Текст книги "Наследники погибших династий"

То мое признание вырвал Бертран. Случилось это еще до карнавала. Как-то в университете я увидела неприятную сцену: Агата бежала за Элиасом и что-то ему говорила, на щеках у нее были слезы. Элиас остановился, повернулся к ней, с каменным лицом что-то сказал, отчего она, уже не сдерживаясь, расплакалась.

– Чего это они? – остановила я Бертрана за локоть и показала на Агату.

– Да все как обычно. Агата влюблена в Элиаса, а ему нравится совсем другая девушка. Вот только другая не отвечает взаимностью, что дает Агате шанс, и она пытается им несколько своеобразно воспользоваться.

– Думаю, это не только лишит ее шанса, но и не вызовет понимания у северного герцога. А доброжелатели найдутся. – Реми согласно кивнул.

– А ты любила когда-нибудь? – вдруг спросил Бертран.

– Любила и продолжаю любить, вот только он тоже не отвечает мне взаимностью.

– Кто он? – спросил вновь взявшийся из ниоткуда Элиас.

– Друг детства, вы незнакомы. – Я посмотрела на него. Мне тогда нечего было стесняться.

Прикрыла глаза, прогоняя воспоминания, взяла совершенно растерянного портного под руку, и мы спустились на улицу. Многочисленные слуги недоуменно смотрели нам вслед. Еще бы! Два дня гостья лежала в лихорадке в спальне молодого хозяина, а теперь, опустив очи долу, буквально сбегает с другим.

– Ника, у меня такое ощущение, что ты как магнит притягиваешь неприятности, я тебе говорил? Так вот, теперь говорю.

– Какие-то неправильные у тебя выводы. Девушки удачливее меня не сыскать во всем Саомаре.

А наутро случилось то, чего всегда боятся люди. Этот страх преследует всех нас на каком-то подсознательном уровне, но мы гоним его, думаем: это случится не здесь, не со мной. Пройдет стороной, новостями на первых полосах в черно-белых газетах.

И сам этот страх в нас – черно-белый.

Началась война.

Часть II

Глава 1

– Девушка, вы в своем уме?! Куда вы полетите, вы вообще медик?! – пыталась докричаться до моего благоразумия военный врач.

– Я не медик, я еще лучше. – Я подняла указательный палец и совершенно серьезно пояснила: – Я химик.

– А родители твои в курсе, химик?

На высоком лбу женщины разгладилась так портившая ее морщинка, она по-прежнему оставалась серьезной, хоть и силилась не засмеяться.

– Мои родители в Мариестаде.

– Садись, вещмешок есть?

Я повернулась к ней боком и продемонстрировала брезентовый рюкзак (его утром выдали на линейке), она кивнула. Согнувшись пополам, прошла в узкий медицинский самолет и заняла жесткую деревянную скамейку, огромными железными болтами прибитую к полу.

Всего нас было семеро: два пилота (один сейчас был в кабине, а второй с нами, его очередь сесть за штурвал будет на первой остановке) и пять медиков, разного пола и возраста. Вскоре к нам присоединилась и старший врач, она давала какие-то распоряжения оставшимся на поле добровольцам. Пока наняться полевым врачом в армию желающих было немного. Безусловно, никто не останется в стороне, ведь оперировать раненых на поле – невозможно. Уже начали курсировать первые медицинские паровозы, и пострадавших распределяли по всей стране. Но ведь кому-то нужно оказывать первую помощь, дежурить в поездах и, на худой конец, сортировать, как бы жутко по определению к человеку это ни звучало. На тех, кто мог без серьезных последствий доехать до столицы, тех, кто не мог ждать больше нескольких дней, тех, кому срочно нужна была помощь, и последних – кому уже ничего не было нужно…

Загудели моторы, я смотрела на то, как земля постепенно убегает от нас. Взлетная полоса находилась в нескольких километрах от города, и по краям большого летного поля росли деревья. Листьев на них не было: зима. Мы уже начали подниматься, скорость самолет развивал медленно, и я успела увидеть кортеж министерских машин. Фредерик Белами стремительно шел, скорее даже бежал к сигнальщику, тот выпрямился, большая полосатая палка смешно выпрямилась вместе с ним. А дальше я видела лишь то, как работник, бешено вращая этой самой палкой, указывает на соседний самолет.

