Текст книги "С миру по нитке. Поэтические переводы"

 
עננים על ראשנו, הרוח איתן.
המלאכה נעשתה, חי שמיים!
נרים כוס, קפיטן, של ברכה, קפיטן.
עוד נשוב ניפגש על המים.
 
 
אלמונית, קפיטן, היא הדרך הזאת,
ובלוידים אינה מפורסמת.
אך אם אין היא כיום רשומה במפות,
בהיסטוריה אולי היא נרשמת.
 
 
על הצי הלזה, האפור, הקטן,
יסופר עוד בשיר ורומנים.
יתכן כי בך, קפיטן, קפיטן,
יקנאו עוד הרבה קפיטנים.
 
 
את עמל בחורינו סוד – ליל יעטוף,
אך עליו נברך כעל לחם.
הן ראית כיצד מספינות אל החוף
הם נושאים את עמם עלי שכם.
 
 
לחיי זה הלילה הקר ואיתן!
לחיי הסיכון והפרך!
לחיי הספינות הקטנות, קפיטן!
לחיי הספינות שבדרך!
 
 
ולחיי בחורים שקיבלו הפיקוד
ובאופל כיוונו את השייט,
למועד הנכון, למקום היעוד,
בלי מצפן ומפה, בליל ציד.
 
 
גם בהם יסופר עוד סיפור מסוים
כי עדים גלי ים ורקיע
איך עומדים הם בקרב טרפלגר של העם
על ספינה בודדה שתבקיע
 
 
עננים על ראשינו. הרוח איתן.
המלאכה נעשית, חי שמים!
נרים כוס, קפיטן, של ברכה, קפיטן.
עוד נשוב ניפגש על המים.
 
 
יום יבוא, – ואתה בזוית של פונדק
תשב, סב, על בקבוק של קיאנטי.
ותחייך ותירק חתיכה של טבק
ותאמר – כן חבריה, זקנתי.
 
 
כן ראיתי רבות בעולם העגול
אך אזכור עוד, חי סנטה מריה
איך נרטבתי בחושך כמו תרנגול
אותו לילה על חוף נהריה
 
 
ונספר לך אז כי פתוחים השערים
כבר מזמן נפתחו, חי שמים
ופתחה אותם זו חבורת נערים
שעמדה אותו לילה במים
 
 
אז תצחק: לא עזרו אוניות המשחית
לא השפיע הרדר אפילו
ותסיים את פסוקך בקללה איטלקית…
וחוצות הנמל יאפילו
 
 
כך יהי. 5ה ולכן, אל מול רוח איתן
לחיי הסיכון והפרך
לחיי הספינות הקטנות קפיטן
לחיי הספינות שבדרך!
 

Это стихотворение, ставшее песней, Альтерман посвятил итальянскому капитану судна «Хана Сенеш», сумевшему высадить на берег Нагарии 225 нелегальных эмигрантов из Европы в декабре 1945 года. Во времена Британского мандата эмиграция в Израиль была запрещена. Тайной высадке корабля на берег помогли члены организации ПАЛЬМАХ. Тогда капитан Алесандро произнёс знаменитую речь в кибуце Ягур.

 
Тучи вьются над нами, гудит ураган.
Дело сделано – мы на просторе!
Поднимай, капитан, свой бокал, капитан!
Мы ещё повстречаемся в море.
 
 
Твой маршрут, капитан, неизведан, и пусть
Не знаком он британским магнатам,
И по карте, пускай, не отыщут твой путь,
Но в историю впишут когда-то.
 
 
Про твой маленький флот, что прошёл сквозь туман,
Сложат песни, напишут романы.
И во славу твою, капитан, капитан,
И на зависть другим капитанам.
 
 
Труд матросов в ту ночь скроет тёмный причал.
Мы ж помолимся им, словно хлебу.
Ты же видел, они на широких плечах
Свой народ удержали под небом.
 
 
Так поднимем бокал за коварную ночь,
За напор и за риск, за отвагу!
И за судно, посмевшее ночь превозмочь —
За суда, что пойдут с тем же флагом.
 
 
Так поднимем бокалы за славных парней,
Что в окутанной ночью стихии
Шли без компасов, карт, и без прочих затей,
И вели на причалы родные.
 
