Текст книги "Шелест ветра перемен"

Ждан лежал подолгу один, печенеженка куда-то уходила. Его уже не так крепко привязывали, как раньше, наверное, решили, что он не в состоянии сбежать. Теперь только правая нога и правая рука крепились к жерди кибитки, и длина верёвки позволяла Ждану поворачиваться и даже приподниматься. Конечно, он пытался левой рукой развязать, но узлы так сплетены и туго затянуты, что только потел от натуги и обессиленный падал снова на ворох тряпья. Первое время он много спал, а когда бодрствовал, грустил, думал об отце и родных, вспоминал, как набежали печенеги.

Дозорные стали замечать, что на стороне восхода солнца у горизонта появились чёрные точки, они временами пропадали, но чаще и чаще возникали вновь. Их становилось, то больше, то меньше. Они перемещались вдоль линии горизонта. Местность там была открытая, в основном травы, которые из-за тёплых дней и ночей и коротких дождей буйно росли, покрывая округу ярко-зелёным разнотравьем с вкраплениями белых, жёлтых, сиреневатых и голубых цветов, да ещё изредка попадались пышные бугорки кустарника. На таком расстоянии кого-либо разглядеть нельзя, но дружинники поняли, приближаются кочевники и указали дозорным сигнальными кострами дать знать другим крепостям о приближающемся враге. Эта огненно-дымная тревога должна предупредить о надвигающейся угрозе жителей селищ и городищ, да и самого стольного града, который находился почти в двух днях пути.

И однажды горизонт опустел. В крепости решили, что не видно из-за пасмурного дня, что те, где-то вдали, в тумане. Прошёл день, другой. Кроме пробегающих зайцев, лисиц да изредка волков и парящих пернатых дозорные никого не приметили. Надеялись, что кочевники ушли стороной, но были начеку. Черныш распорядился вернуться к прежним работам. Крепость достроили и вдоль реки сооружали преграду, которую нарекли Змеевыми валами. На общем сборе воевода объяснил замысел великого князя. «Кочевники пешие разве, что в становище или на торжище, да и то не всегда. У каждого конь либо кобылица. Верхом по степи несутся беспрепятственно, до селищ и городищ северян и русов добираются быстро. Тут им есть, чем поживится: и скарб, и живность, и полон, добыча добрая. Что не унесут, иль не пригодится в хозяйстве ихнем, иль на торгу не сменяют, то рушат и жгут. Вот, мол, мы вас покорили, значит, мы вас сильнее и уходите, тут отныне мы будем пасти свой скот. И редкие рощицы, да реки тихие, да болотистые низины на их пути заслон не большой. Лошадь пройдёт там, где не всяк человек. И по нашим дорогам и гатям идут на нас. Вот и замыслил великий князь Володимер преграды устроить перед кочевниками. Не одну сотню лет мучают они славянский люд. В старину гунны шли, кого сметая, кого за собой увлекая в сторону захода солнца. Потом хазары придавили, дань, требуя. Наших дедов тревожили обры, отцов угры. Князь Святослав ходил на дунайских болгар, князь Володимир на волжско-камских, и теперь выгода нам от того большая. А печенеги уж какой десяток лет покоя славянам не дают, сколько славных мужей, добрых жён и деток пленили!..»

Ждан слушал воеводу, и ему вспомнилось. «На постоялом дворе в Новогороде торговые люди сказывали, что князь Володимир с дружиной своей ходил на соседние племена, да брал полон не малый, а после русы везли своих братьев славян в Волжскую Булгарию и продавали булгарским, иудейским и арабским купцам в неволю. А ныне князь радеет за славянский люд. Почему перемена такая? – размышлял юноша. Вспомнив отца, попытался рассудить, как он. – Уж не потому великий князь защитником стал, что принудил других князей дань платить ему. Теперь со всех окрестных земель дружинники собирают полюдье и везут на его двор. Тем и содержит дружину верную да сильную. Вот и веру новую принуждает принять всех. Что даннику остаётся? Покориться, иль сбежать. Мы убежали и что? Бежать ещё не значит, долю лучшую найти. Если только совсем далеко идти, к студеному морю? Так это надо общиной, одним там трудно выжить. Да ещё инородцы. Торговые люди сказывали, куда не пойдёшь, везде инородцы и не со всякими уживёшься мирно».