Я поправила сбившийся под шерстяной шапочкой узел на затылке. Виски ломило, и я решила все-таки распустить волосы. Голова болела с самого утра, с того момента, как непривычно серьезный ректор объявил, что временно, на неопределенный срок, университет превратится в институт благородных девиц, а мсье Жак, резко постаревший, раздал нам рюкзаки с первым необходимым.

Неделю назад началась мобилизация. После того как утром закричала прежде всегда молчавшая сигнальная сирена, мы с Оливье сонные (он в накинутой наспех куртке, а я в халате Элиаса) выбежали на улицу. Халат был тяжелым, очень теплым и вполне сгодился в качестве зимнего плаща. Пока мы шли домой, большой капюшон закрывал мокрую голову, и я держала его рукой, чтобы не раскрылся. Простуда, как я теперь знала, свалит – и не заметишь.

Сирена должна была предупреждать о начале наводнения, которое случалось не часто, но последствия его нередко были печальны.

– Муара вышла из берегов?

– Зимой? – Горожане вышли на улицу и удивленно переглядывались. А потом скрипучий голос объявил: «Война».

Война, просто слово… а что за ним?

В университете студентов мужского пола попросили собраться внизу, у колонн. Нас, девушек, не пускали. Преподаватели следили, чтобы ни одна не вышла за порог. И мы все облепили окна, которые выходили на центральный вход. Смотрели, как строгий мужчина в военной форме что-то говорит таким же серьезным мальчишкам.

Начались учения, наших мужчин частями, за неделю, забрали на полигоны, расположенные неподалеку от столицы. Элиас был среди первых. Его я с того дня не видела.

– Пристегнулась? – ласково обратилась ко мне старший врач.

– Да, я Ника, – протянула женщине руку. Она сидела почти у выхода, на краю скамейки, рядышком со мной.

– Анаис Дюбуа.

Вместо того чтобы пожать мою ладонь, она потрепала меня по голове, будто глупого ребенка. Наверное, им я и была…

Нападение произошло со стороны, с которой никто не ждал, – с северного моря в Норд-Адер. Вместо очередной партии продуктов Долматская империя привезла к нашим берегам солдат и оружие. Вскоре воздушная разведка донесла о шевелении на границе Ист-Адер и Адамара – Саомар зажали с двух сторон.

Грегори почти сразу покинул столицу и уехал в восточное герцогство. Он так и не научил нас первой помощи.

Я сидела в маленьком медицинском самолете вовсе не потому, что была таким патриотом, нет. Для этого я была слишком знакома с верхушкой Союза – я хотела найти родителей. То, где они находятся, я узнала вчера.

Дирижабли, которые не так давно начали использовать для доставки почты, потому что грузоподъемность их была значительно больше, чем у самолетов, а для посадки не требовались специальные площадки, привезли свежие новости с передовой линии. Там же были и письма, которые доставили горожанам через несколько дней, уже после того, как газеты напечатали первые сводки.

Городом, где произошли первые бои, стал Мариестад. Крупный морской порт, почти на границе с Такессией. В соседнее королевство можно было попасть двумя путями: по северному морю и через горное ущелье – государства разделяла цепь Такессийских гор. И этому было объяснение: нас хотели изолировать от соседа. Им это удалось. А еще через несколько дней напали и на Такессию.

У великой империи были великие планы – на то она и империя.

– Держи. – Молодой врач, что сидел с другой стороны от меня, передал мне фляжку. – Доминик Длиман. – Я глотнула и закашлялась, во фляжке оказался спирт.

– Ника, – пытаясь справиться с приступом кашля, прокаркала я.

Сосед негромко засмеялся, а потом к нему присоединился весь экипаж.

– С почином! Добро пожаловать в медики! – Мне жали руку и хлопали по спине. Для этого даже не требовалось вставать, настолько узким был самолет. Я прикрыла глаза и попыталась уснуть – не спала всю ночь.

Когда Оливье передал мне письмо, я даже не сразу его открыла. Долго гладила мятый желтоватый конверт, один из самых недорогих, из тех, что можно купить на почте. Знакомый почерк, чуть закругленные буквы и несильный наклон влево.