 
Тучи ветру подвластны, бурлит океан.
Дело сделано – мы на просторе!
Поднимай, капитан, свой бокал, капитан!
Мы с тобой повстречаемся в море.
 
 
И рассказывать будут, как ночью, меж скал
Ты вступил в «Трафальгарскую битву».
Видят море и звёзды, ты не спасовал,
Видим мы, что она не забыта.
 
 
День придёт: ты в трактире, седой капитан,
Дым табачный, бутылка Киянти,
Улыбнешься: «Меня не заманишь в капкан,
Да, старею, а был я романтик.
 
 
Из воды выходил сотни раз и был сух,
Но клянусь тебе, Санта Мария,
Был я мокрым в ту ночь, как облезлый петух,
Когда судно пригнал в Нагарию.»
 
 
И мы скажем: «Давно распахнулись врата,
Видит небо! Нет больше преграды.
Дерзость юных открыла ворота тогда —
Отвела вас в ту ночь от засады.
 
 
Ни радар, ни охраны жестокий заслон
Не смогли повернуть нас обратно.»
Выдашь на итальянском ты парочку слов.
И причал озарится закатом.
 
 
Так нальём же за ветер попутный в ту ночь!
За напор и за риск, за отвагу,
И за судно, посмевшее ночь превозмочь.
За другие суда с нашим флагом!
 

אלכסנדר פן

1972–1906

 
מעילי הפשוט ופנס על הגשר,
ליל הסתיו ושפתי הלחות מני גשם
כך ראית אותי ראשונה, התזכור?
והיה לי ברור כמו שתיים ושתיים,
כי אהיה בשבילך כמו לחם ומים
וכאל מים ולחם אלי תחזור.
 
 
בענינו המר, בעבור אותך זעם
גם למוות אתה קיללתני לא פעם
וכתפי הקרות רעדו משמחה
כי היה לי ברור כמו שתיים ושתיים
שיובילו אותך בגללי בנחושתיים
וגם אז לבבי לא יסור מעמך
 
 
כן היה זה לא טוב, היה רע לתפארת
אבל זכור איך נפגשנו בליל מלילות
אם יהיה זה שנית – אל יהיה זה אחרת
רק אותה אהבה עניה וסוררת,
באותו מעילון עם אותו ציץ הורד
באותה השמלה הפשוטה משמלות
אם יהיה זה שנית אל יהיה זה אחרת
יהיה כך, כך יהיה אות באות
 
 
הן ידעתי שאין לי אוהב מלבדך
וידעתי: המוות יבוא מידיך
ואני מחכה ומצפה לזיוו
הוא יבוא פתאומי, כגרזן על עץ יער
או יקרב לאיטו, בעינוי ובצער
אבל לא מידי זר – מידיך יבוא
וגם אז לביתך, בליל שכול וליל עוני
בחלום עוד אשובה, כסילה שכמוני
ואומר: הנה באתי מנדוד בשבילי
כי היה לי ברור כמו שתיים ושתיים
שאבוא לביתך בעצמך עיניים
עד אשר ישאוך בדרך אלי
 
 
כן היה זה לא טוב, היה רע לתפארת
אבל עד לי האל החורץ גורלות
אם יהיה זה שנית – אל יהיה זה אחרת
רק אותה אהבה עניה וסוררת
באותו מעילון עם אותו ציץ הורד
באותה השמלה הפשוטה משמלות
אם יהיה זה שנית – אל יהיה זה אחרת
יהיה כך, יהיה אות באות.
 

Александр Пэнн

1906–1972

По рассказам самого поэта, он родился в Нижнеколымске, у отца-еврея и матери – дочери субботников и потомков шведского графа Йенсена. Когда Александру было десять лет, его деда задрал белый медведь, после чего Александр пешком семь лет шёл до Москвы в поисках отца.

Есть версия, что Александр родился в местечке Акимовка под Мелитополем в семье учителя иврита.

В 1920 году Александр начинает писать стихи на русском, сближается с Владимиром Маяковским, Борисом Пастернаком и Сергеем Есениным, их стихи он позже переводил на иврит.