«… Малый отряд может и отступит, поворотится, – тем временем Черныш продолжал, – а большая орда, хоть и не возвернётся совсем, а приостановится, да пойдёт искать места обходные, а дальше перед ними следующий вал, так пока доберутся до городища, дружинники иль ополченцы подоспеют. И, ежели совсем не остановят напор кочевников, то семей уведут, да стольный град от разорения, может, спасут. Потому князь Володимир учинил строить валы вдоль рек и меж ними, пусть плутают поганые! Пусть карабкаются на валы, придавливая своих, пусть бултыхаются во рвах, да тонут в реках, коль им не жалко соплеменников…»

Во время строительства крепости Ждан был уверен, что тут можно отсидеться столько, сколько запасов еды хватит, и не мог представить, что печенеги смогут перебраться через хитроумные стены. И, когда услышал о валах, которые уже сооружали обитатели других крепостей, не предполагал, что они не менее сложны.

В строительстве вала задействовали почти всех, не считая сменных дозорных, оружейников и хлебопёков. В начале Ждан удивлялся, зачем его и ещё нескольких новобранцев послали в лес рубить деревья. Роптать некогда, да и усвоили, что воевода лучше их знает. И верно, потом на сборе Черныш распределил, кому что делать и объяснил для чего. Он уже выяснил, кто на что гож, у кого, что лучше получается, тому и поручал тот или иной вид работы. Некоторых всё ж таки местами менял.

Начали рыть канаву, глубина с человеческий рост, а в ширину можно было уложить семь человек. Вырытую землю другие отвозили на тачках, высыпали вдоль рва и утрамбовывали. Ждан со Светозаром и остальными делал клети и срубы. Их ставили на утрамбованную землю впритык друг к другу, обсыпали с боков землёй и засыпали её внутрь, где тоже старательно утрамбовывали.

Чем шире ров, тем выше рос вал. Так из ряда подогнанных и засыпанных землей срубов и клетей возник рукотворный высокий холм, и тянулся от одной из стен крепости вдоль русла реки. Походил он на гигантского змея, по хребту которого гребнем щетинистым торчал частокол с острыми зубцами. И должен дотянуться до следующей крепости.

Снова показались на горизонте кочевники, и не стали там останавливаться, а приближались. Их всё больше и больше, будто земля выплёвывала их из своего нутра.

Земля на горизонте потемнела, будто покрыта не летней зеленью, а усыпана копошащимися насекомыми, ползающими то туда, то сюда и заполняющими собой всё больше пространства. Дружинники ходили хмурые. Участок вала мал, не сошёлся со встречным, пройдут печенеги в эту брешь. Да и новобранцев меньше, чем кочевников, если те будут прибывать ещё, захлестнут лавиной. Одно утешало, о приближении уже знают и в других крепостях и в Киеве. Даже, если их сметут, другие выстоят.

Кузнецы заготавливали на каждого оружия вдосталь. Наковали мечи, дротики и топоры. По требованию Черныша изучали оружие кочевников: кистени, пики, булавы и сабли. Мастера просили Перуна помочь распознать секреты чужого металла. К кузням только успевали привозить руду. Огонь в горнах, как у жертвенника великому богу пылал круглосуточно. Деревянные короба заполнялись кистенями и булавами. Плотники готовили древки для копий, пик и стрел, насаживали на них наконечники.

Приостановилась тёмная волна. Кучки всадников бороздят луговину, таятся у кустов, высматривают. Прошлым летом здесь лишь ветер гулял, и дикие звери бродили, а ныне крепость на пути выросла, вот и оглядывают округу лазутчики, ищут проходы.

Печенеги всё вокруг, да около, от крепости держатся на расстоянии полёта стрелы. Так прошли несколько дней. Горизонт почернел от множества всадников, кибиток, стад и табунов. Почти в центре этой беспрестанно передвигающейся массы, словно сами собой возникли несколько серых шатров – вежи кочевников.

Новобранцы стали уже надеяться, что печенеги дальше не пойдут, разобьют летнее стойбище там, где остановились. Маленькие группки всадников будто испытывали терпение обитателей крепости. То пронесутся стрелой мимо, то медленно гарцуют вдоль стен, рва и вала, то коней в реку загонят, то скачут берегом. Дружинники говорили, неспроста эти выверты, изучают, выискивают места обойти или завладеть твердыней.