Мама…

В письме она сообщала, что находится в Норд-Адер, устроилась на работу в университет Мариестада. Прочитав название города, всхлипнула: город разрушен – я видела фотографии. Есть ли хоть малейшая надежда? Пробежала глазами по письму, она зачем-то просила меня найти Грегори. Вот уж чего я делать не собиралась.

Как давно я не видела родителей, будто в прошлой жизни… Это было на вокзале. Мама нервно одергивала подол нарядной ярко-желтой юбки и, как маленькая, повторяла: «Нужно было отказаться». Мы с отцом с трудом уговорили ее взять себя в руки, ведь если не поедет – не получит деньги на новый проект. Ее разработка по борьбе с Heracleum, или борщевиком, как его звали в простонародье, выиграла грант. Ядовитый крупный сорняк был бедой соседнего герцогства, за действенное средство борьбы с ним Ист-Адер выделял большую сумму. Ректор Лосского университета поехать не смог. Кто же будет развлекать семейство Лерой? Поэтому честь представлять университет выпала маме.

Никогда меня не оставляли больше чем на два дня. Мама с какой-то маниакальной настойчивостью не желала расставаться. Будто опасалась, что за время ее отсутствия дочь исчезнет.

Так и случилось…

Я сжала виски и пыталась придумать, как попасть на север. Добровольцем? Женщин не берут. Пробраться в поезд? От этой мысли на теле выступил холодный пот. А потом прибежала Аманда, со слезами на глазах – Жерара отправляли в Норд-Адер. Она твердо решила ехать за братом, для этого нужно было только записаться в полевые медики. И я поняла: вот оно, вот как я доберусь до северного герцогства.

Мы вместе дошли до университета, где через несколько минут мсье Жак выдал рюкзаки. И теперь я военный медик. Я химик-медик-дипломат, я, демоны, ХиМеДик! – беззвучно засмеялась и прикусила лямку от рюкзака. Чтобы не выкинули прямо в полете как слабонервную.

Самолет останавливался несколько раз, на дозаправку и для того, чтобы второй пилот сменил первого. По воздуху путь занимал значительно меньше времени, двое суток, против почти семи в поезде.

Спали там же, сидя, облокачиваясь друг на друга. Ели то, что было в рюкзаках. В моем сиротливо лежали банка фасоли и белые галеты, запить было нечем. Но меня принялись опекать всем экипажем, думаю, я ела, пила и спала лучше всех. Я была младше всех остальных минимум на десять лет.

– Жуй давай, смотреть на тебя страшно, моль белая, – извечная присказка Анаис.

За два дня путешествия мы сроднились. Это вообще очень сближает – бежать в кустики и при этом знать: за тобой всегда кто-то присматривает.

Доминик и Жан были клоунами в нашей компании, неиссякаемым источником юмора и оптимизма. Правда, немного специфического – врачи, что с них взять? Им обоим было по тридцать лет, молодые, полные жизни мужчины, с сильными натруженными руками. На север поехали потому, что детей и жен у них пока не было.

Кто-то ведь должен ехать?

По прибытии в Норд-Адер часть из нас распределили в Истад. Город неподалеку от Мариестада. В местный госпиталь отвезли тяжелых раненых, нужны были руки. Я понимала, это будет страшно, но все равно вызвалась в первый же день пойти с Анаис.

– Скажи-ка, у тебя предки были мулами? – Уставшая спорить со мной Анаис привела сравнение, призванное показать степень моего упрямства.

– Чего это мулы, обижаете, как минимум ослы!

– Я сдаюсь, устроишь истерику – отправлю обратно первым самолетом. Ясно тебе?

Чего непонятного? Нервным девицам – не место на войне.

Мне выдали форму, я выглядела сейчас, как послушница монастыря Святой Амелии. Наглухо закрытая рубашка, длинная юбка и платок, полностью закрывающий голову, так чтобы ни один волосок не торчал. Пока все это было девственно-белым.

Мы вошли в госпиталь.