В 1926 году за сионистскую деятельность Пэнна высылают в Среднюю Азию. По ходатайству первой жены Горького, Екатерины Пешковой, в 1927 году Пэнн покидает СССР и приезжает в Палестину.

Журналист Михаил Дорфман писал: «Широкого народного признания и литературной славы, включения в школьные учебники, вечеров памяти, сборников книг и научных диссертаций о творчестве Пэнн удостоился после смерти. Зато скандальная слава дебошира, пьяницы и особенно ходока, разлучника и бабника сопровождала его всю жизнь. „У меня все замечательно. Все, кроме характера. Он портит мне весь вид“, – писал Пэнн другу в 1936 году.»

Стихотворение «Исповедь» написано в форме испанской баллады. Пэнн написал его в 1941 году, но опубликовал лишь двадцать девять лет спустя. Это было последнее стихотворение, напечатаное при его жизни.

 
Пальтецо и фонарь на мосту желтоокий.
Ночь осенняя, дождь на губах поволокой.
Так впервые мы встретились. Помнишь ли ты?
И, как дважды два, стало понятно – нас двое:
Ты теперь для меня будешь хлебом, водою.
Без меня, как без хлеба ты и без воды.
 
 
В горьком нищенстве ярость не знает предела,
Злая ругань в мой адрес неслась то и дело.
Но от счастья в плечах рассыпается дрожь.
И как дважды два снова понятно – нас двое:
Приведут в кандалах – окольцован ты мною.
Ведь из сердца теперь никуда не уйдешь.
 
 
Было жутко и великолепно до боли.
Только вспомни ту самую ночь из ночей.
Если снова начать, то я волей-неволей
Повторю всё и буду твоей и ничьей —
Только та же любовь – непокорная, злая.
Буду мокнуть с бутонами роз, как в ту ночь.
Тот же мост, и фонарь, дождь слезится, сползая
На пальтишко простое, как было, точь в точь.
 
 
Шла по следу, а ревность въедалась, как жало.
Ненавидела так, что до слёз обожала.
Дом без радости пуст и печальней вдвойне.
Возвращался домой псом облезлым, побитым,
Мне стократно платил за свои же обиды,
Но я знала, ты думал вдали обо мне.
 
 
Хлопнув дверью ушел… только свет погасила.
Я в то время под сердцем младенца носила.
Сердце дрогнуло, но не разбилось в тот час.
Ведь, как дважды два, было понятно – нас двое,
На колени ещё упадешь предо мною,
И в глаза твои гляну – так было не раз.
 
 
Да, я знала, любви такой больше не встречу,
Ты и жизнь, ты и смерть, и однажды под вечер
Постучит она в дом, и увижу я знак:
То ли вдруг топором, словно дерево, срубит,
То ли медленной-медленной пыткой погубит,
Не другой – ты погубишь меня – будет так.
 
 
И придёт она в ночь нищеты и печали,
Когда глупые грёзы тебя возвращали,
Скажет: долго блуждала, пришла за тобой.
И как дважды два будет понятно – нас двое,
И войду в тихий дом и глаза не открою,
Только ангел небесный взлетит над трубой.
 
 
Было жутко и великолепно до боли,
Бог свидетель, вершитель судеб и ночей,
Если снова начать, то я волей-неволей
Всё верну, снова буду твоей и ничьей.
Только та же любовь – непокорная, злая.
Буду мокнуть с бутонами роз, как в ту ночь.
Тот же мост, и фонарь, дождь слезится, сползая.
На пальтишко простое, как было, точь в точь.
 

לאה גולדברג

1970–1911

 
כאן לא אשמע קול הקוקייה.
כאן לא יחבוש העץ מצנפת שלג,
אבל בצל האורנים האלה
כל ילדותי שקמה לתחייה.
 
 
צלצול המחטים: היֹה הָיה —
אקרא מולדת למרחב-השלג,
לקרח ירקרק כובל הפלג,
ללשון השיר בארץ נוכריה.
 
 
אולי רק ציפורי מסע יודעות —
כשהן תלויות בין ארץ ושמיים —
את זה הכאב של שתי המולדות.
 
 
אתכם אני נשתלתי פעמיים,
אתכם אני צמחתי, אורנים,
ושורשי בשני נופים שונים.
 