Нависла хмарь. Плотный полог цвета золы надвинулся с востока и полностью закрыл небо. Из него, словно изливался мокрый туман. Непогода нагнала удушливую серую мглу, сквозь которую не просачивалось ни единого дуновения ветерка. Звери будто притихли и обходили округу стороной, словно место гиблое. Птицы примолкли, иногда, как бы испуганно раздавались то там, то тут одиночные писки и быстро умолкали. Течение стало настолько незаметно, что казалось, вода в реке замерла. Не слышно ни плеск рыб, выпрыгивающих за мошкарой или убегающих от щук, ни возни хозяйственных бобров, не видно прожорливых выдр. Даже пчёлы и пестрокрылые бабочки куда-то исчезли. Стрёкот кузнечиков смолк, и призывное кваканье лягушек затихло. Лишь вечерами около костров вились ночные бабочки и падали от светоносного жара, да нещадно кусались комары, и лошадей донимали слепни.

Однажды от тёмной массы кочевников отделился отряд, потом разделился, часть его помчалась к недостроенному Змееву валу, а другая выстроилась перед стеной крепости. Моросил дождик, с мокрых кожаных длинных халатов и кривых шапок капала вода. Они что-то кричали, бурно жестикулируя и потрясая, кто саблями, кто кистенями и булавами, кто длинными пиками. Лошади их фыркали, топтались, изредка мотали головами, трясли гривой, трепали пушистыми хвостами. Наверное, были чем-то недовольны, а может, чуяли, что хозяева скоро подставят их под стрелы и копья славян.

Дружинники совещались. Дымом сигнальных костров дали знать другим крепостям о прорвавшихся печенегах и о том, что ещё больше их ждёт здесь, готовятся к битве. Потянулись языками ещё несколько отрядов, потом и вся орда оторвалась от серого горизонта и покатилась ближе и ближе. Те отряды, что вырвались вначале, отделились от остальных, которые притормозили и вскоре остановились, а они присоединились к тем, что стояли на виду у защитников и растеклись огромным тёмным продолговатым пятном. Их ор и бряцание оружием действовали угнетающе на новобранцев, хотя дружинники рассказывали им, что можно ожидать от кочевников и как они ведут себя с противником. Но, как не были они подготовлены, а встреча с врагом для новичка это испытание не из лёгких.

Ждан смотрел со стены на шумную ораву, он ещё не видел такого количества людей, казалось, что их больше, чем муравьёв в муравейнике и больше, чем пчёл в улье. Юноше было немного не по себе, да не одному ему.

Дружинники подготовили план обороны и отступления. Уже часть новобранцев рыла подкоп под стену на одном из выходов дренажной системы. Вырыли деревянные трубы, по которым дождевая вода с мостовых сливается в реку. Узкий лаз выводил на берег. Тёмную нору хода прикрыли хворостом и дёрном, оставив щели, чтобы туда хоть немного проникал воздух и свет.

Понятно, что с такой тьмой кочевников защитникам не справиться, поэтому надо постараться удержать их тут, как можно дольше, чтобы за это время подоспела рать, если не к ним, так к другой крепости и не пустила их дальше.

– Ну, что друже, предстоит драка, – бодро и одновременно утешительно похлопал Ждана по плечу Добрила и, глядя на гарцующих кочевников прибавил, – не щадя живота своего.

– Надо метать стрелы в них, но мне они никакого худа не учинили, – грустно сказал Ждан, переводя взгляд с печенегов на Добрилу. Он всё не мог заставить себя воспринимать их, как врагов.

– А, може и лучше, что мы ране жили мирно и нас они не тревожили. Ненависть глаза нам не застит, – ответил кузнец.

К ним подошли Яромудр и Светозар.

– А мне не терпится пустить стрелу, осадить их, – браво воскликнул юноша.

– Выбрось эту блажь, Светозарушка, – Добрила замахал руками, – нешто дружинники прознают, кто не утерпел, так с головой простишься. Нам никак нельзя зачинать первыми, нас меньше, а так постоят, поорут, да возвернутся.

– Навряд, – вставил Яромудр, – не за тем они перед нами выкобениваются, себя подзадоривают и нас злят.

– У меня нет на них злости, – сказал Ждан.

