Текст книги "Влюблённое зеркало. рассказы"

Аквамариновая лошадь
Рекламный ролик сотовой связи. Ретро.

Весна. Цветущая поляна в диком пригородном лесу.

Из темных зарослей на поляну выбирается Кулисс – оруженосец странствующего рыцаря Кроланда. Он падает на траву и тяжело вздыхает.

Следом на поляну выходит сам странствующий рыцарь Кроланд. Его мечтательный взгляд обращен к небесам. Он бормочет стихи, взмахивая в такт рукой, бредет по поляне, спотыкаясь о пни. Стучат меч, гитара, кастаньеты, челюсти.

«О прекрасная Надинда!» – вдруг вскрикивает Кроланд и падает на колени. Кулисс просыпается и кричит, дико озираясь. Кроланд продолжает: «Умру! О прекрасная дама Надинда!».

Кулисс садится на траву и причитает: «Не умирайте, хозяин! Время обедать! Настоящие рыцари сначала обедают, потом умирают».

Кроланд прислушивается к нытью Кулисса. Немного подумав, Кроланд бодро распоряжается: «Слуга! Неси этот.. походный…». Кулисс опрометью вскакивает и откуда-то из зарослей приносит корзину с едой. «Презренный раб низменной прозы! – кричит Кроланд. – Я сказал – принеси мой походный гроб!».

Кулисс нехотя идет в заросли и возвращается с раскладным гробом, на ходу вытирая рукавом надпись мелом на боковине: «Прощай, Валинда!».

Рыцарь Кроланд укладывается в гроб на поляне и торжественно заявляет: «Не вкушу пищи, пока прекрасная дама Надинда не ответит мне взаимностью!»

Кулисс снова начинает ныть: «Хозяин! Прекрасных дам много, а Вы один такой странствующий-престранствующий рыцарь! Вас надо беречь».

«Вот и береги, – отзывается Кроланд из гроба. – Оруженосец ты, а меч я сам таскаю».

«Как же тут беречь, – заявляет Кулис, вскакивая с негодованием, – когда Вы есть в обед отказываетесь? Сказано: обед раздели с оруженосцем. А Вы? У прекрасной дамы Надинды сейчас небось тоже обед».

Кроланд, закрыв глаза, бормочет в гробу: «Ах! Ах!! Ах!!! Какие корнишоны!».

…Кулис, повязав слюнявчик на шею рыцарю, который упрямо продолжает лежать в гробу, кормит его с ложечки, приговаривая: «Одно другому не мешает. Страдайте себе на здоровье. Но кушать надо в любой обстановке. Стихами сыт не будешь».

…С другой стороны поляны из кустов выходит прекрасная дама Надинда в полумаске, с полевым биноклем. Кружевной шлейф волочится по траве, цепляясь за пни.

Первым ее замечает Кроланд. Мощной дланью он отшвыривает оруженосца в кусты за поляной и выскакивает из гроба навстречу Надинде. Споткнувшись о пень, падает к ее ногам.

– Ах, как это мило! – жеманно говорит Надинда. – А я гуляю, птичек слушаю.

– Каких птичек? – озадаченно спрашивает Кроланд, потирая ушибленное колено, вывихнутую руку, поцарапанный лоб и выплюнув выбитый зуб.

– Ну… этих… археоптериксов…

Надинда нежно развязывает слюнявчик на шее Кроланда, смущенно сморкается в него, вешает слюнявчик на куст шиповника, затем падает в обморок на руки рыцарю. Взвесив… обстановку, Кроланд ставит на землю Надинду, берет ее за руку и они весело бегут через заросли на краю поляны к двум стреноженным лошадям, которые при виде них зажигательно ржут.

***

За кадром слышны ноты, безошибочно наводящие на мысль о сотовой связи.

***

…Из-за куста шиповника на поляну выходит крутой мэн с квадратными плечами, челюстями, глазами. Он проходит через поляну и начинает пробираться сквозь крапиву. В крапиве мэн спотыкается об оруженосца, лежащего в обмороке, закидывает оруженосца на квадратное плечо и несет через лес. С оруженосца спадают фуфайка, рукавицы, валенки, треух. Обнажаются маленькие ладони, узкие лодыжки, юные перси и мелированные волосы.