Леа Голдберг

1911–1970

Израильская поэтесса, литературовед, переводчик, критик. Лауреат Государственной премии Израиля.

Леа Гольдберг родилась в Кёнигсберге в семье литовских евреев. Училась в ивритской гимназии в Ковно, затем переехала в Германию. Она окончила берлинский и Боннский университеты, в последнем получила степень доктора философии. В 1935 переехала в Палестину и поселилась в Тель-Авиве. Там участвовала в литературном обществе «Яхдав», им руководил Авраам Шлёнский, оказавший Гольдберг помощь в подготовке к изданию первого сборника её стихов «Кольца дыма», 1935. Свои стихотворения она впервые смогла опубликовать в еженедельнике «Турим», основанном Шлёнским вместе с литературной группой «Яхдав».

Леа Голдберг была театральным критиком и литературным консультантом театра «Габима», членом-корреспондентом Академии языка иврит, преподавала литературоведнение в Иерусалимском университете.

 
Здесь на ветвях папахи снежной нет,
Здесь не услышу счет кукушки ровный,
Но тень от сосен все напомнит, словно
В прожилках cвета – дальний детства свет.
 
 
Пруд скован льдом, снега всё замели,
Звенят иголки нежно: «Жили-были…»
На языке иной страны проплыли
Слова негромкой песенки вдали.
 
 
В круженье над землею в вышине —
Всю боль понять смогли бы только птицы —
Родиться суждено в одной стране,
 
 
В другом краю – другая жизнь продлится…
Со мною сосны крепнут и растут,
Вплетая в землю корни там и тут.
 

 
כי היו אדומים הדרכים שהלכו לשקיעה
ועדרי החולות שגלשו אל הים
כי כנפי השחפים עדים מול אור השקיעה
כי כל זה
היה פה
קרוב בעולם
 
 
כי היה רק הרום, רק הרום חגיגי וכחול
כי פרק אלוהים משכמו את העול
זאת, זכרו והבינו הכל
 
 
אבל למה בכתה הילדה הקטנה
הילדה בשמלה לבנה
לבדה, לבדה
על החוף
 

 
Как взлетала тропа к небесам в тишине!
Как сугробы песка ускользали к волне!
В небе чайки кричали: «Закат не угас…»
И всё рядом,
всё в мире
доступном для нас.
 
 
Будто в сини высокой и праздничной Бог
Сбросил тяжкую ношу, и этот намёк
Каждый понял и помнил, и в сердце берёг.
 
 
Почему же была так печальна она —
Эта девочка в платьице белом, одна?
Почему её слёзы ловила волна?
 

 
חברים מי יודע
מה מצאתי ברחוב?
לא מטמון, לא מטבע
מצאתי ברחוב.
 
 
לא עלה ולא פרח,
לא כפתור מנצנץ
מצאתי בדרך
מתחת לעץ.
 
 
חתיכה של שמים
מצאתי ברחוב,
בשלולית המים
תחת עץ שברחוב.
 
 
חתיכה של שמי תכלת
עמוקה וצלולה,
כך, פשוט, היא מטלת
בשלולית הגדולה.
 
 
וגם קרן שובבת
שברירים – שברירים,
בשלולית מהבהבת
במים טהורים.
 
 
ואורות העיניים
ומה טוב לי, מה טוב:
חתיכה של שמים
מצאתי ברחוב!
 

 
Друзья мои, кому известно,
Что я на улице нашла?
Монетку, камешек чудесный
В тени у самого ствола?
 
 
Нет, нет! Не лист и не цветок,
Не пуговку, не корку хлеба.
Под деревцом у самых ног
Нашла я вдруг… лоскутик неба.
 
 
Лоскутик неба подо мной
Трепещет в лужице невзрачной
С его огромной глубиной,
С голубизной его прозрачной.
 
 
Играет лучик золотой.
То в ветках спрячется душистых,
То засверкает над водой
И в складках лужицы лучистых.
 
 
Как светел день. Рябит вода.
Так хорошо! Хотелось мне бы,
Чтобы на улице всегда
У ног моих плескалось небо.
 

 
1
הדרך יפה עד מאוד – אמר הנער
הדרך קשה עד מאוד – אמר העלם
הדרך ארכה עד מאוד – אמר הגבר.
ישב הזקן לנוח בצד הדרך.
 