Мясорубка. Вот что это напомнило. Свалка тел, бывших еще недавно людьми. Острый запах лекарств, крови и разложения. Я снова оцарапала руку и шла за Анаис на небольшом отдалении, по узкому проходу мимо импровизированных больничных коек, сколоченных наскоро по бокам коридора. Рядом со мной медленно ступал ирбис.

Я ни разу не заплакала, даже когда прямо на моих руках из жизни ушел молоденький солдат, почти мальчик. Но что я могла сделать? Я ведь даже не врач…

Ирбис им помочь не мог, я просила его. Бесполезно. Он лизнул солдата, но ничего не изменилось. Колотая рана не стала меньше. Потом я узнала, отчего бывают такие – от штыка, который крепили к винтовкам. Я погладила Серебряного. Поняла: он сделал все, что мог.

Жаль, как жаль, что я человек, а не волшебница. Что нет в моих руках силы изменить этот мир, остановить смерть. Сказать ей: «Подруга, здесь еще рано для тебя».

С того дня я начала учиться медицине. Прямо на практике, у лучших военных хирургов. Раньше я всегда смеялась над анекдотами про врачей, особенно над теми, где они пили и чокались с чужими частями тела в банке. А теперь мне не было смешно. Нет, я не стала алкоголичкой и не снимала стресс таким способом вместе со всеми, но я понимала, почему медики не брезгуют спиртным. Если бы не ирбис, я бы тоже пила.

Жили мы с Анаис в одной комнате. Медикам выделили большой, четыре этажа по пять спален на каждом, полуразрушенный дом на краю города. Мне не довелось пожить в общежитии в университете, зато теперь я получила этот, вне всякого сомнения, бесценный опыт.

По утрам на кухне можно было обменяться информацией, получить свою порцию подначек от старших коллег и чего-нибудь сладенького от Доминика или Жана.

Где они доставали конфеты посреди практически окруженного города?

– В какой руке?

– В правой!

– Молодец, – и Жан протянул мне яблоко.

Фрукт был в левой руке – он переложил его. Я видела это в отражении зеркала, которое было за его спиной, решила проверить честность. За последний месяц я ни разу не ошиблась, значит получить продукты стало еще труднее. Раньше, если я проигрывала, он медленно, со вкусом съедал зажатый в руке предмет, а потом сразу же доставал мне второй, такой же. Конфету, фрукт или шоколадку.

– Я тебя поймала, – показала ему на зеркало.

Он покраснел, это было так не похоже на него, что я даже испугалась.

– Но это не значит, что я тебе его отдам, – и я откусила от румяного бока. Медленно прожевала кусок и сказала:

– А вот больше номерочек не пройдет.

Жан был чуть выше меня, поэтому при разговоре с ним не приходилось задирать голову, можно было смотреть прямо в карие глаза, вернее на нос, он был у него самой выдающейся частью тела. А девчонки с этажа, когда думали, что я не слышу, обсуждали другое его несомненное достоинство. С этим самым достоинством перезнакомилась половина женщин дома.

Северная весна решила в этом году порадовать местных жителей. Днем солнышко грело, на деревьях распустились молодые, очень светлые листочки, а в глубине леса, что рос рядом с нашим домом, ухала сова. Я вдохнула полной грудью свежий запах.

Лес по соседству – это его гости на твоей территории. Я лично, вооружившись лопатой и тяпкой, которые с трудом раздобыла в сарае рядом, вырыла клумбы, посадила цветы и несколько видов лекарственных трав. Да, война! Но жизнь идет, а запасы никогда лишними не бывают.

– Неудачная операция? Скрываешь следы преступной халатности? – высунулся в окно Доминик. Он был по пояс голый и что-то жевал.

– Как дам тебе сейчас этой самой лопатой – и составишь моей жертве компанию! Иди лучше и помоги мне. Я цветы сажаю. – Он громко усомнился в моих умственных способностях, но спустился и сделал большую часть работы.

А потом пришли олени и поели все цветы, дикие кролики порывались уничтожить травы, но тут я была настороже. Заставила Доминика сделать для моего сада оградку. Как он ворчал! А Жан ходил рядом и скалился. Я рыкнула – тоже помог.