– Ак же так? – удивился Яромудр. – Из-за них поганых тебя увели от родной мати, от любой жены и дочи малой. Из-за них рыскали дружинники, нарвались на вас и прибили твоего родителя…

Только Ждан хотел ответить, как мимо его уха просвистела стрела и уткнулась в бревно сруба позади.

– Началось, – выдохнул Добрила и все прильнули к узким окошкам и проёмам в верхней части крепостной стены. По другую её сторону из толпы всадников взвивались стрелы и сыпались в эти самые окошки и проёмы, некоторые втыкались в стену и торчали щетиной.

Ещё ранее дружинники определили, кто из новобранцев каким оружием владеет лучше, и распределили обязанности между защитниками крепости. Первыми отражали нападение лучники, самые зоркие и меткие. Им приказали старательно прятаться и среди кочевников целиться в определённого человека, чтобы каждая стрела не улетала в поле, а била противника. Поэтому вскоре друг за другом печенеги стали падать, оглашая округу воплями. Кони с поверженными и ранеными вставали на дыбы, метались. Задние ряды отступили, но теперь и их стрелы не долетают до крепости. Вдруг сильный гортанный окрик и те снова двинулись вперёд. Медленно приближаются. Даже меткие выстрелы славян уже не останавливают нападающих. Лучникам с крепости помогали, у них постоянно наготове стрелы. Когда печенеги подошли ближе, то в них стали стрелять и остальные. Перед рвом лошади остановились. Всадники, прикрываясь круглыми щитами, пытались спуститься в ров, кто спешился и тащил за собой коня, кто верхом, показывая свою ловкость, но копыта скользили по мокрой глинистой земле, и лошади с седоками срывались с отвесной стены рва. Опять властный гортанный окрик и печенеги спешились, прикрыв спину щитами, на животах сползали в ров и, проклиная славян, плюхались в воду. Выныривали, отдувались, бултыхаясь, плыли в сторону крепости, цеплялись за траву, сгребая землю, выползали у подножия стены, с которой на них сыпались стрелы.

Как ни метки, ни быстры защитники крепости, но остановить кочевников не удаётся. Видно для них лучше смерть, чем кара повелителя, и они напирали. Падали, кричали и вопили раненые. Под стеной росла груда тел: кто-то замер навек, кто-то содрогался в агонии, кто-то шевелился, силясь отползти, кто-то свалился обратно в ров, кто-то там же тонул. Кого-то придавливали свои, которые беспрестанно карабкались, пытаясь взобраться по стене. Стоял жуткий ор и не только за пределами крепости. Стрелы печенегов тоже находили цель и те, кому попали в лицо или живот, умирали в мучениях.

Натягивая тетиву, Ждан силился унять дрожь в руках, переводил дыхание, сглатывал комок, подступающий к горлу. «Бить в поганых», – повторял, как молитву наказ воеводы. Хоть стрел наделали множество, но они беспрестанно улетали за стену, уж сколько выпущено, а кочевники, как муравьи из развороченного муравейника заполонили округу, ползут и ползут.

Частый мелкий дождик навис туманом, из него будто выныривают тёмные фигуры мокрых всадников. Под ними почти не видно травы. Часть лошадей, с которых седоки спрыгнули в ров, сбилась в табун и невозмутимо взирает на людскую суматоху. Самые ловкие печенеги стали забрасывать на стену верёвки с большими крюками на конце. Некоторым удалось зацепиться за крайние брёвна. Но у каждого защитника при себе острый нож, прикрываясь овальными щитами, резали, рубили верёвки. Вместе с ними, вопя, падали смельчаки. К сожалению, это не остановило напор кочевников, ведь выжившему добыча и почёт, а тем, кому придётся пасть – восхваление доблести и помощь семье покойного.

Дружинники поняли, что печенеги пришли за большой добычей и защитники крепости не смогут остановить натиск этой тьмы и, судя по тому, с каким упорством пытаются взобраться на стену, рано или поздно им удастся подняться по горе трупов своих соплеменников. По какой-то причине кочевники не хотят ждать, доводить славян до измора, почему-то им надо идти дальше и уж, конечно не ради сочных лугов. Не опять ли в сговоре с византийцами, чтобы помешать замыслам стольного князя Владимира. Эти хитрые лисы постоянно пасутся у шатров почти каждого из вождей восьми печенежских племён, думая, что славяне не знают об их уловках.