Крутой мэн с оруженосцем на плече выходит на объездную дорогу, на которой стоит шестисотый «Мерс» аквамаринового цвета. Кулисс (вернее, Кулисса) приходит в себя, запрыгивает в «Мерс», втаскивает туда крутого мэна и выруливает на дорогу.

Сержант ГАИ останавливает «Мерс» и высказывает мимикой свое легкое удивление необычным видом спутницы крутого мэна. Последний набирает какой-то номер на своем сотовом, говорит пару слов, после чего передает сотовый сержанту.

Сержант берет под козырек и отпускает «Мерс». Губы его беззвучно шевелятся. Титры: «Пользуйтесь сотовой связью. Она решит все Ваши проблемы».

Снова раздается трель сотового звонка. Камера долго ищет источник звука и наконец находит… скворца на проводах.

The end

Аргентинское танго

По отражению в реке,

несмелой, трепетной рукой

я строю замок на песке —

воздушный замок над водой…

Автор.

В пятницу Мирослава вернулась домой рано. Весна уже началась, но зелени еще не было, и пыль, витая в воздухе, набивалась в нос, оседала в волосах. «За целый день лицо неизвестно на что стало похоже!» – подумала она, как всегда, все сильно преувеличивая.

Лицо как лицо. Что-то в нем, правда, креольское: не то глаза, не то их выражение. Но ведь не смуглое – нет, совсем нет!.. Еще и веснушки.

У соседей Вадик барабанил «Собачий вальс». Чтобы заглушить это, она включила магнитофон. Поглотив кассету, он подозрительно загудел. Из блока питания быстро повалил коричневый дым. Мирослава испугалась и выдернула вилку из розетки.

Утром на остановке она встретила соседку и пожаловалась на бытовую аварию.

– Сдай в ремонт, – посоветовала соседка.

Мирослава скептически пожала плечами:

– Это старье ремонту не подлежит.

К их разговору прислушивался молодой человек, похожий на аргентинца. Троллейбуса все не было. Молодой человек предложил:

– Если хотите, я отведу Вас к очень хорошему мастеру. У него мастерская здесь недалеко.

За растерявшуюся Мирославу ответила соседка:

– Конечно, конечно.

Договорились встретиться в понедельник на этой же остановке.

***

В пятницу Леон пришел на работу не выспавшийся. Клиентов не было. В десять должен был прийти Макс, друг детства, – молодой, но уже известный юрист, имеющий устойчивую клиентуру и солидные перспективы.

В запыленное окно было видно большое озеро среди пологих холмов. Леон протер табличку над столом: «Nasz klient – nasz pan»44
  «Наш клиент – наш господин»


[Закрыть].

Вошел Макс. Леон взглянул на часы:» Действительно, десять.

Они закрыли двери и решили отметить встречу. Макс пожаловался Леону на усталость. Леон посоветовал:

– Отдых – смена деятельности. Отвлекись чем-нибудь.

– Чем?

– Ты готов к нестандартным решениям?

Макс кивнул.

– Побудь недельку у меня директором. Для солидности фирмы.

– Не понял. А кто у тебя обычно директор?

– Я, конечно. Но это как-то несолидно.

Максу идея понравилась. Он достал из дипломата бейдж советника юстиции и уселся за стойку в первой комнате.

В нише стола он увидел потрепанную книгу. Раскрыв ее на вложенном туда проводке, он прочитал:

 
«Усни, засыпай, дорогая.
Ты легкой скользнула тенью.
Еще ты не спишь, я знаю.
Ты где-то в ночи весенней.
Усни. Ты – одна на свете.
Твое не назвать мне имя.
Ты – словно прохлада летом,
Пристанище – ночью зимней.
Ты – счастья весенний ливень
и летнее утро в поле.
Шепни мне: «Усни, любимый».
Тоской без тебя я болен…»55
  очень вольное переложение автором рассказа стихотворения пана Галчинского «Kochanie moe, kochanie…» («Любовь моя, любовь…»)


[Закрыть]
 

***

Леон снова глянул на часы и помчался к окну в мастерской. По кривой улочке, размахивая свободной рукой, быстро шла какая-то креолка с полосатой сумкой. Пучок непослушных волос почти на макушке качался в такт шагам. Леон проводил ее влюбленным взглядом и вернулся к Максу. Креолка проходила здесь каждый день в одно и то же время. О существовании Леона она, конечно, не подозревала.