 
צובעה השקיעה שיבתו בפז ואודם,
הדשא מבהיק לרגליו בטל-הערב,
ציפור אחרונה של יום מעליו מזמרת:
התזכור מה יפתה, מה קשתה, מה ארכה הדרך?
 
 
2
אמרת: יום רודף יום ולילה – לילה.
הנה ימים באים – בליבך אמרת.
ותראה ערבים ובקרים פוקדים חלונך,
ותאמר: הלא אין חדש תחת השמש.
 
 
והנה אתה בא בימים, זקנת ושבת,
ימיך ספורים ויקר מניינם שבעתיים,
ותדע: כל יום אחרון תחת השמש,
ותדע: חדש כל יום תחת השמש.
 
 
3
למדני אלוהי ברך והתפלל
על סוד עלה קמל, על נוגה פרי בשל,
על החירות הזאת לראות, לחוש, לנשום,
לדעת, ליחל, להיכשל.
 
 
למד את שפתותי ברכה ושיר הלל
בהתחדש זמנך עם בוקר ועם ליל,
לבל יהיה יומי היום כתמול שלשום.
לבל יהיה עלי יומי הרגל.
 

 
1.
Мальчик сказал: – Хороша дорога.
Парень сказал: – Тяжела дорога.
Мужчина сказал: – Долго идти!
Старик присел отдохнуть на краю пути.
 
 
В седине отливал закат золотисто-красный,
Роса вечерняя возле стоп, блеснув, угасла.
Последняя птичка пропела: – Придя к порогу,
Вспомни: светла ли,
трудна ли,
длинна ли была дорога?
 
 
2.
Ты сказал: – День за днем, ночь за ночью несутся.
Но вглядись: в твоем сердце они остаются.
Дни другие стучатся в окно твое снова.
И сказал ты: – Под солнцем всё то же, не ново.
 
 
Да, стареем, увы. Ничего не изменим.
Когда дни сочтены, мы дороже их ценим.
Все не ново под солнцем? – Неверно, неверно!
Каждый день – он последний.
Но он же и первый.
 
 
3.
Господь, учи меня воспеть! Открой секрет
увядшего листка,
созревшего плода.
Свободы дай мне свет —
свободы жить, дышать,
петь, чувствовать, терять,
надеяться и ждать.
 
 
Учи воспеть любой предмет,
Мельканье дней, теченье лет.
Дай волю сердцу моему.
Не дай привыкнуть ни к чему.
 

 
אנחנו אחרונים בטרם אור.
באשר יפגע כוכב במרום הרטט,
באשר זריחת הגבול בשחור נחרטת
נפל כי השיגנו המגור.
 
 
לבלתי דעת, לבלתי עבר
מפי התהום על חוף יתגעגע
דמנו הקנא והיגע
אשר מעל בנדר ובדור.
 
 
מעל ענינו כקליפה יצנח
עולם יקר עולם אהוב כל כך,
ובהמשכה אליו תגווע ידנו
 
 
האילן מול זרם מערפל,
אשר ענפו השח נגע בגל השחר בלעדינו.
 

 
Звезда с дрожащей выси упадет,
И станем мы последними на свете,
И в бездну полетим, где день не светел.
И почернеет синий небосвод.
 
 
Неведенье, забвенье, все во мгле.
Нет выхода на берег столь желанный.
Над ним сочится кровь открытой раны —
Вражды всех поколений на земле.
 
 
Исчез наш мир! К нему устремлены
Застывшие в одно мгновенье руки,
Но смолкнет все: и голоса и звуки,
Лишь дерево в тумане проплывет,
 
 
К воде печально ветви изогнет,
Уже без нас встречая свой восход.
 

חנה סנש

1944–1921

 
במדורות מלחמה, בדלקה, בשרפה,
בימים סוערים של הדם,
הנני מבעירה פנסי הקטן,
לחפש, לחפש בן אדם.
 
 
שלהבות השרפה מדעיכות פנסי,
אור האש מסנוור את עיני,
איך אביט, איך אראה, איך אדע, איך אכיר
כשהוא יעמוד לפני?
 
