмента». С другой, их желание тесных контактов с большим миром, которые, судя по набору игровых ролей и интеракций, мыслились через представительство своей страны на международном уровне. Игра в государство демонстрировала психологическую предрасположенность к замещению государственной элиты, мотивированную кадровыми потерями и авральными перестановками военного времени. Фактически все три группы, включая экстравагантную шахуринскую, функционировали как школы будущих управленцев высшего звена. В то же время две подспудно, а одна явно показывали наклонность к повороту государственного руля вправо, на магистраль развития западных стран, соответствовавшую логике рыночно-капиталистического реванша в «инсайтах» В. Шахурина. Именно на этом участке происходило размежевание «государственных» групп с самоорганизацией на левом фланге, ментально близкой к первым комсомольцам – мечтателям о всеобщем равенстве и свободе без частной собственности[161]161
  Neumann М. Op. cit. P. 81.


[Закрыть].

Как бы то ни было, радикальные организации подростков как правой, так и левой ориентации, обладали одним общим признаком: они выбирали цели – борьба с государством, приход к власти, корректировка или смена общественного строя – нереализуемые, несоразмерные их силам и ставившие их на грань фола. Этот посыл заведомо придавал их практикам характер игры, которая, по заключению Л. Выготского, всегда опирается на мнимую ситуацию[162]162
  Выготский Л. Игра и ее роль в психическом развитии ребенка // Вопросы психологии. 1966. № 6. С. 64–65.


[Закрыть]. Последнюю в рассмотренных случаях составляла презумпция возможной замены одного нормативного порядка другим; наличия своей революционной организации или партии, способной дать бой государству, и даже собственного маленького государства. Вместе с тем, чем глубже подобная игра захватывала участников, тем больше приобретала сходство со «всамделишной» борьбой за намеченные цели. Это ставило играющих школьников в уязвимое положение, так как убеждало органы контроля, и без того относившиеся к играм как к контрпродуктивному занятию[163]163
  Димке Д. Советские детские игры: между утопией и реальностью//Антропологический форум. 2012. № 16. С. 314.


[Закрыть], в полном тождестве исполняемых подростками ролей их личной позиции.

Склонность к максимализму в постановке задач и планировании способов их осуществления, как показывал опыт «Четвертой империи», во многом определялась подростковым влечением к опасности. Похоже, что и сам ее лидер Шахурин, строивший свою организацию с дальним прицелом на личный реванш, по ходу дела испытывал «драйв» от хождения «по лезвию ножа». Не настаивая на универсальности примера этой организации, можно все же допустить, что членство и в других оппозиционных сообществах основывалось на переплетении идейных мотивов с тягой к острым ощущениям и самопроверке у края «пропасти». Иначе говоря, коренилось в адреналиновой зависимости, потребности в компенсации личной неполноценности, т. е. примерно в тех же диспозициях, которые и сегодня выталкивают тинэйджеров на экстремальные развлечения и смертельные «селфи». Не исключено также, что в условиях военного времени для подростков и юношества, находившихся в тылу, рискованные занятия являлись превращенной формой отваги и героизма, которые проявляли их сверстники на полях сражений или в борьбе с врагом на оккупированной территории.

* * *

Как и в любой другой период истории, детская самодеятельная активность 1930-х – начала 1940-х по большей части вырастала из потребностей, которые подавлялись или не удовлетворялись государственной системой обучения и воспитания. Захлестнувшие страну во второй половине 1930-х политические репрессии не стали для нее блокирующим фактором. Тем не менее, сильное форматирующее воздействие на нее оказали акценты направленной на детей политики этого времени. Ужесточение школьной дисциплины и нормативного давления на непокорных, идеологический прессинг с выхолощенными революционными смыслами провоцировали реакции, наподобие мертоновских ретритизма и бунта. Их организационными проекциями становились соответственно клубы по интересам, иногда с делинквентным уклоном, и протестные группировки разной направленности. Ослабление советского изоляционизма в годы войны и связанное с этим снижение идеологического давления стимулировали образование игровых сообществ, занимавшихся моделированием государственной деятельности в ожидаемой перспективе сближения наций.

«Четвертая империя» являлась одновременно и органической частью детско-юношеской самоорганизации, и ее особым случаем. Как органическая часть она вобрала в себя весь состав базовых мотивов, двигавших подростками. Это и тяга к созданию своего автономного пространства с секретными кодами, и стремление уйти из-под официального идеологического и социального контроля, и критическое отношение к существующим порядкам, и преступные тенденции, и либидозные импульсы, и страсть к риску.

Как отдельный и уникальный случай она выразила реставраторскую перспективу, связанную со встраиванием страны в лоно рыночно-капиталистической системы. Эта интенция резко расходилось с приверженностью к изначальным установкам советского государства на освобождение и защиту трудящихся, определявшей лицо юношеской оппозиции 1930-х. Нетипичной она была и подражанием противнику, и своим предвосхищением феномена ренегатства, или предательства элиты, просматривающимся за позицией ее участников. В данном отношении протестные сообщества, складывавшиеся внизу социальной пирамиды и аккумулировавшие недовольство реальными проблемами своей среды, были более фундированы, чем эта группа подростков из советской «верхушки», сполна пользовавшаяся привилегиями своего слоя и не идентифицировавшая себя с государством, которое их предоставляло.

Однако при всех отмеченных качествах было бы ошибочно оценивать ее по меркам взрослых радикальных сообществ, а ее заявку на совершение переворота и переделку страны рассматривать как руководство к практическому действию. Как уже подчеркивалось в этом очерке, игровое начало, пронизывавшее активность нелегитимных подростковых групп, задавало стиль поведения, который мог быть неадекватен привычкам их участников в обыденной жизни, и планку притязаний, не соответствующую их реальным возможностям. Однако констатация этого факта не отменяет другого – выражения индивидуальных и коллективных наклонностей участников в выбранной специализации игры/организации, структуре и распределении ролей, моделировании идеального, по их понятиям, образа будущего, а также личной ответственности каждого за свои слова и поступки.