В субботу утром Леон вышел на остановку троллейбуса. Стоя в толчее и зевая в кулак, он увидел впереди полосатую сумку. Креолка разговаривала с невысокой женщиной. Леон пробрался поближе и встал за их спинами.

Речь шла о поломанном магнитофоне. Леон проснулся. Нерешительно обойдя вокруг них, он вздохнул и обратился к женщине:

– Извините. Я слышал, у Вас проблемы с бытовой техникой.

Креолка замолчала. Леон предложил свои услуги.

– Конечно, конечно, – ответила за креолку женщина.

В понедельник они встретились на остановке и пошли в мастерскую.

Макс уже сидел на месте. Леон вопросительно сказал, указывая на Мирославу:

– Я обещал помочь… Как Вы на это смотрите, шеф?

– Постараемся. Идите работайте, Леон. Фамилия? – обратился он к Мирославе.

– Koscinska.

– Имя, отчество?

– Мирослава Брониславовна.

Макс поводил ручкой над листом, ленясь писать.

– Оставьте Ваш магнитофон. Но учтите: быстро не получится. Нет запчастей. Свет отключают. Мастер очень загружен работой. Кроме того, у нас есть срочные заказы коллегии… мастеров. И вообще, в городе эпидемия; у мастера явные признаки температуры.

Мирослава, подозревая в его словах намек на дополнительную оплату, сказала с иронией:

– В таких условиях вряд ли вообще можно работать. А кто будет отвечать за качество? Коллегия? Нет уж, я спрошу с Вас, уважаемый… – она ткнула пальцем в бейдж на его груди, – Максимилиан.

«Советника юстиции» она не заметила.

– Пожалуйста, – он прикрыл глаза на порозовевшем лице и развел руками.

«Ну, Леон, привел скандалистку на мою голову!» – подумал Макс и бросил ручку.

Мирослава ушла, на пороге еще раз оглянувшись. Макс кукольно улыбнулся ей, и, едва захлопнулась дверь, повертел пальцем у виска.

– Леон!

Из мастерской показалось сияющее аргентинское чудо.

– А когда ты сказал ей прийти? – перламутровые белки Леона влажно блеснули.

– Через год! – заорал Макс. – Сам будешь разбираться со своей Кармен.

Через день магнитофон Мирославы был в полном порядке. Она, видимо, не спешила его забирать: беседа Макса подействовала. Уже три дня Леон торчал у окна, спрятав руки

в карманы черного халата, и пялился на кривую улочку. Клиентов не было. Третий день шел дождь.

Макс читал газету и пил чай. Вдруг из мастерской раздался грохот падающего стула и тихий вопль; по гнилым доскам загрохотали быстрые шаги Леона.

– Идет!

Макс поставил стакан на тумбочку, взял в руки прейскурант и рукой велел Леону убраться.

Мирослава, проскочив ступеньки, влетела в полутемную комнату:

– Dzien dobry, panu. Jaka dzic okropna pogoda!66
  «Добрый день. Какая сегодня ужасная погода!»


[Закрыть]

– A, to pani!.. Dzien dobru77
  «А, это Вы!.. Добрый день»


[Закрыть], – ответил Макс, не отрываясь от прейскуранта.

– Мой заказ готов?

Макс посмотрел на нее изумленно, как бы услышав непристойность.

– Я же Вам сказал: не спешите. Вчера не было света.

Мирослава покосилась на портьеру:

– А пан мастер уже выздоровел?

– Нет, – Макс удивился, потому что почти забыл об этом.

Мирослава отвернулась.

Портьера в мастерской дрогнула. Леон улыбался.

«Дитя природы», – подумал Макс и за спиной у Мирославы стал грести ладонью, пытаясь загнать Леона в мастерскую. Тот нехотя скрылся.

– Приходите завтра.