Но самое главное, енот повадился влезать в сарай и воровать вещи. Как ему это удавалось – загадка. Вчера вот утащил мою резиновую калошу, правую, последнее почему-то огорчило меня больше всего. Можно подумать, унеси он левую – я носила бы ее одну. Мне недавно выдали новую пару: пришел обоз из Вест-Адер. А я оставила их там, чтобы потом помыть. Пока полола грядки – испачкала. Что теперь делать с одинокой резиновой туфелькой? Отнести в пару ко второй, на растерзанье?

Мы работали в Истад уже четыре месяца. За это время я научилась определять виды кровотечения, правильно их останавливать, обрабатывать все виды ран и некоторые, несложные, зашивать.

Почта доходила плохо, столичные газеты передавали из рук в руки, как сокровище. Как-то мне довелось прочитать про министра Франс, они с мадмуазель Жюстин поженились, как и планировали. Церемония была скромной – военное положение, дефицит, особенно не разгуляться. Интересно, кого он поселил в том доме? Или хранит молодой жене верность?

Это было уже после того, как университет остался без мужчин. Мсье Франс поздней ночью неожиданно заявился в ателье. Вошел без тени стеснения, как хозяин. Попросил Оливье оставить нас наедине и, когда друг вышел из кухни, заговорил:

– Я принес вам документы на небольшой домик на Медной улице. – Неожиданно, неплохой подарок, бесспорно. Медная улица в нескольких кварталах от Посольской, только с чего бы это? – Вы мне нравитесь, я хотел бы видеть вас матерью своих детей. – У меня открылся рот. Вот это заявление. – Вы не будете ни в чем нуждаться, и я подтвержу ваши документы. – Уже интереснее.

– Я могу подумать? – Найти достойную причину для отказа.

– Можете, но при решении учтите: в Карлстаде никогда не существовало Меланики Нюгрен. А Сид-Адеру будет интересна история появления девушки, которая потеряла в поезде документы и через шесть дней после нападения на наследника, ровно столько, сколько нужно на путь из Лосс до Саомара, появилась в столице. – Я ничего не ответила. Действительно, какие ухаживания? Какие чувства? Вы мне нравитесь, поэтому будет так, как я сказал. Не хотите – заставим. Если и эти доводы не убедят, то можно и тюрьмой пригрозить.

– Надеюсь на ваше благоразумие.

Он ушел, а я стояла и размышляла: «Он точно родной сын мадам Мари?»

Через день пришло письмо от мамы, и я решила проблему излюбленным способом – я от нее убежала.

Аманду я не встретила, она вылетела другим самолетом. Наверное, распределили в другой город. Бои шли, не было конца прибывающим с моря войскам. Корабли топили, взрывали – кидали с самолетов снаряды. Но меньше их не становилось. Долматия побеждала числом, а не техникой. Основные силы они бросили на Такессию потому, что войска Саомара были сосредоточены на Востоке. Оттуда наступал Адамар. Наш север, вернее выход в море, они уже контролировали.

У Союза было небольшое, но существенное преимущество – техническое оснащение. Фредерик Белами, будучи еще на посту ректора ответственным за военные разработки, строго следил, чтобы изобретения не уходили на сторону. Все, что мы продавали не только в Адамар, но и на соседний материк, было строго лимитировано и не слишком современно. И теперь все это вернулось в стократном размере.

Нужно было объединять фронты с Такессией. Снабдив их своим оружием, мы с ними вдвоем могли бы дать достойный отпор. Была всего одна проблема: Долматия первым делом захватила порт и добралась до перевала.

– Мышка, иди сюда! У нас новости! – Две сестрички, чуть старше меня, но чувствующие себя значительно взрослее, встретились мне на подходе к госпиталю.

– Мне, пожалуйста, исключительно хорошие. – Всегда так говорила, но они упорно рассказывали все.

– Мариестад отбили! Хорошие?

– Еще спрашиваешь? Кто вылетает?

– Мы и все ваши, на рассвете. Говорят – дело плохо. Первая группа уже там.

Утром я буду в городе… Сердце забилось так сильно, будто сейчас выпрыгнет и полетит в Мариестад вперед меня.

Глаза я больше не прятала, зачем? Почти сразу мне дали смешное прозвище, а придумал его Доминик.