 
תן סימן אלוהים, תן סימן על מצחו,
כי באש, בדלקה, ובדם
כן אכיר את הזיק הטהור, הנצחי
את האש חיפשתיו: בן אדם.
 

Хана Сенеш

1921–1944

Хана Сенеш родилась в Венгрии. После окончания гимназии, ей тогда было 18 лет, Хана отправилась в Палестину. Во время войны добровольно присоединилась к бригаде еврейских парашютистов и в марте 1944 была заброшена в немецкий тыл по заданию Была захвачена в немецкий плен в Венгрии, подвергалась жестоким пыткам.

7 ноября 1944 года, когда ей было 23 года, ее расстреляли.

Когда Хану вели на смерть, она не позволила завязать ей глаза.

Хана Сенеш стала национальным героем, её стихи широко известны в Израиле, они – часть израильской культуры.

 
У военных костров, на горящем пути
В дни жестокой кровавой пурги
Направляю я луч, мой фонарик, свети!
Человека найти помоги.
 
 
Свет твой гаснет, в огне пропадает, дрожит,
Дым глаза застелил пеленой,
Как увижу, найду, как узнаю, скажи,
Когда встанет он рядом со мной?
 
 
Дай мне, Господи, знак. Помоги же ты мне.
Пусть в кровавый и огненный век
Чистый свет заблестит – и найду я в огне,
Что искала. Тебя – Человек.
 

 
In the bonfires of war, in the fire and fight,
In the blood, in the storm, in the crash
I’m here with my little lantern. It’s light
Helps me look for a Man in the ash.
 
 
Fire, flares and flames – all suppress lantern’s glow,
In the smog I can’t see, but I try:
How’ll I recognize, will I hear and know
When he comes, when he stands nearby?
 
 
And I ask you, my God, ask you, give me a sign
In the blaze, in the storm, in the crash,
And I will recognize, I will see pure shine,
I will find a Man in the ash.
 

 
לקטנו פרחים בשדות, בהרים
נשמנו רוחות חדשות של אביב
נשטפנו בלהט קרינה השמש
בארץ מולדת, בבית האביב.
 
 
אנחנו הולכים אל אחים בנכר
בסבל החורב בחושך וכפור
ליבינו יביא את בשורת האביב
שפתנו תורן את הזמר לאור
 

 
В полях и горах собирали цветы,
И свежие ветры вдыхали весной.
И солнце сияло для нас с высоты,
Там наш дом весны, и там край наш родной.
 
 
Идем на чужбину на риск и на страх.
Здесь братья. Здесь холод, ненастье и мор.
Посланье весны мы несем им в сердцах.
Мелодию света бросаем в костер.
 

Югославия, март 1944

 
אשרי הגפרור שנשרף והצית להבות
אשרי הלהבה שבערה בסתרי לבבות
אשרי לבבות שידעו לחדול בכבוד
אשרי הגפרור שנשרף והצית להבות
 

 
Благословенна спичка – сгорев, огонь зажгла.
Благословенна вспышка – зажечь сердца смогла.
Сердца благословенны, сгоревшие дотла.
Благословенна спичка – сгорев, огонь зажгла.
 

רמי קידר

היו ימים חמים ימי בצורת

פני יבשו כסדק אדמה

שדי קמל ולא נותר לקצור את

שאלתי, לחשתי, בשביל מה?

החורף שוב היכה בי קור כחרב

והמבט כה סגרירי בשתי עיני

ומסדקי קירות ניבט העצב

שאלתי, לחשתי, עד מתי?

אך לעת ערב עם רוח ערב

עלה נושר לו על גג ביתי,

אני יודעת אני שומעת

מישהו הולך תמיד איתי.

אני זוכרת בדידותי זועקת

אליט פני בשתי כפות ידי

את צערי חילקתי עם פת לחם

שאלתי, האומנם ואם כדאי

את תפילתי אשא כך הלאה הלאה

עוד לוחשות שפתי מתוך עוני

אני יודעת מישהו למעלה

רואה אור עששית בחלוני

Рами Кидер

Во мне от зноя сохло все до боли,

Лицо – как будто в засуху земля,

Цветы и травы вяли в моем поле,

– Ну почему? – шептала тихо я.

Дни зябкие мечом меня пронзили,

Ворвался в душу холод, точно вор.