Назавтра в приемной была очередь. Мирослава встала за пенсионером в очках. Через пять минут из мастерской вышел Леон с темно-красным лицом и прошел к стойке, не глядя на очередь. Мирослава обрадовалась, что можно спросить, как идет ремонт, но Леон с таким же видом прошел мимо нее обратно, не поднимая головы.

Когда очередь разошлась, Макс посмотрел на подошедшую Мирославу и покачал головой:

– Да, плохи дела с Вашей техникой…

– Что-нибудь серьезное?

– Да. Там сгорела… презумпция.

– Да Вы что? И как теперь быть?

– Надо ехать искать запчасти.

Мирослава понимающе кивнула.

– Завтра?

– Да, приходите завтра. Или нет, лучше – послезавтра.

Она ушла.

Из-за портьеры вышел Леон.

– Ты бы еще сказал ей, что у лентопротяжки сомнительное алиби.

Послезавтра Макс решил провести следственный эксперимент. Он поставил в мастерской стул спинкой к выходу в приемную и велел Леону сесть. Леон сел, с интересом наблюдая, что будет дальше.

Макс посмотрел на него с сомнением:

– Нет, так ты снова все испортишь. Разувайся.

Леон разулся. Макс убрал его туфли под стойку. Оглядев мастерскую, он переставил маленький телевизор на подоконник напротив Леона и включил его.

– Сиди и смотри. Все.

Обойдя озадаченного Леона, Макс отодвинул портьеру в сторону, закрыл обе половинки двери со стеклянными вставками и замкнул их. Силуэт Леона хорошо просматривался сквозь рифленое стекло.

По ступенькам застучали каблуки. Макс сложил за спиной руки и встретил Мирославу суровым взглядом. Она, почуяв неладное, спросила:

– Что случилось? Мой магнитофон совсем сгорел?..

Макс прошелся по комнате и бросил:

– У Вас одна забота. Есть дела поважней. Мастера проверяют.

– Кто? – у Мирославы кровь отхлынула от сердца.

Макс сделал «страшные» глаза:

– КРУ.

Мирослава взялась за спинку стула.

– Да Вы присаживайтесь, – указал он ей на заранее приготовленный стул. Мирослава села и увидела силуэт Леона.

Макс впился в нее взглядом. Подозреваемую ее вид выдавал с головой. Он начал допрос.

– Ваш магнитофон – краденый?

– Что? – Мирослава не сводила глаз с силуэта.

Леон, услышав голоса, завертел головой, пытаясь оглянуться в стекло.

– Да… Нет… – Мирослава глянула на Макса, как на палача.

Леон изогнулся на стуле и прильнул глазом к стеклу. Мирославе показалось, что черный глаз ясно проявился между арабесками рифления.

Голос из телесериала сказал в тишине за дверью:

– Вам хорошо известно, чем караются подобные действия.

Леон, устав вертеть шеей, опустил голову.

Изнемогая от жалости и нежности и полностью игнорируя присутствие жестокого Макса, она встала и подошла к стеклу.

Услышав шаги, Леон повернулся и, едва не упав с шаткого стула, оперся ладонью о стекло. Мирослава, подозревая, что его уже приковали к стулу, медленно приложила свою ладонь к силуэту ладони Леона.

Макс решил, что допрос окончен, и громко сказал:

– Мастерская закрывается до окончания работы комиссии.

Мирослава, пряча мокрые глаза, пошла к выходу.

– Приходите в понедельник.

Она молча вышла.

***

В понедельник Мирослава прибежала к одиннадцати. Дернув дверь под жестяной крышей, она убедилась, что пришла не вовремя. Поискав глазами табличку, прочла время работы: «С 8.00 до 16.00. Перерыв с 12.00 до 13.00». Недоумевая, почему никого нет, она стала ходить мимо крыльца, тревожно выглядывая за угол дома и проходя обратно. Через полчаса со стороны короткого крутого проезда появился Леон. Увидев Мирославу, он отвернулся и судорожно вздохнул.

Она бросилась ему навстречу:

– Пан мастер! Вашего шефа нет!

Леон что-то пробормотал и стал отпирать дверь.

Мирослава вошла за ним.

– Готов мой заказ?

– Там осталось припаять пару диодов.

– Мне подождать? – Мирослава положила сумку на стойку.

– Да, пожалуйста. Только не здесь. Сюда сейчас придут… белить.