– Ника, ты в глаза зеленку закапала? – спросил меня сосед. Шли вторые сутки пути до Норд-Адер, я проснулась и жевала сухую галету. Хрустом разбудила мужчину, и теперь он, слегка помятый, удивленно рассматривал меня.

– Конечно, скажи, хорошо ведь получилось? – И я рассмеялась, такое у него было возмущенное лицо.

– Вы чего так рано? – Своим хохотом разбудила Анаис, стало стыдно.

– Ты посмотри, что у нее с глазами!

– Глаза как глаза, только зеленые, у Премьер-министра такие же. – И она замолчала, сосредоточенно рассматривая меня.

– Мы не родственники, – привычно соврала я, – ну если очень дальние. – Под пронизывающим взглядом Анаис стало неуютно. – Я с ним даже не знакома, – чистая правда.

– Да какая из нее герцогиня – кузнечик зеленый. – А потом кузнечик почему-то трансформировался в Мышку.

Я не взяла капли из дома потому, что Оливье бы догадался о моем побеге. Он бы или не пустил меня, или полетел бы со мной, тогда мадам и мсье Мегре остались бы одни. Как можно предать доверие и увести на войну их единственную опору в старости? Как потом смотреть в зеркало, понимая: ты причина его смерти? Для этого я слишком ценила и их и себя.

Был вечер, закончился еще один рабочий день. За все время работы в госпитале мне не довелось видеть бои, несмотря на то что линия фронта проходила рядом и нам привозили самых тяжелых раненых. Я немного боялась. С передовой приходили ранеными не только солдаты, но и врачи.

Нас доставили на самолете. Когда-то прекрасный прибрежный город превратился в руины. С высоты мы видели: уничтожено более трети застройки. Беффруа грустно приветствовала нас отломанным колоколом. Верхняя ее часть была полностью разрушена. Удивительно, но самое красивое здание города – местная мэрия – уцелело. И сейчас красная башенка, выступающая над четырехэтажным строением, смотрела на то, что осталось от крупнейшего северного порта.

На площадке, где приземлился самолет, был хаос. Военные громко кричали, пытались перекричать гул от собранной в одном месте авиации; медики в белых одеждах двигались по совершенно необъяснимой траектории, кого-то куда-то несли, кто-то куда-то бежал. К нам подошел комендант, это я поняла по нашивкам, коротко дал Анаис разъяснения и так же быстро ушел.

– Гинекологи оперирующие есть? – спросил нас седой главный врач местного госпиталя.

– Есть, – ответил Жан.

– Нет, мне бы или кого постарше, или женщину. – Он двумя пальцами потер воспаленные глаза. – Идите тогда в общую, там разберемся.

И действительно, работа нашлась для всех. Ранения получили и солдаты, и местные жители. С того самого момента, как войска Союза вошли в захваченный город, началась эвакуация. Часть железной дороги, которая была в распоряжении врага, была уничтожена, хоть ее и пытались охранять. И теперь, чтобы добраться до ожидающего поезда, необходимо было преодолеть расстояние почти в пятнадцать километров.

Пациентов я уже не различала, это стало лишь работой. Невозможно помнить каждого и всем сопереживать, как было поначалу. В Истаде, в первый день работы в госпитале, у меня не было слез – меня вырвало на подходе к дому. Таким чудесным образом заканчивались почти все дни на протяжении месяца. В итоге Жан не выдержал. Нет, не было никаких душещипательных бесед, он напоил меня – я выплакалась, и все прошло.

Снова нас поселили вместе, на этот раз в наспех построенной палатке. Позже, когда уедут мирные жители, мы займем чей-то дом или то, что от него осталось. Нашу с Анаис импровизированную кровать от матрасов мужчин отделяла грязная, когда-то бывшая розовой, тряпка. Жан храпел, и когда я его дразнила – смущался:

– Это насморк!

– Ага, он у тебя перманентный!

Я почти не вспоминала Грегори, его постепенно вытеснил совершенно другой образ. Зеленые глаза ласково смотрели с чужих лиц, иногда я угадывала в ком-то его улыбку, мне казалось, он рядом, незримо присутствует за спиной, как святой Франциск. А однажды я увидела среди офицеров блондина – как радостно сжалось в тот момент сердце… Побежала за ним, догнала, схватила за руку – мне улыбнулся сероглазый, как и все северяне, молодой мужчина.