Крепость обречена, это дружинники поняли, как только горизонт почернел от кочевников, да новобранцам сказать нельзя. Первый бой и всем придётся полечь! Напротив, сквозь длинные усы одобрительно улыбались, но в их глазах таилась тревога и душа замирала, глядя на необстрелянных новичков, на вид бравых, подавляющих подступающий страх перед неизбежной схваткой. Дружинники подбадривали раненых, утешали, врачевали, как могли.

Светозар рвался в бой и не чувствовал, боязни перед ними. Страх, который точил многих, и чем ближе кочевники, тем сильнее вгрызался в нутро, подгибал ноги, мешал выскакивать из укрытий, лишал твёрдости руки, заставляя промахиваться, вонзая стрелы в Мать Сыру Землю, обходил его. Юноше нетерпелось схватиться с противником. Но он, как и Ждан не испытывал к печенегам злости, но в отличие от друга, который с удовольствием избежал бы сними встречи, Светозара к ним влекло любопытство, ведь он никогда их не видел. И неуёмное желание стать достойным воином, дружинником толкало его к противнику. Он жаждал отличиться в бою, но печенеги были всё ещё недосягаемы, и ему оставалось лишь пускать стрелы, и он, прислоняясь то к одной, то к другой стене окошка, ловко прячась, неожиданно и метко выстреливал, и заражал свой юной пылкостью остальных, более осторожных. Светозар мечтал, чтобы родители его простили за то, что он ослушался, ушёл против их воли и гордились перед всем миром, что сын их – помощник в делах великому князю киевскому.

Яромудр помогал Светозару, приносил стрелы охапками. Всем приходилось быть начеку, шальные стрелы печенегов залетали в глубь крепости. А Яромудру охота смотреть и смотреть на сборище кочевников, на их передвижения и любые действия. Ему хотелось всё запомнить, а потом рассказать в селищах и городищах, как соплеменники стоят за землю родную, как жизни свои не щадят и сражаются преодолев страх. Яромудр вслушивался в свои ощущения, всматривался в лица защитников, чтобы распознать то ли они чувствуют, что и он в мгновения, когда приходиться ранить или убивать незнакомых для них людей и, что испытывают, зная, какая участь может настигнуть их. Но размышлять было недосуг, успевай увёртываться, либо ты, либо тебя.

Когда дружинники распределяли новобранцев оборонять крепость, то Светозар и Яромудр оказались у одного края стены, а Ждан и Добрила у противоположного. Кузнец волновался за друзей, в круговерти стрельбы некогда взглянуть да и не видно того края, где разместились Светозар и Яромудр. Сам, как мог оберегал Ждана, подтаскивал стрелы, возникал то справа, то слева от него, мягко ругаясь резал верёвки, по которым печенеги карабкались, как кошки по стволу. Сначала он сбрасывал крюки, что впивались в брёвна, но когда заметил, что кочевники снова привязывают отрубленные верёвки, перестал тратить на них время. А крючья снизу всё взвивались, и верхний ряд брёвен покрывался им всё гуще. Некоторые перелетали стену, обрушивались на какого-нибудь воина, не успевшего отскочить, и попадали в плечо или ударяли по голове, скользили по шлему, дробили или гнули кольца кольчуги, рвали шерстяную рубаху с кожей.

Ждан, робеющий, как и многие перед напирающей толпой, ведь обширная луговина почти до горизонта потемнела от кочевников с их стадами и кибитками, не мог уразуметь зачем они лезут с таким неистовым упорством завладеть крепостью, зачем защитников, которые раньше не сделали им ничего худого, стремятся погубить? Эти мысли не мешали побледневшему Ждану стрелять метко. Немало печенегов корчится, и истошно орёт, пытаясь вытащить его стрелы, а иные распластались недвижимо. Через них переступают и продолжают напирать. И кажется, что им нет числа. Всадники заполонили округу, их кони затоптали траву, копыта месят бурую землю. Всякий раз, как разносятся гортанные окрики, седоки спешиваются и, прикрываясь щитами скользят по склону, который из отвесного становится всё более пологим. Бултыхаются, копошатся во рву, отодвигая тех, кто сорвался со стены или даже не добрался до неё. Те, что шли следом, не останавливало ни вид изувеченных, ни умирающих, ни трупы соплеменников. Им надо перелезть через стену любой ценой, чтобы трусостью не опозорить свой род, своих предков и духов. И они взбирались по раненным и мёртвым.