Мирослава забрала сумку и остановилась.

– Посидите в мастерской, – Леон уже отодвигал портьеру и ставил стул у своего стола.

Она вошла и села.

Он взял наугад с полки плату и стал сосредоточенно выпаивать какой-то резистор.

Мирослава посмотрела по сторонам. «Сколько хлама!» Леон молча паял. Она покачалась на стуле. Леон хотел сказать, что стул – не кресло-качалка, и она рискует; поднял глаза безо всякого выражения и уставился на нее. «Нахал!», – подумала Мирослава и спросила:

– Долго еще?

Леон молчал, припаивая резистор на место.

Мирослава встала и оттолкнула стул.

– Ничего себе порядки! Сначала я жду Вас полдня за дверью, потом у Вас оказывается ремонт, а теперь я вообще сижу здесь неизвестно зачем! Вы снова ничего не сделали. Я все поняла!

– Что Вы поняли? – Леону захотелось ей нагрубить.

– Все! Отдайте мой магнитофон, и я уйду. Хватит.

Леон встал, презрительно глядя на нее:

– Все?

– Да.

Они посмотрели друг на друга враждебно.

Леон опустил голову и качнулся к ее уху:

– Я очень устал. Я не спал всю ночь. Я только что приехал.

Мирослава глянула на него сочувственно:

– Я сама сплю на ходу.

«Это интересно», – подумал Леон.

Мирослава посмотрела ему в глаза и растерянно сказала:

– А… Максимилиан… болеет?

– У него жестокая ангина.

Мирослава закивала.

– До свиданья.

– До свиданья.

Она ушла.

Леон стоял посреди мастерской.

Через минуту дверь снова распахнулась, и вошла Мирослава.

– Пан мастер!..

Леон вежливо подошел.

– Когда мне прийти?

– Шеф должен сейчас звонить Я бы спросил у него, когда он привезет запчасти. Тогда определили бы срок.

Мирослава озадаченно молчала.

Леон предложил:

– Посидите еще немного; я спрошу, и определимся.

Она села.

Леон снова взял плату и стал выпаивать провода. Усмехнувшись, сказал:

– Знаете, у меня на старой квартире была соседка – дочь генерала. Она с утра до… утра играла гаммы. Спать было невозможно.

– У меня тоже соседский мальчишка иногда бренчит. Но это мелочи. Когда я сплю, я ничего не слышу. Но днем спать не хочется, а ночью не получается.

Леон молчал.

– Вот и выходит, что у меня один сплошной день – только то белый, то черный.

– Вам повезло: у меня сплошная ночь, только то черная, то белая.

Они посмеялись. Леон паял. Мирослава продолжала:

– Видите ли, меня кормит один автогонщик. За это я должна его очень поздно встречать и очень рано будить.

Леон оторвал проводок. В уме рисовался образ хищного шоферюги.

Она снова качнулась на стуле, явно забавляясь его досадой.

– Я могла бы рассказать Вам, что происходит между этими двумя моментами.

Краска поднималась по шее Леона, как уровень вина в граненом стакане. Шоферюга терзал безвольную Мирославу.

Выдержав паузу по системе Станиславского, она подождала, пока краска затопила голые уши и стриженую макушку.

– Но я Вам не скажу, потому что не происходит ничего.

Он отдал ей свой беспомощный взгляд. Она покачала его на ресницах и отбросила в сторону.

Шоферюга сгорбился и оброс белой бородой. Догадавшись об этом, Мирослава уточнила:

– Это Залесский.

Леон уронил паяльник.

Красавцу Валентину Залесскому было примерно двадцать семь. Он был известен своей филантропией и дерзкими авантюрами. О его личной жизни никто ничего точно не знал. Говорили, что он очень рано женился на ревнивой богатой старухе. Еще говорили, что после аварии в Познани Валентин стал сильно религиозен.

Мирослава встала.

– Ладно, мне пора. Я приду в понедельник.

В окне мелькнула ее стройная тень.

***

В понедельник, когда уже стемнело, Макс проходил мимо мастерской. В окнах горел свет. Макс поднялся по ступенькам и открыл дверь.