– Куда же вы? – спросили меня.

– Простите, обозналась. – Опущенные плечи, потухший взгляд, мечты не приходят в реальность!

Этот офицер несколько раз звал меня на свидание. Кажется, его звали Эрик, как регента…

Вообще, мне пришла в голову занимательная мысль: нам, женщинам, только дай пострадать! По Грегори страдать, видимо, стало уже неактуально – вот тебе новый объект. Тут вообще никаких шансов на счастливый исход.

Жизнь приходила в обычное русло, насколько это возможно в условиях вооруженных конфликтов. Через месяц напряженной работы я отпросилась на день у Анаис и пошла в мэрию. Там можно было запросить списки погибших, раненых, эвакуированных. Найти хоть какой-то след.

Мэрия была недалеко от госпиталя, минут пятнадцать ходьбы. Под окнами – бухточка, в которой стояли разрушенные яхты. Вела к ней улица – маленькие разноцветные домики – и под ногами брусчатка, была… Напротив храм Святого Франциска, тоже разрушенный, лишь витые решетки на зияющих провалах окон.

Ты был восхитителен еще вчера, северный порт.

Я шла без особой надежды, вернее не так: я уже знала, в каком списке найду родную фамилию. Андре Дюран – почти в самом конце одной из страниц ужасающе длинной переписи. Погибших. Опоздала. Мамы ни в одном из списков не было. Но и надежды на то, что она жива, не было тоже.

Вернулась в госпиталь. Наверное, по моему лицу можно было что-то понять: Анаис, Жан и Доминик не задали мне ни одного вопроса. Но все время крутились где-то рядом. На перерыве в маленькой каморке, которая выполняла роль столовой и переговорной, ко мне подошел Доминик и без слов крепко обнял. Не плакала, прижалась, находя утешение в объятиях коллеги или уже кого-то большего.

Наступило лето, и в столице Такессии – Сверге – короновали Роланда Первого.

– Северяне все-таки немного с приветом! – Жан сел рядом со мной на кухне и подлил чаю.

– Почему? – Это была уже третья кружка, до этого мне налил чаю Доминик, а еще раньше Клэр – медсестричка, влюбленная в Жана.

– У них война, а они коронации устраивают. Совсем сдурели!

– Ты не прав. Теперь у них есть символ, есть за кого умирать в бою. Регента они не любили. Но они действительно немного сумасшедшие. Чем им регент плох, он ведь отец принца? – Мы оба пожали плечами.

– А фото есть, наконец?

– Чье? Роланда? Не знаю, я не видел. – Мы доели скудный завтрак. Вернее допили. Есть было нечего. Ждали новый обоз с продуктами со дня на день.

Через день пришел обоз, мы получили не только продукты, но и одежду, а мне Анаис выбила новые калоши. А еще через день войска Долматии снова начали наступать, и мы оказались в эпицентре боевых действий.

– Я прошу тебя, я очень тебя прошу, останься в госпитале! – твердила мне Анаис. Медики на передовой дохли как мухи.

– Я пойду со всеми, это не обсуждается! – отрезала я.

Доминик и Жан в два голоса подпевали Анаис, но я осталась непреклонной. Чего терять? Одну жизнь – остальное уже потеряно.

Первый раз запомнился плохо: крики, кровь, грохот. Доминик следит, чтобы я не лезла под пули, Жан для этого занимает мне руки – отдает своих раненых и снова бежит туда, в самую гущу боя.

Помню, как впервые увидела солдата Долматской армии – абсолютно такой же человек, только мундир зеленый, наши солдаты были в черном. Но как же я ненавидела их всех! Дышала этой разлитой в воздухе злобой, она добавляла сил.

Серебряный находился со мной рядом с того дня, как мы приземлились в Мариестаде. А на передовой не отходил ни на секунду. У меня было два незримых хранителя…

Мы сделали из досок и тряпок походный госпиталь. Туда же поставили нехитрое оборудование. Когда не успевали уйти с поля, спали рядом, в палатке. Полным составом маленького медицинского отряда, вчетвером.

С начала войны прошло немногим больше полугода.