У новобранцев захватывало дух, столько ворогов они в своей жизни никогда не видели. Вездесущие дружинники подбадривали их, а в душе жалели, первый раз приходиться сражаться и с таким скопищем, что и у бывалых внутри дрожание. Уже стреляют не только самые меткие, все, а печенегов, словно степь рожает и горизонт выплёвывает, на место павших подбираются другие.

Практически у каждого руки ноют, пальцы деревенеют, всё труднее натягивать тетиву и верно послать стрелу, от беспрестанного мельтешения людей и лошадей в глазах рябит, от вида изуродованных тел и кровавых ран подташнивает, от криков приказов, воплей раненых своих и чужых раскалывается голова, а надо успеть выстрелить и при этом унять страх, дрожь и самому под удар не подставиться.

Печаль свербела грудь воеводы, понимал не выдержать, не выстоять, сметут, будто волна унесёт. Остановить такое сборище под силу войску. Защитникам же удалось выиграть время и другие заставы предупредить и, если не уйти, все полягут. Черныш распорядился перегруппироваться, лучники, которые сначала боя вели обстрел заменили на других воинов, чтобы они ещё немного продержались, а печенеги видели – оборона продолжается, на самом же деле часть защитников должна отступить, спуститься в колодец в подземный ход.

На месте Ждана поставили Добрилу, а ему в числе первых надлежало покинуть крепость. Но юноша отказался идти немедля, несмотря на уговоры друга. Долго рассуждать не досуг, печенеги неустанно подбираются, уж сколько их под стеной полегло, а прибывающие рвутся туда же с остервенением. Защитникам надо было немного выждать, чтобы остальные успели нырнуть в колодец, а потом и самим сорваться да стремглав за ними. Слаженное сопротивление славян и растущее нагромождение умирающих и мёртвых соплеменников разъярили кочевников, уже не один гортанный окрик посылал печенегов к стене, а разноголосица и повернуть назад, ослушаться для нападающих немыслимо, и они со злостью бухались в ров, отплёвывались грязной жижей, взгромоздясь по куче тел, неистово швыряли крюки и почти вся стена ими утыкана. Находились смельчаки, которые пытались взобраться не только по верёвкам, а и по крюкам, хватались руками, цеплялись ногами. Кое-кто срывался, а кто половчее добирались до верха, но их сшибали удары мечей.

Дружинник Моргач дал команду уходить и все помчались по стене к лестнице. Ор кочевников заглушал стук сапог по брёвнам. Вскоре печенеги заметили, что сверху не летят стрелы, никто не рубит верёвки, и они замешкались, не хитрость ли замыслили, но гортанный окрик и последовавшая за ним властная разноголосица заставила их атаковать вновь с ещё большим остервенением.

Первые, кто взобрался, ошеломлённо озирались, но вскоре с высоты стены заметили в одном из дворов крепости убегающих и пустились вдогонку.

Печенеги облепили стену, как тараканы, они ползли вверх беспрепятственно, часть из них присоединилась к преследователям, а другие поспешили к воротам, чтобы опустить мост через ров. Защитники поняли, что уйти не успеют и решили принять достойную смерть в бою, по приказу Моргача повернули к воротам, что выводили в сторону Киева, стремясь, как можно дольше не подпускать кочевников.

«Вот и встретили ворога», – прошептал в длинные усы Добрила, крепче сжимая палицу. Моргач впереди, прикрываясь щитом, держал наготове меч. Вокруг него рассыпались новобранцы. К ним с гиканьем мчались печенеги. Ждан несколько часов стрелял и в эти мгновения тоже стал прицеливаться, кому и в какую часть тела пустить стрелу, но толпа стремительно приближалась и уже рядом раскрасневшиеся мокрые от пота и дождя бородатые лица. Ещё несколько шагов и…

Мечи глухо вонзались сквозь кожаные рубахи, сабли звякали, скользили, рубили кольца кольчуги, палицы и кистени гремели по шлемам. Крики от боли, ругань от возмущения, стоны падающих, сжатые от боли и гнева челюсти, гневные взгляды, мелькание людей – круговерть боя. Ждан не успевал сообразить, а его руки уже отражали или наносили удары. Тело, словно само собой огибало оружие противника.