В приемной было пусто. Посреди стола валялась раскрытая книга регистрации заказов. На стойке лежала полосатая сумка.

Из мастерской доносились чарующие и всепобеждающие звуки аргентинского танго.

Макс прошел за стойку, пододвинул книгу регистрации и написал в графе «Принято»: «Adios, muchachos»88
  «Прощайте, ребята» танго http://cyclowiki.org/wiki/Adios_muchachos


[Закрыть]. Потом погасил свет, придавив выключатель, как клопа на обоях. Стараясь не шуметь, вышел на крыльцо под резной жестяной крышей, с которой свисали цепкие лианы дикого винограда.

Тонкий месяц пушинкой слетал с небес, догоняя светящуюся, как точка на радаре, звезду.

Макс зачем-то открыл большой зонт, поднял его над головой и пошел по кривой улочке размеренным шагом солидного юриста.

Брошенный в небо
осколки зеркал

«Я,

брошенный в небо твоею рукой, —

я звезды не достиг, как ни рвался вперед.

Тайны я не постиг и тебя не настиг,

и теперь моя жизнь – это пепел и лед.

Весть придет в твое сердце из небытия,

опалит слезой твой таинственный взгляд.

В этой капле росы ты увидишь меня.

В небо брошен тобою я.

Светом нежной зари

обернется душа моя…»

С. Г.

***.

«От созвездья,

что словно виноградная гроздь,

от Звезды, что словно слеза от счастья,

снизошел ко мне вчера несказанный гость

и приветствовал меня:

«Королева, здравствуй!»

И мечом своим, как лучом сверкающим,

он отсек тень мою от тела.

И душа моя, в вечном Свете тающая,

к вечной радости полетела.

Но последним взглядом, на Землю

брошенным,

я нашла того, кто во мрак закован,

и вошла к нему я земной, непрошенной,

и звала его душу небесным словом.

Но давно позабыл неземные тайны

пленник призрачной песни во мгле

ненастья.

Вспоминай меня, если будешь случайно

на Звезде, что словно слеза от счастья…

Автор.

***

«Мы были легендой, а стали притчей во языцех…»

Автор.

Ты был законным наследником престола – настолько законным, что после совершеннолетия тебе пришлось доказывать это силой… Кому? Своему родственнику Hugo, высокому, по-своему красивому (разве и ворон не красив?), совершенно не отягощенному никакими моральными запретами. Его власть была безграничной, он был твоим регентом. Это был непобедимый викинг Космоса. Он не боялся смерти, потому что был и остается вечным. Когда он смотрел мне в глаза, я слышала его мысли. Он смеялся над тобой (может быть, поэтому не спешил тебя уничтожить), смеялся над моей любовью. На твоем челе сиял не золотой венец (да ты ведь и был еще только принцем), а венец нашей Звезды. Твои волосы еще искрились звездной пылью. Он, Hugo, был силен и настойчив, мы были светлы и невесомы. Он хотел, чтобы я и он, мы вдвоем с ним владели миром, который он создал. Это значило принести тебя в жертву и отдать свою душу в рабство. В конце концов Hugo уничтожил нас, но пока кто-то из нас помнит хоть что-то, мы живы.

Может быть, мы не всегда поступали так, как хотелось бы историкам и моралистам. Официальные версии исторических событий всегда были ложью. Тот, кто их сочиняет, не заботится о любви и ненависти, которые волнуют людей и подвигают их совершать эти самые «события».

Нам очень хотелось быть вместе, но до твоего совершеннолетия это было невозможно без согласия регента. А кто знал, дожил бы ты до двадцати одного года?.. Это и было решающей причиной, по которой я согласилась бежать с тобой на берег моря и дальше – на твой маленький корабль.

Перед отплытием, на земле, мы с тобой ушли на скалы и там, перед лицом звезд сказали друг другу то, что дважды не говорят. Что бы ни было дальше, эти слова для меня святы.

Корабль плыл вдоль диких берегов. И сама я была дикаркой, хотя и любила тебя. Много же времени прошло с тех пор; сколько раз надо было потерять тебя, чтобы теперь, здесь, быть с тобой такой, какой надо было стать тогда… Только теперь я это понимаю. Только теперь я не боюсь сказать, что люблю тебя, что хочу быть с тобой. Я поняла, что любить – значит не владеть, а принадлежать.