Из каждой щели дома грусть сквозила.

Шептала тихо: – До каких же пор?

Но в тихий вечер

Повеет ветер

И крышу листьями заметет.

Услышу я,

Увижу я,

Кто-то со мной рядышком идет.

Лицо, грустя, ладонями закрою,

Но как уйти от горя своего?

Я хлебом поделюсь сама с собою,

И прошепчу тихонько: – Для чего?

Молитву шепчут губы в тусклом свете,

Свечу не погашу я под окном,

Чтоб кто-то при луне ее заметил,

Ведь он всегда со мной в пути моем.

נתן זך

נולד ב– 1930

 
הראית איזה יופי
שרעד ברוח סתיו
שדה זהב דעך באופל
והדליק נרות חצב
 
 
הראית איזה אודם שצעק למרחקים
שדה דמים היה שם קודם
ועכשיו הוא שדה פרגים
 
 
אל תקטוף נערי
יש פרחים שני חלוף
ויש פרחים שעד אין סוף נשארים במנגינה
 
 
אל תקטוף נערי
יש פרחים שבני חלוף
יש פרחים שעד אין סוף עם מנגינה
 
 
הראית מה השחיר שם
שדה קוצים הוא נערי
שהיה עוזב בקיץ
ועכשיו הוא שדה חריש
 
 
הראית מה הלובן
נערי זה שדה בוכים
דמעותיו הפכו לאבן
אבניו בכו פרחים
 

Натан Зах

родился в 1930 году в Берлине.

Израильский поэт и литературовед. В Израиле с 1935 года. Учился в Иерусалимском университете. Читал лекции в Тель-Авивском университете, с 1977 года – профессор литературы Хайфского университета. Зах оказал весьма значительное влияние на формирование нового направления в израильской поэзии 1950–60-х годов, условно называемого Дор ха-медина – «поколение государства»

Характерными особенностями поэзии Заха являются лиризм, слитый с приглушенной иронией, и эмоционально обостренное ощущение разорванной ритмики человеческой судьбы. В его сборники стихов, кроме прочего, включены лирические циклы, связанные с пребыванием Заха в Англии и других странах Западной Европы.

Попыткой осмысления новейших процессов в израильской литературе являются критические очерки и исследования Заха. Зах выступает и как переводчик, в том числе собственных стихотворений на английский язык. Творчество Заха было отмечено премией имени Х. Н. Бялика, Государственной премией Израиля и другими премиями.

 
Видел золотое поле?
Ветер осени на воле?
Тает день. В закатном свете.
Колоски горят, как свечи.
 
 
Красное ты видел поле?
То, пунцовое до боли,
Где полег и брат и враг?
А теперь там красный мак.
 
 
Видел черные поля?
Там распахана земля,
Те поля теперь пусты,
Солнце смотрит с высоты.
 
 
Видел белые поля,
Где от слез горька земля?
Там окаменели слезы.
Камни превратились в розы.
 
 
Мальчик, ты не рви цветы,
А постой тихонько ты
Средь цветов, что отцветут,
Или песней в мир войдут.
 

 
אתה רוצה כל כך לתת
אבל יודע רק לקחת
אתה חושש מפני הצל שעל הקיר
אתה הולך ומסתגר
כאשר אני נפתחת
אתה מרבה דברים אך לא תשיר.
 
 
אל תתנצל, אל תתנצל שוב
וזה הכל מוכר כל כך
לך ולי מוכר עד פחד
ספור בלי התחלה ואמצע, רק עם סוף.
 
 
ספור רגיל על אהבה
ועל כמעט כמעט ביחד
כמעט נוגעים כמעט קרובים מאוד
 

 
Ты говоришь, что отдаёшь,
Да только брать умеешь.
Ты опасаешься всего, и тень наводит дрожь.
 
 
К тебе открыто я иду,
Открыться ты не смеешь.
Слова ты будешь повторять, да песню не споёшь.
 
 
Не извиняйся. Не зови,
Рассказ двоим известен.
Он обо всём и ни о чём.
Нет продолженья в нём.
 
 
Рассказ обычный о любви,
Мы в нём почти-что вместе,
Почти рука в руке, почти-почти вдвоём.