К печенегам, что напали на них, спешила подмога, они окружили маленький отряд, оттесняя от ворот. Моргач, отмахиваясь мечом и ловко ударяя щитом, крикнул: «К воротам!» И повернул туда, за ним, где, нападая, а где, пятясь, потянулись те, кто ещё держался на ногах. Группа печенегов навалилась на мощный дубовый засов, кряхтя и ругаясь, вытащила. «За ворота!» – снова крикнул дружинник. Створки стали расходиться, и защитники бросились в эту брешь, отражая удары, протиснулись. Моргач хотел заклинить ворота, чтобы преградить хоть на время прямой путь через земли северян на Киев, но не успел, толпа печенегов поднажала и вывалилась вслед. Ну, что ж, если суждено умереть, так, не посрамив чести.

Кочевники, что ворвались в крепость, заглядывали везде и всюду, держа наготове сабли и кистени, но ни одного живого не нашли. Те печенеги, что вырвались за славянами, услышали властный окрик своего предводителя, он стоял в длинной кожаной рубахе, обшитой серебряными пластинами широко расставив ноги на стене, и сверху наблюдал за ними. Эхом его наказ повторил один из них. После этого они бились так, что постепенно разбили кучку защитников, разделили их, окружая каждого. Ждан не заметил, как оторвался от остальных, не видел, где Добрила, где Моргач.

Каждый проведённый день в крепости при строительстве или военном обучении возникали новые, ранее не изведанные ощущения и сегодня до боя и во время него, хотя Ждану некогда над этим задумываться, тем не менее, он сам удивлялся своему упорству, напору, непреклонности и азарту. Куда девались сомнения и робость. Он напирал и напирал, и немало печенегов полегло от его решительных и точных ударов. Особенно ему хотелось заткнуть рот одному с серебряными бляхами по подолу длиной кожаной рубахи, это его окриков слушались те кочевники, что рядом. Ждан теснил дальше и дальше и уже не раз меч задевал, проникал меж металлических пластин, окрашивая их сочившейся кровью, и казалось ещё чуть-чуть и одолеет врага, а сам оторвётся от преследователей. Вдруг что-то твёрдое сильно ударило по затылку, и боль жгутом обвила голову, мгновенно со скрежетом вползла внутрь, затуманила глаза, окунула в полумрак.

Свербел монотонный протяжный стон, переходящий в завывание. Ждан не мог понять, где он и что за нытьё. Серая пелена светлела и сквозь истончившийся полог проглядывала голубизна. Усталость, что накопилась за истекшие часы, придавила к сырой земле. Ждан повернулся, и боль кузнечным молотом врезалась в затылок, эхом прокатилась по голове и сдавила обручем. Стон прекратился и Ждан снова повалился на спину.

Из-за серых растрёпанных остатков туч выплывали бугристые облака, освещённые невидимым солнцем, они ослепительно белели на фоне сочной голубизны. Вдруг из-за кучевых глыб показались две группы всадников, летящие друг на друга, каждый из них держал длинное копьё. Вот они прицелились, и взгляд Ждана едва успел проследить за ними. Оружие врезалось в строй противника. Выхватив из ножен сабли и мечи, они бросились друг на друга. Крики, лязг металла слышались отчётливо. Зачарованный небесной схваткой Ждан не замечал ничего вокруг. Удар по плечу заставил вспомнить, что рядом враг. Сабля не разрубила кольчугу, печенегу, что лежал поблизости, не хватило сил. Ждан, превозмогая боль, раздирающую голову, пополз к противнику, они сцепились и, силясь побороть друг друга катались и свалились в овраг, упали на влажное дно, где сквозь траву просачивался ручеёк. Ждан собрал пригоршней дождевую воду и жадно приник. После откинулся на отлогий склон, печенег лежит тихо, не дотянешься. Ждан поднял взгляд на небо, на яркой лазури степенно выстроились в ряды кучевые облака и ни одного всадника. Ждан попытался приподняться, но невидимая стрела впилась в голову, что-то вязкое облепило тело, не давая двинуть ни рукой, ни ногой и подступила тьма, в которой он плыл и куда-то уносился…