…Нашли нас не так уж скоро, но с большим шумом. Нашла нас Айна, твоя кормилица. Она любила тебя до безумия и не простила мне твоего исчезновения. Явились все: регент со свитой и половина двора. С тобой обошлись ласково: наследник! Со мной – преувеличенно-почтительно. Взглянув в глаза Hugo, я поняла, что мы в опасности, но ты моим словам не придал ровно никакого значения.

В замок нас провожал почетный кортеж, больше похожий на конвой. Потом наступило затишье. Ты открыто сопровождал меня повсюду, ничуть не скрывая свои чувства. Hugo тебя вроде бы даже поощрял, но я слышала, как звенит сталь в его взгляде. Ты ничего не хотел слышать об опасности. Тогда уже мне стало холодно и я с тоской вспоминала Звезду, где я была свободной… Но я любила тебя, и свершалось чудо, которое дарует победу – слабому, удачу – глупому и любовь – тому, кто ее не ценит… Но счастлив любящий. Он спасет и спасется.

Потом все произошло очень быстро. Под предлогом развлечения для наследника, нашедшегося таким чудесным образом, устроили великолепную охоту. «К сожалению, Джиневра не сможет сопровождать тебя, она проводит нас, стоя у окна!» Да, дорогой, ты проезжал под окном, нежно улыбаясь своей Джей, а я стояла у решетчатого окна, и щиколотки мои были уже скованы цепью, а спину под левой лопаткой до крови царапал кинжал того, кто крепко держал меня за левую руку. Лучник за выступом башни смотрел мне в глаза, а ты был беззащитен перед этой стрелой.

Что было потом? Ко мне пришел Hugo, и нетрудно угадать, какой ценой я могла бы купить себе жизнь, но тебе – смерть. Я молчала. Тогда меня отдали толпе – на публичное покаяние. Это была базарная площадь. Меня везли сквозь орущую толпу в железной клетке, босиком, со свечой в руке. У свечи был какой-то дурманящий запах. Воск капал мне на пальцы, но я это только видела – не чувствовала. Я молчала и молилась. Потом меня втолкнули в ограду башни Хильды. Мне чудился какой-то вой из башни. Было очень жарко. Мне были слишком хорошо видны столб и цепи. Я должна была громко произнести: «Отрекаюсь…» Я молчала. Я видела в толпе Hugo, он улыбался, отклонив маску.

И тогда со мной произошло что-то странное. Жизнь души необъяснима. Были случаи, когда человек, имея возможность спастись, убежать, оставался на месте и добровольно шел на смерть. Что-то похожее случилось со мной. Я вдруг увидела площадь, захваченную адским вихрем; увидела поток ненависти, клубящийся у башни Хильды. Что я сделала этим людям? Чем обидела их? Я любила весь Божий мир, я пришла на Землю с миром.

Что-то в душе моей погасло и умерло, пока я стояла перед теми воротами к смерти. Мне было все равно, что сделают со мной, я как бы оцепенела. Только бы скорее!..

И это было бы (или было?), if! Откуда-то взялся ты, но было уже поздно. Я уже была там, понимаешь? Я уже сгорала в душе своей, и это пламя преследует меня, бывает, и сейчас.

Не помню, как мы оказались где-то на траве за воротами Замка. Ты опоздал. Душа моя получила рану, которая едва не стала смертельной. Все, что обрушилось на меня: обвинение в колдовстве, чтобы быть с тобой; покаяние, казнь – хоть и не состоявшаяся, но достигшая цели! – все это надломило меня. Я не хотела больше ничего, не хотела жить, не хотела видеть тебя. Меня все сжигал тот костер. Я пыталась убежать куда-то, спрятаться. Это было безумие. Ты опоздал.

Но ты любил меня. Ты разыскал свою беглянку, ты все время был со мной. Ты нежно выводил меня из мрака безумия, из огня страха. Это продолжалось долго, до осени. И однажды я проснулась утром и… сошла с этого несгорающего костра в моем мозгу. Ты спас меня. И первое, что я помню после всего этого кошмара – это твои глаза, которые стали как-то темнее и глубже, и слезы в них…